Текст книги "Банды Нью-Йорка"

Автор книги: Герберт Осбери

4

Политические гении «Таммани-Холл» быстро осознали, какую пользу можно получить от гангстеров, и поняли, насколько целесообразно обеспечивать их местами для собраний и укрытиями, чтобы заслужить благосклонность бандитов и использовать их таланты на выборах, добиваясь тем самым прихода демократов к власти. Многие главы департаментов и районов приобрели право собственности на зеленные лавки-бары, в которых рождались первые банды Пяти Точек. Другие в это время получали контроль над пивными и танцевальными домами в Бауэри или брали под опеку игорные и публичные дома. Так дно общества стало важным фактором политики, и под косвенным руководством почтенных государственных мужей банды участвовали в длинной череде восстаний, которые начались во время волнений на весенних выборах в 1834 году и продолжались в виде частых вспышек почти 20 лет. Это было время Мучного бунта, бунта Пяти Точек, время самых больших волнений, связанных с отменой рабства; за это время произошло, как минимум, 200 сражений между бандами и бесчисленное количество стычек между добровольными пожарными дружинами.

Летом 1834 года бандам прибавилось работы из-за появления двух новых политических групп – «коренные американцы» и «партия равноправия». Последняя была фракцией недовольных в «Таммани-Холл» и яростно выступала за равные права для всех граждан, разражаясь критикой в адрес введения банкнотов и законодательного утверждения монополий. «Коренные американцы» возмущались избранием иностранцев на государственные должности и требовали отмены закона о натурализации, благодаря которому демократы получили так много голосов избирателей-ирландцев. Эта партия заняла в выборах место либералов. Но обе новые партии тоже нанимали гангстеров, чтобы шантажировать противников и фальсифицировать результаты выборов.

Одна банда Бауэри, под названием «американская гвардия», чьи члены гордились своим происхождением, вскоре с радостью присоединилась к «коренным американцам» и с готовностью реагировала на требования районных глав партии и политических деятелей. Летом 1835 года, примерно через год после бунта на выборах, разгорелась сильная вражда между этой бандой и «гвардией О'Коннела», организованной по инициативе одного продавца спиртного из Бауэри и пользовавшейся исключительной благосклонностью ирландской части «Таммани-Холл». Банды схватились 21 июня 1835 года на улицах Гранд и Кросс, в нижнем конце Ист-Сайда. Сражение перекинулось на Пять Точек, где в нем приняли участие гангстеры Парадиз-сквер, и вскоре беспорядки охватили значительную часть города. Мэр и шериф собрали всю полицию Нью-Йорка до последнего постового, и этих сил хватило, чтобы остановить сражение без помощи солдат, хотя отдельные группы бандитов и оставались во всеоружии всю ночь. Доктор В.М. Кэффри, известный хирург, был убит кирпичом, когда пытался пробраться через толпу к пациенту. А судья Олин М. Лоундес был серьезно ранен, когда вместе с полицией попал на территорию сражения.

Несколько менее сильных конфликтов во время движения за отмену работорговли случилось в конце 1833 года, и дома многих известных сторонников отмены были забросаны камнями и кирпичами. Но по большей части вопрос о рабовладении отходил на второй план по сравнению с весенними выборами, ведь именно тогда мэр впервые избирался прямым голосованием, и три дня шло сражение между «Таммани» и либералами, пока первые, наконец, не победили. В середине 1834 года недовольство противниками рабовладения, которое было очень сильно в метрополиях, дошло до крайней точки, и 7 июля чернь напала на часовню на Чэтэм и Театр Бауэри, где Эдвин Форрест играл в «Метаморе» в пользу директора, англичанина по имени Фаррен. Когда полиция выгнала хулиганов из театра, они бросились вниз, на Роуз-стрит. Сейчас это узкое пространство в мрачной тени Бруклинского моста, но тогда это была большая жилая улица, вдоль которой стояли роскошные особняки. Там бандиты напали на дом Льюиса Таппана, выдающегося борца за отмену рабства, и разбили двери и окна камнями. Проникнув в здание, они разломали все внутри и выбросили мебель на улицу, где сложили все в огромную кучу и облили маслом. Выбрасывая картины, которые украшали стены, один из гангстеров наткнулся на портрет Джорджа Вашингтона, а другой мародер попытался вырвать портрет у него из рук. Но нашедший прижал его к груди и взволнованно закричал: «Это Вашингтон! Ради бога, не жгите Вашингтона!» Его крик услышали на улице, и толпа закричала в один голос: «Ради бога, не жгите Вашингтона!» Изображение первого президента стали бережно передавать вниз по лестнице на улицу, где группа громил понесла ее в соседний дом. Там картина была установлена на веранде, и ее бережно охраняли вплоть до конца бунта.

