Текст книги "Тропой Предков"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

29

С места представления я ушёл, когда уже наступала ночь, однако не вернулся к клирикам, а сперва снова отправился на поиски Целителя, рассчитывая вернуть-таки свои деньги. Вокруг ярмарки горели сотни костров, но я не прекращал поиски и бродил между ними, пока наконец не углядел его ослика, собаку и приметное индейское одеяло, выкрашенное в царственный пурпурный цвет с помощью жуков кошениль. Небо было безоблачным, звезды и луна давали достаточно света, так что я был уверен, что ничего не напутал. Правда, самого Целителя поблизости видно не было.

Вообще-то в качестве возмещения я считал себя вправе прибрать к рукам одеяло, да и вообще всё, что смогу найти на стоянке, но злобный взгляд жёлтой собаки отбил у меня малейшее желание действовать подобным образом. Может, это и суеверие, но у индейцев считалось, что жёлтые собаки имеют дело с духами загробного мира. Именно они сопровождают души умерших в Миктлан – обитель тьмы. А эта чёртова псина уставилась на меня так, словно собралась сопроводить меня туда прямо сейчас.

Я возобновил поиски старика и обнаружил того на некотором расстоянии от его бивуака стоящим ко мне спиной, а лицом к каким-то утопавшим в сгущавшемся мраке заброшенным ацтекским руинам. Различимы были лишь тёмные очертания его фигуры, а как раз в тот момент, когда я направился к нему, Целитель воздел руки к звёздам и возгласил что-то на незнакомом мне языке. То был не науатль, и вообще это не походило ни на одно из индейских наречий, какие я когда-либо слышал.

Неожиданно с севера, леденя мою кровь, налетел пронизывающий ветер. Содрогнувшись, я посмотрел на Целителя и увидел, как прямо над его головой, ярко перечеркнув небо, устремилась к земле падающая звезда.

Падающие звезды я, понятное дело, видел и раньше, но что-то не мог припомнить, чтобы они падали отвесно, да ещё и по команде смертного. Я повернулся, и ноги сами собой понесли меня прямиком к стоянке клириков.

Отец Антонио наверняка сказал бы, что падение звезды именно в тот момент, когда Целитель вершил свои заклятия, было всего лишь простым совпадением. Может, оно и так, но что, если клирик ошибался? Он немало знал о земном царстве, где правили корона и церковь, но вдруг существует также и другой мир, мир, который был сокрыт в наших джунглях в незапамятные времена, ещё до того, как греческие боги потешались, глядя на простых смертных с горы Олимп, а коварный змей подговорил Еву отведать запретный плод.

Как бы то ни было, а искушать судьбу меня не тянуло. Я и так уже нажил достаточно врагов и не имел ни малейшего желания добавлять к их числу ещё и древних богов ацтеков.

Отойдя совсем недалеко, я заметил сидевшего под деревом picaro по имени Матео. Перед ним был разведён костёр, а с ветки над головой свисал догорающий факел. Рядом с Матео лежали бумага и перо. Я задумался, уж не пишет ли он книгу, очередной роман о рыцарях и приключениях. Понятие «romance», «роман», вовсе не обязательно относилось к истории любви между мужчиной и женщиной, хотя описания подобного рода событий сплошь и рядом встречались на страницах сочинений. Тем не менее при слове «роман» на ум в первую очередь приходили приключения, борьба со злом, дальние походы, завоевания королевств и соперничество за руку прекрасной принцессы.

Сама мысль о том, что я вижу перед собой самого настоящего живого писателя, ошеломляла. Я, конечно, понимал, что книги не вылупляются из яйца, но создаются людьми. Однако этот процесс представлялся мне великим таинством. Не многие из моих знакомых могли написать своё имя, а уж писателя, понятное дело, я не встречал никогда в жизни.

Матео поднял винный мех и сделал большой глоток.

