Текст книги "Операция «Сломанная трубка»"

Автор книги: Георгий Краснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Бескозырка

1

Прибежав с речки, Никон причесал перед зеркалом мокрые волосы, потом зашел на кухню и зажег газ – разогреть ужин. Вот-вот мать с работы придет. Он принес из колодца воды, налил в чайник и сел тут же, на кухне, за книгу, которую начал читать еще вчера. Старая книга, хорошая. «Жизнь насекомых» Фабра. Но что-то не читалось ему сегодня. Он отодвинул книгу, подошел к окну и, распахнув его, выпустил громко жужжавшую муху. Постоял немного, поглядел на застывшую возле окна яблоню и, вернувшись к столику, снова склонился над книгой. Но мысли все равно бродили где-то там – на улице, у речки, среди ребят.

Этим летом Никон перестал их сторониться, почувствовал себя среди них равным – еще бы, после такого дела! Теперь они всей шумной ватагой смело заходят на кордон. Их там встречает лесник Фрол Сидорович Садков и то угостит чем-нибудь вкусненьким, то позовет пойти вместе с ним в обход участка. Совсем изменился лесник с тех пор, как увели непрошеных гостей – предателей, решивших укрыться на кордоне. Фрол Сидорович словно помолодел. Чисто выбритый, подтянутый, веселый, теперь он часто заглядывал в поселок, не избегал людей, наоборот, сам иной раз заговаривал. А тетка Праски, его жена, еще крепче подружилась с матерью Никона и приходила к ним каждую неделю. Как-то она привела с собой и Маюк, и Никон показал этой смешливой девчонке свой гербарий, которым очень гордился.

– Ой, сколько здесь всего! – удивилась Маюк. – Неужели сам собрал?

– А кто же еще, – ответил польщенно Никон. – Два года собираю.

Маюк долго листала альбом с засушенными листочками и стебельками, читала названия.

– Ой, прямо не верится, что в наших местах все это растет! – тихо сказала она, закрывая альбом. – И как все это у тебя сделано аккуратно…

От ее взгляда, такого удивленно-внимательного, у Никона почему-то загорелись щеки. Ему захотелось сделать этой приезжей девчонке что-нибудь приятное.

Он посмотрел на альбом, потом на Маюк и сказал, с трудом подбирая слова:

– Ты… а ты… любишь собирать гербарий?

– Ой, где уж мне! – махнула та рукой. – Да я и названий-то многих не знаю… Правда, есть у нас соседка, старая-старая… бабушка… Она всех травами лечит…

– Вот бы мне такую… учительницу, – сказал Никон и вдруг решительно придвинул свой альбом к Маюк. – Возьми его… на память…

Маюк еще шире распахнула свои большие черные глаза:

– Я?! Это мне?

Никон, очень довольный своим великодушием, твердо ответил:

– Насовсем отдаю. Бери.

Девочка неуверенно отодвинула от себя альбом:

– Нет, Никон… не могу я взять такую… дорогую вещь. Ведь ты его два года собирал!

Никон вскочил с места, подбежал к книжной полке и принес точно такой же величины и такого же цвета альбом.

– Ну, тогда этот бери, – сказал, хитро улыбаясь. – На память от всех нас.

Маюк несмело открыла альбом, перелистала его и вопросительно посмотрела на мальчика.

– Я же сразу начал делать два альбома! – засмеялся Никон. – Так надо – по правилам… Берн, бери один. Ну, что ты раздумываешь?

Маюк все еще колебалась.

– Но, Никон… У меня здесь ничегошеньки нет такого… Ну, чтобы тебе подарить.

– А мне и не надо ничего. Я же не ради этого… – Никон сделал вид, что обиделся. Но тут же в голове у него мелькнула новая мысль, и он опять хитро улыбнулся: – Тогда знаешь как мы сделаем?..

Они договорились, что у себя дома Маюк тоже начнет собирать два альбома из тех лекарственных трав, что посоветует ей бабушка. А потом один альбом пришлет Никону. Никон подробно объяснил, как засушивать цветы и травы и как пришивать их к альбомным листам…

Сегодня Маюк уезжала от своей тети домой, в деревню. Провожать веселую добрую девочку пришли на пристань все: Кестюк, Захарка, Ильдер, Илемби-разбойница, близнецы Гена и Гера… Когда пароход, на который села Маюк, отошел от пристани, ребята долго махали ему вслед. А потом Кестюк, натягивая на себя рубашку, пробормотал:

– Что-то скучно стало, ребята, а?

