Текст книги "Весьма опасная игра"

Автор книги: Гэвин Лайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Они собирались спалить трейлер... вместе со мной.

Она задумалась, затем сказала:

– Это было бы верхом тупости. В такое время года они могли бы сжечь весь лес.

Я устало бросил:

– Остановите здесь.

Машина задергалась, это сопровождалось оглушительным грохотом в коробке передач. При этом она крутила рычагом переключения скоростей, словно замешивая пудинг. И резко бросила:

– Проклятые европейские машины!

Мы вышли. Она тут же заявила:

– Не вижу никакого самолета.

– Вы можете минуточку помолчать? – завопил я. – Конечно его не видно. Иначе полицейские давно бы его отсюда утащили.

С трудом мне удалось взять себя в руки.

– Надолго вы наняли эту машину?

– Я не нанимала, я ее купила.

Мне бы следовало догадаться. Я уперся лбом в дерево и попытался кое-что обдумать. Затем сказал:

– Теперь послушайте. Если полиция обнаружит эту брошенную машину, то станет беспокоиться, что с вами случилось. И может даже прийти к выводу, что вы со мной, если начнут подозревать, что я еще не покинул страну. Но с другой стороны, никто, возможно, не начнет беспокоиться до полуночи, когда может всполошиться отель. И вы до этого времени должны вернуться.

Она нетерпеливо бросила:

– Клянусь, ты можешь толочь воду в ступе часами. Где самолет?

Я вернулся к машине, нашел бутылку виски и сделал большой глоток.

Это не слишком помогло, но зато здесь я сам принимал решения. Отогнал машину с дороги на дальнюю от озера сторону, чтобы не привлекать внимания, озера, запер ее и зашагал к воде.

С востока веял легкий ветерок, небо было в перистых облаках с прогалинами и горизонт, если смотреть вдоль островов, был в дымке с припозднившимся туманом или, что вероятнее, с дымом от лесного пожара.

Мотор никак не хотел заводиться, а когда запустился, один цилиндр не развивал мощности, хотя бы на преодоление веса своего собственного поршня. Пока остальные цилиндры прогревались, я наметил курс поперек озера, затем разворот на юг, в запретную зону, передал карту миссис Бикман и погнал "Бобра" на редане из узости. Он вяло разбегался, изрыгая резкие выхлопы.

Когда машина оторвалась от воды, я удержал ее близко к поверхности, и мы понеслись на бреющем, маневрируя между островами.

Глава 20

До моего озера было почти девяносто миль, так что сели мы незадолго до полудня. Я покружился над хижиной Хомера, чтобы он понял, что мы здесь, если сам был на месте. Затем высадил миссис Бикман на берег дожидаться, а самолет погнал к острову для дозаправки.

Я помнил, что там было около ста двадцати галлонов, и не хотел ничего оставлять. Что смогу – залью в баки, остальное загружу в задний отсек.

Но ста двадцати галлонов не было: в моем распоряжении оказалось лишь восемьдесят пять. Тридцать пять кто-то умыкнул.

Сначала я подумал о Хомере, но тот никак не мог истратить тридцать пять галлонов, даже если катастрофически нуждался в топливе для освещение и обогрев. Затем на берегу я обнаружил кучу пустых канистр. Единственным для этих мест средством, на котором можно переправить куда-то тридцать пять галлонов высокооктанового бензина, причем без канистр, была "сессна" Оскара, вернее, была до вчерашнего дня.

И рассказать Оскару о моем тайнике мог Мика.

Я залил баки под завязку, все что они могли вместить – около двадцати галлонов. Остальное разместил за последней переборкой. Потом наделал дыр в днищах пустых канистр и утопил их в озере.

Не следовало оставлять следов сверх тех, которых уж никак не избежать.

Затем направил самолет обратно к берегу, имея в баках горючего на четыреста морских миль, и все же с неприятным, зудящим чувством, что кто-то спер мой бензин.

Миссис Бикман ожидала на берегу в одиночестве.

– Никаких признаков его присутствия, – доложила она.

– Пошли к хижине.

– Будь он там, вышел бы сюда.

– Правильно. Но на худой конец мы можем у него стащить чего-нибудь поесть. Я пропустил и завтрак, и обед.

Она стояла на песке, слегка расставив ноги, руки уперев в бока.