Поколебавшись, хорошенько обдумав наперёд свой шаг, я подошёл к picaro достаточно близко, рискуя получить пинок, а то и удар кинжалом. Матео поднял глаза, когда я оказался в пределах получения смертельного удара, увидел меня и помрачнел.

   – Я видел представление, – быстро сказал я, – и нахожу, что пьеса «Жизнь есть сон» была гораздо лучше, чем тот дурацкий фарс, который поставил карлик. Как мог солдат не распознать, что место его жены заняла другая женщина? И откуда вдруг взялась дочь? Автор ничем до этого не намекнул ни на то, что вообще существует дочь, ни на то, что она больна.

   – Да что, интересно, может понимать в комедиях щенок lépero вроде тебя? – пьяным голосом пробормотал Матео. Рядом с ним валялся ещё один бурдюк. Уже пустой.

   – Ну, может, знатоком комедий меня и не назовёшь, – заносчиво заявил я, – но мне доводилось читать классиков на латыни, на кастильском и даже на древнегреческом. И я прочитал две испанские пьесы, одну Лопе де Веги и другую Миг... – Тут я прикусил язык, потому что другая пьеса была написана не кем иным, как Мигелем Сервантесом, за одно упоминание имени которого этот человек грозился меня оскопить.

   – Какие испанские книги ты прочёл?

   – «Приключения Гусмана де Альфараче». – Упоминать о другой книге, «Дон Кихоте», мне, конечно, не захотелось.

   – Говоришь, знаком с античной литературой? А ну отвечай, какому своему другу Ахиллес разрешил сражаться вместо себя в «Илиаде»? – спросил Матео.

   – Патроклу. Тот облачился в доспехи Ахиллеса и был убит.

   – Кто убил его?

   – Он сказал Гектору, что это были боги и «неодолимая судьба».

   – Кто построил Троянского коня?

   – Эпей. Он был искусным плотником и кулачным бойцом.

   – Кто управлял Карфагеном в «Энеиде»?

   – Дидона. Она покончила с собой после того, как Юпитер приказал Энею покинуть её.

   – Ubi tete occultabas?! – Перейдя на латынь, Матео спросил меня, почему я прячусь.

Поначалу вопрос испугал меня, потому что я, как вы знаете, и в самом деле скрывался. Но затем я понял, что picaro имел в виду вовсе не это. Будучи пьян, он просто не очень удачно выразился, желая сказать, что я скрываюсь под обличьем lépero, а образован как священник.

И тут я с нехарактерной для меня откровенностью вдруг признался, что знания свои и верно скрываю, потому как носителям шпор вряд ли понравится, что какой-то метис говорит на нескольких языках и знаком с классиками.

Испанец глянул на меня с новым, хотя и пьяным интересом – но потом его любопытство увяло, ибо требовало усилий, которые в настоящий момент не соответствовали его возможностям. Вместо того чтобы продолжать разговор, Матео снова поднёс к губам винный мех.

Кто был этот человек? Похоже, он родился в Испании, что, очевидно, сделало его gachupin, но я не думал о нём как о носителе шпор. В первую очередь он был плутом и актёром. А сейчас вдобавок ещё и весьма пьяным.

   – Я уважаю тебя за твой решительный отказ потворствовать этой толпе неотёсанных торговцев и прочих мужланов, которые не поняли, сколь поистине великой является пьеса Кальдерона, – заявил я. – Кальдерон – настоящий художник. Но вот что касается другой пьесы, где вы вообще откопали такую чушь?

   – Эту пьесу написал я.

Я застыл на месте, уверенный в том, что мне пришёл конец.

   – Но... но...

   – И я не обижаюсь, в ней действительно полно несообразностей.

   – Она напоминает «Периваньеса и командора из Оканьи», сочинение Лопе де Веги, но его пьеса... была... ммм...

   – Лучше. Я знаю. Я взял пьесу де Веги за основу, как скелет, и добавил к ней плоти. Почему, спросишь ты? Да потому, что простые зрители требуют незатейливых пьес о чести, а у де Веги они позамысловатее, но зато написал он их сотни, так что проще рядить их в разные одежды, чем писать новые.

