Текст книги "Рутгерс"

Автор книги: Гертруда Тринчер

Соавторы: Карл Тринчер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

1909 год. Себальд вновь входит в знакомое здание Делфт-ского института. Тот же веселый гомон в коридорах, та же строгая тишина аудиторий. Только теперь Себальд уже не студент. Приват-доцент Рутгерс два раза в неделю читает в Делфте специальный курс по железобетону.

На традиционных четвергах в доме у де Ионга с радостью встречают трех друзей.

– Инженер Рутгерс, Дудес, Роозен, – приветливо окликают их дамы и сослуживцы. Моложавая хозяйка дома довольна: молодежь пришла, будет хорошо.

Остроумные шутки, заразительный смех, веселые истории. И вряд ли кто-нибудь, встречавший Себальда на деионговских четвергах, мог представить себе другого Рутгерса, другие вечера.

Небольшая комната в рабочем квартале Роттердама. Стол, вокруг несколько стульев. Справа вдоль всей стены два больших стенных шкафа. Двери одного распахнуты. Себальд видит: пестрое лоскутное одеяло, на подушке торчащие косички и три пары детских глаз, которые с любопытством глядят на него. Второй шкаф закрыт, здесь спят родители.

Карандаш Себальда скользит по бумаге: метраж комнаты, количество живущих, заработок докера, сколько приходится на едока.

Следующий дом, следующий. Одно и то же. Только иногда над постелью родителей еще свисает с потолка люлька с груднышом. А на обед все те же бобы, чечевица да картошка, сдобренные говяжьим жиром.

Член партийной комиссии по быту рабочих – Себальд Рутгерс собирает материал для доклада социал-демократического депутата в муниципалитете.

По всей Голландии юноши и девушки, мужчины и женщины ходят из дома в дом с подписными листами.

Идет сбор денег на организацию рабочего кооператива, задуманного Социал-демократической рабочей партией Голландии.

Подписываются рабочие, члены партии, писатели, инженеры, врачи, коммерсанты, сочувствующие.

Известный архитектор Берлаг делает проект здания. В нем будут продовольственный магазин, пекарня, типография, зал для собраний.

Прибыль от кооператива по решению партии будет разделена на три части: треть – пайщикам, треть – профсоюзу, треть – в партийную кассу.

Строительство началось. Здание обрастает лесами. Все выше поднимаются кирпичные стены, все ближе окончание работы. И вдруг оказывается, что деньги на исходе. В ближайшие дни надо внести 10 тысяч гульденов. Строительная компания ждать не будет, здание передадут другим.

Десять тысяч, их не собрать за несколько дней. Себальд вспоминает: один из знакомых инженеров недавно получил наследство.

– Окажите услугу, коллега. Дайте мне в долг десять тысяч гульденов.

– Такую сумму? Это, вероятно, четыре ваших годовых оклада.

– Примерно, – отвечает Себальд.

Деньги получены. Строительство дома продолжается.

В день открытия здание кооператива «Вперед» украшено лозунгами и транспарантами. Масса гостей. Себальд разговаривает с рабочими, пожимает руки товарищам по партии, дает подробные разъяснения приехавшим на открытие. На трибуне Роланд-Гольст.

– Поздравляю вас с созданием крепости рабочего класса, с созданием островка социализма, отвоеванного у буржуазии…

И снова гавань и вечера над техническими журналами и в рабочих кварталах и совсем особые вечера в доме, куда ввел Себальда молодой врач Серус Меес. Хорошая дружба связывала этих двух молодых людей. Но каждый раз, когда речь заходила о политике, начинались жестокие стычки.

– Вся твоя политическая деятельность – бессмыслица, – горячился Серус.

– Нельзя замыкаться в своей профессии. Врач каждодневно сталкивается с социальными проблемами, – возражал Себальд. – Это я понял еще с детства в доме отца.

– Мой отец тоже врач. Давай я тебя познакомлю с ним.

– А если я сумею убедить его?

– Попробуй, – рассмеялся Серус.

Так Себальд попал в дом доктора Вима Мееса.