– Ты уверен, что затащил меня туда, куда надо?

– Какого черта мне иначе понадобилось бы тащить вас сюда?

– Начинаю догадываться, и причем с отвращением.

У меня стало прорезаться понимание ее расположения духа.

– Вы, видимо, предполагаете, что после завтрака я планирую небольшое изнасилование. Должен сознаться – это единственный вид преступлений, в котором за последние несколько дней меня не заподозрили, так что с успехом можно наверстать упущенное.

По тропинке я зашагал к хижине. Когда я оглянулся, она стояла все там же.

– Если вся эта суета из-за того, что вы не умеете стряпать, то не волнуйтесь – я могу.

– Это звучит весьма учтиво и оставляет надежду, что какая-то порядочность у тебя все же сохранилась. А то я на сегодня уже досыта навоевалась, – надуто бросила она.

Я поморщился и зашагал дальше. На полпути вдруг вспомнил, что это в общем-то медвежий край, а я забыл забрать с собой с "Бобра" дробовик. Но у меня был пистолет Кенига... и его виски.

Если тринадцать пуль из "браунинга Н-Р" не остановят медведя, я всегда могу предложить ему выпить.

Хижина была пуста – по крайней мере Хомер отсутствовал.

Но его чемоданы все еще были сложены под окном, и на трех колышках вдоль стены висели три ружья.

– Узнаете багаж? – спросил я и пошел взглянуть на ружья. Одно было для охоты на оленей, калибр 7. Два других представляли пару прославленных дробовиков Парди: изделия ручной работы с чистыми, благородными линиями, без какой-либо вычурной гравировки. Четвертый колышек был пуст.

Миссис Бикман спокойно констатировала:

– Это его вещи, я сожалею о своих подозрениях.

– Хомер забрал ружье для охоты на медведей, действительно, он говорил, что отправится поохотится.

Спальный мешок был скатан и лежал под ружьями, но брезентовый чехол с него исчез.

– Долго он может отсутствовать?

– Он сказал – два-три дня. Это было два дня назад. Если он ушел вчера, то нужно ждать через пару дней.

Она обследовала картонные коробки, в которых я доставил ему продукты.

– Куда он направился?

– Невозможно даже представить! Он мог отойти отсюда всего лишь на десяток миль, но затратить половину времени из запланированного трехдневного путешествия: здесь исключительно дикие, непроходимые края.

Она выпрямилась, держа в руках три банки консервов.

– Хорошо, хоть он оставил достаточно продуктов, так что я могу ждать.

Я отреагировал очень резко:

– Черта с два вы можете. Вы, здесь, среди диких лесов. Между прочим, до ближайшей дороги вам за день не дойти, учитывая вашу обувь и все прочее. И это медвежьи края. Нет, нет и нет, если он не вернется к вечеру, по дороге за границу я высажу вас около Инари. Потом вы сможете раздобыть в Хельсинки какого-нибудь пилота и за соответствующую сумму через пару дней он вас сюда доставит. Сожалею, но сам я не могу остаться.

– Ты думаешь, я буду в большей безопасности, если ты так поступишь?

Она взглянула на меня, сопроводив слова слабой кривой улыбкой.

– Ну, по крайней мере по части медведей.

Она кивнула и взглянула на банки в руках.

– Сельдь, тушеное мясо и горох для вашей светлости.

Я махнул рукой.

– Пусть будет так.

Она нашла консервный нож и принялась за дело, добавив:

– И я остаюсь.

– Черт бы тебя побрал!

– Ты насильно затащишь меня в самолет и доставишь в Ивайло? – спокойно спросила она. – Только пальцем притронься ко мне, и я через суд заставлю тебя заплатить миллион долларов.

Я проворчал:

– Повторяю еще раз: не нужно было вам давать право голоса, – и вышел в поисках банки, которая заменила бы мне стакан, чтобы с помощью виски как-то привести мысли и чувства в относительный порядок.

Мы ели, и я поставил на печку старый, закопченный кофейник с водой.

Я никогда не понимал, как финнам удается варить лучший кофе в мире, даже из того сорта, какой был в моем распоряжении. До их стандартов мне было далеко, но все же удалось сотворить нечто вполне пригодное для питья. Общеизвестно, что англичане готовить кофе не умеют.

Потом мы расстелили спальный мешок на дверном пороге, сели на него и стали пить то, что получилось.

