Текст книги "Банды Нью-Йорка"

Автор книги: Герберт Осбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

По мере того как район наводняли зеленные лавки, он постепенно деградировал как центр развлечений. Банды стали злоупотреблять своими привилегиями хозяев Парадиз-сквер, и центр отдыха начал все более и более смещаться в Бауэри. Еще в 1752 году, когда воды Коллекта покрывали территорию Томбс и медленно текли по Кэнэл-стрит, Бауэри уже претендовал на то, чтобы стать местом увеселительных прогулок, там открылся ботанический сад Сперри (впоследствии – сады Уоксхолл), на верхнем конце проезда около Астор-Плейс. Эти претензии стали еще значительнее в 1826 году, когда на месте старой таверны «Бычья голова», где в 1783 году останавливался сам Джордж Вашингтон, чтобы утолить жажду элем в день эвакуации, был открыт Театр Бауэри. Новое театральное здание открылось комедией «Дорога к гибели», но первое важное представление было дано в ноябре 1826 года, когда Эдвин Форрест сыграл главную роль в шекспировском «Отелло». Много лет это был один из важнейших театров на континенте; его доски скрипели под поступью многих величайших актеров того времени. Тогда это было крупнейшее театральное здание в городе, вмещавшее 3 тысячи зрителей. В этом театре впервые было использовано газовое освещение. Здание трижды горело между 1826-м и 1838 годами и загорелось вновь лет за 15 до Гражданской войны. Полицейские, недавно одетые по приказу мэра Харпера в форму, появились на сцене во всем блеске своих новых костюмов со сверкающими медными пуговицами. Они велели зрителям освободить дорогу для пожарных, но бауэрские гангстеры, осмеяв их «лакейскую» форму, отказались выполнять распоряжение.

Когда кто-то закричал, что полицейские так одеты по примеру английских «бобби», головорезы рассвирепели, и много народу пострадало, прежде чем их удалось утихомирить. Из-за подобных инцидентов, связанных с полицейской формой, росла неприязнь к ней, и несколько лет стражи порядка появлялись на улицах, не имея иных отличительных признаков, кроме медных значков в форме звезды, от которых и произошло их прозвище «копы» («медники»). Выдержав много бурь, театр и до сих пор еще стоит в тени наземной железной дороги на Третьей авеню. В нем идут кинофильмы, находится итальянский магазин и время от времени выступают заезжие китайские труппы.

Старый Театр Бауэри

Вслед за Бауэри было построено еще несколько театров, среди них Виндзорский, который стал знаменит после постановки «Руки, простертые через море» и замечательной игры Джонни Томпсона в спектакле «На ладони». Много лет эти театры ставили первоклассные спектакли, и их часто посещали местные аристократы. Но со временем, когда характер улицы изменился, а ее притоны и гангстеры стали притчей во языцех по всему свету, в театрах начали показывать кровавые и шумные триллеры столь особого стиля, что скоро получили известность как «спектакли Бауэри», и ставились они только там. Среди них были «Парень-детектив», «Отмеченный для жизни», «Голова в голову» и другие в том же духе. Из этих произведений родилась мелодрама «Десять, двадцать, тридцать», которая была популярна в Соединенных Штатах вплоть до появления кинематографа. После того как первые граждане переместились из бельэтажа и первых рядов балконов театров Бауэри в театры, расположенные в верхней части города и вдоль Бродвея, в основном эти места заполнялись порядочными семьями немцев из Седьмого округа, которые пили розовый и желтый лимонад и шумно поедали старомодные мятные бизе. Но партер и галерка чаще кишели оборванцами разных степеней обоих полов. Они топали ногами и, когда занавес не мог подняться в положенное время, свистели и кричали: «Долой грязную тряпку!» «В воскресенье вечером эти места забиты до удушья, – писал некий автор, посетивший Бауэри во времена Гражданской войны. – Актрисы, которые слишком бездарны и распущенны, чтобы играть где-то еще, появляются на подмостках Бауэри. Грубые фарсы, непристойные комедии, персонажи – убийцы и разбойники с большой дороги – все это вонючей толпой, которая ходит в такие низкопробные театры, принимается на ура. Продавцы газет, подметальщики улиц, старьевщики, девушки-попрошайки, собиратели золы, все, кто может выпросить или украсть шестипенсовик, заполняют галерки этих низкопробных увеселительных заведений. Ни танцплощадки, ни бары со спиртными напитками, ни отвратительные распивочные не олицетворяют картину разврата и деградации Нью-Йорка в такой мере, как галерка Театра Бауэри».