Внезапные бунты вспыхивали еще несколько дней, а 10 июля толпа нанесла огромные повреждения торговым домам и резиденциям на улицах Спринг, Кэтрин, Томпсон и Рид, в то время как другая группа черни, состоящая почти целиком из гангстеров Пяти Точек, терроризировала местность вокруг Парадиз-сквер. Бунт был хорошо организован, так как между разными бандами бегали посыльные, а патрулировали улицы разведчики, чтобы предупредить появление полиции или солдат. Разнеслось известие, что главари банд решили поджечь и разграбить каждый дом вокруг Пяти Точек, в окне которого не будет гореть свеча, и скоро весь Парадиз-сквер засверкал парадной иллюминацией.

Тем не менее дюжина зданий была разграблена и сожжена, и в полночь небеса освещались огнем пожара, а густая пелена дыма низко повисла над этой частью города. Пять публичных домов сгорели, а над их раздетыми обитательницами гангстеры бесстыдно издевались. Негритянская церковь Святого Филиппа на Центральной улице была разрушена, как и три здания на другой стороне улицы и одно рядом с церковью. Всю ночь были слышны крики истязаемых негров и англичанина, которому бандиты выдавили глаза и оторвали уши. Но в час ночи, когда рев горна возвестил о прибытии полиции, главари банд разогнали головорезов, и через полчаса в Пяти Точках стояла тишина, только слышался топот войск и крики несчастных жертв, которые плакали на развалинах своих домов. На следующую ночь бунтовщики разграбили церковь на Спринг-стрит, забаррикадировав проход мебелью. Но их разбил 27-й пехотный полк, разрушив укрепления и выгнав толпу без единого выстрела.

Беспокойство городских властей невероятно возросло после огромного пожара 16 – 17 декабря 1835 года, который продолжался полтора дня при температуре воздуха 17 градусов мороза и опустошил 30 акров земли в центре финансового района. Потери составили больше 20 миллионов долларов. Возгорание началось с дома 25 на Мерчант-стрит и распространилось на Перл-стрит и Эксченд-Плейс. Было сожжено к югу все почти до Броад-стрит, к востоку – до Ист-Ривер и от Уолл-стрит до обвала Коэнти [6]6
  Это несколько кварталов к северу от Бэттери. История этого названия такова: в колониальные времена у голландца по имени Коэн была возлюбленная Анти. Обвал был местом их свиданий, и местные жители прозвали его обвалом Коэна и Анти, отсюда и появилось Коэнти.


[Закрыть].

Все здания на южной стороне Уолл-стрит от Уильям-стрит до Ист-Ривер были разрушены, и огонь не был остановлен, пока военные моряки с судостроительного завода не взорвали Немецкую церковь, здания на Эксченд-Плейс и другие, не создав тем самым пустое пространство, через которое огонь уже не мог перекинуться. Сгорело несколько сотен домов, и по крайней мере 50 было разрушено и разграблено преступниками, которые, добыв уйму мебели, драгоценностей и одежды, сложили их в кучу на улице без должной охраны. Через неделю полиция нашла в лачугах Бауэри и Пяти Точек множество ценных вещей. Множество домов и магазинов было сожжено мародерами. Одного человека, пойманного, когда он подносил факел к зданию на Броад и Стоун-стрит, разгневанные жители повесили на дереве. Его окоченевшее тело висело три дня, прежде чем у полиции нашлось время его снять.