Ветер затих, среди суровых елей, хаотически разбросанных вокруг, воцарилась тишина и неподвижность, сродни затаенному дыханию, так вызывающая чувство одиночества.

– Ты любишь эти края? – спросила она.

– По-своему. Что-то вроде спокойных и основательных взаимоотношений без восторгов и громких восхвалений.

– Я чувствую, что эти леса в известные моменты могут быть изумительно колдовскими и таинственными.

Она задумчиво смотрела куда-то вглубь чащи, и я знал, что в его дебрях она видит своего брата; небольшую, плотную фигуру, которая всегда в полной гармонии с самим собой; видит, как он шагает с ружьем наизготовку, ведя какую-то собственную игру, пытается преодолеть дремучее, враждебное противодействие леса.

Я подлил себе виски в кофе.

– Исключительно таинственными. У лапландцев в ходу поверий в шаманов, ведьм и знахарей не меньше, чем в Конго.

Глядя на лес, я сделал маленький глоточек из банки. У меня было двойственное чувство к Лапландии. Я любил это вечное спокойствие деревьев, но вместе с тем был лишен всяческих амбиций, чтобы претендовать на исконно-врожденное чувство любви к нему, свойственное аборигенам. А летая над лесом, видел в нем огромное пространство, на котором невозможна аварийная посадка, и даже те просветы, которые вроде могли подойти для срочного приземления, оборачивались или огромными оврагами, или грудами валунов.

Миссис Бикман осведомилась:

– Значит, теперь ты собираешься бежать. За что тебя преследуют?

– Нокаутировал двух полицейских, захватил и угнал такси... Вы видели Никонена – зачем я ему нужен, он сказал?

Она слегка пожала плечами.

– О, тебя застукали с неким трупом, и ты исчез до окончания допроса.

– Да, так и было.

Я погладил кончиками пальцев ту сторону лица, которая тоже стимулировала кое-какие вопросы.

– Они подозревают тебя в убийстве?

– Не думаю. У меня не было оружия, из которого его убили, и я подкинул недурную версию, что пытался сообщить о случившемся, но телефон был неисправен.

– А он был неисправен?

– Конечно. Я сам его вывел из строя, когда понял, что меня вот-вот возьмут. – Я отхлебнул виски с кофе. – Нет, меня преследуют совсем не потому. Но задержание меня на месте преступления дает прекрасный повод загнать иголки мне под ногти. Они предполагают, что я кое-что знаю о происходящих здесь делах.

Она повернулась ко мне, удивленно приподняв брови.

– Ну хорошо, а что здесь происходит?

Я закурил и глубоко затянулся.

Беседа продолжалась.

– Основным занятием тех типов из трейлера была контрабанда золотых соверенов в Россию. Убитый был одним из тех, кто помогал им по эту сторону границы.

– Почему русских интересуют соверены?

– Одна из причин, по которым Британия продолжает их чеканить, – их удобно использовать как платежное средство в разных шпионских операциях на Среднем и Дальнем Востоке. Это международно принятая валюта имеет собственное золотое содержание и цену и не имеет никаких вызывающих неудобство и сомнение номеров, по которым, как в случае с банкнотами, можно проследить их движение. Контрабандисты ими пользуются по тем же причинам.

Как оказалось, кофе кончился. Пришлось вместо него налить чистого виски.

– Большинство международных преступных и шпионских организаций держится золотом, и в основном соверенами, если их удается достать.

– А как убитый был замешан в этом?

– Вейко? Он начал подделывать соверены, переплавляя их золото с медью и чеканя снова. Но не догадывался, что это делало его для международного сообщества врагом номер один: русским он стал поперек горла, в Швейцарии его тоже не любили. Ни у преступников, ни у шпионов симпатии он не вызывал, раз подрывал весь рынок соверенов.

Я покачал головой.

– Но он не утруждал себя подобными заботами. Вейко был убежден, что если ты жулик, то должен дурачить всех и во всем. Он был слишком бесчестным для порядочного жулика.

– Прошу прощения, не поняла?

– Преступники – честнейшие люди. Им приходится быть такими, имея дело друг с другом, когда нельзя заключать какие-либо письменные обязательства. В преступном мире вы не продержитесь на обмане и пяти минут, в то время, как в большом бизнесе это вполне возможно: разрыв контрактов, некачественные товары, подставка под судебное преследование.

