Текст книги "Балом правит любовь"
Автор книги: Гейл Уайтикер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Мысли о леди Элен навели Диану на размышления об Эдварде. Она думала, как поступить. Она знала, что рано или поздно его представят ей. Эдвард – близкий друг Таунли, и Диана предвидела, что Аманда по-дружески поспособствует их знакомству, сочтя лорда Гартдейла выгодной партией для незамужней леди. Желала ли Диана этого?
– Тетя Изабел, мне нужно кое-что сказать тебе, – шепнула Диана, чувствуя, что голова у нее идет кругом. – Помнишь, я рассказывала тебе, что в парке встретила лорда Гартдейла?
– Конечно. Таких вещей я не забываю.
– Случилось так, что я встречала его и после… два раза.
– В самом деле? И ничего мне не сказала! Где? Когда?
– Не сейчас, после поговорим об этом. Теперь нельзя допустить, чтобы он узнал меня.
– Но вы же встречались.
– Да, но мое лицо было скрыто под вуалью, а голос был неузнаваем от простуды, – торопливо пояснила Диана. – И еще я назвалась Дженни.
– Дженни? – Удивление на лице миссис Митчелл сменилось замешательством. – Ты назвала ему свое второе имя? Диана, ей-богу, зачем все это?
– Я объясню, как только мы останемся наедине, тетя. Но если наше знакомство нынче состоится, я должна буду сделать вид, будто вижу его впервые!
Тетка прищурилась.
– Не по душе мне твоя затея, Диана. Ты никогда раньше не прибегала к уловкам и ухищрениям.
– Знаю, тетя, знаю. Я поступила неразумно, но дело сделано, назад пути нет.
– Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы усомниться в твоей честности, но думаю, играть две разные роли – задача непосильная. – Миссис Митчелл украдкой взглянула на лорда Гартдейла. – Что ж, хочешь ли ты, друг мой, чтобы я представила лорда Гартдейла Диане Хепворт?
Диана на миг задумалась, прикидывая, как лучше поступить: согласиться на рискованное знакомство с Эдвардом или избегать встреч с ним, сколько возможно, в расчете на то, что после, когда пути их все-таки пересекутся, она будет более готова к этой встрече?
Желая хоть краешком глаза взглянуть на Эдварда, Диана повернула голову и… обомлела.
Тот стоял не шевелясь и молча смотрел через всю залу прямо на нее. Лицо его сохраняло каменную неподвижность.
Сердце Дианы замерло. Он узнал ее! Иначе отчего так смотрит на нее?
Подойдет ли он к ней, попросит ли, чтобы его представили?
Эдвард сделал шаг в ее направлении, и Диана похолодела. Да, он намеревался подойти к ней! Но тут случилось непредвиденное: лакей приблизился к Эдварду и подал ему записку.
Затаив дыхание, Диана наблюдала, как граф взял письмо и сломал печать. Пробежав листок глазами, Эдвард потемнел. Сунув послание в карман, он круто развернулся на каблуках и вышел из залы, не взглянув более в ее сторону.
Диана, доселе сдерживавшая дыхание, наконец, вздохнула и ощутила несказанное облегчение.
– Что это? – тихо проговорила миссис Митчелл, о присутствии которой Диана почти позабыла.
– Не имею представления, тетя, но полученная весть лорда Гартдейла, судя по всему, не порадовала.
– Она избавила тебя от тягостной встречи. А он ведь как раз намеревался подойти. Я видела, какими глазами он смотрел на тебя, – заметила тетка. – Уверена ли ты, друг мой, что он не разглядел твоего лица под вуалью?
Глава пятая
Эдвард выпрыгнул из экипажа и, взлетев вверх по ступеням великолепного четырехэтажного особняка, нетерпеливо постучал в дверь тростью. Немного погодя ему отворили, и дворецкий, почтительно склонив голову, отступил в сторону, пропуская его внутрь.
– Миледи в гостиной, милорд.
– Спасибо, Денвер. – Вручив человеку шляпу и перчатки, Эдвард поднялся по лестнице.