Сказав это, он рыгнул. Ну и ну!

   – Видишь ли, мой маленький уличный щенок, что нужно простолюдинам, так это чувствительные глупости, которые затрагивают их сердца, но не заставляют работать голову. Я даю им то, чего они хотят. Если бы я этого не делал, нам в шляпы не бросали бы деньги и в конце концов актёры умерли бы с голоду. Тут выбор простой – если твоё искусство не поддерживает сведущий меценат, лучше всего богатый герцог, ты или потворствуешь сброду, или умираешь с голоду.

   – Если бы ты свято верил в своё искусство, то предпочёл бы умереть с голоду! – заявил я.

   – Ты или глупец, или лжец, или и то и другое вместе.

И это, несомненно, было правдой. С другой стороны, во всём, что говорил Матео, звучала неподдельная боль. Похоже, он и пил затем, чтобы приглушить неприятный осадок, оставленный этой низкопробной постановкой.

   – Однако мне вот что интересно, – сказал я. – Ты ведь знал, как отреагирует публика на пьесу «Жизнь есть сон», но всё равно её поставил. Почему?

Он рассмеялся.

   – Гусман явно пошёл тебе на пользу. Как тебя зовут, muchacho?[44]44
  Мальчик (исп.).


[Закрыть]

   – Кристо Бастард. Мой друг, священник... бывший священник, зовёт меня Бастардо Chico[45]45
  Малыш (исп.).


[Закрыть].

   – Тогда и я буду звать тебя Бастардом. Достойное имя, по крайней мере среди воров и шлюх. Я пью за тебя, Бастард, и за твоего друга Гусмана. А также за Одиссея. Да не умрёшь ты, как Одиссей, на утёсах Сирены!

Он опустошил баклагу до дна и отбросил её в сторону.

   – Я знаю, что публика терпеть не может эту философскую пьесу, и специально ставлю её, чтобы разозлить зрителей. Тут тонкий расчёт, малыш, – ошалев от разглагольствований принца, они готовы платить вдвойне, лишь бы увидеть, как злодей пират получит по заслугам от героя-солдата.

   – А что случилось дальше с принцем Сигизмундо? – поинтересовался я.

   – Сядь, Chico, сейчас ты всё узнаешь.

Испанец уставился на меня остекленевшими глазами.

   – У тебя есть имя?

   – За последнюю минуту оно не изменилось. Меня по-прежнему зовут Кристо Бастард.

   – А, хорошее имя. Незаконнорождённый отпрыск Христа, так я и буду о тебе думать.

Матео прищурился, чтобы сфокусировать на мне взгляд.

   – Так вот, что касается принца Польши, он убил человека, был одурманен, а потом ему сказали, что всё в его предыдущей жизни было сном.

Мой собеседник достал ещё один мех с вином. Да, похоже, ничто не высушивает глотку так, как профессия актёра.

   – Его отец, король, допустил ошибку. Он думал, будто, заточив принца в башню, сможет обмануть судьбу, но никому не дано провести богинь судьбы, что прядут нити нашей горестной участи. Узнав, что король собирается передать трон герцогу Московии, польские патриоты взяли штурмом тюремную башню и освободили принца. И эта армия простолюдинов и изгоев заявила Сигизмундо: «Свобода ждёт тебя! Прислушайся к её голосу!»

И что же принц? Поскольку его убедили в том, что жизнь – это сон, он не видит причины, почему бы не попытаться, во сне, сделать то, что кажется вполне оправданным и справедливым. В результате он встаёт во главе разношёрстого ополчения и ведёт это воинство против короля, своего отца. Рядом с ним прекрасная женщина, которая стремится отомстить герцогу. Она уже больше не маскируется и воюет в женском наряде, но с мужским оружием, с мечом в руках.