В первый день, увлеченный спором со старым врачом, Себальд даже не обратил внимания на спокойную девушку в скромной кофточке с высоким воротничком, молча слушавшую его полемику с отцом. Но, бывая здесь чаще и чаще, Себальд уже не представлял себе этот дом без Барты, без ее улыбки и серых глаз, неотступно следующих за ним.

Вначале она вмешивалась в разговор короткими замечаниями, потом все убежденней поддерживала Себальда и весело смеялась, когда отец задумывался, не находя возражений. А Себальд все ясней понимал, что приходит сюда совсем не для того, чтобы убедить в чем-то старого врача…

Они часто бывают вместе. Высокая, под стать Себальду, Барта шагает с ним рядом на демонстрациях, сопровождает его в рабочие кварталы.

Проходит немного времени, и доктор Вим Меес огорченно говорит своему другу:

– Умный, талантливый инженер, дельный и при этом обаятельный. Но это увлечение политикой… Вчера его опять видели на демонстрации. Да что демонстрация! Меня даже предупреждали: его уже взяли на заметку. Какие-нибудь беспорядки, и его арестуют как подстрекателя рабочих. И ему я должен отдать любимую дочь.

В 1902 году Барта Меес становится Бартой Рутгерс. В 1904 году родился первенец Ян, в 1906 году – второй сын, Вим.

Но дети не мешают Барте по-прежнему участвовать в партийной работе Себальда. Ее видят в квартирах рабочих, она помогает Себальду и в новом деле, которому он увлеченно отдает свой досуг.

Постоянно бывая в гавани, Себальд знал, как хитро выколачивают прибыль из нищенской оплаты грузчиков Никому из них не известно, когда прибудет судно, требующее разгрузки, когда будет поставлено под погрузку другое. Этим секретом владеют несколько агентов.

Дождь ли, жара ли и хочется есть, но уйти домой нельзя, рабочие руки могут потребоваться немедленно. Не будет тебя, найдутся другие. И вот десятки грузчиков сидят в кабачках предприимчивых торгашей. Водка, лук, селедка и хлеб. Последние гроши, заработанные вчера, переходят в карман кабатчика. Иного выхода нет: агент и владелец кабачка работают на паях. Не угодишь кабатчику – не позовут на погрузку. Они сидят часами и ждут, когда распахнется дверь и раздастся голос:

– Люди, вставайте, «Принц Ораниум» подходит к пристани!

Так день за днем. Меняются лишь названия приходящих и уходящих кораблей.

Как помочь этим людям? Выход один: создать свои залы для ожидания. Никакой водки, никаких агентов. Быстрое оповещение о судах, требующих грузчиков.

В прибрежном районе и на правом берегу Мааса арендовано два здания. Себальд следит за их переоборудованием, решает, как организовать вызов на работу. Он вникает во все мелочи внутреннего убранства и обстановки, советуется с пивоварами, как добиться, чтобы пиво было вкусным, обсуждает с кулинарами меню питательных и дешевых закусок.

И вот шумная толпа грузчиков заполняет большой зал.

– Ты это здорово придумал, Себальд, – говорит старый грузчик, узнав в подсевшем за его стол инженере быстроногого сынишку врача Яна Рутгерса.

– Это не я, Питерсон. Это партия придумала. Это может сделать единство трудящихся.

А в самой партии уже не было единства. Все явственней становились два течения. Трульстра и его сторонники в своей газете «Хет фолк» проповедовали только экономические реформы.

Группа, объединенная вокруг Роланд-Гольст, Гортера и ван дер Хуса, решает создать свой собственный орган – ежемесячник «Де ниве тейд». В нем резко критикуются взгляды правых, ставятся вопросы о роли крестьянства, профсоюзов, обсуждаются проблемы международного рабочего движения. Но и в этой группе уже намечается раскол.