Подметальщица улиц

Через несколько лет после возведения первого театра район Бауэри заполнился театральными зданиями, концертными залами, салунами, подвальными кабаками и большими пивными, рассчитанными на тысячу – полторы посетителей, которые сидели за длинными столами, расставленными по всему огромному залу. Уже в 1898 году в Бауэри насчитывалось 99 увеселительных заведений, только 14 из которых полиция признала приличными, кроме того, в каждом квартале было по 6 баров. Сейчас на этой улице вряд ли найдется дюжина театров, и те специализируются на пародиях, кинокартинах, а также еврейских, итальянских и китайских пьесах. Некоторые пивные, которых в Бауэри было множество до и после Гражданской войны, никогда не считались пригодными, даже после отмены сухого закона, из-за ужасного, безобразного качества продаваемого там спиртного. Во многих заведениях низшего класса первое время напитки стоили по 3 цента, при этом не было ни стаканов, ни кружек. Бочонки с обжигающим спиртным стояли на полках позади бара, и их содержимое подавалось через трубку или тонкий резиновый шланг. Клиент, положив деньги на барную стойку, брал конец шланга в рот и имел право выпить столько, на сколько хватало одного вдоха. Как только он прерывался, чтобы перевести дыхание, внимательный бармен выключал подачу, и ничто ее не восстанавливало, кроме повторной оплаты.

Некоторые бездельники из Бауэри так наловчились глотать и задерживать дыхание, что на 3 цента напивались допьяна. В одном известном салуне на Бакстер-стрит, около Бауэри, была устроена и широко рекламировалась задняя комната, получившая название «бархатная». Когда у хорошего клиента оставалось только 5 центов, ему давали огромную чашу со спиртным и с особой церемонией провожали в «бархатную комнату», где он имел право напиться до потери сознания и спать, пока не протрезвеет.

Самым известным из пивных залов Бауэри был «Атлантик-Гарденс», находившийся рядом с Театром Бауэри (теперь там кинотеатр). Наверху и внизу была тысяча сидячих мест, и две повозки с четверками лошадей работали по 10 часов в день, с трудом развозя посетителей, набравшихся пива. В этом и других заведениях играла музыка – фортепьяно, арфы, скрипки, барабаны, медные инструменты, а также имелись кости, домино, карты, иногда – винтовки, для стрельбы по мишеням. Все было бесплатно, кроме пива, которое стоило 5 центов за огромную кружку. Большинство пивных управлялось немцами, и первое время основными посетителями были мужчины и женщины этой национальности, которые приводили всю семью и спокойно проводили здесь целый день. Пиво разносили девочки в возрасте от 12 до 16 лет, в коротких платьях и красных ботинках, доходивших им почти до колен, с кисточками, на которых звенели колокольчики. Продажа напитков была столь прибыльной, что управляющие жестоко сражались за право угощать большие национальные и политические организации, часто выделяя до 500 долларов любому обществу, которое соглашалось провести в их заведении пикник на целый день. Много лет эти пивные были довольно приличными, но вскоре туда нахлынули хулиганы и головорезы из бедных классов, чтобы пить не пиво, а крепкие спиртные напитки. Тогда пивные стали излюбленным местом гангстеров и других преступников, и Бауэри приобрел те характеристики, которые сделали его известнейшим районом во всем мире.

3

Самыми первыми известными бандами в Бауэри были «парни Бауэри», «настоящие американцы», «американская гвардия», «гвардия О'Коннела» и «атлантическая гвардия». Банды состояли в основном из ирландцев, но они не стали такими жестокими, как их собратья в Пяти Точках, хотя и среди них было много талантливых хулиганов. «Настоящие американцы» были занятными, но безвредными. Они носили цилиндры и длинные сюртуки, которые, развеваясь, доходили им до лодыжек, а застегивались под подбородком. Их главным занятием в жизни было стоять на углу улицы и поносить англичан, а также мрачно предсказывать гибель Британской империи от огня или меча. Как большинство сыновей Ирландии, которые прибыли в эту страну, они так и не американизировались настолько, чтобы родина перестала представлять собой их главный интерес. Остальные банды, скорее всего, откололись в то или иное время от «парней Бауэри» и, как правило, присоединялись к ним в драках с буйными жителями Парадиз-сквер. Их подвиги не завоевали им места в истории банд.