Она задумчиво кивнула.

– Что-то в этом роде я предполагала. А что же случилось с пилотом, который погиб?

– Не знаю, как он в это влип, но полицейские раздувают чертовскую кутерьму вокруг расследования аварии. Он, разумеется, переправлял соверены для Вейко, но вот аварию ему скорей всего подстроил последний пассажир, которого он где-то подобрал. Никто не знает, кто это был и куда направлялся.

Она опять согласно кивнула.

– У тебя есть сигарета?

Я дал ей одну и поднес огня. Потом она спросила:

– А ты каким образом замешан в этом деле?

– Я? – я воздел руки к небесам. – Судья высший и праведный, я обретаюсь здесь только как случайный свидетель событий.

– Темная лошадка! – резюмировала она в манере старинных, почитаемых семейств Вирджинии. – Только ты знаешь о золоте, соверенах и преступниках многовато для того, чтобы выглядеть невинной овечкой. И увернулся от ареста. Теперь мне понятна точка зрения полиции. Я бы держала тебя под подозрением каждый раз, когда в округе пропадает молоко для кошки.

– Но что поделать, если я сообразительнее лапландских полицейских?

– И к тому же скромнее...

Я тщательно затушил сигарету.

– Давайте просто согласимся с тем, что Лапландия – это маленький район. Так что события, связанные с полетами, рано или поздно коснутся меня, так или иначе. А я хотел бы только знать, кто подстроил аварию Оскару Адлеру. И обеспокоен, что полиция отвлекается, упираясь в меня. Так что я отбываю.

Она долго и тщательно меня разглядывала.

– Не сомневаюсь, что твои мотивы не хуже чем у короля Артура. Но где ты приобрел сноровку так легко ускользать от полиции?

Я встал.

– Полагаю, мне лучше заняться кое-каким ремонтом самолета. Увидимся позже. И не вступайте в разговоры с незнакомыми медведями.

Она следила за моим уходом с устойчивым недоверием во взгляде.

На озере я вскрыл капот "Бобра", затем запустил мотор. Тот все еще нуждался в помощи одного из цилиндров. Через несколько минут я остановил двигатель, забрался на поплавок и приложил руку к каждому из девяти цилиндров по очереди. Только один не обжег меня: пятый, левый снизу. Пока машина остывала, я выкурил сигарету. А вывернув свечи пятого цилиндра, убедился, что они грязны, как Брайтон воскресным вечером. Я почистил их зубной щеткой и промыл в отлитом для этой цели бензине, потом завернул обратно. Затем в том же бензине промыл масляный фильтр. Этим я исчерпал свои возможности еще чем-то помочь мотору.

Однажды, в недалеком будущем, я отошлю мотор обратно в компанию "Пратт энт Уитни", и они смогут возить его по аэропортам с рекламной медной табличкой, гласящей: "Этот мотор действительно работал в том состоянии, в котором вы можете его видеть, обеспечивая работой мистера Кери. Если вы такой же безрассудный идиот, то моторы "Pand W" могут спасти и вас".

Что правда, то правда, спасибо им.

Дело шло к пяти часам. Случайный проблеск солнца умирал над деревьями в дальнем конце озера.

Со стороны хижины донесся слабый отголосок двух выстрелов.

Поначалу я нахмурился, затем решил, что это может быть сигнал сбора или что-то в этом роде, и принялся пристраивать капот на место.

Когда я пришел к хижине, Элис ждала возле двери с двумя черными тетерками, лежащими рядом, а один из дробовиков Хомера подпирал стену.

– Острый нож есть? – спросила она.

Я отцепил "Фарберин" от ботинка и передал ей.

– Ты подстрелила эту пару? – спросил я, и конечно вопрос не отличался глубиной и содержательностью.

– Да нет, они сами пришли ко мне и одолжили ружье, чтобы совершит акт самоубийства. Все Хомеры обучены стрелять и... готовить.

Она с сомнением посмотрела на "Фарберин". Тот был так же схож с кухонным ножом, как самурайский меч с ножом для разрезания бумаги.

– Меня охватывает ужас, когда я думаю, чему тебя учили, Кери. Ну ладно, ты не чувствуешь, что настал час коктейлей?

Я вытащил бутылку, банки-стаканы и налил ей виски.