– Да… Как-то не очень… – вяло откликнулся Ильдер.

– И следить не за кем, – вздохнул не то Гера не то Гена.

– Даже бинокль не нужен стал, – поддакнул ему не то Гена не то Гера, косо взглянув на дорогой подарок, валявшийся на песке…

В горячие дни операции «СТ» ребята целыми днями вихрем носились по поселку и его окрестностям. А сегодня все тихо разошлись по домам. Вот и Никон пришел к себе приунывший, скучный. В ушах у него все звучали последние слова Маюк.

«Спасибо тебе, Никон, за альбом, – прошептала она на пристани, прощаясь с ним за руку. – Как приеду домой, сразу пойду к бабушке. И тут же напишу тебе. Ладно? Будешь ждать?»

«Я? Конечно, Маюк…»

Больше он ничего не успел сказать: к ним подошла Илемби – ему пришлось посторониться…

– Никон! – позвала мать. – Иди-ка сюда, Акули́на Муси́мовна хочет с тобой поговорить.

Никон вышел в переднюю, поздоровался и выжидательно посмотрел в глаза соседки, спрятанные за маленькими круглыми очками. Какое такое дело у нее может быть именно к нему?

– Сынок, – сказала Акулина Мусимовна, серьезно, как на взрослого, глядя на него, – намедни ко мне письмо пришло. Открыла я его – и диву далась. Ничего-то там не поняла… И так посмотрела, и эдак – наверное, по ошибке попало ко мне письмо-то. Хотела было обратно почтальону отдать… С тобой вот хочу посоветоваться…

Никон слушал ее и ничего не понимал. О каком письме она говорит? Почему она хотела вернуть его почтальону, если оно пришло к ней? Да и вообще, почему именно с ним пришла советоваться Акулина Мусимовна?

– Адрес-то хоть правильно указан? – спросил он, недоумевая.

– Адрес-то есть, сынок, есть адрес… И в аккурат мой. Но вот… – Худой жилистой рукой Акулина Мусимовна вытащила из кармана фартука конверт. – Но вот что там написано – никак прочитать не могу…

Никон повертел в руках плотный конверт, внимательно всмотрелся в штемпели.

– Так оно же пришло к вам из-за границы! – воскликнул он вдруг.

– Так я и подумала… – кивнула старушка.

– Из Польши это! – сказал Никон, разобрав-таки буквы на штемпеле. – Смотрите, написано: «Люблин». Перед каникулами я книгу про партизан читал, так там бои шли как раз около города Люблина. И область такая есть в Польше.

Никому не терпелось поскорее открыть письмо и прочитать, что там написано. Акулина Мусимовна подняла очки на лоб.

– Открывай, открывай. Затем и пришла я. Может, думаю, сумеешь прочитать?

Никон проворно вытащил из конверта густо исписанные листочки. Правду, оказывается, говорила Акулина Мусимовна: письмо было написано на незнакомом языке. Некоторые слова почти как русские, но все равно не понять, о чем тут говорится.

– Ты, Никон, почитай-ка там желтенькую бумажку, – сказала Акулина Мусимовна.

Никон быстро перебрал листки и отыскал среди них желтый. Края этого листочка обтрепались, он почти сплошь был в каких-то коричневых пятнах, и написанные чернильным карандашом слова складывались в трудноуловимый текст:

…отец!

Если я из се… …боя не выйду жи… знай: твой с… …вал с фаши… последне… …рона. В такой для …ня… час еще сильнее пон… дор… Род…

А. Мусимов. 12.VII. 1943 г.

Акулина Мусимовна и мать Никона потрясенно молчали. Никон еще раз пробежал глазами текст и взглянул на старушку.

– У вас кто-нибудь погиб на войне?

– Братец младшенький ходил на войну, но про Польшу от него не слыхивали. Про флот он говаривал. На Черном, слышь, море служил…

– А теперь он где живет?

