Текст книги "Невидимый"

Автор книги: Герберт Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

XXVIII
Травля ловчаго

Мистеръ Гиласъ, владѣлецъ ближайшей отъ Кемпа виллы, спалъ въ своей бесѣдкѣ, когда началась осада Кемпова дома. Мистеръ Гиласъ былъ одинъ изъ того крѣпкоголоваго большинства, которое отказывалось мѣрить «всему этому вздору насчетъ невидимаго человѣка». Жена его, однако, какъ ему пришлось впослѣдствіи припомнить, вздору этому вѣрила. Онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, вышелъ въ садъ гулять и по своей многолѣтней привычкѣ, заснулъ въ два часа, проспалъ все время, пока происходило битье оконъ, и вдругъ проснулся со странной увѣренностью, что что-то неладно. Взглянувъ на домъ Кемпа, протеръ глаза и опять взглянулъ. Потомъ спустилъ ноги на землю и сѣлъ прислушиваясь. Помянулъ чорта, но странное зрѣлище не исчезало; домъ имѣлъ такой видъ, какъ будто его забросили уже давнымъ-давно, послѣ страшнаго погрома: всѣ окна были разбиты и всѣ они, кромѣ оконъ въ кабинетѣ бельведера, были слѣпыя отъ закрытыхъ внутри ставней.

– Готовъ поклясться, что все было благополучно, – онъ взглянулъ на часы, – всего двадцать минутъ назадъ.

До него доносились издали мѣрные удары и звонъ стекла. Мистеръ Гиласъ сидѣлъ, въ изумленіи разинувъ ротъ, какъ вдругъ случилось нѣчто еще болѣе странное: ставни въ столовой распахнулись, и въ окнѣ появилась горничная, одѣтая какъ будто для прогулки и отчаянно старавшаяся поднять раму. Вдругъ позади нея показался еще кто-то, помогавшія ей; это былъ самъ докторъ Кемпъ! Еще минута, – и окно открылось, горничная вылѣзла изъ него, бросилась бѣжать и исчезла въ кустахъ. Мистеръ Гиласъ всталъ, издавая неопредѣленныя и страстныя восклицанія по поводу всѣхъ этихъ удивительныхъ событій. Онъ видѣлъ, какъ Кемпъ влѣзъ на подоконникъ, выпрыгнулъ изъ окна и почти тотчасъ мелькнулъ въ кустахъ. Бѣжалъ Кемпъ скрючившись, какъ будто стараясь не быть замѣченнымъ, исчезъ за кустомъ ракиты, показался опять, перемахнулъ черезъ заборъ, выходившій на открытыя дюны, въ одно мгновеніе и, сломя голову, понесся внизъ по косогору къ мистеру Гиласу.

– Боже мой! – воскликнулъ пораженный нѣкой мыслью мистеръ Билась. Это все тотъ скотина Невидимый! Значитъ, правда, въ концѣ концовъ.

Для мистера Гиласа подумать такую вещь значило дѣйствовать, и кухарка его, наблюдая за нимъ изъ окна въ верхнемъ этажѣ, съ удивленіемъ увидѣла, что онъ помчался къ дому съ быстротою добрыхъ десяти миль въ часъ.

Поднялось хлопанье дверей, звонъ колокольчиковъ и дикій ревъ мистера Гиласа:

– Заприте двери, запирайте окна, заприте все! Невидимый идетъ!

Тотчасъ несъ домъ наполнился криками, приказаніями и топотомъ бѣгущихъ ногъ. Мастеръ Гиласъ самъ побѣжалъ затворитъ французскія окна на веранду, и въ эту самую минуту изъ-за забора показались солома, плечи и колѣно доктора Компа. Еще минута, – и Кемпъ продрался сквозь гряду спаржи и летѣлъ по лужайкѣ къ дону.

– Нельзя, – сказалъ мистеръ Гиласъ, задвигая болты. Очень сожалѣю, если онъ гонятся за вами, но войти вамъ нельзя.

