Текст книги "Княжий отрок"

Автор книги: Георгий Северцев-Полилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

XXIII

Смущенно и молча взглянул на нее Григорий. Приветливым взглядом встретила его Оксинья.

– Батюшка сказывал, что ты ко мне посватался? – просто сказала девушка.

– Верно он сказал, Оксинья Афанасьевна, – смущенно ответил юноша, – жизнь мне без тебя немила стала…

– Чем я тебе так приглянулась, господин?

– Всем, красавица! И видом, и поступью своею величавою, и речью разумною…

Спокойно слушала Оксинья его слова.

– Девица ты кроткая, благочестивая, смиренная и от веселья все ж не сторонишься… – продолжал Григорий.

– Господине, скучать грешно, – улыбнулась молодая девушка.

– Что ж, согласна со мною стать под венец? – робко спросил Григорий.

– От меня препоны не будет, да и батюшка с матушкой этому не препятствуют, – ответила Оксинья.

– Ах ты, лапушка моя, свет Оксиньюшка, век с тобою проживем, горя не узнаешь!

Возвратились с поля Афанасий с женой, и вопрос о браке был окончательно решен.

– Как же ты, зятек богоданный, у князя позволения вымолишь? А ну как он не даст тебе его?

– И не думай об этом, Афанасий Савельевич, все это на себя беру: вымолю у князя, выпрошу, ты ничего не бойся!

– Что ж, лад, а там честным пирком да за свадебку, – пошутил пономарь.

– А где ж венчаться нам повелишь, батюшка названый?

Старик и старуха задумались.

– Може, в Твери пожелаешь, в соборном храме? – снова спросил Григорий.

– Куда тут в Тверь ехать, – заметила старуха мать, – решим, чтобы браку быть в нашем селе.

– Повенчаем мы тебя, молодец, с Оксиньей в нашей церкви великомученика Димитрия, – решил пономарь.

– Да и поживешь ты у нас тут, пока князь тебя к себе не потребует, – снова вмешалась старуха, не желавшая расставаться с дочерью.

– Как вы того пожелаете, богоданные родители, так то и будет, – согласился княжий отрок.

– Становитесь, дети, и помолимся вместе Господу Богу: мы вас с матерью образуем.

Пономарь достал с полки божницы старинный образ, жена его принесла из черной избы только что выпеченный каравай хлеба, и чинно, по обряду, благословили стоявших перед ними на коленях молодых людей. Григорий не помнил себя от счастья, он забыл даже, что пора ему вернуться в Тверь.

Венчание было решено справить еще до Спожинок, то есть до Успенского поста.

– Теперь Петровки кончились, время самое страдное начинается, – говорил Афанасий, – к первому Спасу немного посправимся, тогда и свадьбу отпируем. А ты, молодец, службой княжеской не пренебрегай: как бы не рассердился господин наш на тебя, что ты его на невесту меняешь и часто сюда ездишь.

Григорий и сам понимал, что нельзя так часто отлучаться из Твери.

– Правду говоришь, тестюшка, нужно мне и в Тверь ворочаться.

Не хотелось княжему отроку покидать дорогую его сердцу невесту. Какое-то тягостное предчувствие удерживало его в Едимонове.

– Тяжело мне с тобою расставаться, Оксиньюшка, – говорил он девушке, – так вот и щемит ретивое! Точно мы в последний раз с тобою видимся…

– На все воля Божья, – уклончиво ответила на его опасения Оксинья, – все в Его святой деснице.

Еще более опечаленный такими уклончивыми словами невесты, Григорий в тяжелом раздумье простился и неспешно отправился в Тверь.

– Неласкова ты что-то с женихом-то своим, – заметил пономарь.

– Да, уж не невестой и впрямь ты глядишь! – проговорила мать.

Задумчиво посмотрела на них Оксинья.

– Не дивитесь тому, родимые мои… Названый мой жених по-своему решил, а Бог, может, и по-другому устроит.

– Несуразное ты, доченька, толкуешь, – упрекнул ее отец, – коли не хочешь за княжего отрока идти замуж, никто тебя и не неволит, только неладно, что обещалась ему, а сама как будто и не рада своему счастью…

XXIV

Полный и радостных надежд и тягостных сомнений! возвращался Григорий в Тверь. Все его думы были заняты; одною Оксиньей, он ни на одну минуту не мог забыть о своей невесте, желанной подруге всей своей жизни. Поздно вечером прискакал Григорий в город.

Второй княжий отрок, Максим, заменявший Григория у князя, встретил его около княжеских палат.

– А тебя князь не раз сегодня спрашивал.