– Весь пораненный пришел с войны. И недолго промучился – помер… – Голос Акулины Мусимовны дрогнул. Она сняла очки, протерла глаза и снова надела. – С той поры и живу одна, как сова…

Никону стало очень жалко старушку, но он не нашелся что сказать ей, как успокоить. Между тем его мать промолвила нерешительно:

– Может, и вправду лучше вернуть это письмо почтальону?

– Так и я подумывала, да вот… Посылали-то его из-за границы… Значит, очень важное дело! А почтальону что – возьмет да отправит обратно. Не проживают, мол, у нас такие – и все. А окажись, что живой этот, который желтенький листок написал? Три десятка лет с лишним, считай, прошло с конца войны, а до сих пор, слышь, разыскивают сыновья отцов, братья сестер… Чует мое сердце, не зря отправили из Польши в наш поселок письмо, – Акулина Мусимовна глянула из-под очков на Никона: – Вот и подумала я: может, пионеры тут в чем помогут?..

В поселке очень многие знали, что Никон и его друзья участвовали в горячих событиях на кордоне. Слышала, видно, об этом и Акулина Мусимовна. Иначе зачем бы она принесла письмо? Эта мысль придала Никону смелости, он взглянул старушке прямо в глаза.

– Знаете что, Акулина Мусимовна, оставьте это письмо у меня. Мы с ребятами вместе подумаем…

– Бери, ради бога, бери, – обрадовалась соседка. – И несла-то я его как раз за этим. Только уж вы поаккуратней с ним, не задевайте куда.

– Не беспокойтесь. Акулина Мусимовна, – ответил Никон, вкладывая листки в конверт. – Не потеряем.

2

Закончив поливать капусту, Никон вопросительно посмотрел на мать. Она уже прополола морковную грядку и мыла руки водой, оставшейся в ведре.

– Ну, иди уж, иди, – улыбнулась она. – Беги, куда хочется… Хорошо сегодня поработали, и отдохнуть не грех.

– Я недалеко. К Кестюку.

– Только, смотри, не до темна…

– Ладно!

Никон вбежал в избу и схватил оставленное Акулиной Мусимовной письмо. Хотел было сунуть его в кармашек своих тренировочных, но конверт не влезал. Начал свертывать трубочкой, но, вспомнив наказ соседки беречь письмо, раздумал. Взял с полки журнал «Здоровье», вложил в него конверт и выбежал на улицу.

Кестюк во дворе под навесом что-то пилил. Рядом, на бревне, лежала раскрытая книга.

– Здравствуй, – встретил он Никона и вытер пот со лба. – Жарко сегодня что-то… Вот решил книжную полку сделать, как у тебя.

– Кестюк, – сказал Никон почти шепотом, – брось-ка ты свою ножовку…

– Что? В журнале что-нибудь интересное?

– Не-ет, не это… Я… совсем другое…

– Да что ты мямлишь?! – не выдержал Кестюк.

– Да просто пришел посоветоваться…

– Ну и говори! Нечего тянуть.

– Понимаешь, какое дело… – Никон вытащил конверт. – Знаешь, откуда это письмо? Гляди, марки какие наклеены. А на штемпеле написано: «Люблин»!

– Люблин?! – Кестюк разинул рот, что-то припоминая. – Так это из Польши?

Он повесил ножовку на гвоздь, сложил доски и, подбежав к колодцу, ополоснул из ведра руки.

– А ну-ка дай посмотрю, что там… А чего конверт-то такой большой?

Никон рассказал, как попало к нему письмо, и Кестюк, осторожно взяв в руки потрепанный, пожелтевший листок, тоже заволновался.

– Так это же чуваш писал! – воскликнул он.

– Какой ты догадливый! – поддел его Никон. – Ясно, что чуваш, раз написано по-чувашски.

– Но как попал в Польшу этот листок? – удивился Кестюк.

– Не знаю…

Они долго сидели на скамейке под старой липой, что росла у ворот дома.

– Ну, прочитай-ка теперь заново, – сказал Никон, когда все было готово.

Кестюк откашлялся и громко прочитал:

Дорогой отец!

Если я из сегодняшнего боя не выйду живым, знай: твой сын воевал с фашистами до последнего патрона. В такой для меня трудный час еще сильней понял, как дорога Родина.

А. Мусимов. 12.VII.1943 г.