Къ стеклу прижалось ужасное лицо Кемпа, поперемѣнно то стучавшаго въ окно, то въ бѣшенствѣ потрясавшаго раму. Видя, что усилія его безплодны, онъ пробѣжалъ по верандѣ, спрыгнулъ съ нея и началъ барабанить въ заднюю дверь. Потомъ обѣжалъ вокругъ дома къ его фасаду и выскочилъ на дорогу. И едва успѣлъ онъ исчезнуть изъ главъ мистера Гиласа, съ искаженнымъ отъ страха лицомъ все время смотрѣвшаго въ окно, какъ спаржу затоптали невидимыя ноги. Тутъ мистеръ Гиласъ поспѣшилъ наверхъ; продолженія охоты онъ не видалъ, но, проходя мимо окна, на лѣстницѣ слышалъ, какъ хлопнула боковая калитка.

Выскочивъ на горную дорогу, Кемпъ, естественно, побѣжалъ по ней внизъ, и, такимъ образомъ, ему пришлось собственной особой продѣлать то самое упражненіе, за которымъ онъ слѣдилъ столь критическимъ взоромъ изъ окна бельведера четыре дня назадъ. Для человѣка, не получившаго никакой подготовки, онъ бѣжалъ хорошо и, хотя лицо его было блѣдно и мокро, до послѣдней минуты сохранялъ полное хладнокровіе. На бѣгу онъ широко разставлялъ ноги и, видя когда попадались неудобныя мѣста, – кучи острыхъ камней или ярко блестѣвшаго на солнцѣ битаго стекла, – ступалъ прямо по нимъ, предоставляя невидимымъ босымъ ногамъ выбирать путь по своему усмотрѣнію. Въ первый разъ въ жизни Кемпъ открылъ теперь, что дорога по холму удивительно длинна и утомительна, что предмѣстья города тамъ, внизу, у подножія холма начинаются необыкновенно далеко, и что бѣжать самый тяжелый и медлительный способъ передвиженія. Всѣ эти мрачныя виллы, спавшія подъ полуденнымъ солнцемъ, казались наглухо запертыми и заколоченными; конечно, онѣ были заперты и заколочены по его собственнымъ приказаніямъ, но все же хозяева ихъ могли бы предвидѣть возможность какого-нибудь случая въ родѣ теперешняго.

Но вотъ на горизонтѣ началъ подниматься городъ, море исчезло за нимъ, и народъ внизу зашевелился. Къ подножію холма подъѣзжала конка. Далѣе былъ полицейскій участокъ. Но что жъ это сзади? Неужели шаги? У-ухъ!

Снизу на него глазѣлъ народъ, двое или трое людей куда-то побѣжали. Дыханіе разрывало ему грудь. Теперь конка была совсѣмъ близко, и «Веселые игроки» шумно запирали свои двери. За станціей конки были столбы и кучи песку канализаціонныхъ роботъ.

Сначала у него мелькнула мысль прыгнуть въ конку и запереть двери, но потомъ онъ рѣшилъ лучше добраться до полиціи. Еще минута, – я онъ миновалъ «Веселыхъ игроковъ» и очутился уже на улицѣ среди человѣческихъ существъ.

Кучеръ конки и его помощникъ изумленные такой поспѣшностью, смотрѣли на него во всѣ глаза, стоя рядомъ съ распряженными лошадьми. Далѣе, надъ кучами песку торчали удивленныя рожи матросовъ.

Кемпъ нѣсколько замедлилъ было шагъ, но тотчасъ услышалъ позади быстрое шлепанье своего преслѣдователя и припустился опять.

– Невидимый! – крикнулъ онъ матросамъ, неопредѣленнымъ жестомъ показывая назадъ и по счастливому вдохновенію перескакивая канаву, такъ что между нимъ и непріятелемъ очутилась цѣлая группа рабочихъ. Тогда, бросивъ мысль о полиціи, онъ повернулъ въ переулокъ, стремглавъ пролетѣлъ мимо телѣги зеленщика, пріостановился на десятую долю секунды у дверей колоніальной лавочки и помчался по бульвару, опять-таки выходящему на Гилль-Стритъ. Двое или трое игравшихъ тамъ дѣтей съ крикомъ разбѣжались при его появленіи; стали растворяться двери и окна, и испуганныя матери начали изливать свои чувства. Онъ снова выскочилъ на Гай-Стритъ, ярдовъ за триста отъ станціи конно-желѣзной дороги, и тотчасъ замѣтилъ тамъ какую-то суматоху и гвалтъ.

