Текст книги "Весьма опасная игра"

Автор книги: Гэвин Лайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Атмосфера школьных каникул словно испарилась. Наша пальба и болтовня затихли, и озеро опять заняло первоначально подобающее место в окружающей природе. Одиночество Севера обтекало нас кругом, словно холодный ветер. Деревья были заняты своими проблемами и думами, мы были просто маленькими шептунами на дне колодца, которых никто не слышит.

Шагнув на край скалы, я спихнул пустые гильзы в озеро, долго следил сквозь воду, как они трепещут, погружаясь, и исчезают словно золотые рыбки, когда увидел ЭТО...

Там был крест. Квадратный крест, обрамленный белыми полосками. Затем набежала рябь, и я стал крутить головой, стараясь разглядеть его сквозь блеск воды. Рябь медленно ушла, и крест обрел свои формы – старый крест люфтваффе.

Я слез со скалы, направился к "Бобру" и разыскал резиновую лодку. Хомер удивился, притащил свое ружье и дробовик.

– Могу я быть чем-нибудь помочь, сэр?

– Я думаю, там под водой аэроплан. Если хотите, можете помочь грести.

Я спустил лодку на воду и греб, стараясь удерживать ее в пяти ярдах от скалы, затем позволил ей дрейфовать и лег лицом к воде, стараясь не двигаться и глядя вниз. Хомер орудовал веслом. На дне озера стал виден прямолинейный контур чего-то явно не природного происхождения, слегка заросший водорослями.

Затем я различил скалящийся череп без челюсти. Он был лыс, бел и чист, хотя на всем вокруг лежала грязь. И зубы были белыми и ровными, за исключением одной стороны, где неожиданная пустота создавала впечатление кривой ухмылки. Наверно, он был здесь достаточно давно, чтобы найти в этом смешную сторону. Лодка дрейфовала. Я видел узкое пространство между стенками кабины, заиленные круги приборов на панели, бесформенный куль тела или, вернее, то, что от него осталось, поблескивающую белую кость в нижней части куртки и голову, возлежавшую на его коленях. И это совершенно естественно, если сидеть несколько недель, месяцев или лет, не обращая особого внимания на то, сколько их прошло, пока рыбы не освоятся достаточно, чтобы начать растаскивать вас по кусочкам.

И вследствие того, что рыбам некуда спешить, и они очень дотошны, то когда пройдет некоторое время, вряд ли найдется убедительный повод голове оставаться там, где она была всегда. Пройдут еще годы, и умиротворяющее мягкое илистое покрывало озерного ложа накроет все и все вберет в себя.

Я поднял голову. Скала, с которой мы стреляли, была немного впереди и чуть в стороне. Крест, который я увидел сначала, скорее всего был нарисован на конце крыла. Я сориентировался, как самолет был расположен относительно берега, затем опять взглянул вниз.

Мы сдрейфовали на несколько футов к одной стороне самолета. Теперь я мог различить длинную прямую линию фюзеляжа, большой горб кабины с крышей, напоминающей теплицу, и сразу за ней другой крест между буквами J и О.

Я помахал Хомеру – мол, греби обратно, и он переместил лодку к кабине. Задний люк был открыт и обрывки лестницы свисали как водоросли. Пока нас снова сносило течение, опять мелькнула белозубая кривая ухмылка, но обращенная уже не ко мне, а только к небу, где не было рыб.

Я снова выпрямился и вытер лицо рукой.

Было мокро и холодно.

– Я должен был узнать, – пробормотал я, – я должен был узнать...

Затем я вспомнил о Хомере, который терпеливо и внимательно смотрел на меня. Пришлось махнуть рукой и взяться за весло.

– Взгляните.

Я греб взад-вперед, пока он не выпрямился, и затем направил лодку к берегу.

Хомер задумчиво, словно осваиваясь с увиденным, заметил:

– Я полагаю, сэр, что это немецкий самолет, и вероятно он лежит здесь больше семнадцати лет.

– Вынужденная посадка на лед, – кивнул я. – Когда озеро было замерзшим, он проскользил его по льду и врезался в скалу. А потом, когда лед растаял, пошел ко дну.

Хомер вежливо вопросительно приподнял бровь.

– Вы можете это заключить, сэр, из того, что видели?

