Текст книги "Операция «Сломанная трубка»"

Автор книги: Георгий Краснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

5

Седая худенькая старушка, не спрашивая ни о чем, провела их в комнату, усадила на диван, вынесла из кухни стул.

– А макулатуры-то у меня нет, – сказала, оглядывая всех смеющимися глазами. – Унесли уже макулатуру… Может, чаю попьете, а?

Видно, пионеры часто навещают ее, догадался Кестюк. Но вот, приглядевшись к гостям повнимательнее, она удивилась чему-то, подошла к столу, надела очки.

– Вы, кажется, у меня в первый раз… Я не ошибаюсь?

Кестюк ткнул Илемби пальцем в бок. Та сразу вскочила и выпалила одним духом:

– Да, мы к вам в первый раз, Ядвига Стефановна!

– Вот тебе и на! Первый раз, а знаете, как меня звать-величать! – удивилась хозяйка. – Наверно, часто ходили в нашу библиотеку?

– Нет, Ядвига Стефановна, мы ведь в поселке живем, – ответила Илемби.

– Так откуда же знаете меня? Кто вас послал?

Тут пришло время вмешаться и Кестюку с Никоном.

– Нам про вас рассказала Антонина Васильевна. И адрес ваш она дала.

– Мы только неделю назад начали ходить в городскую библиотеку, нужен был польско-русский словарь…

– Ядвига Стефановна, польские ребята письмо прислали! – вмешалась Илемби. Ей надоело, что мальчишки все крутятся вокруг да около.

– Какое письмо? Какие польские ребята? – еще больше удивилась хозяйка. – Ну-ка расскажите, расскажите, это очень интересно.

Старушка придвинула поближе к дивану принесенный из кухни стул, села и, не перебивая, выслушала внимательно Никона, а потом и Кестюка.

А Илемби согласно кивала головой, опасаясь, что вот сейчас они скажут, что, мол, она-то здесь вроде и ни при чем. Но ребята словно забыли о ней.

– Знаете, сколько нам надо времени, чтобы перевести с польского! Вот мы и решили прийти к вам…

– Во-он, значит, какое у вас ко мне дело! – протянула Ядвига Стефановна. – Ну-ка покажите, покажите письмо. Посмотрим, смогу ли я вам помочь.

Никон вытащил из книги, лежавшей на коленях, толстый конверт.

– Мы успели перевести только начало, – сказал Кестюк. – Проверьте, пожалуйста, правильно ли мы перевели.

Ядвига Стефановна прочитала начало письма, их перевод и подняла голову.

– Правильно перевели. Пионеры этого хутора каждый год ходят в походы по местам былых боев…

– А дальше? Дальше что? – поторопили хозяйку уже окончательно освоившиеся гости.

Ядвига Стефановна дочитала страницу и снова подняла голову.

– В этом году они отправились в один большой лес, где шли бои, отыскали партизанские землянки… Нашли для школьного музея солдатские каски, котелки и патронные гильзы. Также принесли в школу ржавую винтовку без затвора и автоматный диск…

– Ох и бои же, наверно, там были! – выдохнул Кестюк.

– Давайте прочитаем следующий листок. Они обо всем пишут очень подробно, – сказала Ядвига Стефановна и несколько минут беззвучно шевелила губами. – Разбирая в одной из землянок истлевшие вещи, ребята нашли очень странную бутылку. Она была заткнута резиновой пробкой, а внутри нее были какие-то бумажки. Оказывается, это были последние письма партизан, написанные перед решающим боем, когда их со всех сторон окружили…

– Вон ка-ак! – протянул Никон.

– И чуваш, выходит, воевал вместе с польскими партизанами? – перебил его Кестюк.

– Но как же он туда попал? – подала голос Илемби.

– Подождите, наберитесь терпения, – успокоила их Ядвига Стефановна.

Она встала, взяла из сумочки платок, протерла очки и снова взялась за письмо. На этот раз она долго не поднимала голову – не могла оторваться от письма. Время от времени она морщилась, глубоко вздыхала.

Вот она положила листки на диванный валик и вдруг закрыла лицо руками… А когда опустила руки, ребята увидели, что в глазах у нее слезы.

– Что случилось, Ядвига Стефановна? – испуганно спросила Илемби.

Старая библиотекарша сняла очки и вытерла глаза платком.

– Война!.. – сказала она дрогнувшим голосом. – Сколько уже лет прошло… Не дай вам бог, дети…

– Мой дедушка погиб под Сталинградом, – заговорил вдруг Никон. – Маме тогда было всего десять лет. А ее брат, мой дядя, вернулся с войны с одной рукой…

Кестюку вдруг припомнились рассказы матери.