Король понимает, что беспомощен против восставшего населения. «Кто может смирить ярость дикого жеребца? – вопрошает он. – Кто способен сдержать течение реки, неукротимо и гордо вершащей свой путь к морю? Кто в силах остановить камнепад, сорвавшийся с горной вершины? Но справиться со всем этим, вместе взятым, легче, чем обуздать ярость толпы!»

Матео приумолк, глядя на меня остекленевшими от выпитого глазами, икнул и продолжил:

   – Трон содрогается от ужаса, страна утопает в крови, а непостоянные богини смеются над каждым нашим шагом.

Тут испанец снова умолк и запрокинул голову, выливая себе в глотку последние капли с донышка кожаной баклаги. Опустошив её досуха, он отшвырнул баклагу в сторону и растянулся на спине, полуприкрыв веки.

Вечерняя прохлада заставила меня податься ближе к огню. Согревая у костра руки, я ждал, когда же Матео продолжит свой рассказ, – больно уж не терпелось узнать, что было дальше. Одержал ли принц победу? Убил ли он своего отца?

А та отважная женщина – отомстила ли она герцогу за свою поруганную честь?

Услышав похрапывание, я первым делом подумал о том, кого же из действующих лиц изображает Матео столь странным образом. И только потом до меня дошло, что никого он не изображал – испанца просто-напросто сморил пьяный сон.

Со стоном разочарования я поднялся: да уж, не много нового я узнал о судьбе принца Сигизмундо.

Обернувшись, я заметил человека, который шёл в мою сторону. Незнакомец останавливался у каждого костра, внимательно присматриваясь к расположившимся возле него людям. Я никогда прежде не видел его, но поскольку он явно искал кого-то, этого оказалось вполне достаточно, чтобы возбудить во мне страх. Не более чем в дюжине футов от того места, где храпел пьяный Матео, была поставлена палатка, и я быстро сообразил, что она принадлежит ему.

Вход в палатку находился как раз с той стороны, откуда приближался напугавший меня незнакомец, поэтому я не стал обходить её кругом, а встал на четвереньки, приподнял край и заполз внутрь с тыла.

Внутри царила кромешная тьма, но я сразу понял, что там есть кто-то ещё.

30

Едва оказавшись в палатке, я почувствовал тепло, неуловимое тепло человеческого тела. И благоухание. Аромат розовой воды. Запах женщины.

Я замер в полном ужасе, ¡Bueno Dios! Сейчас эта женщина переполошит своими криками весь лагерь.

Тёплые руки протянулись вперёд и схватили меня, а нежный голосок проворковал:

– Поспеши, милый, пока не вернулся мой муж.

Женщина привлекла меня к себе, сбросив с себя одеяло, так что её обнажённая плоть светилась в темноте. Я узнал её голос! Это была одна из двух актрис труппы, та, что повыше.

Жаркие, влажные губы нашли мои. Её губы оказались на вкус сладкими, напомнив мне вишню. Язык женщины мгновенно протиснулся между моими губами, дразняще поигрывая кончиком. Я отпрянул, чтобы набрать воздуха, но эта тигрица схватила меня и снова притянула к себе, прижимая моё лицо к тёплой, нежной, упругой груди.

Тут уж мужской инстинкт возобладал во мне над последними остатками разума, и я принялся целовать нежные тёплые холмики. Вспомнив наставления юной мулатки на берегу реки, я нашёл языком «ягодки», венчавшие груди. К моему восторгу, они оказались набухшими, затвердевшими и восхитительно пригодными для поцелуев.

Женщина стянула с меня рубашку и пробежала руками по моей груди. Она наклонилась и поцеловала её, лаская языком один из моих сосков. Я едва сдержал восторженный стон. Да уж, неудивительно, что священники так рьяно твердили о греховности плотских утех. Прикосновение женщины – это настоящий рай на земле. Раньше-то я думал, будто в любовных делах распоряжаются мужчины, но теперь понимал, почему храбрые рыцари с радостью сражаются и умирают за улыбку прекрасной дамы.

Рука актрисы скользнула мне в штаны и ухватилась за моё мужское достоинство.