Огромное влияние на дальнейшее развитие рабочего движения оказала русская революция 1905 года. На весь мир прозвучал голос Ленина. Он указывал новые пути, новые методы революционной борьбы. Дискуссии и стычки между «Де ниве тейд» и «Хет фолк» становятся все чаще и острее, и все глубже разногласия в самой группе, объединенной вокруг «Де ниве тейд». В 1907 году члены этой группы Вайнкоп, Рутгерс, Сеттон и Равенстейн начинают издавать свой орган – «Трибуну». «Трибуна» ставит практические вопросы сегодняшнего дня, призывает к революционной борьбе, к международному объединению трудящихся.

Руководство партии, мирившееся с существованием «Де ниве тейд», протестует против выхода «Трибуны». В 1909 году в Девентре проходит конгресс Социал-демократической рабочей партии Голландии. На конгрессе Трульстра добивается решения о закрытии «Трибуны»: пусть левые обсуждают свои теоретические проблемы в еженедельном приложении к «Хет фолк».

Это решение многих привело в смятение. Даже первые борцы и основатели партии, такие, как ван дер Хус, Роланд-Гольст, Вибаут, Менеделе, отшатнулись от трибунистов. Но ядро левых твердо стояло на своем. В том же 1909 году они порывают с Социал-демократической рабочей партией Голландии и организуют Социал-демократическую партию Нидерландов – предтечу Голландской коммунистической партии. Вождем трибунистов становится Давид Вайнкоп. Себальд Рутгерс, выступавший в «Трибуне» с первых дней ее существования, остается с трибунистами.

По-прежнему каждое утро Себальд идет в Управление строительством. Но работа, которая прежде доставляла столько радости, опостылела Де Ионг ушел из управления. Он не мог примириться с мелочной, бюрократической опекой нового бургомистра, с его вмешательством в технические вопросы. Десятки смелых, интересных проектов Себальда и его друзей наталкивались на непонимание и косность. Не выдержав этого, ушли Дудес и Роозен. Себальд, конечно, тоже мог уйти. Но там, куда его приглашали, было мало интересного. Он мечтал о размахе, самостоятельности. Переняв стиль работы блестящего администратора де Ионга, Себальд хотел теперь испытать свои силы в руководстве большим делом. Он выжидал.

И как-то раз, когда дети уже легли спать и в доме стало тихо, Себальд придвинул свой стул к креслу Барты.

– Мне предлагают пост директора Управления строительством дорог и мостов на западном берегу Суматры. Контракт на пять лет. Как ты на это смотришь, Барта?

– Работа в колониях?

– Да, но это работа не на плантации, а государственная служба. Строительство улучшает положение страны, повышает ее культуру. Я говорил с Вайнкопом, с другими товарищами. Они тоже думают, что стоит самому увидеть, какова же она – жизнь в колониях. Ведь многое, наверно, изменилось там со времени Мультатули. Партийную работу там, конечно, вести не придется – и негде и не с кем. Но связь с товарищами я буду поддерживать, об этом мы уже договорились. А простора для инженера там много. Знаешь, Барта, мне как-то тесно стало в нашей маленькой Голландии.

В начале 1911 года Рутгерс с семьей уезжает в Голландскую Индию.

Поездом через Европу – из Роттердама в Геную, оттуда морем до Суматры – таков был предстоящий путь.

Короткая остановка в Швейцарии.

В Генуе Рутгерсам оставлены каюты на комфортабельном голландском пароходе «Принцесса Юлиана». Началась пора блаженного безделья. Можно вытянуться в шезлонге на палубе. Можно поболтать с сыновьями, дома редко удавалось побыть с ними. Теперь по утрам они вместе делают гимнастику. Потом борются. Себальд подбрасывает их кверху, качает между широко расставленными ногами, а вечером читает им книгу или выдумывает какую-нибудь интересную историю.

И здесь, на пароходе, Себальд быстро сходится с людьми. С одними он обсуждает политические вопросы, с другими – техническую новинку.

Любители шахмат, часами просиживающие за шахматной доской, уговаривают Себальда принять участие в турнире. Сдвинув брови, зажав в руке отвоеванного офицера, Себальд зорко смотрит на доску и вдруг стремительной атакой опрокидывает расчет противника.

– Мат, – объявляет он.