– А мой дедушка был артиллеристом. У бабушки его фотокарточка есть – стоит около пушки…

В комнате с минуту стояла тяжелая тишина. Потом хозяйка снова взяла в руки письмо, но заговорила о том же самом, что и дети.

– А у меня сын не вернулся с войны. Единственный сын. С четвертого курса пединститута ушел на фронт. Погиб при переправе через Днепр. Прислали мне два ордена и медали… Ордена и медали есть, а сына нет… А тут сказано, что польские ребята разослали письма по всем адресам, которые нашли в бутылке. И вот отовсюду приходят неутешительные ответы. Ребята пишут, что они начинают терять надежду отыскать хоть одного из участников кровавого боя в том лесу.

– Но… почему они написали в наш поселок?

– Кто же тогда писал по-чувашски? – почти одновременно спросили Кестюк и Илемби.

– Они и об этом сообщают, – продолжала Ядвига Стефановна, просматривая листки. – Среди писем, написанных по-польски, было одно, написанное на незнакомом языке. Они подумали, что оно написано по-русски, и показали его учителю географии, который закончил Московский университет. Но это письмо не смог прочитать и он. Чуть попозже, когда ребята начали разбирать по одному все слипшиеся в бутылке листки, они обнаружили еще один маленький лоскуток, на котором тем же почерком, что и в письме на незнакомом языке, был написан по-русски адрес поселка в Чувашии.

– Это был наш поселок?!

– Конечно. На том клочке были названия и поселка, и улицы, и номер дома.

– Вот это да! – удивленно переглянулись ребята.

– А знаете, у нас в поселке… – И Никон рассказал Ядвиге Стефановне все, что знал об Акулине Мусимовне.

Узнав, что из ее родных воевал лишь младший брат Василий, да и тот был на Черном море, Ядвига Стефановна и не знала сначала, что сказать. Потому что подпись «А. Мусимов» в конце письма виднелась четко, хотя бумага и пожелтела от времени, истрепалась по краям.

– Мне кажется, – закончила она, – что польские ребята хотели написать письмо не Акулине Мусимовне, а какому-то мужчине – А. Мусимову. И вспомните еще: партизан А. Мусимов начинает свое письмо, вложенное потом в бутылку, словом «отец»…

6

Ребята договорились собраться после обеда у Никона. Поэтому Никон то и дело посматривает на часы и переводит взгляд на окна. Выйдя от Ядвиги Стефановны, они решили сегодня же навестить Акулину Мусимовну. Вдруг она, узнав все, что написали польские ребята, вспомнит что-нибудь такое, о чем давно забыла? Но мать Никона, собираясь на работу во вторую смену, сообщила сыну неприятную новость. Сегодня утром Акулина Мусимовна неожиданно почувствовала себя плохо. Она едва добралась до матери Никона и попросила вызвать «скорую помощь». Пока мать бежала от телефона-автомата, «скорая» уже подкатила к дому. Старушку тут же увезли в больницу.

– Придется нам с тобой последить за домом и за птицей Акулины Мусимовны, – сказала мать, уходя на работу. – Я там прибралась немного. К вечеру сходи кур покорми.

– А чего она вдруг заболела?

– Не знаю. Завтра вот забегу в больницу, спрошу у врачей.

Новость была совершенно неожиданной. Им так хотелось обрадовать Акулину Мусимовну! Ведь они записали весь текст письма на русском языке, а потом, специально для Акулины Мусимовны, перевели его на чувашский. Кроме того, решили сразу же послать письмо в Польшу. Писала его, советуясь с ребятами, Ядвига Стефановна. Они сообщили, что письмо, пришедшее в Чувашию, не попало в руки А. Мусимова, так как такого человека в поселке нет. Письмо попало в руки чувашских пионеров, которые обещают сделать все, чтобы отыскать отца героя-партизана, и, со своей стороны, просят, если вдруг отыщется кто-нибудь из участников того боя, сообщить о нем или дать его адрес. Потом общими усилиями дословно перевели с чувашского на польский последнее письмо героя-земляка и тоже вложили в конверт.

…Кестюк и Илемби, словно сговорившись, пришли одновременно – ровно в половине третьего. Но когда узнали, что хозяйка дома номер шестьдесят восемь вдруг заболела и лежит теперь в больнице, лица их сразу потускнели.

– А я так хотела получше расспросить у Акулины Мусимовны про ее младшего брата! – подосадовала Илемби. – Потому что… если он во время войны был матросом, то вполне мог… с каким-нибудь десантом…

– Ну-у! Как он мог попасть в Польшу? – засомневался Никон. – Ладно бы, скажем, в Болгарию – она рядом с Черным морем. А Польша, сама знаешь, совсем в другой стороне, около Балтийского моря.