В помпезно обставленной гостиной, как всегда, в полумраке, в кресле у камина, скорбно приложив к глазам платок, сидела его мать. Зная, что ждала она не его, Эдвард без слов приблизился к буфету и взял одну из стоявших там неровно поблескивавших свечей.
– Добрый вечер, матушка.
Леди Гартдейл от неожиданности вздрогнула.
– Эдвард! – Женщина обернулась и с осуждением воззрилась на сына. – Что ты здесь делаешь?
– Я приехал по вашей записке. – Эдвард подошел к серебряным канделябрам и огарком, который держал в руке, зажег свечи.
Глаза вдовы сузились.
– Письмо предназначалось Элен.
– Я перехватил его. Как ваше здоровье, матушка?
– Я нездорова, но вас ведь это не заботит, – проворчала мать. – Где Элен? Почему все оставили меня одну?
Эдвард возвратил огарок на подсвечник, а затем, взяв стул, уселся напротив матери.
– Нынче вечер у миссис Таунли. Мы все, даже вы, в числе приглашенных.
Леди Гартдейл отмахнулась.
– Я теперь не выезжаю. В день смерти твоего отца я удалились от мира. Удивительно, что люди этого не помнят.
– Они помнят, но шлют приглашения в надежде на то, что вы одумаетесь и придете.
Рука с платком застыла на месте.
– Мне не нравится твой тон, Эдвард. Ты знаешь, как мне тяжело, какую неизгладимую печаль оставила в моем сердце смерть твоего отца. Но, видно, никому нет дела до моих страданий! Никто не считает горе вдовы естественным.
Эдвард вздохнул. Он слышал эти слова не раз и понимал: споры и увещевания бесполезны. Однако сдерживать раздражение порой становилось просто невыносимо.
– Никто не говорит, что вам не должно горевать по отцу, мама, но всему есть предел. Нельзя, чтобы все остальные легли заживо в могилу единственно потому, что вы это избрали для себя.
– Ты несправедлив ко мне!
– Вы полагаете? Со дня кончины отца минуло четыре с половиной года – времени довольно, чтобы оправиться от горя.
– Он был мне мужем!
– А мне отцом, и я тоже нежно любил его, – принужден был ответить Эдвард. – Но его уж не вернешь, а мой долг, как, к слову, и ваш, – продолжать жить дальше.
– У меня нет больше ни перед кем долга!
– Вздор! Через несколько недель Элен покинет нас. Вы могли бы позаботиться, чтобы у нее остались приятные воспоминания о последних днях, проведенных в отчем доме.
Мать отвернулась.
– Никак не возьму в толк, о чем ты!
– Неужели? – Эдвард вынул письмо и потряс им в воздухе. – Я о той записке, что вы прислали Элен. Вы умоляете ее вернуться домой, чтобы скрасить ваше одиночество, а между тем вам прекрасно известно, что она на званом вечере.
Леди Гартдейл с вызовом посмотрела на сына.
– Я ее мать и вправе рассчитывать на частичку дочерней любви и привязанности.
– Она с радостью дарит вам свою любовь, но вы не вправе требовать ее неотлучного присутствия и столь самозабвенной привязанности.
– Зачем эти нападки, Эдвард? Я сделала все для вашего счастья! И вот мне награда за страдания. – Леди Гартдейл на миг умолкла, теребя в руках платок. – Ты должен был привезти Элен с собой. Нельзя оставлять ее одну, без присмотра. Ты же знаешь, что можно ждать от мужчин: все они одинаковы.
Эдвард устало провел рукой по волосам.
– Она не одна. С ней Аманда Таунли и другие друзья. Кроме того, Барбара с мужем присмотрят за ней.
– Хм! Она должна быть со мной!
Эдвард не счел нужным возражать. Что толку? – Мне жаль, что вы остаетесь при своем мнении, мама. У нас с Барбарой давно своя жизнь, и Элен устраивает свою судьбу. – Эдвард неспешно поднялся. – Вам тоже не худо бы задуматься о вашей будущности. Не то существование сделается для вас и вовсе несносным.
