Текст книги "Сценарий Анжелы"
Автор книги: Георгий Старков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Да, – Джеймс склонил голову в имитации печали и скорби. Он нисколько не удивился резкой перемене темы. – Она была больна.
– Лжец! – бросила Анжела. Поршни на стенах на мгновение замерли. – Я всё знаю, Джеймс. Ты не любил её и не любишь. Наверняка нашёл себе кого-то другого и забыл её… не так ли?
Он резко поднял голову, впился в неё бездонными зрачками. В них тонуло безумие. Анжела подумала, что Джеймс её пристрелит на месте. Она ждала, ждала, а он всё стоял – смотрел даже не на неё, а в пустое пространство. Анжела отвернулась и открыла дверь. В комнате было невыносимо жарко. Закрывая дверь, она услышала, как Джеймс пробормотал:
– Это смешно. Я никогда…
Очередная ложь в большом клубке иллюзий осталась недовысказанной…
«Томас Ороско».
Имя на могильной плите было высечено давно и успело затереться. Большой серый камень, лежащий посредине лужайки цвета пламени. Трава здесь была оранжевой, как закат. Она едва колыхалась под порывами ночного ветра, создавая ощущение, что всё кладбище охвачено огнём. Это был задний двор Исторического общества… должно быть, в старое время здесь находили упокоение несчастные, закончившиеся свою жизнь в стенах тюрьмы.
Имя отца не удивило её. Отец мёртв, она его убила, и он на глубине шести футов под этим камнем. Потерянная истина, в поисках которой она и вернулась в город детства. Она больше ничему не удивлялась… мир безумия, в котором решительно ничего не невозможно.
Анжела побрела дальше, вглубь лужайки. Ночь готовилась к завершению, но рассвет и не думал начинаться. Чёрные, скалообразные тучи вернулись, собираясь излить всё накопившееся на пустынный город. Анжела слышала, как на горизонте тихо подвывает ветер, предвестник скорого омовения.
«Рональд Ороско».
Рон. Вот где её непутёвый брат… Много лет прошло с тех пор, как он показал ей музыкальную шкатулку, в которой таилось волшебство. Много дней и много лет… Она так и не отдала ему злополучный апельсин. Кто знает, если бы она тогда сделала это, Рон до сих пор был бы с ней, а не провалился в ту бездонную дыру на полу отеля. Пусть не он сам, а его образ, созданный её измученным разумом…
У бетонной стены в конце лужайки расположились в ряд три новенькие могилы. Две из них зияли чёрными провалами, резко контрастирующими с травой цвета огня, но одна была только что насыпана свежей землёй. Анжела наклонилась над плитой и прочитала: «Эдди Домбровски». На краях высеченного имени висели крохотные сосульки.
Из крайней могилы тянуло запахом затхлой влаги, а на плите была аккуратно выгравировано: «Джеймс Сандерленд». А средняя могила… Она знала, чьё имя увидит на мраморе, до того, как различила надпись. Шум полыхающего огня и жара, которую источала глубокая дыра, говорили сами за себя.
«Анжела Ороско».
Минутой раньше Эдди, который прятался от собственных страхов в тюремной камере, прыгнул в уготованную для него могилу, заточив себя под землёй. Кладбище ждало новых жертв. Вода, огонь и лёд. Город развлекался, как мог. Наверное, подумала Анжела, это место берёт свою силу из страданий таких блудных, как она… людей, пришедших сюда в поисках надежды, но вместо этого потерявших её навсегда на туманных улицах.
Она подошла к краю могилы. Дна не было. Из-под ботинка оторвался кусок сырой земли и полетел вниз, во тьму. Могила невозмутимо поглотила её.
Ветер крепчал. Где-то у горизонта прогрохотал гром, но небеса оставались тёмными и безмолвными. Анжела стояла у края вырытой могилы, снова и снова перечитывая слова, красующиеся на белой поверхности мрамора.
Глава девятая
ОГОНЬ И БОЛЬ
Она шла по коридору, который кренился вниз. Её окружали странные звуки – неясный шёпот, чьи-то вздохи, шипение и клокот пламени. Было темно. Впрочем, чего ещё ждать в склепе… Она ведь в своей могиле, так? Да, именно – прыгнула в яму, вырытую для неё, но вместо узкого вместилища гроба оказалась в этом коридоре. Жара опять накаливалась, удушая тело, заточенное под одеждой. Анжеле в какой-то момент захотелось скинуть с себя всю одежду и пойти дальше голышом.