Кестюк сначала сидел, не вмешиваясь в разговор, а потом, видно, и его озарила какая-то мысль: он поднял правую руку вверх и щелкнул пальцами.

– А что? Илемби, может, и права! Что, если брат Акулины Мусимовны все-таки воевал на Балтике?

– Но она же два раза сказала, что он служил на Черном море! – возразил Никон.

– Это-то я помню. И при мне она это говорила… Но ведь тогда на адресе нельзя было указывать названия городов. – Кестюк наморщил лоб, стараясь не упустить нить своей мысли. – Тогда писали просто «полевая почта». Об этом и в книгах сказано, и в кино. И на письмах дедушки я видел…

– Значит, если брат Акулины Мусимовны воевал на Балтийском море, то он вполне мог попасть к польским партизанам… Так я поняла, Кестюк? – Глаза у Илемби блестели.

– Да-а, вам просто хочется верить, что письмо написал брат Акулины Мусимовны, – покачал головой Никон. – Забыли уже, что партизана того и звали-то совсем по-другому…

– Я как раз об этом и подумала! – закричала Илемби. – Ведь партизаны часто меняли свои имена и фамилии! Иногда у них одна только кличка и оставалась. Могло же быть, что Мусимов тоже почему-то изменил свое имя?

– Молодчина! – не удержался Кестюк от похвалы. – Ну что ты на это скажешь, Никон?

– Садись, – заулыбался и Никон. – Все это могло быть. Но только вот «если, если»… Это надо проверить. Помнишь, Кестюк, Акулина Мусимовна показывала нам фотокарточку брата?

– Ну, помню.

– Надо посмотреть на нее внимательнее!

– А мы вроде и так…

– Он ведь там снят в бескозырке?

– Точно… – Кестюк начал догадываться, к чему клонит Никон.

– А ты запомнил, что на ней было написано?

– Нет… И как это я не сообразил?! Ведь на бескозырке пишут название флота!

Никон посмотрел на часы.

– Пошли. Проверим сейчас же. Акулина Мусимовна оставила нам ключ от дома. Мне как раз время идти кормить ее кур.

Минут через десять ребята подошли к дому под старой ветлой. Открыли калитку решетчатой ограды и очутились в маленьком дворике. Никон вытащил из кармана ключ и отпер замок на двери веранды. Войдя в дом, все трое подбежали к портрету, висящему на стене между окнами.

– Ну, видели? Что я вам говорила! – запрыгала и захлопала в ладоши Илемби.

Со стены на них пытливо смотрел широкоскулый черноусый матрос. Верхние пуговицы черного бушлата расстегнуты, видна полосатая тельняшка. На голове, конечно, бескозырка. Надета она лихо – набекрень. А на ободке бескозырки четкие буквы: «Балтийский флот»! Значит, Акулина Мусимовна ошиблась, говоря, что ее брат воевал на Черном море. Его вполне могли высадить на берег с десантом. Ребята и сами читали не раз, как и на суше громили врагов советские моряки. Наверно, во время одной из таких операций брат Акулины Мусимовны и присоединился к польским партизанам. В бою случается всякое: партизаны могли просто подобрать его, израненного. И он, выздоровев, начал снова мстить врагу вместе с партизанами. Вместе с новыми боевыми друзьями брат Акулины Мусимовны тоже пишет перед последней атакой письмо к отцу и вместе с ними же вкладывает его в бутылку. Но и в этой жестокой схватке несколько человек все-таки прорывают вражеское кольцо. И один из них – смелый матрос с далекой Волги Мусимов, волей судьбы заброшенный на польскую землю… Теперь его разыскивают польские ребята из хутора Констанцина, просят подробно рассказать о последнем бое партизан. А Мусимов, вернувшийся с войны весь израненный, уже давно умер. В его доме живет единственный родной человек – сестра. Но и она почти ничего не знает о славных делах своего брата в фашистском тылу…

Мальчики много чего напридумали о матросе, смотрящем на них со стены. Только Илемби молчала, слушая их.

– Завтра же поедем к Ядвиге Стефановне! Напишем в Польшу еще одно письмо! – сказал Кестюк, не отрывая взгляда от фотокарточки.

– По-моему, не надо так спешить…

Кестюк взглянул на Илемби удивленно.

– Это почему же?

– Не надо спешить с письмом…

– Ну почему? Фотокарточка – вот она, перед нами. Матрос Балтфлота! А-а, ты из-за имени… Но ведь сама говорила, что партизаны часто меняли свои имена?