Она была без жакета, рукава блузки из чистого шелка закатаны, и руки делали свое дело с тетерками, управляясь с ножом изящно и рационально. Ощипывая и потроша дичь, она стояла на коленях на спальном мешке.

Время от времени Элис распрямлялась, разминая спину, и ее грудь четко проступала сквозь блузку.

Я прислонился к дверному косяку, потягивая виски и наблюдая. Спустя некоторое время она взглянула на меня.

– Балдеешь?

Я кивнул.

– Фантастика.

– Тебе нравятся хозяйственные женщины?

– Ну, не за этим я следил...

Она повела бровями и вернулась к работе, ни чуточку не смутившись.

Ничто и никогда не сможет выбить эту женщину из колеи, если она занята работой, которая, по ее мнению, должна быть сделана. Например, ощипывание тетерок или прочесывание закоулков Финляндии в поисках брата. И ничто ее не свернет с пути. Она была из того сорта женщин, которые преодолевают трудности с высоко поднятой головой. А затем нанимают самых классных мужчин, которые обеспечивают классные условия для высоко поднятой головы и преодоления еще более крутых трудностей.

Я курил и следил, как она покончила с разделкой дичи, уложила ее в жаровню с консервированным луковым супом в качестве соуса и поставила жаровню на печку. Поискав вокруг, я нашел керосиновую лампу, зажег и подвесил на шнур, конец которого Хомер закрепил на потолке.

За окнами закат достиг стадии, когда вся цветовая гамма стала быстро тускнеть. Деревья становились черными, небо – серым, земля – черно-серой.

Я внес дробовик Хомера, почистил его и повесил обратно на колышек. Потом долил виски всем присутствующим и закурил.

К этому времени я уже знал, что Хомера сегодня не будет, но мне недоставало храбрости сказать ей об этом. Может быть, я заблуждался. Может, он принадлежал к тому сорту людей, которые обожают ночью продираться через лапландские леса, одолевая не больше трети мили в час и через каждые пятнадцать шагов обдирая себе лодыжки.

Мы ели тетерок, и это была лучшая еда с тех пор, как я устроил себе прощальный банкет по поводу фиаско с никелем. Я что-то пробормотал по этому поводу.

Она только кивнула и спросила:

– Когда планируешь отбыть?

Я взглянул на часы.

– Около девяти, наверное.

– Куда полетишь?

– В Швецию или Норвегию.

Я еще не решил куда. Всем известно, что у меня есть кое-какие связи в Швеции, так что Норвегия предпочтительнее.

С другой стороны, ближайший норвежский город – Киркинес, на северном берегу, и местные власти наверняка предупреждены и готовы меня выследить. Еще одним немаловажным обстоятельством было мое желание оставаться неподалеку от Лапландии, чтобы быть в курсе, когда станет безопасно вернуться.

Никонен будет вынужден выстроить действительно серьезные обвинения, если захочет добиться моей выдачи.

Я не думаю, что он много выжмет из "уклонения от ареста" до тех пор, пока для ареста не будут представлены серьезные основания.

И норвежские власти не слишком трогает традиционное "подозрение в шпионаже" – слишком это пахнет политикой.

Так или иначе, я всегда могу прикинуться, что работаю на НАТО, и им, вероятно, понадобятся годы и годы, чтобы найти кого-то, кто поклянется, что это неправда.

– Оттуда ты найдешь, кто убил того пилота? – спросила она.

Я пожал плечами.

– Все же больше шансов, чем здесь из тюрьмы. И я могу вернуться в любой момент.

– Да ну? – она скептически ухмыльнулась.

– Если почувствую в этом необходимость.

– Но ты же просто...

– Да, я убегаю. Но только примите во внимание – вы путешествуете налегке. И не таскаете с собой свои вирджинские владения. Все, что есть у меня – это самолет. Ладно, он чертовски хорош, чтобы драпануть куда-нибудь, но в то же время его очень трудно спрятать. Если Никонен задумает его конфисковать, это заставит меня вести изнурительную войну с чиновниками от Правосудия, чтобы его вернуть. И его придется продать, чтобы отстаивать свои права.

– Но даже продажа "Бобра" не принесет мне достаточно средств, чтобы защитить себя и в таком пустяковом деле, как плевок в неположенном месте.

– Сочувствую, – она протянула мне банку. – Хотелось еще немного виски.