Эдвард вышел из комнаты, бесшумно притворив дверь. На слезы и полетевшие ему в спину угрозы никогда более не принимать его он не обратил ровно никакого внимания. Слова матери были пустым звуком: она принадлежала к числу женщин, которые готовы разыграть целый спектакль, лишь бы пробудить в окружающих чувство вины. Так было при жизни отца, так продолжалось и после его смерти.
Возвращаться к Таунли в подобном настроении было невозможно. Нервы Эдварда напряглись до предела. Он боялся, что в сердцах может ненароком сказать что-то, о чем впоследствии пришлось бы пожалеть, а потому решил прежде пропустить стаканчик бренди.
Уставившись на стакан с бренди, который держал в руках, Эдвард мысленно возвратился в дом Таунли. Вид счастливых Аманды Таунли и лорда Истклиффа доставил ему истинное удовольствие. Эдвард любил обоих всем сердцем и знал, что, даже будучи разными по складу своего характера, они все-таки имели довольно общего, чтобы составить гармоничную пару.
Затем Эдвард вспомнил виденную им на вечере молодую даму, с которой разговаривала Аманда. Он не знал ее, однако что-то показалось ему в ней смутно знакомым, и он невольно засмотрелся на женщину.
На ее лице, как в зеркале, отражались все чувства: неподдельная радость при встрече с Амандой, дружеское участие и приятное изумление. Они с Амандой, верно, секретничали о лорде Истклиффе и о мужчинах вообще. Аманда держала незнакомку за руки, стало быть, девушки были подругами.
Неделя встреч с таинственными незнакомками, подумал Эдвард, вспомнив о Дженни.
После трех встреч он только и знал о ней что имя. Об остальном же – кто она, знатная дама или компаньонка, откуда родом, есть ли у нее братья и сестры – он не имел ни малейшего представления.
Но что самое удивительное, Эдварда это ничуть не беспокоило. По крайней мере, он никогда бы не променял удовольствие от встреч с этой женщиной на более обстоятельные сведения о ней.
Однако вопрос о том, что могло заставить женщину пожелать оставаться инкогнито, не давал Эдварду покоя. Он, разумеется, не считал ее ни дамой полусвета, ни замужней женщиной, подыскивающей любовника, ибо ничто в ее поведении не указывало на то, что незнакомка желала бы сблизиться с ним. Она не интересовалась ни его состоянием, ни тем, кому он покровительствует, если вообще это делает.
Их встречи проходили в беседах, и именно поэтому Эдвард получал от них великое наслаждение. Дженни обладала живым умом и была гораздо более образованной, нежели большинство знакомых, но ни одна женщина с незапятнанным прошлым не будет держать свое имя в секрете, пряча лицо под вуалью, и Эдвард задавался вопросом, уж не скрывается ли она от мужчины.
Однако может ли молодая незамужняя женщина оставаться совершенно незамеченной? Судя по одежде и великолепной лошади, дама она не простая, и сопровождающий ее конюх – верное свидетельство ее благородного происхождения. Она как-то обмолвилась о тетке и кузине. Значит, в Лондоне у нее родные. Появляется ли она в обществе со своими родственницами? Эдвард и сам редко бывал в свете, но лица завсегдатаев светских вечеринок ему примелькались, а часто слышимые там голоса были у него на слуху. Лицо Дженни он мог бы и не узнать, но ее низкий голос с хрипотцой узнал бы из тысячи. Этот голос пленял Эдварда, рисуя в воображении темные ночи и нежные объятья, сплетенные в безумстве страсти тела…
Решив, что мысли его унеслись уж слишком далеко, Эдвард встал и неохотно направился к двери. Для сладостных мечтаний было не время. Нужно привезти Элен домой и, быть может, попытаться разузнать, кто та незнакомка, к которой Эдвард уж было решился подойти, а также понять, отчего на ее лице в тот миг выразилось такое беспокойство.
Примерно в то же самое время Диана, Фиби и миссис Митчелл садились в экипаж, намереваясь отправиться домой, на Джордж-стрит.