– Это "мессершмит 410". Человек в нем – сержант-пилот Клебер. Он поднялся с взлетной полосы Люфтваффе в Ивайло 26 марта 1944 года, и я предполагаю, что с тех пор мы первые люди, которые его встретили.

Хомер внимательно смотрел на меня. Его вежливая мина была непроницаема. Если он и полагал, что в голове у меня завелся короед, то не в его обычаях было заявлять об этом.

Я направил резиновое суденышко к пляжу.

– Я встречался с человеком, у которого сохранился старый журнал прилетов и вылетов самолетов Люфтваффе из аэропорта Ивайло. Кто-то же должен был его прибрать, когда вышибли немцев. Помню, что видел запись об этом полете: тип самолета, опознавательные индексы, имя пилота. В графе прибытия отмечено: "Пропал без вести".

Мы вылезли на берег. Хомер спросил:

– Как получилось, что вы запомнили именно этот рейс?

– Я искал того пилота. Предполагал, что человек, которым я интересуюсь, примерно в это время мог стать здесь пассажиром. Этот вылет был единственным в те дни, с пассажиром инкогнито.

– Я не увидел никаких признаков второго человека...

– Они там были. Задний люк открыт и лестница опущена. Ни один пилот не полетит на самолете с открытым люком и болтающейся лестницей. И сам пилот... Он мог погибнуть при такой посадке, если бы только разбил самолет о скалу вдрызг. Вы заметили, у него нет части челюсти?

Хомер кивнул.

– Такой эффект может получиться, если пассажир с заднего сиденья приставит пистолет к затылку и нажмет курок. И это очень похоже на пассажира, который меня интересует.

Хомер задумчиво заметил:

– Очень неспортивный выстрел.

Пришла моя очередь на него уставиться. И, вероятно, я делал это не так деликатно, как он. Но он на меня не смотрел. Он стоял и смотрел вдаль, вероятно стараясь себе представить, что произошло 18 лет назад.

– Да, – медленно кивнул я, – действительно неспортивный выстрел.

Хомер вернулся к жизни из своей дали, улыбнулся и сказал:

– Вы думали, что ваш знакомый... пассажир... мертв?

– Да, думал так семнадцать лет. А надо было выяснить точнее.

– Он может быть все еще жив?

– Надеюсь.

– Он был вашим товарищем во время войны, сэр?

– Нет. Скорее, если быть точнее, мне всегда хотелось собственноручно его убить.

Хомер только тихонечко кивнул, как бы для себя, и больше к этой теме не возвращался.

Я открутил клапан резиновой лодки, выпустил воздух и свернул ее.

– Ну, ладно, я закругляюсь. Вернусь дней через десять-двенадцать с таким же грузом. Все правильно?

– Это будет очень любезно с вашей стороны, сэр. Я выпишу чек.

Он полез за чековой книжкой.

– Не затрудняйтесь; в следующий раз.

Но все кончилось вторым стодолларовым дорожным чеком. Я поблагодарил и спрятал чек в карман.

– Кому-то что-то передать?

– Не думаю, что стоит это делать, сэр. И спасибо за прекрасно проведенное время. Для меня это было большим удовольствием!

– Для меня тоже.

Я повернулся, чтобы идти, но вновь обратился к нему:

– Кто-нибудь знает, что вы здесь?

– Обычно меня находят. – Он чуть застенчиво улыбнулся.

– Хорошо, предположим кто-то явится и будет вас искать; найдут меня. Что я должен говорить?

– Почему вы спрашиваете, сэр?

Я сам точно не знал. Вероятно, потому, что я не представлял возможности для человека, обладающего немалым куском мира, исчезнуть из него надолго. И потому еще, что его манера поведения, казалось, была вызвана желанием как можно дольше оставаться в никому не ведомом укрытии, предполагала, что кто-то будет его разыскивать. Я неопределенно покачал головой.

– Если честно – не знаю, но все-таки, что мне говорить?

– Я предпочел оставить всех в неведении. Если только на случай действительно крайних обстоятельств... Здесь я полагаюсь на ваше мнение.

– Да-а, – протянул я, скорее сомневаясь, чем соглашаясь.

Такое положение вещей было бомбой в кармане, хотя в подобных обстоятельствах у меня не оставалось большого выбора.