Много лет «парни Бауэри» и «мертвые кролики» вели жестокую вражду, и редко случалась неделя, чтобы у них не происходила схватка или в Бауэри, или в районе Пяти Точек, или на старом месте боев на холме Банкера, на севере от Гранд-стрит. Крупнейший гангстерский конфликт начала XIX века разгорелся именно между этими двумя группировками, и их вражда продолжалась вплоть до 1863 года, когда они объединились с другими бандами и группировками для того, чтобы разграбить и сжечь город. В этих первых схватках «парней Бауэри» поддерживали другие банды этого района, в то время как «уродские цилиндры», «рубашки навыпуск» и «чичестеры» объединились под знаменем «мертвых кроликов».

Иногда бои бушевали по два-три дня без перерыва, улицы в тех районах, где находились банды, были забаррикадированы телегами и булыжниками из мостовой, а гангстеры то перестреливались из мушкетов и пистолетов, то вступали в рукопашный бой, орудуя ножами, кирпичами, дубинами, зубами и кулаками. В отдалении от дерущейся толпы головорезов стояли сочувствующие женщины с «боеприпасами» в руках, они внимательно высматривали слабые места в защите врага и всегда были готовы оказать любую помощь в драке.

Часто эти «амазонки» дрались в общих рядах, а многие приобрели большую известность в жестоких битвах. Они отличались особенной изощренностью в нанесении увечий и во время бунтов 1863 года причиняли самые жестокие страдания неграм, солдатам и полицейским, захваченным толпой, разрезая их тела ножами, выдирая языки и глаза, прикладывая факелы после того, как жертвы были обрызганы маслом и повешены на дерево. «Мертвые кролики» в начале 1840-х пользовались преданностью наиболее знаменитой среди воинов-женщин мегеры, известной под именем Чертова Кошка Мэгги, которая дралась бок о бок с главарем банды во время многих битв с бандами Бауэри. Про нее говорили, что она затачивала свои передние зубы напильником, а на пальцах носила накладные ногти, сделанные из меди. Когда Мэгги издавала свой боевой клич и бросалась кусаться и царапаться в самую середину вражеских сил, даже самые сильные духом отступали и спасались бегством. Первые гангстеры не просили и не давали пощады; когда раненый человек падал, его враг радостно прыгал на него и пинал или забивал его до смерти. Редко полиции удавалось разогнать толпу, чаще приходилось звать на помощь национальную гвардию и регулярную армию. Вскоре город привык к солдатам, марширующим в боевом порядке вдоль улиц на усмирение гангстерских потасовок. Время от времени приходилось вызывать и артиллерию, но в основном гангстеры разбегались перед мушкетами пехотинцев. Чаще всего этим занимался 27-й, позже 7-й полк.

О деятельности самых первых банд Бауэри осталось мало сведений, но история улиц полна сказками о «парнях Бауэри», об удали их могучих лидеров. Эта банда, наверное, была самой известной в истории Соединенных Штатов, но до тех пор, пока в конце 1880-х не появился знаменитый Чак Коннерс и не сделал из этих ребят бродяг и хулиганов из бара. «Парень Бауэри» не бездельничал никогда, кроме воскресенья и праздников. До Гражданской войны они не совершали преступлений, только если случайно. Член этой группировки мог зарабатывать на жизнь профессией мясника, или подмастерья механика, или вышибалы в пивной Бауэри либо танцевальном подвале. Но практически все они были добровольцами-пожарными, и это приносило большую пользу банде, так как до войны пожарный, большинство которых были ярыми сторонниками «Таммани-Холл» [5]5
  Штаб демократической партии в Нью-Йорке. (Примеч. пер.)


[Закрыть], мог много рассказать о поведении отцов города. Многие из наиболее выдающихся политиков принадлежали к пожарным бригадам. Между компаниями шло соперничество, и они давали своим машинам выразительные имена – «Белый дух», «Черная шутка», «Желудок селедки», «Сухие кости», «Красный пират», «Сенный вагон», «Большая шестерка», «Яльская девка», «Бобовый суп», «Старый хлам» и «Старая дева». Такие известные политические лидеры Нью-Йорка, как Корнелиус В. Лоренс, Зофар Миллс, Сэмюэль Виллетс, Уильям М. Вуд, Джон Дж. Горман и Уильям М. Твид, были добровольными пожарными. Еще раньше даже Джордж Вашингтон рвался к пожарным машинам и в свое недолгое пребывание в столице был главой Нью-Йоркского департамента. До создания платной пожарной службы одним из главных событий года был парад пожарных, и огромные толпы собирались вокруг и приветствовали одетых в красные рубашки и касторовые шляпы крикунов, пока те тащили свои машины по камням булыжника, а мимо них шагал духовой оркестр, ревущий «Мужчины, вперед!» – бодрую мелодию, которая была популярна еще много лет.