Так, выигрывая партию за партией, Себальд неожиданно становится победителем турнира. Получая первый приз – ценную индийскую табакерку, Себальд смущенно доказывает:

– Это, право, незаслуженно. Я ведь почти не играю в шахматы. В юности мне объяснили правила игры. Я запомнил несколько дебютов. Теперь я воспользовался ими, а дальше работали просто логика и изобретательность.

Порт-Саид, потом Коломбо и Саланга Здесь пассажиры спускаются на берег. Огромные древние храмы, старинные дворцы, а рядом жалкие хижины, боязливые, голодные взгляды.

– Когда-нибудь мы разворотим этот мир! – бормочет Себальд.

И снова волны бережно покачивают пароход, и в дымной дали возникает белая пена прибоя и яркая зелень Суматры. «Принцесса Юлиана» бросает якорь далеко в море против города Белаван, в нем нет гавани, чтобы принять океанские корабли. В город Рутгерсов доставляют на катере.

Последний этап пути – поездом в глубь острова до города Медан. Здесь резиденция нового директора управления.

Из распахнутых окон единственной гостиницы Медана, где предстоит провести первую ночь на Суматре, несутся громкие возгласы, пьяные песни, звон стаканов. Рутгерсов встречают дружным «халло!». Их окружают нарядные дамы, обнимают мальчиков, суют им лакомства, фрукты.

Встретив удивленный взгляд Себальда, кто-то объясняет:

– Сегодня хари-безар.

– Хари-безар, хари-безар! – подхватывают со всех сторон. – Мы вас не отпустим, мейнхеер.

– Мы устали, жене и детям нужен отдых, – убеждает Себальд.

Беременность Барты уже заметна, и перед ней расступаются. Но вокруг Себальда кольцо людей.

– Вы к нам на работу, мейнхеер? Замечательно. Ваш приезд вы должны отпраздновать с нами, ведь сегодня хари-безар.

– Раз в две недели мы приезжаем сюда с каучуковых и табачных плантаций. Хоть на один день увидеть европейцев, культуру, забыть о ленивых туземцах, которых заставляют работать только угрозы и кнут.

– Ваше здоровье, инженер. Давайте кутить. Утро не скоро, и денег хватит. Платят здесь хорошо.

Себальд присаживается к столу. Через полчаса ему удается подняться к себе в комнату.

– Это хари-безар, Барта, – объясняет он. – Постарайся уснуть.

До рассвета идет пьяный разгул, пока, наконец, «цветные» шоферы и слуги не усаживают своих белых хозяев в автомобили и экипажи. Через две недели господа соберутся снова.

Дети и Барта уснули, а Себальд не может сомкнуть глаз.

«Угрозы и кнут… Какая мерзость! Люди озверели. У меня этого не будет…»

Просторный каменный дом директора управления. Ослепительно белые стены. Крытые террасы ведут в сад. Там высокие пальмы и цветочные клумбы. Земляные орехи тянут к солнцу свои цветы и потом опускают их книзу, чтобы спрятать в землю созревшие плоды. Все располагает к покою и отдыху. Но Себальд мало бывает дома.

Строительство новых дорог и мостов, служебных помещений и жилья, осушка болот, прокладка каналов, облицовка речных берегов – вот короткий перечень работ, которыми ведает новый директор.

Он занимается всем. С инженерами-дорожниками намечает новые трассы, с мостовиками определяет, где будет перекинут мост, с архитекторами выбирает площадки для поселков, с врачами обсуждает санитарные мероприятия.

Во время инспекционных поездок его служебную машину часто останавливают техники и производители работ. Здесь нужно дать технический совет, тут показать, как улучшить организацию труда. Его указания ясны и понятны.

Но странно, необычно, что господина директора интересует не только площадь осушенных болот или количество километров проложенной дороги, он требует сведений о заработке туземцев-чернорабочих, об их снабжении, их жилищных условиях. И горе тому, кто решится заставить выйти на работу заболевшего землекопа или замахнуться на оступившегося подносчика, уронившего носилки. Мейнхеер Рутгерс не кричал, но голос его звучал так, что надсмотрщик бледнел.