Несколько минут друзья просидели молча, потрясенные силой этих слов, нацарапанных карандашом на клочке бумаги. Кестюку вспомнился кинофильм, в котором воевали с фашистами советские и польские партизаны. Никон же вспомнил рассказ дяди, как он в последнем для него бою был ранен, потерял руку.

– Я все думаю: а не мог этот А. Мусимов остаться в живых?.. Ну, который это написал? – неуверенно произнес Никон.

Кестюк покачал головой.

– Нет. Если бы у него была надежда остаться в живых, он бы не стал писать такие слова… Да и сам подумай: разве дошло бы до нас письмо живого человека через столько лет?!

Никон все вертел в руках послание неизвестного героя, потом присел у скамейки на корточки и заглянул в глаза другу.

– Кестюк, посмотри-ка вот сюда… Что это, по-твоему?

Кестюк еще дома, при Акулине Мусимовне, обратил внимание на круглую дырку в уголке пожелтевшего листка, но потом подумал, что она образовалась от неосторожного обращения с письмом, и тут же забыл о ней. Теперь он еще раз внимательно всмотрелся в это место и разглядел коричневатый кружок вокруг дырочки. Словно бы опалена…

– Неужели от пули?..

– Мне тоже показалось. Ну, а если письмо лежало в нагрудном кармане, то ясно, что случилось…

– Тут, в письме, наверняка сказано, где нашли этот листок.

– Но мы же не знаем по-польски, – Никон замолк и вдруг выпалил: – Надо выучить польский язык!

– Верно, – неожиданно быстро согласился с ним Кестюк. – Найдем польско-русский словарь и начнем переводить письмо. Ну, а уж с русского на чувашский – и без словаря справимся.

– А где можно достать польско-русский словарь?

– В городскую библиотеку поедем. Там все есть.

На том и порешили. В город поедут завтра же. Пока не переведут письмо, другим ребятам ни слова, потому что толку от них во время перевода не будет, а шум да крик в таком деле не подмога.

Никон вернулся домой со своим конвертом, а листок с восстановленным текстом Кестюк оставил у себя.

3

Они растерянно переглянулись, когда оказалось, что словари на дом не выдают. Девушка-библиотекарь посоветовала им посидеть в читальном зале. Друзья нашли свободное место за столом у окна и приготовились к переводу: Никон вынул из своей книжки письмо и чистую тетрадь, а Кестюк открыл словарь.

– У-у, да тут двадцать пять тысяч слов! – прошептал он.

Принялись за дело. По порядку начали искать в словаре слова из письма. Многие из них имели по нескольку значений, приходилось догадываться… Шепотом спорили друг с другом. И когда парень, сидящий за соседним столом, закрыв книгу толщиной с добрую буханку хлеба, позвал своего товарища на обед, Кестюк не поверил своим ушам.

– Сколько же мы тут сидим?

– Все равно рано еще, – ответил Кестюк.

Снова перечитали только что переведенный аккуратно переписанный текст: «Дорогой А. Мусимов! Мы пишем к вам из Польской Народной Республики, из Люблинского воеводства. Вы нас не знаете, мы тоже не знаем вас…»

В читальном зале осталось всего несколько человек. Кестюк вышел в коридор посмотреть на часы.

– Без десяти час, – сообщил он, вернувшись. – Скоро и библиотекари уйдут на обед, останется одна дежурная.

Им давно уже было пора поесть. Но и от словаря не хотелось отрываться, и сбегать за пирожками нельзя – денег только на обратную дорогу. Кестюк потоптался возле стола и сел рядом, пробормотав:

– Чего же это я деньги-то у папы не попросил – хоть на пирожки… Сегодня уж как-нибудь без обеда обойдемся, ладно?

Никон молча кивнул. И они снова взялись за словарь. Неизвестно, сколько еще времени пролетело, как вдруг Никон, словно оправдываясь, прошептал:

– Мама, наверно, скоро с работы вернется. Посмотрит – и поесть нечего…

– Тогда, может, хватит на сегодня?

– Мало, конечно, успели… Да больно уж трудно!