Только теперь Григорий очнулся от своих мечтаний и вспомнил про свою службу.

– Як нему сейчас пройду, – ответил он отроку. Максим усмехнулся.

– Ишь ты, хватился, да его и в Твери-то нет.

– Где же князь?

– На охоту в Лисицы уехал.

Снова какое-то непонятное предчувствие сжало сердце Григория.

– Вернется к утру? – спросил он Максима.

– И думать не моги. Он недавно только еще отправился, пожалуй, день-другой на ловле пробудет.

– Как это я с ним расстрелся, ведь той же дорогой ехал!

– Князь с ловчими правее, бором забрал.

Досадно было Григорию. Раньше двух дней ему не удастся поговорить с князем о своем деле.

Хочется ему поделиться хоть с кем-нибудь своим счастьем. Юноша бросился к боярину Матуре и прерывающимся от волнения голосом рассказал ему всю историю своего сватовства.

– Ой, и прыток же ты, парень! – покачал головой старый боярин. – Как же ты решился на такое дело, не испросив раньше позволения у князя? А вдруг он тебе не позволит, что тогда?

– Брошусь перед ним на колени, выпрошу, вымолю согласье, знаю, что разрешит, любит князь меня.

Улыбнулся старый боярин.

– И то правда, любит он тебя, Григорий, не станет поперек твоего счастья.

Веселый вернулся с ловчей потехи князь. Давно не видел Матура его таким. А все это вышло от неожиданной встречи в монастыре. Прискучившая ему местность около села Лисицы, куда он за последнее время часто выезжал на лов, заставила Ярослава отправиться дальше вниз по Волге, в поисках красного зверя.

– А что, Селиверст, – обратился князь к старику ловчему, – не заполюем ли мы тут вепря?

Отрицательно покачал седой головой старый ловчий.

– Нет, господине княже, не место здесь вепрю, он больше в чаще ютится.

Досада показалась на лице Ярослава.

– Ну, а сохатого загоним?

– Его-то, пожалуй, найдем.

– Вели согнать, коль думаешь найти, – приказал князь, – а мы здесь станом расположимся.

Поклонился Селиверст князю и вместе с другими ловчими отправился к лесу.

Теплый июльский день только что разгорался.

На прогалине, где расположился княжеский стан, было привольно. Под мягкими лучами солнца кудрявые сосны дышали смолистым ароматом. Вековые своды деревьев оглашались шумом стоянки. На этот раз князь не взял с собою своего сына и скучал по нему. Вытянувшись на персидском ковре, раскинутом у корней громадной сосны, князь лениво играл рукоятью своего короткого меча. Недалеко от него сидели на траве отроки и молодые дружинники. Вспомнилась в эту минуту Ярославу вся его прежняя жизнь с покойной женой, так рано погибшей. Пришли ему на память и советы бояр, просьбы горожан о второй женитьбе.

«Ой, не от Бога второй брак, – думалось ему, – да и к свободе я уж больно привык. Не сдержат сокола шелковые тенета… Ребята подрастают, – снова пришло ему на мысль, – вторая жена им мачехой будет…»

Мысли его были прерваны громким звуком рога. Князь встрепенулся.

– Никак, зверя подняли! – громко проговорил он и быстро вскочил на ноги.

– Сохатого гонят!.. – послышались голоса среди дружинников.

Один из отроков подвел Ярославу коня. Стрелою помчался князь на звук рогов, которые слышались все ближе и ближе. Дружина едва поспевала за князем. Из чащи выскочил громадный лось и, ломая своим грузным телом кусты, понесся вперед. Князь забыл волновавшие его за минуту перед этим мысли, он видел только перед собою бежавшего зверя. Долго длилась эта бешеная скачка. Лось быстро куда-то исчез, и перед глазами изумленного Ярослава показалась убогая ограда бедной обители, откуда в это время раздавался гулкий звон церковного била. Пораженный видом обители, князь остановил храпевшего скакуна, отыскивая глазами исчезнувшего сохатого.

– Куда девался зверь? – спросил он ловчего.

– Не знаем, княже, – ответили спутники.

Ярослав сошел с коня, велел дружинникам и ловчим подождать, а сам вошел в обитель.

– К чему это бьет било? – спросил он привратника, низко кланявшегося князю.

– К трапезе, господине!

– А храм теперь заперт?

– Нет еще, из богомольцев кое-кто еще остался.

Ярослав вошел в церковный притвор. Царившая здесь полутьма прорезывалась не погашенными еще свечами у местных образов. Князь, широко осенив себя крестным знамением, преклонил колени и усердно молился.