– Так мы же не знаем точно, был он среди поляков или нет. По-моему, сначала нам надо сходить в больницу, к Акулине Мусимовне.

– Кестюк, я тоже согласен с Илемби. Пусть Акулина Мусимовна еще раз посмотрит на письмо. Вдруг вспомнит, какой у брата почерк был. Тогда она сразу, определит: его рукой написано письмо или нет.

Оказывается, Акулине Мусимовне срочно сделали операцию. Поэтому Никона и его мать, пришедших на другой день в больницу, к ней не пустили. Сестра в белом халате приняла от них передачу и сказала, что свидание с больной будет разрешено только через два дня. Расстроенный Никон посмотрел на нее недоверчиво. Медсестра, видно, подумала, что он испугался за жизнь больной, и поспешила его успокоить:

– Не бойся. Все будет в порядке. Операция прошла нормально.

Прошли томительные два дня. На третий день их, наконец, пустили к Акулине Мусимовне. Медсестра подала им белые халаты и предупредила, что задерживаться в палате больше десяти минут нельзя.

Акулина Мусимовна лежала у окна, на угловой койке. Она заметно похудела, лицо ее стало совсем белое, а морщины на лбу – еще глубже.

Мать села на табуретку поближе к больной, Никон же, чуточку оробевший, встал у окна, у изголовья кровати, и стал молча слушать разговор старших. Ему подумалось, что напоминанием об умершем брате он может разволновать больную, но и то, что его нетерпеливо ждут Кестюк и Илемби, не давало покоя. Выручила сама Акулина Мусимовна, вдруг обратившись к нему:

– Ну как с тем письмом, Никон?

– Перевели мы его! До конца! Нам помогла одна библиотекарша, она сама – полька, – обрадовавшись, начал быстро рассказывать Никон. Торопливо прочитал ей перевод, потом сказал, что партизаны иногда меняли свои имена, и добавил: – И вы, Акулина Мусимовна, тоже ошиблись…

– Как это так ошиблась?

– Он служил и воевал не на Черном море!

– Что-то не понимаю я тебя, сынок, – промолвила Акулина Мусимовна и перевела взгляд на свои худые, с вздувшимися венами руки.

– Ваш брат Василий Мусимович воевал против фашистов на Балтийском флоте!

– Постой-ка… а почему ты так думаешь?

– Помните, вы показывали нам с Кестюком фотокарточку Василия Мусимовича? Тогда мы к ней не успели приглядеться. А когда пришли кормить ваших кур, всмотрелись получше. И знаете, что написано на бескозырке Василия Мусимовича? «Балтийский флот»! Все буквы хорошо видны!

– Во-он как! – Акулина Мусимовна попыталась поднять подушки повыше. – А я все время думала, что Вася был на Черном море. Да и то сказать – не любил он вспоминать о войне…

– А вы знаете, Акулина Мусимовна, ведь Балтийское море рядышком с Польшей. Вот мы и подумали, что Василий Мусимович вполне мог попасть к польским партизанам.

Акулина Мусимовна задумалась.

– Я вам снова то письмо на чувашском языке принес, Акулина Мусимовна, – продолжил Никон. – Посмотрите еще раз – может, его все-таки брат написал, а?

– Ну, дай-ка тогда. Пригляжусь…

Оказывается, не зря предупреждала сестра, что больной нельзя разговаривать долго. Рука, в которой Акулина Мусимовна держала письмо, заметно дрожала. Но старушка все равно несколько раз просмотрела письмо от начала до конца. Потом подняла глаза на Никона:

– Нет, не похоже, что он писал…

– Совсем не похоже? – чувствуя, что надежды рушатся, тихо спросил Никон.

– Нет, это не Васина рука. Да и… писали-то к отцу, а наш отец умер, когда мы с Васей совсем маленькими были. Нас дедушка с бабушкой вырастили… Так и расскажи своим товарищам. Не может такого быть, чтобы Вася ни разу не проговорился, что ходил в партизанах…

Мать Никона, выйдя из больницы, сразу пошла на работу, в свое ателье. Никон же сел в автобус и сошел на остановке, которая была как раз перед домом Акулины Мусимовны. Он решил дать ее курам крупы сейчас же, чтобы потом не бегать еще раз. Заскочив в чулан за крупой, он оставил дверь открытой, и, когда выходил обратно, курица и петух уже забрались в сени. Курица, отчаянно закудахтав, взлетела и села на полку, прибитую к дощатой стенке чулана. Никон махнул рукой, чтобы спугнуть ее, – та и не подумала податься в открытую настежь дверь, а закудахтала еще отчаяннее и, громко хлопая крыльями, исчезла на чердаке. Никон решил, что она, успокоившись, спрыгнет оттуда сама, вышел во двор и насыпал остальным курам крупы. Но беглянка, продолжая кудахтать, забилась, видно, в самый дальний угол чердака. Никону ничего не оставалось, как самому подняться туда по приставной лестнице.