Этот пожар был одной из непосредственных причин паники 1837 года, потому что нанесенный им ущерб был так велик, что много банков закрылось, а страховые компании не смогли полностью выплатить страховку. В результате хозяевам торговых домов и фабрик не удалось достать денег на их восстановление, и тысячи человек были выкинуты на улицу, оставшись из-за этого бедствия без работы на все лето. Так, если в начале сентября 1836 года мука стоила 7 долларов за бочку, то в следующем месяце цена поднялась до 12, а торговые посредники предсказывали, что к концу зимы стоимость бочки муки должна возрасти до 20. Хлеб вскоре стал редкостью в рационе бедняков, и тысячи жителей трущоб Бауэри и Пяти Точек оказались на грани голода. В феврале 1837 года ходили слухи, что на огромных складах Троя в Нью-Йорке было только 4 тысячи бочек вместо обычных 30 тысяч. Газеты публиковали новости с самыми крупными заголовками того периода, а передовицы поименно называли торговцев, которые хранили огромные запасы зерна и муки, ожидая повышения цен.

В обществе было неспокойно, проходило много массовых митингов, но никаких конкретных действий не было до 10 февраля 1837 года, когда толпа, выслушав пламенное выступление в парке при городском управлении, напала на склад пшеницы и муки, принадлежащий Эли Харт, находившийся на Вашингтон-стрит. Охранники склада скрылись в здании, но не забаррикадировали дверь, которая вскоре пала под разрушительным натиском бунтовщиков. Толпа бросилась внутрь здания, и вскоре бочки с мукой и мешки с пшеницей полетели в окно. Большинство бочек разбились при падении на мостовую, а остальные были тотчас же разбиты погромщиками с криками: «Вот ваша мука по 8 долларов за бочку!» 500 бочек муки и тысяча бушелей [7]7
  Бушель – единица объема в странах с английской системой мер; размер сильно различается: в Великобритании б. равен 36,67 л, в США б. равен 35,24 л.


[Закрыть]пшеницы были испорчены, пока не появились большие силы полиции, усиленные двумя ротами национальной гвардии. Убегая от мушкетов и полицейских дубинок, бунтовщики пронеслись по городу и набросились на магазин С.Х. Херрика около обвала Коэнти. Там они уничтожили 30 бочек муки и тысячу бушелей пшеницы и двинулись дальше.

На следующий день цена на муку поднялась на доллар за бочку.

5

Первым из политических лидеров, понявшим, что от гангстеров можно получить огромную пользу, был капитан Исайя Райндерс, представитель «Таммани-Холл» в Шестом округе, король гангстеров Пяти Точек, глава печально известного клуба «Империя» в доме 25 на Парк-роу и владелец дюжины зеленных лавок в Парадиз-сквер. Капитан Райндерс впервые появился в Нью-Йорке в середине 30-х годов, после недолгой карьеры игрока и бретера на Миссисипи. Он был одним из самых хитрых политиков, когда-либо действовавших в столице, хотя иногда на его решения и влияли любовь к ирландцам и ненависть к англичанам. В конце концов он стал маршалом (судебным исполнителем. – Пер.)Соединенных Штатов и более 25 лет имел большую власть в «Таммани-Холл», за исключением промежутка в несколько лет в 1850-х, на время которых полностью отдался делу партии «коренных американцев». Много лет капитан Райндерс устраивал свой штаб в закусочной Суини в доме 11 по Энн-стрит, часто посещаемой добровольцами-пожарными, но где-то в 1843 году он организовал клуб «Империя», который стал политическим центром Шестого округа и местом сбора, классификации и распространения информации по всей деятельности гангстеров, которая имела отношение к политике. Там Райндерс издавал распоряжения и нажимал на скрытые пружины, которые спасали его приспешников от тюрьмы. С помощью главарей банд и таких талантливых их помощников, как Джек Грязное Лицо, Деревенщина Мак-Клистер и Эдвард З.С. Джадсон, более известный как Нед Бантлайн, капитан Райндерс держал Шестой округ под своим политическим влиянием и становился все богаче и могущественнее. Его контроль над бандами Пяти Точек был абсолютным, и к нему часто обращалась полиция с просьбой усмирить бунты, которые не могли остановить караульные.