– Какой чудесный вечер! – воскликнула Фиби, когда дверь экипажа закрылась. – Диана, ты не находишь?
Диана улыбнулась в ответ.
– Да, Фиби, вечер прелестный. Аманда так счастлива.
– Еще бы! Ведь она сделала прекрасную партию с лордом Истклиффом, – заметила миссис Митчелл. – Миссис Таунли вообще на седьмом небе. И леди Истклифф тоже довольна выбором сына. Брак обещает стать счастливым. Так, значит, Фиби, твой первый выход в свет тебе понравился?
– Очень. Капитан Уэтерби сказал мне, что такого веселья он еще не помнит.
Миссис Митчелл пристально взглянула на племянницу.
– Должна предостеречь тебя, Фиби: будь осторожна с капитаном Уэтерби. Ты только-только появилась в обществе. За оставшееся время у тебя появится много знакомых молодых людей. Капитан Уэтерби очень славный, но он второй сын, а потому не унаследует ни титула, ни имения.
Фиби с негодованием фыркнула.
– Для меня это неважно.
– А должно быть важно.
– Мне нравится человек, а не его деньги.
– И в этом нет ничего дурного. Но влюбиться в богатого мужчину, поверь, ничуть не труднее, чем влюбиться в бедняка. Выгоды же при этом несравнимо больше. Не говорил он тебе, есть ли у него надежда получить церковный приход после выхода в отставку?
Потрясенная, Фиби ничего не ответила. Ее молчание означало, что такого разговора не было.
– В карьере священника тоже нет ничего дурного, – продолжила миссис Митчелл. – Она заслуживает большого уважения и в высшей степени подходит младшему сыну. Но ты спроси себя, друг мой, по душе ли тебе подобный образ жизни. Ведь все может сложиться много удачнее, если ты получишь от супруга титул, к которому было бы не лишним иметь и состояние.
Фиби вздохнула.
– Возможно, вы правы, но я все же хочу выйти замуж по любви. Что в этом предосудительного?
– Ровно ничего, друг мой. Я и сама хотела бы, чтоб вышло по-твоему, но только при условии, что ты не будешь бедствовать, прозябая в богом забытой деревне, в доме приходского священника. Твоим родителям подобный союз пришелся бы не по вкусу. Но ты, я уверена, встретишь джентльмена, который подходил бы тебе во всех отношениях и в которого ты смогла бы влюбиться.
Тетушкины слова, по всей видимости, не убедили Фиби.
– А вот леди Элен Терлоу выходит замуж по любви. Какое это счастье!
Упоминание о леди Терлоу неприятно кольнуло Диану, и она натянуто спросила:
– Ты разговаривала с леди Элен?
– Да, когда ты беседовала с мисс Таунли. Леди Элен оговорилась, что объявлять о ее помолвке с лордом Дерлингом преждевременно, но она так счастлива, что не могла утерпеть и не поделиться новостью.
Диана с теткой переглянулись.
– Она рассказывала что-нибудь о своем женихе? – поинтересовалась миссис Митчелл.
– Лишь то, что, по ее мнению, он самый прекрасный человек во всем Лондоне. День свадьбы еще не назначен, но она надеется, что вопрос в скором времени решится. А я надеюсь, что еще встречу ее: она очень мила.
Уверившись, что о ее связи с лордом Дерлинге не было сказано ни слова, Диана с облегчением откинулась на сиденье. Странно, что Фиби стало известно о помолвке. Ведь сама Диана узнала об этом от тетки лишь по секрету. Но, впрочем, это к лучшему, думала Диана. Раз леди Элен не могла сдержаться от того, чтобы поведать о своей близкой свадьбе Фиби, то она, верно, захочет рассказать о ней и другим. А лорд Дерлинг вряд ли станет откровенничать с невестой о своей помолвке с Дианой. Если же об этом не заговорит он, остальные тоже будут молчать.
Диана прикрыла глаза, от души радуясь тому, что день близится к концу. Лишь сейчас она почувствовала, в каком напряжении пребывала весь вечер. Теперь, когда все благополучно закончитесь, на нее навалилась невыносимая усталость. Она ни в ком не заметила никакой неприязни или презрения по отношению к себе. Следственно, либо страсти улеглись, либо за четыре года история стерлась из памяти.