Онъ взглянулъ вверхъ по улицѣ къ холму. За какихъ-нибудь двѣнадцать ярдомъ бѣжалъ огромный матросъ, громко и отрывочно ругался и отчаянно нахалъ заступомъ: по пятамъ его несся, сжавъ кулаки, кондукторъ конки. Подальше за ними слѣдовало еще нѣсколько громко кричавшихъ и что-то бившихъ на бѣгу людей. По дорогѣ съ холма къ городу сбѣгался народъ, и Кемпъ замѣтилъ человѣка, вышедшаго изъ лавки съ палкой въ рукѣ.

– Держи, держи его! – крикнулъ кто-то.

Кемпъ понялъ измѣнившіяся условія травли, остановился и посмотрѣлъ кругомъ, едва переводя духъ.

– Онъ здѣсь, гдѣ-нибудь близко! – крикнулъ онъ. Станьте въ рядъ поперекъ…

Его крѣпко треснули въ ухо; онъ зашатался, стараясь обернуться къ невидимому и съ трудомъ устоялъ на ногахъ, ударилъ по пустому и пространству и полетѣлъ на землю, сшибленный съ ногъ здоровенной пощечиной. Еще минута, и въ грудь ему уперлось колѣно, а въ горло ему влѣпились двѣ разъяренныхъ руки, но одна изъ нихъ была слабѣе другой. Кемпъ схватилъ ихъ за кисти, раздался громкій крикъ боли, и надъ головой у Кемпа свистнулъ заступъ матроса, ударившій во что-то мягкое. На лицо Кемпа упали капли. Руки, державшія его за горло, вдругъ ослабѣли, онъ высвободился судорожнымъ усиліемъ, вцѣпился въ безсильное плечо и навалился на невидимое, у самой земли придерживая невидимые локти.

– Поймалъ, – взвизгнулъ Кемпъ. Помогите, помогите, держите!.. Свалилъ!.. Держите ноги!..

Еще секунда, – и на мѣсто драки ринулась толпа, и если бы на дорогѣ случился посторонній зритель, онъ могъ бы подумать, что тутъ происходила какая-нибудь дикая игра. Послѣ крика Кемпа никто уже болѣе не кричалъ, слышалась только удары, топотъ и пыхтеніе.

Страшнымъ усиліемъ Невидимый поднялся на ноги. Кемпъ висѣлъ у него на груди, шить собака на оленѣ, и дюжина рукъ цѣплялись и рвали пустоту. Кондукторъ конки поймалъ шею и свалилъ его опять, и опять вся куча дерущихся людей закопошилась на землѣ. Боюсь, что побои были жестокіе. Потомъ вдругъ раздался дикій вопль: «Пощадите! Пощадите!» и быстро замеръ въ какомъ-то задавленномъ звукѣ.

– Оставьте, болваны! – глухо крикнулъ Кемпъ, и вся дюжая толпа подалась и заколыхалась. Онъ раненъ, говорю жъ и вамъ! Прочь!

Послѣ краткой борьбы удалось кое-какъ очистить свободное мѣсто, и посреди круга сплотившихся, напряженныхъ лицъ показался докторъ, стоявшій на колѣняхъ какъ будто въ воздухѣ и придерживавшій на землѣ невидимыя руки. За нимъ полицейскій держалъ невидимыя ноги.

– Не выпущай! – крикнулъ огромный матросъ, махая окровавленнымъ доступомъ. Прикидывается!

– Не прикидывается, – сказалъ докторъ, осторожно поднимая колѣно. Я подержу его.

Лицо у доктора было разбито и уже начинало краснѣть; говорилъ онъ съ трудомъ, потому что изъ губъ текла кровь, онъ высвободилъ одну руку и ощупывалъ невидимое лицо.

– Ротъ весь мокрый, – сказалъ онъ. Боже праведный!