Я налил, потом вдруг заявил:

– Сегодня вечером он не вернется, как вы догадываетесь.

Я сделал выпад: теперь настало ее время принимать удары. Укол Короля Артура.

Она просто кивнула и сказала:

– Догадываюсь. Я слегка прогулялась по лесу сама. И представляю, что здесь происходит, когда становится темно.

Я покачал головой и снова долил себе виски.

Она встала, отошла, села на спальный мешок и вытянула перед собой ноги, положив одну на другую.

Лампа слегка шипела, разбрасывая лучи желтого цвета.

– Ты хочешь забрать его в Америку? – спокойно спросил я.

Она оперлась на стену и прикрыла глаза.

– Состояние.

Я открыл было рот сказать, что наверняка должно быть что-то поважнее, но не промолвил ни слова.

Если она не желала о чем-то рассказывать, следовало воздержаться от расспросов. Сейчас я уже кое-что знал о ней.

– Ты сама в бегах из Вирджинии?

– Да, несколько последних месяцев.

– Из-за чего развод?

Она открыла глаза и выпрямилась.

– С какой стати я должна тебе это докладывать?

– Ни с какой, миссис Бикман. Но о чем еще мы будем беседовать до девяти?

Она опять оперлась на стену.

– Мне не нравилось его хобби – другие женщины.

– Претензия звучит вполне убедительно.

– Было заявлено, что он не мог выдержать тягот супружеских обязанностей с богатой женщиной. Что должен был как-то обозначить свою независимость или что-то в этом роде.

Неожиданно голос ее надломился.

– Человек, видимо, свихнулся, – прокомментировал я, – от всего этого, от тебя и от денег тоже.

Она опять открыла глаза и лениво улыбнулась.

– И как это ты вычислил?

– Я всегда верил, что могу продраться к большим деньгам без нанесения ущерба своим фундаментальным концепциям по части отношения к женщине.

– Ты не знаешь самой первой заповеди насчет денег.

– Просвети меня.

– Хватай, когда дают. Позавчера я предлагала тебе самолет, ты дал мне от ворот поворот. Сегодня я получила то, чего хотела... За сколько? Пятьдесят долларов?

– Зато ты готовила. Впрочем, может ты и права, – я пожал плечами. – Тогда я должен был отбиваться, сжав зубы. Но ты, конечно, все еще можешь подарить мне новый самолет.

– Я уже получила, что хотела: я – здесь. Самолет был приманкой.

– О, я догадывался. Может быть, проблемы мистера Бикмана заключались в том, что он приманку заглотил.

Она глубоко вздохнула и спокойно сказала:

– Дай мне сигарету.

Я подошел. Мой взгляд был привлечен движением ее обнаженной руки и слишком долго на этом зрелище задержался, чтобы скрыть от нее. Голова аж заскрипела на своих петлях.

– Довольно, – сказала она, взяв сигарету. – Закончим разговор на эту тему.

– Ты все еще должна мне пятьдесят долларов, – сказал я, поглаживая щеку. – Должно быть, для тебя весьма печальное обстоятельство.

– Все, игра закончена.

Я протянул спичку.

– Я лишь усвоил правила игры насчет денег.

Она сделала затяжку и расслабилась, потом улыбнулась.

– Ты не очень-то понятливый человек, Кери. Чего ты действительно хочешь от жизни?

Я сел рядом. Она вполне непринужденно развернулась так, что голова легла на мое плечо.

Я нежно провел рукой по ее волосам.

Хижина превратилась в тихое уютное прибежище.

– Я хочу найти никель, – ответил я.

Она подняла глаза и посмотрела на меня с кислой улыбкой.

– Не золото или алмазы?

– Просто никель. Я слышал, что какие-то люди разбогатели, разыскав обычную нефть.

– И что ты будешь делать, найдя его?

– Куплю себе новый самолет, или два. Может действительно сумею основать компанию.

Она придвинулась еще ближе и грудь ее плотно прижалась к моей, вызывая жгучее желание, волосы волшебно светились прямо перед глазами. Я хотел ее. Это была не бешенная страсть изголодавшегося по женскому телу мужика, но очень сильное влечение к существу, вдруг ставшему близким и желанным. Может быть от одиночества, но не от того, которое вызывает дикий девственный лес или сама дремучая Лапландия. И может быть потому, что она несла в себе свое собственное одиночество.