Я кивнул, махнул рукой, прощаясь, и пошел к "Бобру". Когда я захлопнул дверь кабины, возникло странное чувство возвращения в привычный мир. Но я еще не сознавал, что с ним уже расстался.

Взглянул назад: Хомер уже был только удаляющейся приземистой фигурой среди деревьев, с винтовкой на плече и оставшимися продуктами, которые он тащил на себе.

Я знал, что дюжины других пилотов и, может быть, пара дюжин белых охотников и проводников по всему миру умели с ним общаться и беседовать. Это мог быть единственный доступные вариант общения с Хомером. Стоять, обмениваться выстрелами и сбивать пустые банки над гладью озера, а потом уходить прочь со странным чувством возвращения к реальности, наблюдая как всего в нескольких ярдах он исчезает среди деревьев куда-то в другой мир.

Отчасти этот мир отличался тем, что Хомер был богатым человеком. Но главное отличие намного шире: Хомер был очень одиноким человеком. Однако в Арктике всякий – одиночка. И это одна из причин, влекущих сюда.

Глава 6

В Рованиеми я приземлился около половины пятого, вырулил к ремонтному ангару и пошел искать Мику и самописец магнитометра. Но вместо этого наткнулся на Оскара Адлера. Хотя в том году он был единственным, кроме меня, пилотом, работавшим в Лапландии по фрахтам для малой авиации, его не часто можно было встретить в аэропортах. Будучи хозяином гидроплана «сессна», Адлер предпочитал стоянку на воде. В Рованиеми это означало – на реке, почти в самом городе, в трех милях южнее аэропорта.

При виде меня он подскочил и схватил меня за руку. Вначале я подумал, что естественным продолжением ситуации станет потасовка, но потом понял, что это просто его способ начать конфиденциальный разговор, не вызывающий подозрений со стороны.

– У тебя могут быть неприятности, Билл, – сказал он хриплым шепотом, который разнесся по всему аэропорту. – Ты залетал в запретную зону?

– Возможно, срезал уголок.

Мы разговаривали на шведском. Оскар был одним из маленькой, воображавшей себя избранными группы финнов с преобладанием шведских кровей. Немного ниже меня ростом, с острыми чертами грубого лица и прямыми волосами мышиного цвета – исключительно типичным для шведов, хотя в кино их представляют калиброванными блондинами.

– Послушай, я говорю это только чтобы помочь тебе, понимаешь?

– Да нет.

– Не занялся ли ты контрабандой спиртного? Ящик виски? Туши лосиного мяса или дичи, отстрелянной не в сезон?

Я отцепил его руку от своего плеча.

– Да нет, все лето я провел за вязкой носков в богадельне Ивайло. В чем, собственно дело?

– "SuoPo" здесь. – Он изобразил победоносную улыбку и чуть отстранился, чтоб лучше оценить результат своего сообщения.

Я попытался выглядеть гораздо менее обеспокоенным, чем это было в самом деле.

"SuoPo" означало отделение контрразведки. Полет в запретной зоне, который может вызвать международный инцидент, был делом "SuoPo", и видимо не самым пустяковым.

Кивнув так небрежно, как только мог, я спросил:

– А я-то тут при чем?

Его худое угловатое лицо выглядело разочарованным.

– Они расспрашивали всех пилотов, и я подумал, что тебе полезно знать... теперь мы можем хоть согласовать наши версии. Со мной инспектор уже беседовал.

Я облокотился на верстак и закурил.

– Да нечего нам согласовывать, Оскар. В чем проблема?

– Послушай, – теперь его лицо стало серьезным, – я сказал ему, что не знаю, кого ты в этом году перевозил. Скажи и ты, что не знаешь, с кем летал я и для чего. Ладно?

– Замечательно. Ответ исключительно подходящий, чтобы ввести опытного охотника за шпионами в заблуждение и заставить спокойно вернуться домой.

Пока что складывалось такое впечатление, что Оскар специально сделал все, на что способен, чтобы моя работа на "Каайа" выглядела как можно более подозрительной. Я пожал плечами.

– Ну ладно. Я действительно не знаю человека, с которым ты летал. Кто он?

– Это не имеет значения.

Затем он понял, что такой ответ выглядит не слишком красиво.