Лишь раз, когда Диане почудилось, будто Эдвард задумал подойти к ней, колени ее предательски задрожали, а сердце затрепетало. Однако спасительное появление лакея с запиской избавило ее от встречи, и после отъезда Эдварда вечер прошел без происшествий.
Диана надеялась, что и остальное время ее пребывания в Лондоне пройдет так же тихо и спокойно.
На следующее утро Диана отправилась на прогулку раньше обычного. Ее одолевали любопытство и тревога. Ей не терпелось выяснить, узнал ли ее Эдвард, а тревожилась она потому, что, если он ее узнал, его отношение к ней непременно изменится. Вчера у Таунли Эдвард так пристально смотрел на нее, что Диана испугалась: не догадался ли он, что всадница под вуалью и женщина на вечере – одно и то же лицо? Под густой вуалью нельзя было разглядеть лицо, но, бог знает почему, Эдвард ею, без сомнения, заинтересовался.
По пути в парк Диана перебирала в уме все возможные причины, вызвавшие его интерес к ней. Одна из возможных – Эдвард узнал в ней Дженни. Второй вариант – она показалась ему знакомой, и он желал разрешить свои сомнения. И последняя причина – он просто искал с ней знакомства.
Третий вариант Диана тотчас отвергла. С чего бы графу выделять ее из числа прочих присутствующих, более привлекательных дам?
Вспомнив о письме, которое передал Эдварду лакей, Диана принялась гадать, что такого могло быть в нем. Кто мог прислать недобрую весть на званый вечер, в разгар веселья?
В душе у Дианы поднималась сумятица, и она попыталась привести свои мысли в порядок. Искать ключ к этой загадке все равно бесполезно. Куда важнее уяснить, узнал ли ее Эдвард, и придумать, как быть, если ее тайна раскрыта.
Эдвард ждал ее на том же самом месте. Диана, вопреки намерениям не давать волю чувствам, как и всегда при встрече с графом, затрепетала от радости. От мрачной тени, лежавшей на челе Эдварда минувшим вечером, не осталось и следа. Граф выглядел совершенно безмятежным. При виде Дианы его взор прояснился, и перед ней мелькнул лучик надежды на то, что Эдвард не узнал ее, а значит, все остается по-прежнему.
– Доброе утро, Дженни, – приветствовал ее Эдвард. – Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, благодарю вас, Эдвард. – Простуда почти прошла, и Диане стало непросто говорить хриплым голосом. Однако она довольно в этом практиковалась, чтобы мистификация ее не была обнаружена. – А вы?
– Неплохо.
В ответе Эдварда Диане послышалось сомнение, и ее уверенность пошатнулась.
– Кажется, вас что-то тревожит.
– Ничего достойного вашего беспокойства. Можно ли было из этих слов заключить, что причина волнений Эдварда никак не связана с ней?
– Порой, поделившись невзгодами, мы переносим их легче, милорд. Если вам хочется поговорить о них, я буду рада выслушать вас.
Эдвард взглянул на Диану, а затем на конюха, державшегося в отдалении.
– Вы говорите, не зная источника моих переживаний, Дженни. Уверяю вас, дела семейные не всегда удостаиваются того же внимания, что и личные.
Услышав, что речь идет о семье, Диана слегка наклонила голову.
– Неурядицы есть во всех семьях, и они во многом сходны, а потому не могут быть совершенно безынтересны.
Эдвард посмотрел на Диану, пытаясь понять, являются ли ее слова лишь данью приличиям, или она и впрямь готова выслушать его.
– Извольте, я расскажу вам. Но помните: вы сами настояли на этом. Мои неурядицы связаны… с моей матерью.
С его матерью! Сделанное признание принесло Диане несказанное облегчение.
– Понимаю. И что ж это за неурядицы?