Докторъ вдругъ поднялся и всталъ на колѣни рядомъ съ незримою вещью. Вокругъ началась давка и толкотня, слышался топотъ вновь прибывавшихъ и присоединявшихся къ тѣсной толпѣ людей. Изъ домовъ выходили. Двери «Веселыхъ игроковъ» вдругъ отворились настежь. Говорили очень мало. Кемпъ водилъ рукою по воздуху, какъ бы отыскивая что-то.

– Не дышитъ, – сказалъ онъ. Не слышу сердца. Бокъ… О, Господи!

Старуха, выглядывавшая изъ-подъ локтя огромнаго матроса, вдругъ громко вскрикнула.

– Глядите! – сказала она и протянула впередъ морщинистый палецъ.

И, взглянувъ по тому направленію, куда она показывала, всѣ увидѣли тонкую и прозрачную, будто сдѣланную изъ стекла, – такъ что можно было разсмотрѣть всѣ жилы и кости, – неподвижную, безсильно повисшую руку. Она туманилась и мутнѣла на ихъ глазахъ.

– Ого! – крикнулъ полицейскій. Вотъ и ноги показываются!

И такъ, начиная съ рукъ и ногъ и медленно расползаясь по членамъ до жизненныхъ центровъ тѣла, продолжался этотъ странный переходъ къ видимой тѣлесности. Это было похоже на медленное распространеніе яда. Прежде всего показывались тонкія бѣлыя жилки, дававшія какъ бы слабый очеркъ органа, затѣмъ стекловидныя кости и сложныя артеріи, затѣмъ мясо и кожа, сначала въ видѣ легкаго тумана, но быстро тускнѣвшія и плотнѣвшія. Вскорѣ стало видно раздавленную грудь и плечи, и тонкій очеркъ осунувшагося, разбитаго лица.

Когда, наконецъ, толпа дала Кемпу встать на ноги, на свободномъ пространствѣ посрединѣ обнаружилось распростертое на землѣ голое и жалкое тѣло молодого человѣка, лѣтъ тридцати, избитое и искалѣченное. Брови и волосы у него были бѣлыя, не сѣдые, какъ у стариковъ, а бѣлой бѣлизной альбиноса, глаза – какъ гранаты. Руки были судорожно стиснуты, глаза раскрыты, на лицѣ застыло выраженіе гнѣва и ужаса.

– Покройте ему лицо! крикнулъ кто-то. Ради Бога, закройте ему лицо!

Его покрыли простыней, которую кто-то пронесъ изъ «Веселыхъ игроковъ», и внесли въ домъ.

Такимъ-то образомъ, на грязной постели, въ убогой, полутемной конурѣ, среди невѣжественной, возбужденной толпы окончилъ въ невыразимомъ бѣдствіи свою странную и ужасную карьеру Гриффинъ, первый изъ людей ставшій невидимымъ, Гриффнъ, – самый даровитый физикъ, какого когда-либо видѣлъ свѣтъ.

Эпилогъ

Такъ кончается исторія странной и злой судьбы Невидимаго. Если вы хотите узнать о немъ еще что-нибудь, ступайте въ маленькую гостиницу близъ Портъ-Стоу и поговорите съ хозяиномъ. Вывѣска этой гостиницы – пустая доска, гдѣ изображена къ одномъ углу шляпа, въ другомъ сапоги, а названіе ея стоить въ заголовкѣ этой книги. Хозяинъ – низенькій и толстенькій человѣчекъ съ цилиндрическимъ носомъ, щетинистыми волосами и спорадическимъ румянцемъ лица. Пейте не скупясь, и онъ не скупясь разскажетъ вамъ все, что случилось съ нимъ послѣ описанныхъ выше событій, разскажетъ и о томъ, какъ судъ старался «облапошить» его, отобравъ найденныя у него деньги.

– Какъ увидали они, что деньги-то совсѣмъ неизвѣстно чьи, такъ и стали, – чортъ бы ихъ побралъ! – на то воротить, будто я – все равно, какъ кладъ. Ну, какой же я кладъ, посудите сами! Потомъ одинъ баринъ давалъ мнѣ по гинеѣ въ вечеръ, чтобы я разсказывалъ все, какъ было, въ одномъ увеселительномъ собраніи. «Такъ», говоритъ, своими словами разсказывай, только одного не поминай.