– Я возил только охотников и местных. И вообще работы было мало. Неважный год.

Так и должно быть, если он не получил контракта на поисковые геологические работы, и я действительно не слышал, чтобы такой контракт у него был.

– Ну хорошо, – кивнул я. – Где я могу найти этого типа из "SuoPo"?

На этот раз он действительно выдавил шепотом:

– Прямо за тобой.

Я повернулся, постаравшись, чтобы это не выглядело слишком суетливым. Он стоял в проеме ворот в ангар, против света был виден только силуэт в шляпе и с кейсом.

– Пилот Кери? – спросил он по-фински. Работники этого департамента всегда вежливо обозначают вашу профессию.

– Да?

Он подошел, протягивая руку, и я пожал ее. Когда свет из дверей перестал мешать, я смог разглядеть, что он высок, лишь немного ниже меня, и на несколько лет старше. У него было удлиненное лицо с умеренным количеством бородавок, присущих большинству финнов, крупный клювообразный нос и серые глаза.

Его однотонный темно-серый костюм и светло-серая шляпа-борсалино своим городским стилем больше подходили улицам Рованиеми.

Но между тем у него не было загара, которым все обязательно обзаводились длинным лапландским летом. Значит, прислан он из Хельсинки, что отбивало всякую надежду на то, что состоится рутинное, формальное выяснение каких-то обстоятельств.

– Вы хорошо говорите по-фински? – вежливо поинтересовался он.

– Не достаточно хорошо для разговора с полицейским.

Я ответил по-английски. Как оказалось, с английским у него все было в порядке. Он дружелюбно покивал и сказал с хорошим выговором:

– Очень хорошо. Будем говорить по-английски. Я Аарни Никонен из "SuoPo". Можем мы выйти и поговорить?

Он улыбнулся через мое плечо Оскару, затем зашагал из ангара, а я потащился сзади.

– Сегодня вы летали? – спросил он.

– Доставил кое-какие продукты американскому охотнику.

– Мистеру Хомеру?

– Да.

– А-а... Удивляюсь, как ему удалось вас зафрахтовать?

Он остановился у передвижного трапа и положил кейс на верхнюю ступеньку. В верхней части кейса, с той стороны, которую он держал к себе, был сверток. Величиной с пакет с сэндвичами... Или пистолет. Сняв шляпу, он бросил ее на сверток.

Полицейский был почти лыс, но не пытался спрятать лысину под седыми прядями, оставшимися над ушами.

– А где вы его высадили?

– Около восьмидесяти миль к северо-западу отсюда. На краю запретной зоны.

– Но не в ней?

– Нет.

Другого ждать он от меня не мог. Но, в конце концов, у него теперь был факт, который можно проверить без особого труда. Если только именно это он пытался выяснить.

Новый вопрос:

– И район, который вы обследуете для "Каайа", тоже не в запретной зоне?

– Нет, не в запретной.

Он смотрел на меня с печальной дружеской улыбкой.

Я сказал:

– Могу показать место на карте. У меня в самолете.

У меня было два экземпляра, один с подробными пометками на фиктивных площадях геологоразведки, как раз для такого случая. Настоящую работу я выполнял, используя целлулоидную накладку с отметками, сделанными восковым карандашом, которые стирал после каждого полета.

– Простите, – его улыбка сделалась еще печальнее, – но я уже видел карты в вашем самолете. Боюсь, я не смогу выяснить правду, лишь слушая чьи-нибудь рассказы. Так что я заглянул в ваш самолет.

Я лишь кивнул. Парень был не промах. Да и с чего ему им быть. Но я все еще не мог понять, почему из Хельсинки послали парня, который суетится тут, интересуясь возможными случаями вторжения в запретную зону.

Гость вытащил пачку сигарет особого сорта, с длинным картонным мундштуком. Закурил одну, вытащил ее изо рта, внимательно осмотрел и с легкой печалью сказал:

– Существует теория, что именно те частички табака, которые превратились в дым при высокой температуре и ее сохранили, вызывают рак легких. Вы об этом слышали? Считается, что надлежит охлаждать дым, прежде чем он достигнет горла.

Пожав плечами, он снова сунул сигарету в рот и спросил:

– Вы когда-нибудь летали через границу?

– Через русскую границу? Клянусь богом, нет.