Соперничество между пожарными командами, члены которых являлись весьма состоятельными людьми, было сильным, но дружелюбным, а вот «парни Бауэри» любили свои машины почти так же, как девушек, и считали позором и для себя и для команды, если машина терпела поражение на пожаре. А пиком унижения было прикатить на пожар и обнаружить, что все пожарные клапаны уже захвачены другими командами. Чтобы избежать этого, «парни Бауэри» прибегали к довольно простому методу. Когда звучал сигнал пожарной тревоги, они просто хватали пустую бочку в бакалейном магазине и спешили с ней к ближайшему от горящего здания пожарному клапану. Там «парень» переворачивал бочку, садился на нее и доблестно защищал клапан от нападения конкурирующих команд, пока не приезжала его машина. Если ему это удавалось, он становился героем, и его команда праздновала славную победу. Нередко борьба за пожарный клапан становилась такой яростной, что у «парней Бауэри» не хватало времени на тушение пожара.

Настоящий «парень Бауэри», который прошел вместе со своим главарем много боев с ненавистными «мертвыми кроликами» и другими бандами Пяти Точек, был рослым головорезом, его щеки украшали бакенбарды дяди Сэма – тип американца, который все еще изображают в английских юмористических еженедельниках. На его голове был цилиндр, обычно помятый, а брюки, как правило, заправлялись в ботинки. Челюсти его постоянно двигались, пережевывая табак, он стругал щепки огромным ножом, без которого никогда не ходил. В более поздние годы, незадолго до появления Чака Коннерса, этот типаж изменился, как изменилась и мода в одежде, и «парень Бауэри» стал прогуливаться по своей любимой улице в высокой касторовой шляпе, ворс которой был расчесан в разные стороны. Его рослую фигуру облегал элегантный сюртук, а вокруг шеи был обмотан цветистый платок. Брюки, почти такие же широкие, как современные оксфордские штаны, были закатаны над тяжелыми ботинками. Волосы на затылке были коротко пострижены, подбородок и щеки выбриты, а на висках оставались изящно завитые пряди волос, обильно смазанные медвежьим жиром или другим сильным средством, нестерпимо воняющим. В те дни члены банды уже начали деградировать, но все еще оставались непослушными, воинственными гражданами, и было неблагоразумно давать им повод для обиды.

Пожалуй, в рядах этой банды сражались наиболее жестокие участники побоищ, которым ничего не стоило проломить череп или выбить глаз, и из этой суровой школы вышло много известных скандалистов и политических лидеров. Мясник Билл Пул, известный гангстер и политик районного масштаба, хранил верность «парням Бауэри», так же как и его убийца, Лью Бейкер, застреливший его в «Станвикс-Холл» в 1855 году.

Но самой крупной личностью среди «парней Бауэри» и, пожалуй, наиболее выдающейся фигурой за всю историю банд Нью-Йорка был человек, который в 1840-х годах возглавлял гангстеров в наиболее важных карательных и грабительских набегах на Пять Точек. Его личность остается неизвестной, и есть веская причина считать, что это всего лишь миф. Но многочисленные рассказы о его силе и доблести в сражениях с «мертвыми кроликами» и «уродскими цилиндрами» прошли через годы, приобретая со временем все больший размах и значительность. Под простым прозвищем Моус он стал легендарной личностью поистине героических масштабов, одновременно Самсоном, Ахиллом и Полом Буньяном района Бауэри. А за ним следует маленькая фигурка его преданного друга и советчика, которого звали Сиксей и про которого говорят, что это он придумал «hold de butt», выразительное название остатка погасшей сигареты.

Нынешнее поколение отбросов общества Бауэри не знает ничего (или почти ничего) о могучем Моусе, и только старики, блуждающие по унылым остаткам знаменитой улицы, слышали это имя. Но до Гражданской войны, во время, на которое приходился расцвет Бауэри, когда местные парни кичились своей принадлежностью к знаменитой банде, а в честь их славных деяний распевались песни, гангстеры бросались в сражение, выкрикивая его имя и призывая его дух присоединиться к ним, придать силы их рукам. Не успело еще тело этого человека остыть в могиле, как Чанфроу уже обессмертил его, написав пьесу «Моус, парень из Бауэри», которая была представлена шумной публике в старом театре «Олимпик» в 1849 году, в год восстания в Астор-Плейс.