Голландский резидент в своих отчетах правительству отмечает успешную деятельность директора управления. Рутгерсом довольны. Многие голландские фирмы, имеющие в Индии свои филиалы, обращаются к нему за консультацией. Он участвует в разработке планов строительства на других островах – Яве, Целебесе и Бали. Себальд часто выезжает в отдаленные области архипелага. Иногда его сопровождает Барта. Во время этих поездок Себальд интересуется бытом населения, его нравами, обычаями. Он восхищается богатствами тропиков, плодородием земли, мощной растительностью, сдержанным достоинством индонезийцев.

Все ясней становится ему, как жестоко и бессмысленно калечит страну колониальный режим. Природные богатства расхищаются. Люди унижены. На работах в государственных предприятиях положение рабочих-туземцев еще сносно. Но на каучукозых и табачных плантациях на восточном берегу Суматры, где в основном работают законтрактованные китайцы и яванцы, так называемые контракт-кули, оно граничит с рабством. Непосильный труд, полуголодный быт, насилие. Чем дальше от центра, тем сильнее произвол и беззаконие. Да и сами законы созданы теми, в чьи карманы течет прибыль.

А вербовка и контрактация? Во время одной из поездок с Явы на Суматру Себальд спустился с палубы в темный трюм. Там около тысячи человек. Теснота, воздуха не хватает. Душераздирающий плач. Несколько туземцев, которых послали вместе с вербовщиками в качестве приманки, рассказывают о прекрасной жизни на островах.

Особенно отчаянно положение женщин, а их здесь больше половины. Обманом или хитростью вырванные из родной деревни, они лишь сейчас понимают, что их ждет. Молодые должны удовлетворять все желания экипажа парохода. Право на выбор девушки соответствует рангу и положению члена команды.

Себальду известен случай, когда одну из законтрактованных девушек пришлось отправить обратно на родину. Ее возраст был намного ниже, чем разрешалось правилами вербовки.

При осмотре обнаружилось, что девушка заражена сифилисом. «Как это случилось?» – спросил врач. «Я так ужасно хотела пить, а буфетчик обещал мне стакан лимонада, если я буду его слушаться», – ответила она.

Поздним вечером долго светится окно в кабинете Себальда. Отдыхает Барта. Разметавшись, спят набегавшиеся за день Ян и Вим. Спит маленькая Гертруда. А Себальд все еще за письменным столом. Надо ответить товарищам трибунистам, с которыми поддерживается оживленная переписка. Надо записать новые мысли, впечатления, отдельные факты. Блокноты полнятся цифрами, заметками. Через много лет они станут основой двух книг: «Крестьянский вопрос» и «Индонезия».

А наутро опять мосты, дороги, каналы. Так идут дни, месяцы, годы.

Август 1914-го. В Европе война. Шовинистический дурман охватил народы. Себальд знает положение из писем друзей и товарищей по партии, из газет и журналов. Он уверен: война кончится через несколько месяцев и настанет время великих социальных сдвигов. Скорее вернуться в Голландию, принять участие в грядущей борьбе. Ссылаясь на резкое сокращение кредитов и свертывание строительных работ, инженер Рутгерс просит расторгнуть контракт на год раньше срока.

Себальд и Барта сидят над картой, намечая обратный путь: Китай, Япония, Америка, Европа. Чемоданы уложены.

В марте 1915 года Рутгерсы покидают Суматру.

Остановка в Сингапуре. Оттуда на первом попавшемся судне через Гонконг до Шанхая. Ничего похожего на чудесную поездку на «Принцессе Юлиане». Старая коробка скрипит, не в силах бороться с начавшимся штормом. Ветер и огромные волны швыряют ее с борта на борт. Себальд еще пытается шутить, но смех его звучит коротко и резко, морская болезнь мучает и его. Одна Барта держится, ласково уговаривает детей.

Наконец Шанхай. Ноги ступают по твердой земле. Ночь в хорошей гостинице. На следующий день они направляются в китайские кварталы.