– Матео, мой милый, поспеши, вставь в меня свой garrancha, прежде чем вернётся эта скотина.

Это оказалась любовница Матео! ¡Ay de ml![46]46
  Боже мой! (исп.)


[Закрыть] Голос рассудка должен был бы подсказать мне, что судьба моя решена и разница заключается лишь в том, кто, узнав, что я отведал запретный плод, убьёт меня первым – ревнивый муж или ревнивый любовник. Но рассудок молчал, ибо теперь все мои действия диктовались исключительно возбуждением, желанием – и моим garrancha.

Актриса повалила меня на себя. Вспомнив о маленьком наросте, что отверзает в женщинах источник вожделения, я нащупал его. Он оказался таким же набухшим и затвердевшим, как и соски, а от моего прикосновения тело женщины затряслось в сладких конвульсиях. Волна жара прокатилась по ней, так что я почувствовал это на собственной коже, и стон удовольствия сорвался с её губ. Она стала целовать меня, необузданно и страстно, её рот и язык ласкали, дразнили, зондировали моё собственное тело.

Наконец ноги женщины широко раздвинулись, и она, взяв мой garrancha в руку, потянула его в отверстие между своими ногами. Я уже ничего не соображал от вожделения и желания. Головка моего члена коснулась её тайного сада и...

Вот это да! Огонь, возникший в моей промежности, распространился по всему телу. Кровь в моих жилах стала жидким огнём, а мозг расплавился. Моё мужское начало действовало само по себе: дрожащий, пульсирующий реnе исторгнул мужской сок.

Я парил над женщиной, затаив дыхание, ничего не соображая, буквально тая в её объятиях. Я пребывал в нирване, в Саду наслаждений Аллаха.

Внезапно актриса застонала и сбросила меня с себя.

   – ¡Estupido![47]47
  Вот балда! (исп.).


[Закрыть] Зачем ты это сделал? Ты ничего не приберёг для меня!

   – Я... прости!..

При звуке моего голоса женщина ахнула.

   – Кто ты?

Тут полог палатки зашевелился, и мы оба застыли. Усилия проникнуть внутрь сопровождались пьяной бранью.

Женщина вновь тихо ахнула, и я сразу понял, что явился её муж, тот, которого она называла скотиной. Судя по голосу, это был малый, исполнявший роль английского пирата. У него имелся очень, ну просто очень большой клинок.

Я откатился в сторону и теперь поспешно натягивал штаны. Муж актрисы ввалился внутрь и рухнул на колени. Я не мог разглядеть в темноте его лица. В палатке была видна только её белая обнажённая плоть. Пират отстегнул меч и отбросил его в сторону.

   – Заждалась, а?

Если бы он только знал!

Я замер на месте: демон, именуемый ужасом, сковал меня, напрочь лишив дыхания. Я молился о том, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, прежде чем обманутый муж обнаружит моё присутствие.

Стягивая на ходу штаны, он заполз на обнажённое тело супруги, не произнеся ни единого слова любви, без единого нежного прикосновения. Наверное, эта скотина даже не знала о бугорке вожделения.

Буквально минуту спустя он издал стон и дёрнулся, извергнув мужской сок. А потом рыгнул.

– Пьяное животное!

Женщина ударила его. Я увидел, как мелькнула в темноте её белая рука. Удар пришёлся мужу в висок, и он скатился с неё.

Женщина яростно набросилась на пьяного мужа, громко вопя и царапаясь, как дикая кошка. Воспользовавшись моментом, я выскользнул из палатки.

Всю дорогу к стоянке клириков колени мои дрожали. Но человека, обыскивавшего лагерь, предположительно в поисках меня, на сей раз нигде видно не было.

Уже позднее, лёжа на одеяле, уставившись в ночное небо, я понял, что усвоил сегодня ещё один урок. Да, мужчина получает от женщин великое удовольствие, однако ему следует быть готовым и к другому. Потому что когти и темперамент у них, как у диких лесных кошек.