Чуть слышный шум шагов заставил князя поднять голову. Он обернулся и обомлел. Перед ним стояла красавица, какую ему еще не приходилось видеть. Открытым взором взглянула девушка на Ярослава и, пройдя мимо него, вышла из церкви. Князь, пораженный красотою незнакомой девушки, молча проводил ее глазами, он опамятовался, услышав около себя голос игумена Андрея, который спешил приветствовать князя.

– Да благословит Господь твой приезд, княже, в нашу обитель.

Князь в смущении взглянул на игумена.

– Как же зовется эта обитель?

– Шошская… А церковь построена в честь Введения во храм Пресвятыя Богородицы. Благоволи, княже, разделить с нами нашу скромную трапезу, – продолжал игумен.

Князь поблагодарил игумена за приглашение и пошел вместе с ним в трапезную. В эту минуту вспомнил Ярослав об исчезнувшем звере.

– Гнался я, честной отец, за сохатым, пропал он у меня из виду у твоей обители…

Кротко улыбнулся монах.

– Он проскользнул сквозь ограду, княже, и теперь под нашею охраной.

Защита чернеца понравилась Ярославу.

– Пусть будет он у вас: его, как и меня, привел сюда Господь, – задумчиво проговорил князь.

Встреча с незнакомой девушкой в храме взволновала князя, и что-то ему подсказывало, что встреча эта будет не последнею.

XXV

Григорий нашел наконец удобное время, чтобы открыться во всем князю.

Вернулся князь с охоты веселый и довольный. Беседует теперь с боярами в своей опочивальне, про свою охоту им рассказывает.

Войдя в опочивальню, княжий отрок пал к ногам своего господина.

– Нашелся пропавший, а мы тебя долго искали, – пошутил Ярослав, – уж думали, не захватили ли тебя в полон татары али новгородцы.

– Повелишь говорить правду, княже?

Изумленно взглянул князь на любимого отрока.

– Ты знаешь, что люблю одну лишь правду, сказывай. Правда светлее солнца.

– Ой, захватили меня в полон, но не враги, не татары лютые, заполонила мое сердце красна девица!

Снова улыбнулся Ярослав.

– Ишь, Григорий, и до тебя дошел черед.

– Красоты она неописуемой, выступает, словно лебедь белая плывет, богобоязненна, всякой книжной мудрости обучена, разум имеет великий!

С изумлением слушал князь слова Григория, соображая, чья боярская дочь заполонила его сердце.

– Разреши, княже, вступить мне с нею в честный брак, – снова сказал Григорий и земно поклонился князю.

– Что ж, коли время пришло, препятствовать не стану. Скажи мне, какого она роду, как звать ее, как величать по отчеству?

Замялся на одну минуту княжий отрок.

– Оксинья имя ей, а по отцу зовут Афанасьевной, – смущенно проговорил Григорий.

– Что-то не слыхал я у наших бояр дочки Оксиньи.

– Не боярского она рода, да и не здесь, в Твери, проживает…

Соколиные брови Ярослава нетерпеливо сдвинулись. Переглянулись меж собою и бояре: не понравилось им такое слово Григория.

– Так кто ж она такая, сказывай!

– Афанасия, пономаря из села Едимонова, дочь, – решительно ответил Григорий.

Омрачилося лицо Ярослава. Возроптали и все бояре.

– Коли задумал ты жениться, то бери себе жену у ближних мне бояр, а не у простых людей.

Затуманился взор юноши.

– Бери себе жену не у худородных и бездомных, чтобы не сделать позора и себе, и родителям, и всем боярам нашим.

Григорий снова поклонился в землю князю.

– Молю тебя слезно, господине княже, разреши мне исполнить мое желание, дозволь жениться на нареченной моей невесте.

Разгневался Ярослав на своего отрока и наотрез отказал ему.

Печальным вышел из княжей опочивальни Григорий. Не знал он, что и делать теперь: страшно идти супротив воли князя, невозможно и отказаться от заветного желания.

«Не попросить ли мне боярина, пусть замолвит за меня слово перед князем?» – пришла ему мысль.

Молча выслушал Матура задушевную исповедь отрока.

– Попроси ты за меня князя, боярин, слезно тебя молю об этом, он тебя послушает, – промолвил Григорий.

Задумался на минуту Матура.

– Ой, не так бы тебе делать-то надо, – промолвил боярин после долгого молчания.

– Как же? Надоумь, что теперь делать, укажи!

– Ступай опять к князю да наедине его и попроси. Исполнит он твою просьбу, верь мне, – попервоначалу только он крут бывает.

Григорий не знал, на что решиться. В первый раз так случилось, что князь отказал ему в его просьбе.