А перевели они «после обеда» всего три предложения: «Мы живем в тридцати километрах от Люблина. Наш хутор называется Констанцина. Учимся мы в школе, которая в трех километрах…»

Друзья сдали словарь библиотекарю и вышли на улицу. Солнце прямо-таки ослепило их уставшие глаза. Казалось, даже темно-зеленые липы, растущие вдоль улицы ровными рядами, и те излучали нестерпимо яркий свет. Поливальная машина, стоявшая на обочине, вдруг тронулась с места и накрыла Кестюка с Никоном облаком водяной пыли. Никон повернулся к машине спиной, прижав к груди книжку с конвертом и тетрадь.

В троллейбусе Никон тронул Кестюка за рукав.

– Нам надо зайти к Акулине Мусимовне.

– Прочитать ей начало письма?

– Ага. И вообще… Там же подписано: «А. Мусимов».

– Сам же сказал, что ее брат умер?

– Все равно. Надо узнать, как его звали. Надо же – до сих пор не додумались!

– Ты же говорил, что он в Польше не был. На Черном море служил.

– А вдруг был? Попросим Акулину Мусимовну рассказать все-все, что она помнит о брате.

Но старушка ничего нового не добавила к тому, что они уже знали. Брат ни разу не говорил о том, что был в Польше. И имя его не подходит к подписи на бумажке – его звали Василий Мусимович… Акулина Мусимовна показала им и фотографию брата. Тот и вправду был в морской форме – тельняшка, бушлат, бескозырка…

Начало письма, переведенное ребятами, старушка выслушала очень внимательно и засуетилась, забегала, собирая на стол угощение, силком усадила их за стол. И все приговаривала:

– Дай вам бог, сыночки, сил довести дело до конца! Чует мое сердце: это письмо для кого-то очень нужное.

– Переведем, Акулина Мусимовна! И все вам прочитаем! Обязательно!

Три дня подряд с самого утра ездили Кестюк и Никон в город, три дня до вечера сидели в библиотеке, но перевод продвигался туго. На четвертый день их встретил на улице Ильдер и предложил пойти на кордон за орехами. Но они, отнекиваясь, заторопились к остановке. Ильдер не отставал, вприпрыжку бежал за ними и взахлеб рассказывал, как в очередной раз смешно перепутали близнецов Гену и Геру. Кестюк и Никон отводили от него глаза и смотрели по сторонам, а когда подошел автобус, без очереди нырнули в салон. Ильдер так и остался стоять с открытым ртом. Удивленный и расстроенный, он целый день бродил по поселку один, а под вечер не выдержал – заявился к Кестюку домой. Тот, увидев Ильдера, торопливо сунул в стол тетрадь, которую только что читал, старательно шевеля губами.

– Значит, я больше тебе не друг? – Губы у Ильдера дрожали от обиды.

– Почему же? Друг…

– Тогда почему все время избегаешь меня?

– С чего взял? – сделал удивленное лицо Кестюк.

– Выходит, с Никоном подружился?

– А что? Он неплохой парень…

– Ну что ты в нем только нашел! – скривил губы Ильдер.

Кестюк знает, что переговорить-переспорить Ильдера невозможно. Он заглянул другу в глаза и положил ему руку на плечо.

– Ильдер, ты по-прежнему мой первый товарищ. Наступит срок – я сам к тебе приду. А пока походи с ребятами за орехами без меня.

Тому ничего не осталось, кроме как уйти. И он пошел к двери, бормоча: «Ладно… Посмотрим…» Но на другое же утро перед входом в библиотеку Никон задержал Кестюка за руку.

– Послушай, – заговорил он, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Может, мы и впрямь нехорошо делаем, скрываемся от ребят, а?..

Кестюк сразу понял, в чем дело.

– Что, к тебе тоже приходил Ильдер?

– Ну да, приходил. Чуть не отнял письмо…

– Вот как! – Кестюк сжал кулаки.

– Ты не сердись, не надо, – заторопился Никон. – Ничего такого не было… Но все равно что-то он вроде учуял…

– Пока не переведем все письмо, никому ни слова. А то, боюсь, завтра же весь поселок будет знать. Что тогда скажут на почте? Возьмут да отберут письмо…

Перевод у них действительно затягивался. И они решили, что будут сидеть в библиотеке подольше.

Видно, они уже примелькались девушке, выдававшей книги. Только друзья появились в библиотеке, она улыбнулась и спросила:

– И сегодня вам словарь нужен?

– Да, конечно, – ответил Кестюк.