Длинный, длинный коридор – узкий и вытянутый, как её кошмар. В конце была дверь, и Анжела не удивилась, увидев, что она вся заляпана кровью, как и пол возле неё. Воздух марлей колыхался возле раскалённой двери, делая её зыбкой и ненастоящей. Кровь алела нарисованными потёками. Анжела протянула руку и потянула за ручку. Ладонь испачкалась в тёплой жидкости.
Когда заиграла музыка, она заплакала. Плакала навзрыд, не пытаясь сдержаться, в то время как восхитительный мотивчик носился в воздухе, касаясь её промокших щёк. Здесь было сумрачно, но стены освещались неведомым оранжевым светом, пропитывающим каждый атом. Руки тоже приобрели в этом сиянии кирпичный оттенок.
– Энжи.
Она не отозвалась. Музыкальная шкатулка продолжала играть, и брат позвал её ещё раз:
– Энжи… Я здесь.
Она подняла голову. Рон стоял в противоположном углу, откуда доносилась музыка. Она не увидела его сразу – опять же, в углу было темно… а может, брата там и не было, когда она вошла.
– Смотри, – сказал Рон. – Смотри, я нашёл её.
Он поднял с пола коричневый деревянный ящик, источающий магию. Бережно подержал в руках и протянул Анжеле:
– Прелесть, правда?
– Рон… – она всхлипнула и вытерла слёзы. – Как ты здесь оказался?
– Я помню, как она сломалась, – он будто и не слышал её. – Просто открыл однажды утром, и она не заиграла. Я отнёс отцу починить, но он сказал, что такое чинить нельзя… Вот и всё. Мы выбросили шкатулку.
Он подошёл к ней. Лицо было серьёзным и грустным, и Анжела вдруг увидела, что брат ни капельки не изменился со времён детства. Тот же Рон, который мечтал объездить все штаты, потом податься в другие страны. Тот же Рон, который беззлобно смеялся над её привычкой ложиться в кровать с плюшевым медвежонком.
– Не надо, Рон, – Анжела невольно отстранилась от его любящего взгляда. – Я всё знаю, но… не могу вспомнить. Я думала, ты ушёл… вы оба ушли. Это не так, правда? Вы умерли. Скажи, Рон. Скажи правду.
Он закрыл шкатулку. Музыка оборвалась, и в сердце сразу стало пусто.
– Да, – печально сказал он.
Слёзы снова хлынули ручьём, и остановить их не было никакой возможности. Анжела пошатнулась на месте, хотя давно знала, что так оно и есть; свет лизнул глаза огненным бичом.
– Как это… случилось?
– Не стоит, Энжи. Не стоит вспоминать… Просто уходи и забудь всё. Ты должна уйти – если не хочешь, чтобы этот город победил… Ну же, Энжи.
Он попытался обнять её, но Анжела откинула его руку резким движением.
– Нет, – отрезала она. – Я убила отца, Рон. Я убила его. Понимаешь?
– Энжи… – голос преисполнен боли.
– Уже поздно убегать. Скажи мне.
Рон отступил назад, вглядываясь в глаза сестры, в её остановившиеся зрачки, потом обречённо кивнул.
– Хорошо, – сказал он. В голосе не было жизни.
Она проснулась посреди ночи от необычного ощущения – казалось, что на грудь положили что-то тяжёлое, мешающее дышать. Она выбиралась из власти сна долго, проталкивая сознание короткими толчками вверх, но даже когда Анжела окончательно проснулась и смогла разлепить веки, чувство сдавленности никуда не делось. Она приподнялась на локти, судорожно хватая ртом воздух. В окно проникало лунное сияние, и в его свете одинокий апельсин, приютившийся на подоконнике, мерцал, как призрак.
В воздухе что-то было. Что-то горькое, тягучее, отчего лёгкие морщились, как сдутые воздушные шарики. Анжела не сразу поняла, что это дым. А когда поняла, в первую очередь в голову пришла мысль, что папа и мама готовят на кухне барбекю. Летом они ездили на пикник и жарили румяные куски мяса, которые на огне превращались в изумительно вкусные бифштексы.
Но дым сгущался, и в голове замаячила смутная тревога – почему мама и папа делают бифштексы ночью? Почему ничего не сказали ей? Неужто хотят съесть их сами, или…
Она встала (пол был ещё холодный, мороз стрельнул от пяток до затылка) и подошла к двери спальни. Странный шум доносился из-за двери – сплошной нечёткий гул, будто у горизонта бегает стадо больших животных. В нерешительности почесав затылок, она распахнула дверь, и огонь расхохотался ей в лицо.