Моус был самое меньшее восьми футов ростом и имел соответствующей ширины плечи, и его громадная фигура увенчивалась огромной головой с ярко-рыжими волосами, покрытыми касторовой шляпой высотой более 2 футов от полей до верхушки. Его руки были огромны, как окорока вирджинского кабана, и в те редкие минуты, когда Моус ничего не делал, они свисали ниже колен; привычкой Сиксея было хвастать, что его друг мог стоять прямо и при этом чесать коленку. Ступни великого главаря были такими огромными, что обыкновенные ботинки из магазина не налезали ему и на большой палец; он носил специально сконструированную обувь. Ее подошва была сделана из медных пластинок, подбитых гвоздями длиной в дюйм. Банды из Пяти Точек терпели полный разгром, когда великий Моус набрасывался на них и начинал пинать. Они в ужасе бежали, прячась в самых потайных глубинах трущоб Парадиз-сквер.

Ист-Сайд, Нью-Йорк – сцены, которые можно наблюдать, прогуливаясь по Бауэри, – жизнь и типажи, как они представлены на самой веселой и жизнерадостной улице великого города

Сила гиганта Моуса равнялась силе 10 человек. Другие «парни Бауэри» шли на драку с кусками кирпичей и обыкновенными бочарными досками, но Моус, собираясь драться, нес в одной руке булыжник из мостовой, а в другой – дышло от телеги, из дуба или гикори. Это была его дубина, и когда Моус терял ее в жаркой схватке, то просто вырывал из земли железный фонарный столб и наносил удары налево и направо со страшной силой. Вместо ножа, которым орудовали его соратники, он пользовался мясницким тесаком. Однажды, когда «мертвые кролики» одержали верх над его бандой и с яростью устремились в Бауэри, чтобы разгромить ее штаб, великий Моус вырвал из земли дуб и, держа его за верхние ветви, орудовал им как цепом, избивая врага, как Самсон избивал филистимлян. «Мертвые кролики» были сломлены и бежали, но Моус преследовал их до Парадиз-сквер, разгромив два здания, прежде чем его пыл угас. И потом он продолжал стоять на ногах перед сотней лучших бойцов из Пяти Точек, выковыривая булыжники из мостовой и швыряя их в самую гущу врагов, нанося им сильные потери.

Рассказывали, что в минуты отдыха этот великий гангстерский бог имел обыкновение снимать омнибус с рельс и нести его через несколько кварталов на плечах, громко смеясь над толчками, которые получали пассажиры, когда он ставил его на землю. И смех его был таким бурным, что повозка дрожала на своих колесах, деревья наклонялись, как во время шторма, и Бауэри наполняли раскаты грохота, похожие на шум Ниагары. Иногда Моус распрягал лошадей и тащил повозку по всему Бауэри с ошеломительной скоростью. Однажды, если верить легенде, он поднял повозку над головой на Чэтэм-сквер и нес ее, с лошадьми, болтавшимися на постромках, на ладони до Астор-Плейс. Или еще, когда однажды один парусник застрял из-за штиля в Ист-Ривер и плавал в опасной близости от коварных скал Адских Врат, Моус отплыл на шлюпке, зажег сигару длиной в два фута и направил в паруса такие порывы дыма, что корабль был спасен и понесся по реке, как будто подталкиваемый ураганом. Сила дуновения Моуса была такой большой, что судно оказалось в Гавани и вдали от Стейтен-Айленда, прежде чем удалось повернуть руль. Иногда Моус развлекался тем, что становился в середине реки и не позволял кораблям проплывать; когда же они все-таки подплывали, он сдувал их назад. Моус чувствовал себя в воде как дома; он часто нырял у Бэттери и выныривал у берега Стейтен-Айленда, сейчас это расстояние паром пересекает за 25 минут. Моус мог пересечь Гудзон двумя мощными гребками и проплыть вокруг острова Манхэттен меньше чем за шесть гребков. А когда хотел пересечь Ист-Ривер в сторону Бруклина, он не унижался до плавания на полмили или около того; он просто перепрыгивал с одного берега на другой.

Когда Моус утолял свою жажду, из пивной заказывалась телега с пивом, и в жаркие летние месяцы он ходил туда-сюда с бочонком эля в 50 галлонов на поясе вместо фляжки. Когда он торжественно обедал, мясники из центра и торговцы с Флай-Маркет были заняты целые дни перед этим великим событием, забивая свиней, крупный скот и приготовляя кучу жаркого, необходимого великану для восстановления сил; он потреблял столько хлеба, что известие о том, что Моус голоден, вносило беспокойство в мучной рынок. Четыре кварты устриц были ему только закуской, а суп и кофе подавались в бочках. На десерт он очень любил фрукты. Историки утверждают, что вишневые деревья на Вишневом холме и шелковицы на Малберри-стрит исчезли в ходе строительства города, но, по легенде Бауэри, это Моус вырвал их за верхушки и съел плоды – он был голоден и не мог ждать, пока соберут вишни и шелковицу.