На чердаке было темно, пахло пылью. Никон осторожно двинулся вперед и вдруг, споткнувшись обо что-то, упал на вытянутые вперед руки. Перепуганная насмерть курица перелетела через него и скрылась в светлом проеме сеней. Наглотавшись пыли, Никон чихнул. Глаза начали привыкать к темноте, и Никон, потирая ушибленное место и ругая вслух непутевую курицу, присел на ящик. Нет, оказывается, это не ящик, а сундучок, и притом незапертый. Никон откинул металлическую петлю и, зная, что поступает нехорошо, начал осторожно приподнимать крышку. И… тут же грохнул ее обратно, а сам отшатнулся испуганно в сторону… Лишь приподнял он крышку, как вдруг где-то зазвенел звонок. Случись такое месяц назад, Никон сломя голову бросился бы вниз с чердака, но за это время он успел поучаствовать в операции «Сломанная трубка», и напугать его теперь было не так-то просто. Да и в сундучке он увидел очень интересное для себя – книги.

Никон снова приподнял крышку сундука – снова зазвенел звонок. Но на этот раз Никон не захлопнул крышку, а откинул ее вверх до упора. Звон прекратился. «Сундучок-то с секретом», – подумал Никон. Он принялся осматривать его содержимое. Не спеша, рассматривая так и этак, он выложил на подвернувшуюся доску пожелтевшие от времени книги, толстые тетради в дерматиновых переплетах, аккуратно сложенные номера газеты «Хыпар»[1]1
  «Хыпа́р» – чувашская газета «Вести», выходившая в 1906–1907 гг.


[Закрыть]. На дне сундучка лежали круглый старинный репродуктор, моток мягкой проволоки и плоская, похожая на пенал, коробка. Самым последним в руки попал сверток, тщательно завернутый в тонкую, но прочную бумагу. Никон развернул его, и в руках у него оказалась матросская бескозырка! Никон, удивляясь все больше, поднес ее к щели в крыше, сквозь которую сочился свет. Бескозырка была старая, потертая. На концах ленточек нарисованы якорьки, а на ободке впереди четкие золотые буквы: «АВРОРА», Никон открыл рот от удивления. Неужели брат Акулины Мусимовны служил на прославленном крейсере?!

Он принялся перебирать книги: «Занимательная физика», «Теория относительности», «Испания не сдается», «Корни фашизма»…

Открыл одну из них и тут же увидел на обратной стороне обложки надпись: «Чебоксары, 1940 год». А внизу подпись: «А. Мусимов». Никон схватил другую книгу. Так и есть – опять чернилами: «Книга куплена 12 августа 1940 г. А. Мусимов. Чебоксары». На третьей книге надпись была сделана другой рукой: «А. Мусимову, студенту пединститута, за конструирование детекторного приемника. Общество друзей радио». Дрожащими от волнения руками Никон вытащил из кармана письмо, пришедшее из Польши, отыскал среди листков пожелтевший и сравнил подписи. Одинаковые!..

– Никон! Ни-икон! – донесся снизу голос Кестюка.

Никон взял бескозырку и «Теорию относительности» с подписью «А. Мусимов» и заторопился к лестнице.

– Эй, Никон? Где ты?

– Зде-есь! Сейчас спущусь!

Никон подошел к краю чердака, заглянул вниз. В сенях стояли Кестюк с Илемби, Ильдер, близнецы Гена и Гера и, задрав головы, смотрели вверх. На груди одного из братьев-близнецов висел бинокль.

– Вон куда он спрятался! – закричал Ильдер. – Слышим звон, да не знаем, откуда он!

– Ну как, ты побывал у Акулины Мусимовны? – не дожидаясь, когда он спустится, спросила Илемби.

Никон уже с первого взгляда понял, что они все рассказали остальным ребятам. Поэтому тоже не стал ничего скрывать.

– Да, был!.. Они с младшим братом росли сиротами.

– А чего ты сияешь, как начищенный самовар? – спросила Илемби.

– И вы засияете, когда все узнаете! – ответил Никон, помахав зажатой в руке бескозыркой. – Вот, видите: эта бескозырка матроса с крейсера «Аврора»! А на этой книге подпись: «А. Мусимов».