Капитан Райндерс играл важную роль во многих волнениях периода отмены рабства, но его самые известные подвиги совершались в 1849 году, когда он воспользовался профессиональным соперничеством между Эдвином Форрестом и Уильямом С. Макреди, известным английским актером, и стал первым подстрекателем известного восстания в Астор-Плейс. Макреди был согнан со сцены оперного театра в Астор-Плейс 7 мая 1849 года. Его прогнала толпа, собравшаяся по призыву капитана Райндерса и других агитаторов, которые в своих яростных тирадах против англичанина искусно использовали расовые предрассудки огромного ирландского населения Нью-Йорка. Через три дня, 10 мая, Вашингтон Ирвинг, Джон Якоб Астор и другие именитые граждане города убедили Макреди попробовать дать еще один спектакль, и капитан Райндерс немедленно заполонил Нью-Йорк пламенными листовками, поносящими англичан и призывающими американцев защитить свою страну от иностранного притеснения и оскорбления. В тот вечер огромная толпа в 10 – 15 тысяч человек собралась в Астор-Плейс, и Макреди опять бежал, когда театр закидали кирпичами и булыжниками из мостовой, а гангстеры подожгли здание, впрочем, были схвачены полицией и брошены в подвал. Огонь потушили прежде, чем он нанес какой-то урон.

Полиция не могла удерживать толпу под контролем даже после того, как Макреди покинул театр и, переодетый, бежал в Нью-Рошель. В конце концов был вызван 7-й полк. На солдат тоже напали. После того как их оттеснили к тротуару к востоку от оперного театра и вырвали несколько мушкетов, солдаты дали несколько залпов по толпе, убив 23 человека и ранив 22. Более сотни полисменов и гвардейцев были ранены камнями и кирпичами, из них шестеро смертельно. Следующая попытка разрушить и сжечь оперный театр была предпринята 11 мая, но толпу усмирили дополнительные войска и артиллерия, которую установили так, чтобы в зоне обстрела находились Бродвей и Бауэри. Волнения продолжались почти неделю, и по нескольку дней огромная толпа стояла перед отелем «Нью-Йорк», где остановился Макреди, вызывая его выйти наружу, чтобы быть повешенным. Но актер сел на поезд в Нью-Рошель через два часа после бунта 10 мая и уехал в Бостон. Оттуда он отплыл в Англию и больше никогда не возвращался в Штаты.

Глава 3
ГРЕШНИКИ С ПОБЕРЕЖЬЯ

До Гражданской войны и почти 30 лет после нее самым замечательным жилым кварталом Нью-Йорка был бывший Пятый округ, находившийся к юго-востоку от Пяти Точек. В его границах лежали такие известные улицы, как Черри, Оливер, Джеймс, Рузвельт, Кэтрин, Пайк, Уотер и Довер. В этом районе, и особенно на Вишневом холме в северо-восточной части округа, стояли прекрасные особняки аристократов и крупных торговцев, а по улицам росли благоухающие вишни. Черри-стрит была сердцем этого модного района. Именно в тех местах, на углу с Франклин-сквер, проживал Джордж Вашингтон, когда его провозгласили президентом Соединенных Штатов. Дом Джона Хэнкока был под номером 5 на Черри-стрит, а в доме № 27 жил капитан Сэмюэль Честер Рейд, которому принадлежит идея современного американского флага. В доме № 7 по Черри-стрит, соседнем с особняком Хэнкока, впервые в городе появилось газовое освещение. В доме № 23 находился ресторан и бар, известный под названием «Колодец», любимое место отдыха армейских и морских офицеров, а также капитанов американских каперов во время англо-американской войны 1812 года. Именно оттуда берут начало так называемые «бифштексовые» вечеринки, предтечи современных холостяцких посиделок.