Узкие шумные улочки, маленькие лавчонки, разнообразные товары разложены порой прямо на тротуарах. Китайские торговцы сгибаются в низких поклонах и наперебой зазывают покупателей. Рутгерсы пьют зеленый чай в не слишком опрятной китайской чайной. Чем дальше от центра, тем уже и грязней улочки, явственней неприкрытая безысходная нищета. К берегам зловонной реки жмутся джонки – каждая приют многочисленной семьи. В этой убогой лодчонке оборванные, полуголодные люди спят, едят, пьют, рожают детей.

К вечеру Барта и дети возвращаются в гостиницу, а Себальд углубляется в примыкающие к гавани кварталы. Темнеет. Красные фонари над дверями публичных домов, ярко накрашенные девушки выходят на ночной промысел, люди как тени проскальзывают в узкие двери курилен опиума. Совсем рядом европейская часть Шанхая – улицы, залитые светом фонарей и огнями реклам. И только рикши напоминают о том, что ты в Китае.

– Везде одно и то же, Барта, – говорит Себальд, вернувшись в гостиницу. – Лучше – хуже, но суть одна. – Он устало проводит рукой по волосам.

Роскошный английский пароход подымается к Ханькоу по голубой Янцзы. Над входом на палубу первого класса надпись: «Китайцам вход воспрещается».

В Ханькоу визитная карточка члена Королевского общества инженеров Голландии открывает перед Рутгерсом все двери. Его видят в гавани, в цехах сталелитейного завода, где полуголые китайцы обливаются потом, загружая в мартены шихту, и отшатываются у леток перед слепящей струей металла. На английской фабрике чайных брикетов работают дети. Их маленькие торопливые руки и бледные лица с грустными боязливыми глазами долго преследуют Себальда.

На обратном пути на день останавливаются в Нанкине. Здесь причудливо сочетаются старина и сегодняшний день. Современные здания и рядом каменные статуи богов, людей, зверей. Каналы и мосты перекрещивают лежащий в низине город.

– Смотрите, дети, совсем как в Голландии, – радуется Барта.

И тут внезапно, словно для того, чтобы усилить сходство, они слышат голландскую речь. Европеец, обративший внимание на группу иностранцев, подходит к ним.

– Халло, мейнхеер Рутгерс, – приветствует он Себальда, протягивая руку. – Здравствуйте, меврау, здравствуйте, дети!

Себальд узнает инженера, с которым он мимолетно встречался в Голландии.

– Я работаю здесь уже несколько лет.

Вечерним поездом выезжают в Шанхай. Оттуда на пароходе в Японию. Чудесной неожиданностью встречает их Кобе. Спускаясь по трапу, Себальд удивленно оглядывается. Гавань – точная копия Роттердамской. В управлении гавани загадка разъяснилась.

– Мейнхеер Рутгерс, узнаете? – приветствует его по-английски моложавый японец.

Да, конечно, это тот молодой японский инженер, которого Себальд много лет назад водил по Роттердамской гавани, подробно отвечая на все его вопросы, делился с ним своими знаниями и опытом. Теперь Себальд с радостью видит, что в Кобе блестяще скопировано все увиденное в Голландии.

Вечер семья Рутгерсов проводит в доме гостеприимного инженера и на следующий день уезжает в Токио с его рекомендательным письмом к одному из столичных друзей.

В Токио у Себальда особая задача: встретиться с Сен Катаямой. Разыскать в городе с многомиллионным населением вождя еще слабого социалистического движения Японии нелегко. Фамилия Катаяма очень распространена. После долгих расспросов удается узнать, что Сен Катаямы в Токио нет: преследуемый полицией, он был вынужден уехать в Америку.

В городе весна. Друг инженера из Кобе очень любезен, он старается показать иностранцам все интересное. Они выезжают за город. В белой пене стоят вишневые деревья, и грациозные японские девочки в старинных национальных нарядах, выполняя древний обычай, танцуют среди цветущих вишен танец пробуждающейся весны.

В Камакуре Рутгерсы останавливаются перед огромной статуей Будды.