– Ступай, говорю тебе, слушайся! Княжий отрок улучил удобную минуту.

Оставшись один после ухода бояр, Ярослав невольно вспомнил о своей встрече в монастыре с незнакомкой, поразившей его так своей красотою.

«Вот я и князь, – думал он, – а сразу пленился простою девушкою и забыть ее не могу. Ведь и Григорий тоже… Видно, крепко полюбилась ему простая девушка… Не будет ли греха, коли я их разлучу своим отказом?» И долго так прикидывал Ярослав.

В дверь тихо постучали, в опочивальню вошел княжий отрок.

– Поди, опять ко мне просить пришел о свадьбе? – шутливо спросил князь.

Григорий в землю повалился перед ним.

– Разреши, господине княже, не губи своего отрока… полюбилась крепко мне девушка! Больше жизни своей люблю… И родители уж нас благословили… Видно, Божья это воля, изъяви и ты свою волю, княже… Слезно молю тебя!.. Взыскан я был прежде твоими милостями, не оставь и ныне.

– Сказывай мне все по порядку, послушаю тебя, а там и посмотрю.

Юноша, ничего не скрывая, по порядку рассказал князю о своем знакомстве с Оксиньей, про все разговоры с нею, про любовь свою, про благословение ее родителей.

– Жизнь не в жизнь мне будет без нее! – сказал в заключение Григорий.

Внимательно слушал Ярослав его рассказ.

– Не разрешил бы я тебе в другой раз, но сегодня такой счастливый случай подошел, не хочу тебя печалить. Женись с Богом на твоей нареченной!

Григорий бросился к князю и вне себя от радости стал целовать его руки.

– Женись да привози свою жену сюда в Тверь, – говорил Ярослав, – мне покажешь, какую такую красавицу выискал.

Тяжело вздохнул отрок.

– Ой, княже, не в обиду тебе будет сказано: обещался я моим родителям названым жить с ними в селе и помогать им в их трудах.

– Нет, уж этому не бывать, Григорий! Жениться я тебе позволю, но от себя не отпущу.

Григорий не смел больше возражать и с низким поклоном вышел из княжей опочивальни.

– Ну, что, – спросил его Матура, – дал князь свое согласие?

Григорий передал боярину весь свой разговор с князем.

– И тут, парень, говорю, не грусти, все образуется: перемелется – мука будет!

Успокоившись, Григорий отправился к своим товарищам-отрокам и рассказал им о своей радости.

– Пойдешь ко мне в дружки, Максим? – обратился он к своему товарищу.

– С радостью пойду, позови только, – согласился последний.

Отца у княжего отрока давно уже не было, но мать была еще жива, к ней он и отправился за благословением. Поплакала старуха и дала любимцу сыну благословение.

XXVI

В селе Едимонове пономарь с женой ждали вестей от жениха.

На другой день после отъезда Григория в Тверь Оксинья отправилась вместе с матерью в Шошскую обитель на богомолье.

Ранним утром выбрались мать с дочерью из дома. Солнце, весело играя, выходило на небо. Тихо и спокойна струилась Волга в своих берегах. Волновалась весело спелая рожь. Серебряными колокольчиками звенели в небеса ной выси жаворонки. По сторонам трещали невидимые кузнечики. Блестели на солнце яркими крыльями стрекозы. Пробуждался день.

Легко прошли наши богомолки восемь верст, отделяющие Едимоново от Шошского монастыря.

Утреня в монастыре кончилась, звучное било созывало братию к обедне.

Долго тянулась монастырская служба.

По окончании ее Оксинья с матерью подошли к настоятелю, отцу Андрею.

– Пришли мы вот к тебе, отец Андрей, за благословением, – сказала пономариха, – дочку вот вчерась просватали.

– Доброе дело! Господь вас благословит! Отпоем молебен.

И настоятель стал служить молебен.

По окончании его настоятель с иноками вышел из храма, а Оксинья задержалась на некоторое время, чтоб наедине помолиться.

Усердно молилась она за себя, за счастие свое. И за жениха молилась. Но в то же время какой-то непонятный страх проникал в ее душу. Ей казалось, что судьба ее как будто еще не решена, что жених не Григорий, а кто-то другой, неведомый ей.

С изумлением ловила девушка себя на этой мысли и снова принималась еще усерднее молиться. И долго-долго так молилась девушка.

Старуха мать давно уже вышла из церкви.

– Пусть вымолит у Господа себе счастье, – говорила она игумену, входя с ним в трапезную.

Шум шагов, раздавшийся в полутемном храме, и бряцание доспехов прервали молитву девушки, она тихо поднялась с колен и неспешною поступью пошла к выходу.