Но волна иммиграции, захлестнувшая Америку после Гражданской войны, заставила аристократов перебираться на север, и к 1840 году их особняки уступили место длинным рядам шатких многоквартирных построек. Там обитало убогое население, погрязшее в бедности и пороке. Когда Старая пивоварня в Пяти Точках была разрушена, репутация самого трущобного здания перешла к двору Готэм, который иногда называли бойнями Суини, расположенному по Черри-стрит, 36 и 38, хотя это звание и оспаривал Арч-Блок, тянувшийся от Томпсон-стрит до Салливан-стрит между улицами Брум и Гранд. Среди прочего в Блоке находился погребок, который содержала огромная негритянка, которую звали то Большая Сью, то Черепаха. Она весила более 350 фунтов и, по описанию журналиста-современника, была похожа на черепаху, вставшую на задние ноги.

Двор Готэм состоял из двух рядов объединенных многоквартирных домов, стоящих как бы спиной друг к другу и занимавших 130 футов на Черри-стрит. В зданиях обитало более тысячи человек, в основном ирландцев, но встречались также негры и итальянцы. Проход к обоим рядам шел через аллеи на восточной и западной стороне, которые назывались Одиночная аллея и Двойная аллея. Последняя была в шесть футов шириной, а первая – в девять. Двойную аллею также называли Райской, и там провели свое отрочество Эдвард Харриган и Уильям Дж. Сканлон, известные постановщики водевилей и мюзиклов. Именно это вдохновило автора на создание известной уличной песни «Солнечный свет на Райской аллее»:

 
Переулочек есть, каких, в общем, не счесть,
Где в субботу бушует веселье;
Неширок он весьма, ходят там как впотьмах,
Но зовут его Райской аллеей.
Там девица одна, хороша и стройна,
Дочка вдовушки местной Мак-Нелли;
С золотою косой, и вам скажет любой,
Что она – солнце Райской аллеи.

Уж с десяток парней замуж звали скорей,
Но пока она всех отклоняла.
Впрочем, Томми Килин помнит, как она с ним
Вечерком по району гуляла.
Жизнь загадок полна, и, возможно, она
Скоро станет уже не Мак-Нелли.
Только, как ни сложись, будет девушка та
Навсегда солнцем Райской аллеи.
 

Один из основных коллекторов той части города тянулся по прямой под двором Готэма, на Одиночной и Двойной аллеях имелись люки в него. Гангстеры и другие преступники, скрывавшиеся от полиции в грязных каморках Готэма, прорубали другие люки из подвалов многоквартирных зданий и прятались сами и прятали добычу на боковых горизонтальных балках в коллекторах или в нишах, вырубленных в стенах. Ужасное зловоние и испарения, просачивавшиеся во двор, делали его одним из нездоровых мест в городе. Показатель смертности здесь был очень высоким, и во время эпидемии холеры он достиг 195 случаев на тысячу человек. Из 183 детей, родившихся в Готэме за три года, 61 ребенок умер через несколько недель жизни. Детей часто также убивали большие крысы, достигавшие размеров кошки, которые населяли коллектор и часто вторгались в дома. Отдел здравоохранения признал это место непригодным для жизни в 1871 году, но только в середине 1890-х дома были расселены, а здания снесены.

В похожее состояние приходил и весь Четвертый округ, и к 1845 году этот район стал рассадником преступности; улицы, по мостовым которых когда-то катились экипажи аристократов, теперь были полны кабаками, где скрывались члены известных речных банд – «рассветные», «хвастуны», «затонные», «болотные ангелы», «бойня», «короткохвостые», «приграничные». Никто не был в безопасности, и хорошо одетый человек, который отважился пройти по району, обычно подвергался нападению, был убит или ограблен или и то и другое вместе, не пройдя и квартала. Если бандиты не могли завлечь предполагаемую жертву в кабак, они преследовали ее, пока она не пройдет мимо определенного окна, из которого женщина опрокидывала ведро с золой ей на голову. Пока несчастный задыхался и давился кашлем, бандиты тащили его в подвал, где убивали и раздевали, а затем бросали голое тело на тротуар. Полиция не выступала против жителей Четвертого округа, кроме как отрядами по шесть и более человек, и, когда преследуемый скрывался в кабаке, полицейские, бывало, осаждали кабак по неделе, пока разбойники не сдавались от усталости или голода. Однако основные притоны были всегда хорошо охраняемы и обеспечены мушкетами, ножами и пистолетами.