– А не скажете – если, конечно, не секрет, – что вы делаете с этим словарем?

– Переводим, – произнес Никон.

– Что переводите?

Ребята переглянулись: можно сказать об этом библиотекарше или нет?

– М-м… Мы письмо переводим.

– С польского?

– С польского.

– А-а… То-то, смотрю, который день сидите, головы не поднимаете. Трудно?

– Еще как! Мы же ни слова по-польски не знаем. Попробуй тут быстро… – ответил Никон, осмелев.

– Постойте-ка, ребята, – сказала вдруг девушка. – Кажется, я смогу вам помочь.

– Вы знаете по-польски? – обрадовались ребята. – Вот здорово!

– Сама-то я польский язык не знаю, но знакома с человеком, который знает этот язык очень даже хорошо. Письмо-то у вас длинное?

– Четыре с половиной страницы.

– О-о! Так вы его и за две недели не осилите, а этот человек вам переведет за полчаса.

– А где он работает?

– Подождите здесь минуточку, – ответила девушка и прошла за стеллажи в дальний конец зала.

Вернулась она минуты через три и протянула ребятам какую-то карточку.

– Вот, возьмите. Здесь адрес.

– А к кому вы нас посылаете?

– К Ядвиге Стефановне. Она работала в нашей библиотеке, в прошлом году ушла на пенсию. Живет отсюда недалеко, частенько к нам захаживает. Да вот позавчера только была – жалко, не знала я… Сходите к ней, сходите, дома она должна быть. Скажете, что от Антонины Васильевны – так меня зовут…

Кестюк и Никон поблагодарили девушку и вихрем вылетели из библиотеки.

4

Они увидели нужный номер на углу красного кирпичного дома. Первый этаж его занимал магазин музыкальных товаров, и из открытого окна на улицу доносилось: «А-арлекнно, Арлеки-ино!..» Ребята завернули во двор, подошли к третьему подъезду и – бегом на третий этаж. Вот и квартира номер двадцать. Перевели дыхание, осмотрели друг друга, Никон пригладил волосы, а Кестюк коротко нажал на кнопку звонка. В ответ ни звука.

– Наверно, дома нет, – расстроился Никон.

– Может, Ядвига Стефановна легла спать, – сказал Кестюк. – Пенсионеры и днем могут спать… как дети. Ладно, позвоню еще.

На этот раз Кестюк нажал на кнопку несколько раз подряд. Ответа не было.

– Зря ждем. Ясно, хозяйки нет. – Никон шагнул к лестнице. – Пойдем лучше обратно в библиотеку…

– А-а, туда мы всегда успеем, – ответил Кестюк. – Нет уж, подождем Ядвигу Стефановну. Может, она в магазин пошла или, может быть, просто прогуляться.

– «Может быть, может быть»… А время-то идет.

– Ты забыл, что библиотекарша сказала? Две недели нам придется просидеть над таким длинным письмом. А Ядвига Стефановна за полчаса все переведет.

Ребята не спеша спустились во двор. Осмотрелись. У стены – целая груда пустых ящиков. Взяли один, перевернули вверх дном и уселись на него. Они решили во что бы то ни стало дождаться возвращения Ядвиги Стефановны.

Солнце поднималось все выше.

– Да мы тут поджаримся, – буркнул Кестюк.

Наверно, полчаса минуло, а в подъезд, в котором жила Ядвига Стефановна, прошел только старик с белой бородкой клинышком.

– И где она только ходит? – проворчал Кестюк и положил тетрадь с письмом себе на голову – уж слишком сильно припекало.

– Да, и где она только все ходит? – услышал он вдруг чей-то ехидный голос. Оглянулся – никого.

– Это ты меня передразниваешь? – повернулся Кестюк к своему товарищу.

– Я? Ты что… – обиделся Никон. – Я думал, это ты сам… дурачишься, девчоночьим голосом разговариваешь…

Кестюк вскочил на ноги.

– Так ты, значит, ничего не сказал?

Никон выпучил глаза.

– Я? Ни слова.

– Интере-есно… – протянул Кестюк. – Больно уж знакомый голос был… Кто же это нас разыгрывает?