Полицейский кивнул, потом порылся в левом кармане брюк.

– Все, о чем мы сейчас говорим, не совсем то, что мне нужно. Теперь перейдем к делу.

Он наклонился и жестом игрока в покер, повышающего ставку, высыпал на ступеньку трапа возле моего локтя небольшую кучку золотых монет.

Соверены. Восемь штук. Любопытно, что когда вы некоторое время их не видите, потом они всегда кажутся меньше размером, чем сохранились в вашей памяти. Возможно, это как-то связано с тем, что они золотые.

Я взглянул на него.

– И что?

– Их нашли в Рованиеми у одного человека.

– Да? Законом запрещено их иметь, что ли?

– Нет. Но этот человек сам сильно не в ладах с законом. Мелкий жулик, участник всяческих афер.

Он слегка мне улыбнулся.

– Естественно, сам он не смог вспомнить, кто их дал ему и для чего. Но нас это очень интересует.

– И тогда вы обращаетесь к ближайшему британцу? Но как раз у британца вы едва ли сможете найти соверены.

– Да нет, – он покачал головой, – интересуемся мы не потому, что монеты британские, а потому, что они служат валютой контрабандистов.

Слабый сухой ветер взбивал пыль у наших ног. Где-то на юге жужжал мотором самолет тренера-инструктора ВВС Финляндии Пемброка, приближаясь к аэродрому. Кроме него слышалось только мое дыхание, выпускавшее длинный столб сигаретного дыма.

Он внимательно наблюдал за мной со скупой и печальной улыбкой, которая составляла такую же часть его профессии, как и сверток в его кейсе.

Я переспросил:

– Валюта контрабандистов? Как это?

Он очень аккуратно постучал сигаретой по краю горки монет.

– Они золотые, и потому имеют собственную денежную стоимость. Насколько помню, где-то около 3100 финских марок. Кроме того, их принимают всюду. Это единственная реальная международная валюта. Таким образом они становятся идеальным платежным средством для контрабандистов.

– Так эти монеты не ваши?

– Нет. – Он покачал головой. – Да, пожалуйста, покажите, что у вас в карманах.

Я все еще не научился по интонации беседы отличать правду от неправды. Это большая незадача. И неумение или тупость тут не при чем. Вы можете потратить уйму времени, пытаясь прочитать секреты по глазам человека, и в конце концов забыть о пистолете у него в кармане.

Я принялся выгребать из карманов полными горстями всякую всячину и складывать ее на ступеньки. Это не слишком помогло решению проблемы: сигареты, спички, портмоне, паспорт, кольцо для ключей, немного финской мелочи, носовой платок, пара документов, касающихся двигателя "Бобра", и зажигалка, которая давно сработалась.

Он ни к чему не прикоснулся, только сказал:

– Мне кажется, вы одинокий человек, мистер Кери.

Сначала я не понял. Затем, оглядев собственное барахло, я понял: никаких писем, только два ключа и открывалка для бутылок на кольце. Многое можно сказать о человеке по содержимому его карманов. Пожав плечами, я ответил:

– Да. Но соверенов нет. Хотите обыскать самолет?

Потом я вспомнил, что он это уже сделал. Я начал злиться. Может именно этого он и добивался, но тем не менее я разозлился. После того, как он перевернул все в аэроплане и заставил меня вывернуть карманы, не так-то много осталось в моей жизни вещей, от которых не несло бы полицейским духом. Я принялся рассовывать вещи по карманам, даже не подумав спрашивать у него разрешения.

– Теперь вы счастливы? – спросил я. – В любое время я смогу отвезти вас на самолете в Ивайло, порыщете в моей квартире. Конечно, если исключить вариант, что вы предпочтете дождаться, пока меня там не будет.

Полицейский внимательно меня выслушал, ни разу не подняв глаза. Затем спросил:

– Но что же есть в Рованиеми, что стоило бы ввозить контрабандой... или вывозить? Откуда здесь могли появиться монеты?

– Станьте лицом на Восток, – сказал я. – Вон откуда приходят для Финляндии все неприятности, если я правильно понимаю историческую подоплеку.

– Россия? Да, совершенно верно. Вот основная причина, почему я опрашиваю тех, у кого есть возможности и средства легко переправляться через границу.

Я уставился на него.