На Уотер-стрит, идущей параллельно Ист-Ривер, почти в каждом доме находился один или более кабак, а в некоторых зданиях на каждом этаже было по пивной, танцевальному залу или публичному дому. Как минимум, 25 лет этот район был местом самых жестоких преступлений на континенте. Джон Аллен содержал свой знаменитый танцевальный подвал и публичный дом в доме 304 по Уотер-стрит, и на юге и севере от его заведения, в пределах полумили, было 40 подобных мест, а также сотня других притонов.

«Зал спортсменов» Кита Бернса занимал целый трехэтажный каркасный дом на Уотер-стрит, 273. Его нижняя половина была покрашена в кричащий ярко-зеленый цвет, а перед дверью раскачивалась позолоченная вывеска. Первая комната нижнего этажа была устроена амфитеатром, с грубыми деревянными скамьями для зрителей. В центре находилась круглая площадка, отгороженная деревянным забором высотой в три фута. Это была знаменитая арена, на которой огромных серых крыс с пристани стравляли с терьерами, а иногда, после нескольких дней голода, друг с другом. Одним из известных гангстеров, захаживавших к Бернсу, был Джордж Лиз, известный также под именем Снэтчем, член банды «бойня». По мнению журналиста того времени, это был «бесчеловечный, циничный головорез с выпуклыми водянисто-синими глазами, обрюзгшим лицом и развязной походкой».

Этот прославленный преступник и речной пират являлся одновременно официальным кровопийцей на призовых кулачных боях, которые часто проходили в подвалах Пятого округа и Пяти Точек. С двумя револьверами на поясе и ножом за голенищем, Снэтчем был важной фигурой на этих развлечениях: когда у одного из дерущихся начинала идти кровь из ран, нанесенных кулаками противника, обязанностью Снэтчема было высасывать кровь из раны. Он с гордостью называл себя «крутым подонком, который всегда поднимется» и «парнем, пинающим, как нож в голову в темной комнате». Очевидно, таковым он и был.

Собачьи бои в крысиной яме Кита Бернса

Еще одной достопримечательностью «зала спортсменов» был зять Кита Бернса по имени Джек Крыса. За 10 центов Джек мог откусить голову мыши, а за четвертной – обезглавить таким образом крысу.

Популярным местом развлечений на Уотер-стрит был кабак «Дыра в стене» на углу с Довер-стрит Чарли Монелла Однорукого, а его доверенными заместителями были Подтяжка Мэг и Кэйт Флэннери. Подтяжка Мэг, огромная англичанка, ростом выше шести футов, – один из самых известных персонажей Четвертого округа. Звали ее так потому, что эта «дама» носила свою юбку на подтяжках. Она была вышибалой и расхаживала по кабаку со свирепым видом – с пистолетом, заткнутым за пояс, и огромной дубинкой, привязанной к запястью. С обоими видами оружия она обращалась мастерски и, как и знаменитая Чертова Кошка Мэгги из Пяти Точек, отличалась невероятной виртуозностью в нанесении увечий. В ее обычае было, избив буйного посетителя дубинкой, зажать его ухо зубами и так дотащить гуляку до двери, под неистовое улюлюканье свидетелей. Если жертва сопротивлялась и вырывалась, женщина откусывала ухо, выбрасывала парня на улицу и помещала откушенную часть в кувшин перед баром, в котором она хранила свои трофеи в рассоле. Полицейские того времени с содроганием отзывались о Мэг как о самой свирепой женщине, с которой они сталкивались.