Статный красавец, глядевший на нее, невольно привлек к себе внимание девушки, и екнуло ее сердечко. Смутное сознание сказало ей, что душа этого человека ей близка, что она ей родная. «Вот мой суженый!» – мелькнуло у ней в голове. И смутилась на минуту девушка… «Господи помилуй! Что же это я такое думаю! Не с ума ли уж схожу?»

На тропинке, за обителью, уже ждала ее мать.

– Замолилась ты долго, доченька, к домам пора!

И обе женщины пошли по дороге в Едимоново.

И князя ни на минуту не покидала мысль о незнакомой девушке. Напрасно старался он забыть красавицу и с этой целью чаще прежнего устраивал ловецкие потехи, забывался в веселых пирах с боярами и дружинниками, но девушка как живая стояла перед его глазами, волновала его душу.

Женитьба любимого отрока подоспела вовремя.

«Авось в хлопотах да в свадебном веселье забуду красавицу?» – думал князь.

– Добрым слугою был всегда мне Григорий, хочу ему отплатить за это. Свадьбу справить лучше, чем у кого другого, – говорил князь Матуре.

Старому боярину нравилось это, и он усердно помогал князю в его заботах.

– Вот видишь, парень, – говорил Матура Григорию, – сказывал я тебе, что все перемелется, так оно и вышло: князь о тебе как об родном сыне печется!

– Земно кланяюсь я князю за почет и за ласку! Вечным себя его должником считать буду. Ведь он мне и жить первое время у тестя позволил.

– Да ты там долго не загащивайся, жалуй сюда к нам с молодой женой!

– Вернусь, боярин, вернусь, не промедлю! – кланялся Матуре Григорий. – Вечный я и тебе, боярин, должник! По гроб жизни и твоих милостей ко мне не забуду!

– Приказал князь, чтобы для тебя всякой справы у купцов было накуплено, ни в чем бы тебе недостатка не было, – говорил Матура Григорию. – Из кладовых своих велел отпустить мехов, зерна бурмицкого да камней самоцветных для твоей невесты.

Отпросившись у князя на два дня, Григорий поскакал в Едимоново, спеша передать радостную весть о разрешении князя.

Быстро летел гнедой конь по знакомой дороге, а всаднику казалось, что он бежит слишком медленно, и он подгонял коня шелковою плетью. В Едимонове не ждали его приезда.

– Вот и ты, Григорий, легок на помине, мы о тебе со старухой толковали, – приветствовал отрока пономарь. – Ну, что тебе Бог дал? Чем нас порадуешь?

Радостная улыбка озарила лицо юноши.

– Разрешил, батюшка, и пожить первое время у вас; в селе мне дозволил!

– Ишь, сколь добр к тебе князь наш, милостивец, как он тебя любит-то, – изумлялся Афанасий.

Григорий ввел коня во двор.

– Пойдем в избу, с Оксиньей повидайся, сам скажи ей добрую весточку.

И пономарь с будущим зятем вошли в избу.

Приветливо, но спокойно встретила Оксинья своего жениха и как-то безучастно выслушала сообщенное ей известие о разрешении князя.

– Вот скоро, детушки, и обсоюзим вас, времени немного осталось, недели две минует, повенчаем вас в Божьем храме, – говорила старуха мать, – уж отец Алексей и венцы исправил…

– Не хлопочите, матушка, о венцах, князь наш милостивый велел прислать нам венцы из Твери.

Старуха всплеснула руками.

– Этакой чести удостоилась ты, доченька! Княжеским венцом венчаться будешь!

Пристально поглядела Оксинья на мать и вдумчиво промолвила:

– На все Божья воля, матушка!

В эту минуту вспомнился девушке статный витязь, которого она встретила в монастырском храме.

Весть о том, что Пономарева дочка идет замуж за любимого отрока княжеского, облетела все село.

Сельчане приходили поздравлять пономаря и невесту, а заодно и поглазеть на ближнего князю отрока.

– Ишь, он какой красовитый! – говорили друг другу бабы, указывая на Григория. – Как раз под пару Оксинье-то, – такого красавца у нас во всем селе нету!

– Статен больно, и взор светлый! Только, кума, невеста-то к нему не больно что-то ласкова, да и не радостна, – редко и когда улыбнется.

– Знамо дело, по девичьей воле скучает, а после и радоваться будет.

– А уж пара они оба… Красавцы!

Недолго пробыл жених у невесты: ему необходимо было вернуться скорее в Тверь. С грустью простился он с Оксиньей, обещая ей приехать как можно скорее.