31

На следующее утро, собрав в узелки свои пожитки, клирики приготовились покинуть ярмарку. Отведя меня в сторонку, отец Антонио сказал:

   – Тебе нельзя возвращаться в Веракрус, пока Рамон и старуха не уедут оттуда. На обратном пути мы сделаем крюк, и я договорюсь, чтобы ты временно остановился у одного моего старого друга, который служит священником на большой гасиенде. У него приход из нескольких индейских деревень. Ты поживёшь там, пока мы не решим, что с тобой делать.

   – Я могу попытать счастья в роли picaro, – промолвил я с ухмылкой.

Но отцу Антонио моя шутка не показалась смешной, и он лишь печально покачал головой.

   – Я допустил ошибку. Тебя следовало бы готовить к роли слуги, конюха или пастуха на гасиенде. Я знакомил тебя с сочинениями Платона и Гомера, а надо было учить, как убирать навоз из конюшни.

   – По-моему, так ты всё делал правильно. А убирать навоз я не хочу.

   – И всё же тебе следует соблюдать осторожность. Не исключено, что этот незнакомец на ярмарке искал именно тебя. И если преследователи увидят меня, то поймут, что ты где-то рядом, поэтому нельзя, чтобы нас видели вместе. У Хуана есть список предметов религиозного культа, которые он должен приобрести для своей церкви, поэтому нам придётся задержаться ещё на несколько часов. Жди нас пополудни в двух лигах отсюда, там, где дорога на Веракрус делает развилку.

Я напился воды из реки, стянул манго себе на завтрак и, жуя сочный плод, отправился на ярмарку. Она ещё не закончилась, и если некоторые купцы, уже распродав товары, покидали её, то их быстро сменяли другие, подъезжавшие из Веракруса.

Я не хотел уходить, не встретившись с Целителем. Не то чтобы отец Антонио полностью разуверил меня в том, что этот человек и впрямь обладал сверхъестественными способностями, но вопрос о моих деньгах оставался открытым. Что ни говори, а старик всучил мне осколок обыкновенного вулканического камня за целых два реала. Кроме того, при свете дня всё казалось уже не таким пугающим, как в сумраке, и я решительно направился на дальний конец ярмарочного поля, туда, где предлагали свои услуги кудесники и прочие шарлатаны.

Пересекая торговую площадку, я вдруг приметил, что клирик разговаривает с каким-то всадником. Я видел Рамона лишь мельком, когда он обыскивал наш приют, но узнал его сразу. Судя по одежде – кожаным сапогам, штанам и рубашке из очень дорогой, но потёртой ткани, широкополой шляпе, украшенной плюмажем, – я понял, что это Рамон, управляющий, ведущий дела на гасиенде. Несомненно, этот человек не был gachupm, любителем щегольских нарядов и знойных мулаток, но это никак не смягчало его нрав и не делало моего врага менее опасным. Тем паче что я ни на секунду не сомневался – он ищет меня.

Рамона сопровождал ещё один всадник, испанец, одетый как надсмотрщик: этот человек явно был из тех, кто надзирает на ранчо за простыми работниками, ухаживающими за скотом или проливающими пот на полях.

Народу вокруг было так много, что мне ничего не стоило слиться с толпой. У меня ещё оставалась возможность протолкаться к колдунам и кудесникам, найти среди них Целителя и стрясти-таки с него мои реалы. Но при виде Рамона у меня буквально мороз по коже прошёл, так что я направился назад к нашему лагерю, вознамерившись скрыться.

И тут я совершил первую ошибку: я оглянулся. Бросив взгляд через плечо, я встретился глазами с Рамоном. После чего сделал вторую ошибку: я побежал.

На мне была шляпа, и я находился от испанца в паре сотен шагов, так что он вряд ли мог рассмотреть моё лицо. А вот мои подозрительные действия немедленно привлекли его внимание.