Кабак, за которым Подтяжка Мэг вела такой воинственный присмотр, стал самым порочным притоном в городе и в конце концов был закрыт капитаном Торном из полиции Четвертого округа, после того как там меньше чем за два месяца было совершено семь убийств. Именно в «Дыре в стене» Слюнявый Джим и Цирюльник Патси, оба отчаянные преступники и члены банды «рассветных», устроили свою знаменитую драку. Во время одного из своих мародерских рейдов по прибрежному району Слюнявый Джим и Цирюльник Патси напали на недавно приехавшего в Нью-Йорк германского иммигранта, когда тот гулял по дамбе в Бэттери. Они оглушили его дубинкой и вытащили 12 центов – все деньги, которые у того были. Затем они бросили свою жертву в бухту. Грабители вернулись в «Дыру в стене», чтобы разделить добычу, и Слюнявый Джим заявил, что, поскольку он перетащил немца через стену, ему полагается не меньше 7, а то и 8 центов из 12. Но Цирюльник стоял за равный дележ, утверждая, по той же логике, что, если бы он не ударил немца дубинкой, они не смогли бы сбросить его в воду. Разгневанный Джим быстро схватил длинный нос Цирюльника зубами, но Патси отразил нападение ножом, воткнув его Слюнявому между ребер, нанеся, однако, лишь незначительное увечье. Более получаса грабители катались по полу кабака, и ни Однорукий Чарли, ни Подтяжка Мэг не обращали на них внимания, так как все знали: это была не простая схватка, а два вспыльчивых человека дрались за принцип. Наконец Слюнявый Джим завладел ножом и ударил Цирюльника Патси в горло и, когда тот упал, слабея от потери крови, забил его до смерти подбитыми ботинками. После этого Слюнявый Джим скрылся, и о нем ничего не было слышно до Гражданской войны, когда он появился в роли капитана армии Конфедерации.

Хотя Уотер-стрит и была местом расположения наиболее скандальных кабаков Четвертого округа и давала приют самым отъявленным бандитам, она мало отличалась от других мест этого района. На Черри-стрит, к примеру, по которой когда-то прогуливались Джордж Вашингтон и Джон Ханкок, орудовали вербовщики-мошенники, сдававшие меблированные комнаты, где матросов грабили и убивали, а остальных обманным путем продавали на корабли. В конце 1860-х годов комиссия по расследованию подсчитала, что в этих местах ежегодно грабили до 15 тысяч моряков на сумму более чем 2 миллиона долларов. Дэн Карриган, известный боксер, который голыми руками провел бой длительностью в три с половиной часа с австралийцем Келли, содержал притон на Черри-стрит, ПО, а миссис Брижит Тай, известная женщина-вербовщик, работала в доме № 61. По соседству с Карриганом стоял знаменитый дом, в котором хозяйничал Томми Хадден, самый известный из них преступник, у которого были еще меблированные комнаты на Уотер-стрит. Он отсидел два срока в тюрьме штата за ограбление и похищение моряков. И Хадден и Кит Бернс были главарями банды «мертвых кроликов» в Пяти Точках, но с возрастом они устали от бурной жизни Парадиз-сквер и переехали в Четвертый округ, где открыли пивные, раздобрели и разбогатели, став достойным украшением набережной. Тем не менее иногда они возвращались в Точки и поддерживали «мертвых кроликов» и «уродские цилиндры» в особо важных набегах.

В гостиницах Четвертого округа моряков часто убивали во сне, а их тела выбрасывали в люки, прорубленные в подземные коллекторы, которые вели в порт. Говорят, что первое убийство в стиле Джека Потрошителя в Нью-Йорке случилось в доме Хаддена, когда старая карга по прозвищу Шекспир была разрезана на кусочки полоумным завсегдатаем бара по имени Френчи. Шекспир всегда утверждала, что она произошла из аристократической семьи и в юности была знаменитой актрисой в Англии. В доказательство она готова была продекламировать за бутылку джина полный текст любой из женских ролей из «Гамлета», «Макбета» или «Венецианского купца», и весь округ считал ее авторитетом в области драматургии.

При содействии Томаса Бернса, главы полиции, Френчи был освобожден из тюрьмы через несколько лет. Он всегда настаивал на своей невиновности, и многие считали, что он был обвинен ложно, а старуху убил настоящий Джек Потрошитель, который тогда орудовал в Лондоне. На протяжении нескольких лет между Скотленд-Ярдом и полицией Нью-Йорка было много профессиональных споров по этому поводу, и Бернс хвастал перед общественностью, что Потрошитель был бы пойман, если бы совершил свои преступления в Нью-Йорке. Он бросил вызов английскому преступнику, чтобы тот приехал в Соединенные Штаты, и вскоре после этого была убита Шекспир. Многие расследователи поверили, что Джек Потрошитель принял вызов и что полиция арестовала Френчи, желая спасти свою профессиональную честь. Лондонские убийства позволяли предположить, что убийца был моряком.