– На самолете? Вы с ума сошли.

– Да нет. – Он улыбнулся чуть шире и еще печальней, как будто я забыл что-то простое и очевидное. – Пожалуйста, не надо, мистер Кери. Ни вы, ни я уже давно не мальчики.

Я взглянул на него очень внимательно. Верно, прекрасно можно перелететь через границу, если русские пожелают, чтобы это случилось. У финнов не было сплошной радарной сети вдоль границы. Большинство пилотов знало точно, где расположены финские станции, и диапазон их действия. Я, между прочим, тоже знал. Еще я знал, что большинство дел по обвинению в полетах в запрещенные районы были заведены именно по жалобам русских, по результатам их радарного контроля.

Если им желателен полет через границу, все, что понадобится делать в этом случае – не жаловаться, и единственным риском останется попасться на глаза финским пограничникам. А с мотором, работающим на малых оборотах, да еще в ветреную ночь, шум маленького самолета может просто не прослушиваться.

– Это возможно, – задумчиво протянул я, – но такое спортивное мероприятие может пройти исключительно весной и осенью. На это соображение наводят незаходящее солнце и чистое летнее небо.

– Есть более простые пути.

– Несомненно есть, но они не такие быстрые!

Пемброк плюхнулся на взлетную полосу. Машина сипела и кашляла.

Я неопределенно хмыкнул, изобразив согласие с полицейским, и поднял из кучки верхний соверен. Он был датирован 1918 годом, но даже при тщательном осмотре невозможно было углядеть никаких признаков износа. Не особо утруждаясь раздумьями по этому поводу, я поднял монету так, чтобы свет упал на барельеф монеты и ее нижнюю часть, где на передних копытах лошади Святого Георгия можно было рассмотреть крохотную буковку "I".

– Отчеканено в Бомбее, – сказал я.

– Русская граница почти рядом с Индией.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Мне стоило выяснить, что означает это маленький знак. Мне кажется, вы кое-что знаете о соверенах, мистер Кери?

– Если вы вспомните, все мы выходцы из одной империи.

Я поднял к свету вторую монету.

Полицейский заметил:

– Чуть больше половины из Индии, но есть и другие. Я думаю, из Лондона. Где их чеканят, не имеет значения. Они ходят по всему миру.

Он уронил окурок и растер пустой мундштук ногой.

– Но мы почти никогда не встречаем их в Финляндии. Кроме того, что можно было бы переправлять сюда контрабандой?

Я пожал плечами и толкнул стопку соверенов к нему. Он их собрал, звякнул разок в руке и опустил в карман. И тут же вынул сигареты и закурил.

– Неужели это помогает? – спросил я.

В самом ли деле курение подобных сигарет гарантирует от рака?

Он взглянул на меня, удивился, вынул сигарету изо рта, воззрился на нее, как будто не мог вспомнить, как она туда попала.

– По крайней мере они помогают мне удерживать жену от постоянных жалоб по поводу моего курения, – сказал он. – Так что можно сказать, что они работают.

Сняв кейс с верхней ступеньки, он повернул ту сторону, в которой был сверток, ближе к бедру.

– Если услышите что-нибудь стоящее о контрабанде, или что-то с этим связанное, я бы хотел это услышать.

– Позавчера в Рованиеми на меня напали три молодых головореза с финскими ножами.

Он выдержал паузу, держа свою мягкую шляпу в руке, и странно на меня взглянул.

– Но почему вы это вспомнили? Есть какая-либо связь с соверенами?

Я сам не знал, почему упомянул об этом, если конечно не считать, что это позволяло мне выглядеть кем-то вроде пострадавшей стороны... если он сможет придумать причину случившегося.

– Вы сообщили в полицию?

– Нет.

– Почему нет?

– Ну... мне не захотелось.

– И вы еще подумали, что потерпи вы поражение, то были бы уже не в состоянии сообщить, верно?

Я ничего не ответил. Он улыбнулся еще одной скупой печальной улыбкой и сказал:

– Рад убедиться, что ваше мастерство пилота геологоразведки включает умение управиться с тремя молодыми головорезами.

Надев шляпу, он отбыл в "Баари", не сказа "прощайте". Полицейские обычно этого не делают. Такая вежливая форма фразы "скоро нам еще придется встретиться!".