Если же вы захотите сразу прервать потокъ его воспоминаній, – стоитъ только спросить, не были ли замѣшаны въ дѣлѣ какія-то рукописныя книги. Онъ согласится, что были, и начнетъ объяснять вамъ, что и теперь многіе воображаютъ, будто онѣ у него, но помилуйте, что вы это! – у него ихъ нѣтъ.

– Ихъ взялъ, и упряталъ куда-то самъ Невидимый, еще когда я въ Портъ-Стоу удралъ. Что онѣ у меня, – это все выдумки мистера Кемпа.

Затѣмъ онъ впадаетъ въ задумчивость, наблюдаетъ за вами украдкой, съ безпокойствомъ теребитъ очки и, наконецъ, уходитъ изъ-за прилавка.

Онъ – холостякъ, испоконъ вѣка имѣлъ наклонность къ холостой жизни, и въ домѣ нѣтъ ни одной женщины. Внѣшнимъ образомъ онъ застегивается, – чего требуетъ его положеніе, – но въ болѣе существенныхъ и интимныхъ пунктахъ своего туалета, въ дѣлѣ помочей, напримѣръ, все еще обращается къ бичевкамъ. Въ занятіи своемъ онъ не обнаруживаетъ большой предпріимчивости, но въ заведеніи его царитъ величайшій декорумъ. Движенія хозяина медленны, и онъ частенько задумывается. Въ деревнѣ ему приписываютъ большой умъ и самую почтенную скаредность, а относительно знанія дорогъ въ южной Англіи онъ заткнетъ за поясъ самого Кобета.

Въ воскресенье, по утрамъ, каждое воскресенье круглый годъ, пока онъ запертъ отъ внѣшняго міра, и каждый вечеръ, послѣ десяти часовъ, онъ уходить въ свою маленькую гостиную, неся съ собою стаканъ джина слегка разбавленнаго водой, ставитъ его на столъ, запираетъ дверь, задергиваетъ шторы и даже заглядываетъ подъ столъ. Затѣмъ, убѣдившись въ своемъ полномъ одиночествѣ, отпираетъ шкафъ, ящикъ въ шкафу и отдѣленіе этого ящика и вынимаетъ оттуда три тома въ коричневыхъ кожаныхъ переплетахъ, которые и выкладываетъ торжественно на середину стола. Переплеты истрепаны и подернуты зеленой плѣсенью, такъ какъ книги однажды ночевали въ канавѣ; нѣкоторыя страницы совсѣмъ смыла грязная мода. Хозяинъ садятся и кресло и медленно набиваетъ длинную глиняную трубку, пожирая глазами книги. Потомъ онъ тянетъ къ себѣ одну изъ нихъ, открываетъ ее и глубокомысленно перевертываетъ страницы то съ начала, то съ конца.

Брови его сдвинуты, и губы усиленно двигаются.

– Шесть, маленькое два повыше, крестикъ… и закорючка. Ну, и голова же была, нечего сказать!

Черезъ нѣкоторое время вниманіе его ослабѣваетъ, онъ откидывается на спинку кресла и щурится сквозь дымъ въ глубину комнаты, на невидимые простому глазу предметы.

– Сколько тайнъ, – говорить онъ, – сколько самыхъ диковинныхъ таймъ! Стоитъ мнѣ одолѣть ихъ, и… Господи ты Боже мой! Я бы не такъ, какъ онъ… А просто бы…

Онъ затягивается трубкой и погружается въ мечты или, вѣрнѣе, въ единую, чудесную мечту всей его жизни. И, несмотря на всѣ непрестанныя усилія Кемпа, ни одно человѣческое существо, кромѣ хозяина, не знаетъ, гдѣ эти книги съ сокрытою въ нихъ тайною невидимости и множествомъ другихъ удивительныхъ тайнъ.

И никто этого не узнаетъ до самой его смерти.

КОНЕЦЪ.

1897