– Моя мать… человек непростой. С ней трудно, – с расстановкой проговорил Эдвард. – С тех пор, как умер мой отец. Ей давно пора оправиться от горя. Поначалу, признаюсь, я даже лелеял надежду на то, что она сможет снова выйти замуж, но теперь вижу всю иллюзорность моих чаяний. Горе сделалось частью ее жизни.
Опасаясь проявлять неприличное любопытство, Диана спросила:
– Так это затянувшееся горе вашей матери причина ваших невзгод, милорд?
– Не столько моих, сколько моей младшей сестры, – пояснил Эдвард. – Моя старшая сестра, Барбара, замужем, у нее своя семья. Но Элен всего семнадцать, и она живет с нами.
– Что именно вы подразумеваете, когда говорите, что с вашей матерью трудно?
Эдвард колебался, словно бы раздумывая, как много он может рассказать Диане.
– Главная беда в том, что она отказывается быть счастливой. Она требует нашего неотлучного присутствия.
– Она хочет, чтобы дети были подле нее, – уточнила Диана.
– Вот-вот. Вчера вечером, к примеру, мы все были приглашены на званый обед в честь помолвки одних наших близких знакомых. Но мать напрочь отказалась ехать. Она не устает повторять, что в день смерти отца жизнь для нее закончилась.
– Ее чувства можно понять, – заметила Диана.
– Да, но она прислала Элен записку, требуя, чтоб та немедленно возвратилась домой.
Ах, вот что это было за письмо!
– Вашей матери требовалась немедленная помощь?
– Нет. Ей просто стало одиноко и захотелось, чтобы кто-то был рядом.
– Понимаю. Так ваша сестра вернулась домой? – просила Диана, стараясь говорить как можно более непринужденно.
– Нет, я не показал ей письма, – признался Эдвард, не выказывая ни малейшего чувства вины, – возможно, вы сочтете мой поступок неблаговидным, но я, узнав почерк матери, догадался, что могло содержаться в записке. И еще я подумал, что, если матери нездоровится и нужна помощь, от моего присутствия будет больше толку, чем от сестры. Я прочитал письмо и решил сам отправиться к ней. Стоит ли говорить, что мы поссорились и расстались врагами. – Эдвард устремил взгляд вдаль. – С тех пор я не нахожу себе покоя.
Диана опустила глаза. Она прекрасно понимала переживание графа. Бывает, в семье царит согласие, но каждый меж тем чувствует себя одиноким. В семье же, где мир и согласие отсутствуют, люди страдают еще больше.
– А что леди Элен? Как она относится к просьбам матери?
– Сказать по чести, не знаю. Она не откровенничает со мной. Разница в возрасте между нами слишком велика. С Барбарой мы ближе, благодаря силе ее духа и живости нрава, а также тому, что мы почти ровесники. Элен прелестное дитя, но она довольно легкомысленна.
– Способность не терять силы духа или, если угодно, умение постоять за себя я всегда считала важным свойством характера женщины, – проговорила Диана. – Тогда ни муж, ни общество не смогут запугать ее.
Эдвард улыбнулся в знак согласия.
– Тут я за нее спокоен. Будущий муж Элен благородный человек. Он богат, и у меня нет причин заподозрить его в женитьбе по расчету. Лучшего мужа ей и не пожелаешь.
Это утверждение Диана оспаривать не могла, хотя ей хотелось кричать во весь голос, открыть Эдварду глаза, ибо она тоже когда-то верила в благородство лорда Дерлинга.
Диана на мгновение умолкла, прислушиваясь к топоту копыт.
– Вы пробовали поговорить с вашей матушкой? – наконец спросила она. – Быть может, горе так завладело ею, что она уж и сама не знает, как преодолеть его.
Эдвард вздохнул.
– Я говорил с ней, и не раз. После смерти отца мы много времени проводили вместе, но и тогда все было напрасно. Она мало слушала меня. Поначалу я проявлял терпение, полагал, что ее страдания – горе вдовы, которое со временем должно утихнуть, но время шло, и ничего не менялось. Я сдался. Терпение – большое достоинство, но мне его не хватило. Мать окружали дети и друзья, но она замкнулась в себе, и друзья перестали к ней приезжать.