В Никко они посещают древний храм. Над главными воротами три деревянных барельефа обезьян. Одна прикрыла глаза, другая – уши, третья сморщенной ладошкой закрывает рот. «Закрой глаза, чтобы не видеть зла, закрой уши, чтобы его не слышать, закрой рот, чтобы не умножать его», – так гласит древняя мудрость.

«И так в любой религии, – думает Себальд. – Не видеть зла, не слышать о нем, не говорить, не противиться ему».

Короткий путь из Токио в Иокогаму. Здесь Рутгерсы садятся на японский пароход, который направляется к западному берегу Соединенных Штатов Америки.

Семнадцать дней на борту парохода по Тихому океану, семнадцать дней беспечного безделья и раздумий о виденном. Пароход бросает якорь в гавани Сиэтла. Типичный американский город с небоскребами, огромными магазинами, ресторанами-автоматами. В оживленном уличном движении, в походке людей, разговорах чувствуется напряженный, непривычный для европейца темп. Как странен рядом с этим памятник индейской старины – огромный древесный ствол с вырезанными в нем раскрашенными индейскими масками.

Поездом в Спокан через Скалистые горы с их зубчатыми вершинами, глубокими ущельями и долинами. Здесь Себальд останавливается, чтобы осмотреть ирригационные сооружения. Хорошо продуманная, технически совершенная система обеспечивает богатый урожай овощей и фруктов.

– Это я когда-нибудь использую, – говорит Себальд. А мальчики нетерпеливо крутятся вокруг отца – им обещали, что они увидят настоящих индейцев. Недалекий путь в индейскую резервацию. Какое разочарование ждало здесь Яна и Вима! Вместо гордых, украшенных трофеями вождей, знакомых им по книгам Майн Рида и Фенимора Купера, они увидели усталых, согнутых людей, обреченных на жалкое существование. Даже сохранившиеся головные уборы из перьев не делали их величественней и воинственней. Огорченных мальчиков утешило лишь зрелище рыбной ловли. Индейцы с виртуозной ловкостью били рыбу острогой.

Следующая остановка в Бьютте. Медные рудники, оснащенные новейшей техникой, неплохие условия работы и очень высокая производительность труда. Себальд интересуется всем, все может пригодиться.

После шумного индустриального города особенно чувствуется нерушимая тишина Иеллоустонского парка – огромного заповедника, который тянется на десятки километров. Девственная природа, которой не коснулась человеческая рука. Непроходимые чащи. Гремящие водопады, низвергающиеся через скалы, глубокие каньоны, переплетенные вершины гигантских деревьев.

Затем крупное зерновое хозяйство близ Миннесоты, оснащенное новейшей техникой. Использование тракторов и сельскохозяйственных машин дает здесь невиданные урожаи. Себальда поражает большое количество лошадей.

– Зачем они вам? – спрашивает он у сопровождающего его хозяина.

– Необходимы. Сезонные рабочие, так же как когда-то английские ткачи, видят в машинах врага, вытесняющего их труд, и часто ломают их. Тогда мы вынуждены заменять тракторы лошадьми. Иного выхода нет.

– А выход может быть очень прост, – замечает Себальд. – При социализме машина будет лучшим другом человека. Но работа у вас организована превосходно.

Прощаясь, Себальд крепко пожал протянутую ему руку.

Чикаго. Здесь издается социалистический журнал «Интэр-нэшионэл сошиалист ревью». Его редактор Мэри Марси известна Себальду по ряду статей. Первый визит к ней домой. Они быстро нашли общий язык. Мэри рассказывала о разных течениях в Социалистической партии Америки, о рабочем движении в Соединенных Штатах, Себальд – о жизни в колониях. Они говорили о войне в Европе, о наиболее важных проблемах современности.

Мэри Марси попросила Себальда написать для журнала несколько статей о положении в колониях, снабдила его письмами к товарищам в Нью-Йорке.

Себальд вернулся в гостиницу радостно-возбужденный. Ему давно не приходилось встречаться с товарищами по партии, от живых людей узнавать о том, чем они живут и дышат.