Кестюк даже за угол дома заглянул – пусто. Что делать, снова уселись на свою «скамейку». Вдруг позади них сверху сорвался пустой ящик и грохнулся на землю. Кестюк и Никон шарахнулись в сторону. А из-за груды ящиков выскочила… Илемби-разбойница! Ребята остолбенели. А Илемби расхохоталась.

– Что? Не ждали? – наконец спросила она.

– Ты… Как ты сюда попала?

– А вместе с вами.

– Зачем?

– А зачем и вы! – дерзко ответила Илемби.

– А мы ведь… А мы с Никоном… – Не зная, что сказать дальше, Кестюк повернулся к товарищу, но Илемби не дала ему договорить.

– Целыми днями сидите в читальном зале с польским словарем. Так ведь?

– О чем ты говоришь? – Ребята переглянулись.

– Ну что вы притворяетесь? Сколько дней сидят с этим словарем… А сейчас к Ядвиге Стефановне пришли. Я все знаю!

– Ну и ну! – процедил Кестюк сквозь зубы. – Точно, что разбойница… Правильно тебе Ильдер прозвище придумал.

– Фи, тоже мне! – присвистнув, передернула плечами Илемби. – Нашел кого слушать. Твой Ильдер только перед маленькими умеет выхваляться, а у самого… Если хочешь знать, сейчас он ходит и плачется, что ты ему изменил, а я вот взяла и выследила вас. Ни за что бы вы меня не заметили, да там, за ящиками, пахнет чем-то – невмоготу…

– А как ты узнала, что мы ездим в библиотеку? – спросил Никон.

– Я сразу заметила, что вы уж больно сдружились в последнее время. Ну, думаю, неспроста! Потом еще приметила, что вы ребят сторонитесь, а тут на целый день куда-то исчезли. На другое утро села с вами в один автобус – только я в переднюю дверь, с женщинами, – и в город. А чем вы в читальном зале занимаетесь, мне библиотекарша рассказала. Ну, а сегодня прямо в десяти шагах за вами шла – нет чтоб кому из вас обернуться… – Теперь Илемби стояла перед ребятами, виновато потупив глаза, и ковыряла землю носком туфельки. – Теперь скажете, кто такая Ядвига Стефановна, а?

Кестюк уж давно понял: от Илемби так просто не отвертеться. Но он не имел права выдавать тайну письма, не посоветовавшись с Никоном. Поэтому вопросительно глянул на товарища. Тот кивнул.

– Ладно, – сказал Кестюк, – без тебя мы больше ни шагу. А знаешь, Никон, это даже хорошо, что она с нами. Пусть она и начнет разговор с Ядвигой Стефановной. Женщины лучше понимают друг друга. Да, Илемби?

Та заулыбалась в ответ. Но сначала пришлось рассказать ей всю историю, связанную с письмом, пришедшим на имя Акулины Мусимовны. Выслушав их, Илемби тоже сразу загорелась желанием разузнать тайну письма… И тут же – девчонки, они и есть девчонки! – предложила пока поиграть в прятки:

– Время быстрее пройдет! Чего тут сидеть – жариться под солнцем? А тут вон какие кустики кругом.

Кестюк с Никоном не согласились. Так-то так, но вдруг, пока они прячутся, Ядвига Стефановна пройдет?

– Да ведь кто-то один все равно здесь будет! – засмеялась Илемби.

Первому досталось водить Кестюку. Потом водил Никон и долго не мог никого отыскать – Кестюк с Илемби спрятались в самом дальнем углу двора, за кустами акации. А Илемби повезло и тут – искать ребят ей не пришлось. Только было прокрались они за куст сирени, как услышали ее приглушенный голос:

– Мальчишки, выходите! Ядвига Стефановна пришла!

Кестюк с Никоном выскочили как ошпаренные и, увидев, что Илемби улыбается, подумали, что она их обманула. Заметив их вытянутые, обиженные лица, она громко расхохоталась:

– Ой, какие вы!.. Правда, правда, я ее сразу узнала. Она седая совсем, в руке книга…

– В который подъезд зашла?

– Вон туда, в третий. В который вы заходили. Я даже поздоровалась с ней, вот!

– Ну, пошли. – Кестюк, открыв дверь подъезда, пропустил Илемби вперед. – Первая ты зайдешь. И объяснишь, зачем мы пришли. Ладно?