Еще одним знаменитым домом был отель «Пирселл и Фокс», на улице Довер, около Уотер-стрит. На первом этаже здесь находился танцевальный зал, на втором и третьем – публичный дом, а на четвертом и пятом – комнаты, сдаваемые внаем. Еще одним подобного рода притоном был «Стеклянный дом», расположенный по Кэтрин-Слип, 18, который содержали три брата, Джек, Джим и Билл, все трое – известные убийцы и воры. Они не только вели других бандитов в налеты на пристани и корабли Ист-Ривер, но и сбывали добычу, захваченную другими бандитами. Одним из их главных последователей был Джек Мадийл, работавший барменом в «Стеклянном доме» более года. В конце концов его пожизненно заключили в тюрьму, после того как он убил свою жену за отказ помочь ему ограбить пьяного моряка, или, по выразительному выражению на арго того времени, «прокатить пьяного».

Самым известным из всех кабаков Четвертого округа был танцевальный дом, который содержал Джон Аллен на Уотер-стрит, 304. Аллен принадлежал к благочестивой семье из высшего круга Нью-Йорка. Он был послан на учебу своими родителями, чтобы пойти в дальнейшем по стопам своих братьев, двое из которых стали пресвитерианскими священниками, а третий – баптистским. Но примерно в 1850 году Аллен разочаровался в перспективе пастырской карьеры и, бросив учебу в семинарии, переехал со своей женой в Четвертый округ. Там они открыли танцевальный зал и публичный дом, наняв для него 12 девушек и одев их в открытые сатиновые корсажи, алые юбки и чулки, красноносые ботинки с колокольчиками, привязанными к лодыжкам. Одной из работниц заведения Аллена сразу после Гражданской войны была дочь помощника губернатора штата Новая Англия. Она приехала в Нью-Йорк попытать счастья и попала в сети сводников, которые тогда действовали по всему городу, и почти беспрепятственно. Вскоре этот кабак стал одним из основных мест отдыха для гангстеров Четвертого округа, и Аллен управлял им с такой ловкостью, что за 10 лет скопил более 100 тысяч долларов, прослыв «злейшим человеком Нью-Йорка» – это прозвище было впервые дано ему Оливером Дайером в «Ежемесячнике Пакарда». По своей дурной славе его притон достоин стоять в одном ряду с такими злачными местами, как «Хеймаркет», «Зал самоубийств Мак-Гирка», «Парадиз-Холл» и знаменитый «Армори-Холл» Билли Мак-Глори, появившимися позже.

Аллен решительно оставил службу Богу, когда погрузился в деловую карьеру Четвертого округа, но никогда не забывал окончательно своих ранних привычек. Довольно забавно, но, будучи пьяницей, вором, сутенером и, возможно, убийцей, он оставался очень религиозным человеком и настаивал на том, чтобы его явно несвятые деяния окружала святая атмосфера. Его дом открывался для бизнеса каждый день в час, но три раза в неделю он собирал своих проституток, барменов и музыкантов в баре в полдень и там читал и толковал отрывки из Библии. В каждой спальне, куда женщины приходили со своими клиентами, была религиозная литература, а на больших вечеринках Новый Завет раздавался в качестве сувенира. Аллен подписывался почти на все религиозные издания, которые издавались в Соединенных Штатах, получал несколько экземпляров «Нью-Йоркского обозревателя» и «Индепендент», своих любимых газет. Он раскладывал их по танцевальному залу и бару, и на каждом столе и скамье лежал маленький сборник гимнов, названный «Друг маленького странника», известная в те времена книга. Аллен был всегда готов организовать со своими проститутками и клиентами религиозное песнопение, и для того дома не было неожиданностью, если он вдруг оглашался звуками гимнов. Проститутки предпочитали «Есть покой для изможденного».