По пути в Нью-Йорк Рутгерсы осмотрели Ниагарский водопад, долго стояли, любуясь величественным зрелищем.

Последний этап пути по Соединенным Штатам. Америка пересечена с запада на восток. В конце июня 1915 года, после почти четырехмесячного путешествия, Рутгерсы приезжают в Нью-Йорк.

– Скоро увидим бабушку и дедушку, – говорит Барта детям, устраиваясь в номере нью-йоркской гостиницы. – Папа пошел заказывать билеты на пароход.

Но Барта ошиблась. По дороге Себальд зашел на главный почтамт. Среди другой корреспонденции ему вручили необычно длинную телеграмму. Отправление – Медан, подпись – Схаде.

Схаде, директора Голландско-индийской железнодорожной компании, Себальд хорошо знал по работе в Медане. Сейчас Схаде предлагал ему стать представителем компании в Нью-Йорке.

Война в Европе заставила Голландию изменить размещение заказов для предприятий Голландской Индии. Закупка железнодорожных вагонов, материалов для строительства мостов, машин, запасных частей была перенесена в США. Возглавить эту работу, требующую больших организаторских способностей и технических знаний, Схаде предлагал Рутгерсу.

– Я думаю согласиться, Барта, как ты на это смотришь? – говорит Себальд, вернувшись в гостиницу. – Война затягивается, предложение Схаде интересно. Что нам мешает остаться в Нью-Йорке до конца войны? Мэри Марси рассказывала об активной деятельности нью-йоркских социал-демократов, дала к ним письма. Я тут же свяжусь с ними.

Билеты на пароход не были заказаны. Рутгерсы остаются в Нью-Йорке.

Имя инженера Рутгерса становится все более известным в деловых и технических кругах Америки. В его бюро можно встретить представителей заводов и фабрик и крупнейших банков Америки, представителей многих голландских фирм, которые поручают Себальду закупку нужных им материалов и оборудования. Через его руки проходят миллионные суммы, он работает точно, с размахом, не скупясь в мелочах и не допуская излишних трат.

Ему приходится заниматься не только организационными и финансовыми вопросами. Возникает много технических проблем. Надо приспособить американские материалы и оборудование к отличному от американского типу железных дорог Голландии и Голландской Индии. Опыт и знания Себальда помогают разрешать сложные технические задачи. Американские фирмы все чаще приглашают его в качестве инженера-консультанта. Промышленники, финансисты, инженеры – вот круг людей, с которыми Себальд встречается в своем бюро.

Совсем иные люди посещают Рутгерсов в небольшом доме в предместье Нью-Йорка, в Манхэттен-Биче, где господин инженер Рутгерс превращается в товарища Себальда. Этот дом становится местом частых собраний организационного комитета Лиги социалистической пропаганды Америки. Как возникла эта лига?

В Социалистической партии Америки, в которую вскоре после своего приезда в Нью-Йорк вступил Себальд, было в то время много разных группировок, большинство из которых имело свой печатный орган.

Руководителем партии был Хилквит. Он придерживался оппортунистических взглядов и подавлял оппозиционно настроенное меньшинство.

Параллельно существовала небольшая группка, объединенная вокруг «Ранд Скул». Ее члены охотно занимались теорией марксизма, но не имели собственной точки зрения на то, как разрешать практические вопросы современности. Они избегали каких бы то ни было конфликтов с Хилквитом.

Другой кружок, душой которого был прозванный «великим марксистом» Луи Будин, издавал журнал «Нью ревью». С этим кружком вначале сблизился Себальд. Его статьи, так же как и статьи Будина, не раз появлялись в «Нью ревью». Себальд был частым гостем в доме Будина, где происходили страстные политические дискуссии. Но вскоре Себальд увидел, что дискуссии большей частью сводились к монологам Будина. Он обладал исключительной памятью, сыпал цитатами из Маркса и Энгельса, философскими афоризмами. Друзья считали Будина блестящим теоретиком. Но он не понимал общественных явлений в их исторической взаимосвязи, не видел того, что видел Себальд, – роста революционных сил. Себальду с ним было не по пути.