– Чужое горе часто трудно понять, – тихо промолвила Диана. – Каждый переживает его по-своему, и порой окружающим эти переживания непонятны.
– Да, но моя мать попросту не захотела пережить свое горе. Она по-прежнему в трауре. Порой мне кажется, ее скорбь – способ убежать от жизненных треволнений, – сказал Эдвард с отчаянием. – Если б мать хоть пыталась жить дальше, боролась, я бы, по крайней мере, жалел ее. Но, видя, как она безжалостно поступает со своими близкими… со своей жизнью…
Едва ли сознавая, что делает, Диана положила свою руку на руку Эдварда.
– Ручаюсь вам, Эдвард: время излечит ее. Страдания никому не приносят радости. Я свято верю, что стремление подняться над своими горестями заложено в человеке природой. Быть может, столь неутешная печаль призвана доказать, как глубоко она любила вашего отца.
– Никто никогда не смел усомниться в этом. Люди скорее были склонны ставить под вопрос его любовь к ней. – Эдвард со вздохом понурился. – К сожалению, она отвращает от себя всех, кто любит ее. – Эдвард накрыл рукой пальцы Дианы и слегка пожал их. – Однако довольно о моих невзгодах. Они не должны становиться предметом наших с вами бесед. Очень любезно было с вашей стороны выслушать меня, Дженни. – Убрав руку, Эдвард распрямился в седле. – Недавно я имел удовольствие ознакомиться с книгой Вильяма Роско, в которой описывается жизнь Лоренцо ди Медичи. Вам не доводилось прочесть ее?
Диана уже успела привыкнуть к резкой смене тем, характерной для их общения, и потому не удивилась заданному вопросу. Она ответила отрицательно, заметив, однако, что знакома с другими сочинениями этого писателя и от их прочтения получила огромное удовольствие. Далее разговор зашел о достоинствах первой книги упомянутого автора и об его писательском таланте. Время промелькнуло незаметно, и не успела Диана оглянуться, как ей уже пришло время возвращаться. К ее изумлению, Эдвард, прощаясь, завладел ее рукой и поднес к своим губам.
– Благодарю вас, прекрасная дама, за то, что выслушали меня. Ваша любезность превышает все, что только можно ожидать от столь краткого знакомства.
В замешательстве Диана не нашлась что ответить. Искренняя благодарность Эдварда за такую малость глубоко тронула ее. От тепла его губ, которое Диана ощутила даже через тонкую кожу перчаток, у нее закружилась голова. Она поймала себя на том, что пытается вообразить, какие чувства проснулись бы в ней, коснись он губами ее кожи… ее губ…
– Но это… то, в чем друг никогда не откажет, – проговорила Диана с запинкой, высвобождая руку. Господи, что же это такое! Хорошо еще, что ее лицо скрыто под вуалью.
– А мы с вами друзья, Дженни?
– Хотелось бы на это надеяться. Иначе зачем эти встречи?
– Для встреч у людей могут быть самые разные уважительные причины.
– Но разве потребность в дружбе не достойна уважения? – сказала Диана. – Человек может быть храбрецом, художником или гениальным ученым. Но что он без друзей? С кем он разделит радость от своих достижений?
Эдвард улыбнулся.
– Вы это очень верно подметили. Быть может, наши встречи в сумраке парка лишь краткий миг безмятежного спокойствия, дивная интерлюдия в мире, где каждый из нас принужден играть роль, которая не всегда приходится по вкусу. Как бы то ни было, но я очень дорожу нашими встречами и надеюсь, вы и впредь не откажете мне в этом удовольствии.
Как он прав, подумала Диана. Да, она и сама, вопреки всему, хотела продолжения их встреч. Недозволенные чувства – нежность, привязанность, участие – завладевали ею, умножая ее страдания. Диана почла за благо промолчать и, склонив голову, неспешно повернула домой, возблагодарив Всевышнего за то, что характер ее отношений с Эдвардом не обязывает ее говорить всегда только правду или отвечать на все вопросы.