Он развернул лошадь в моём направлении. Отец Антонио попытался удержать её за узду, но Рамон ударил его по голове тяжёлой рукояткой хлыста. Лошадь рванулась в мою сторону, клирик же рухнул как подкошенный, будто его не ударили, а подстрелили.

Словно преследуемый адскими псами, я устремился в густые заросли колючего мескитового кустарника и на четвереньках пополз вверх по склону. Исцарапался я изрядно, но зато, когда взобрался на гребень и оглянулся, оказалось, что конь Рамона заартачился, не желая идти в колючие заросли. Другой всадник, надсмотрщик, сумел-таки погнать свою лошадь вверх по склону, но ускакал недалеко – животное охромело.

Правда, и я, оказавшись на вершине, обнаружил, что дальше мне бежать некуда – путь преграждало речное ущелье, слишком крутое, чтобы спуститься вниз, и слишком высокое, чтобы спрыгнуть.

А тем временем внизу остановивший свою лошадь Рамон, видимо разглядев на вершине мой силуэт, что-то крикнул надсмотрщику. Последнего я не видел, но слышал, как он, спешившись, проламывается сквозь кусты ниже по склону. Впереди меня на добрых пятьдесят футов возвышался последний выступ, и я, не имея другого выхода, устремился туда. Правда, вместо того чтобы подняться, на бегу сорвался вниз, покатился по склону и остановился, лишь когда застрял в кустах. Боли я при этом не ощущал вовсе: слишком силён был страх.

Не поднимая головы над кустами, я снова пополз наверх, но на этот раз на гребень, где был виден как на ладони, уже больше вылезать не стал.

Треск кустов, через которые проламывался надсмотрщик, погнал меня дальше. У меня имелось оружие – нож размера, дозволявшегося метисам, – но иллюзий относительно возможного исхода схватки я не питал. Испанец был гораздо крупнее и сильнее тощего пятнадцатилетнего парнишки, да и с ножом против шпаги много не навоюешь.

Снизу доносился голос Рамона, требовавшего поскорее найти меня, и это придавало мне прыти, однако, когда склон сделался почти отвесным, я замешкался, сорвался и, шлёпнувшись с высоты полудюжины футов, так приложился спиной, что из меня буквально вышибло весь воздух. Некоторое время я лежал без движения, а когда треск в кустах, совсем поблизости, заставил-таки меня кое-как подняться на ноги, было уже поздно.

На прогалину вывалился из зарослей надсмотрщик: рослый, костистый, краснорожий малый с коротко стриженными рыжими волосами и бородкой. Он вспотел и весь запыхался, но при виде меня по-волчьи оскалился.

– Сейчас я вырежу твоё сердце, chico, – пообещал он, указывая на меня обнажённым клинком.

Я в ужасе попятился, слыша в кустах за его спиной шаги и понимая, что сейчас здесь появится ещё и Рамон. Надсмотрщик тоже услышал эти шаги и обернулся – но мы оба увидели вовсе не Рамона. Picaro по имени Матео шагнул навстречу надсмотрщику с клинком в руках.

Тот моментально присел, выставив вперёд оружие, но клинок Матео сверкнул так стремительно, что я не заметил движения, а мой враг не успел даже поднять меч, чтобы отразить удар. Долю мгновения он стоял неподвижно, как статуя, – а потом его голова отделилась от тела и, упав наземь, подскочила, словно мячик. Тело обмякшей кучей осело рядом.

Я не мог пошевелиться, а так и застыл, в изумлении и ужасе разинув рот.

Матео жестом указал на обрывистый берег позади меня.

– Река! Беги!

Не говоря ни слова, я повернулся, бросился в указанном направлении и, хотя до воды было добрых пятьдесят футов, не колеблясь сиганул вниз, с силой ударился о воду, погрузился чуть не до самого дна, основательно нахлебавшись, но вынырнул. Пенящийся поток понёс меня вниз по течению, тогда как сверху, перекрывая плеск воды, разносился голос Рамона, тщетно призывавшего своего пособника.