– Когда все окончится, может я и куплю тебе самолет, – полусонно пробормотала она. – И смогу заработать на этом. Мне кажется, на тебя можно поставить, риск будет в пределах допустимого.

Я приподнял ее голову и поцеловал, ее тело слилось с моим, сильное и податливое одновременно. И, казалось, за пределами хижины ничего не осталось.

Вдруг она решительно отпрянула, присев на корточки, внимательно взглянула на меня своими широко открытыми глазами, и в этот миг в них не было и намека на поволоку или чувственную дымку.

– То, что я развожусь, – мрачно заявила она, – совсем не означает, что мной можно овладеть одним нахальством и напором.

– Я знаю. Мне, например, будет предъявлен иск на миллион долларов.

– И не груби мне, Кери. Я могу взять и значительно больше.

– Согласен, можешь.

Я потянулся к ней и ласково провел кончиками пальцев по резкому излому ее рта.

Она вдруг вся затрепетала, но снова взяла себя в руки.

Я сказал:

– У тебя хватает мужества, а по рассудительности ты, может быть, первая в Соединенных Штатах. Будь это не так, деньги завладели бы всеми твоими помыслами сильнее, чем любой мужчина.

– Ты откупаешься, расточая примитивнейшие комплименты. – Настороженность в ее глазах исчезла. – Типичный представитель отчаянных и самонадеянных хвастунов, вот почему, я думаю, в твою фирму стоит вкладывать деньги. Впрочем, ты ведь здесь только до девяти часов.

Она лениво улыбнулась.

– Я думаю, большой бизнес часов не наблюдает.

– Ты кое-чему учишься Кери, учишься.

Она медленно прильнула ко мне, я к ней.

И снова это не было вспышкой изголодавшейся тоски, просто некая нежная сила одолевала одиночество и направляла к великому успокоению.

Позже она сонно заметила:

– У нас неплохо получается, Кери.

Я стал искать в темноте свои сигареты.

В пламени спички я поглядел на нее. Глаза Элис были закрыты, она лениво улыбалась в богатой россыпи серебряных волос, ниспадающих на обнаженные плечи.

– Это нам не поможет, – сказал я и затушил спичку. – В такой войне мне не победить. Даже не в этом будет проблема. Мы не сможем встречаться достаточно часто. Я буду постоянно в Рованиеми, или Киркинесе, или канадском Доусоне, а ты еще где-нибудь.

– Но ты не будешь там все время?

– Работа может заставить. Я пилот геологоразведки.

– У тебя может быть собственный парк самолетов. Ты будешь только руководить.

Я мягко заметил:

– Ты все еще пытаешься меня купить.

Она неожиданно всхлипнула и зло бросила:

– Будь ты проклят, Кери!

И потом:

– Так обязательно должно быть?

Я достал сигарету. Красная вспышка высветила округлость обнаженного плеча и роскошную массу волос.

Я ответил, тщательно подбирая слова:

– Что-то не слышал я, что ты готова отказаться от Вирджинии.

Она тихонечко заплакала во тьме, словно где-то далеко в лесу раздался зов отчаяния, которое ни мне, ни кому-либо другому не было дано облегчить.

Еще немного погодя она заговорила:

– Да, я поняла, что все время пыталась победить.

Ее рука нашла мою и взяла сигарету.

– По крайней мере, ты позволишь купить тебе самолеты?

Я притянул ее к себе и погладил волосы.

– Ну-ну. Потише, солнышко мое, мне вовсе ничего не нужно, чтобы каждую секунду помнить о тебе.

Она опять всхлипнула:

– У меня нет ничего, кроме денег, чтобы подарить тебе.

– Пятидесяти долларов достаточно.

Спустя мгновение она смеялась, но уже умиротворенно.

– И все-таки ты страшный хвастун, Кери. Но ты мог бы управляться с группой самолетов.

– Это не так просто. Люди не пойдут к человеку только потому, что он владелец самолетов, они захотят узнать, как я стал владельцем. И придут наверняка, если узнают, что я заработал на самолеты находкой никеля.

– Ты уже обдумываешь, как сделать следующий миллион.

– Что-то вроде этого.

– Так, кое-что я о тебе узнала.

Она перегнулась через меня, затушила сигарету на полу, и снова меня обняла.