Гостиная пылала. Шторы на окне свернулись чёрными трубочками. Цветы на обоях плавились, когда пламя пожирало их лепестки. Большой лакированный шкаф треснул по бокам. Огонь стучался в стекло на передней стороне шкафа, чтобы добраться до хранящихся внутри книг. Анжела закричала. Крик утонул в гвалте огненной армии.
– Мама! Папа!
Комната родителей располагалась дальше… а в самой дальней спал Рон. Дым стал угольно-чёрным, разъедал глаза. Анжела бросилась в спальню родителей. Когда она преодолела половину пути, навстречу выскочил отец, одетый лишь в трусы – тогда ещё худой и подтянутый. Он замер, глядя на то, как огонь расширяет свою территорию… ровно до того момента, пока Анжела не подбежала к нему и не схватилась за мёртвой хваткой. Отец вздрогнул и посмотрел на неё.
– Пожар! – рявкнул он, заглянув в спальню. – Поднимайся, скорее! Я так и говорил, что если не выдёргивать этот чёртов телевизор на ночь…
Он осёкся; взгляд остановился на дальней комнате.
– Иди к маме, – он отпихнул Анжелу в спальню. – Я сейчас.
Она не успела понять, что происходит, как оказалась на руках матери, испуганной, плачущей, что-то шепчущей ей в ушко. Огонь пел свою древнюю песнь, подбираясь к двери гостиной. Мама прижала Анжелу к груди так, что она почти перестала дышать.
– Скорее! – закричала она севшим голосом. – Том, ради Бога, скорее…
Что-то взорвалось, раскололось на куски со страшным треском. Они закричали одновременно. Анжела закрыла глаза, представляя, что всё происходящее – всего лишь дурной сон… но желанное пробуждение не приходило.
– Том!
Сквозь клубы дыма показался силуэт отца. Голос заглушал шум огня.
– Бегите к выходу! Я…
Мама закашлялась, побежала туда, где дым сгущался, лишая возможности что-либо видеть. Анжела почувствовала щекочущие ласки стихии на своих руках, ногах, ресницах. Глаза слезились – от дыма, или она плачет сама? Мама бежала вперёд, но потом сбилась куда-то в сторону. Ладони дрожали; Анжела испугалась, что она выронит её, не сможет удержать. Отец кричал где-то на кромке горизонта, смачно матерясь. Оранжевые сполохи проникли Анжеле под веки. При виде невыносимо яркого света её начало тошнить.
– Господи, – прошептала мама и закашлялась снова; на этот раз кашель был жёстче, надсаднее. Анжела чувствовала, как вздымается и опадает её грудь. Совсем рядом на пол рухнул шкаф, окончательно изъеденный дикой, необузданной атакой.
– Стойте на месте! – проорал отец. – Стойте, чтобы я мог вас найти! Куда вы подевались!
– Нет! – мама свернула на звук его голоса, но дым рассеивал звуки, делая ориентацию бессмысленной. – Выводи Рона! Мы выйдем сами!
– … на месте!..
Мама наткнулась на что-то твёрдое, едва не выпустив из рук Анжелу. Зазвенели, посыпались на пол ложки и вилки. Раньше они были на полке кухонного шкафа. Как они забрели на кухню? Анжела открыла глаза, несмотря на режущий огонь – в детское сердце вдруг проник страх смерти: острое, как лезвие, доселе неведомое чувство. Она завизжала в голос, окружённая дымом и огнём, который захватил мир.
– Прекрати! – мама легонько тряхнула её; она разрыдалась ещё пуще. – Анжела, не надо… Нужно найти папу. Сейчас…
Она сделала один шаг и остановилась. Пламя теперь кружилось вокруг них, выжидая момент для броска, как хищный зверь. Выкрики отца, всё более истерические, терялись в этом всепоглощающем гуле.
– Том! – её снова задушил кашель; на этот раз гораздо дольше. – Выводи… выводи Рона, чтоб тебя… Анжела здесь…
Анжелу тоже потянуло на кашель – дым проник в лёгкие, коптя их изнутри. Она открыла рот, чтобы закашляться, вдохнула частички пепла, кружащиеся в воздухе, и сознание её затуманилось. Когда посветлело снова, она услышала, как кричит мама, качая её на руках, будто напевает колыбельную; и Анжела закричала тоже, потому что поняла, что огонь их одолел.
Мама упала на колени; пальцы слабели. Анжела внезапно почувствовала под собой твёрдый пол, который подрагивал под подошвами, как болото.
– Мама?
– Пойдём… – прохрипела она, но сама только и сумела проползти на коленях пару футов. Потом она остановилась, готовая упасть окончательно, и Анжела из последних сил сжала её руку. Под ладонью судорожно пульсировала вена матери.
– Мама, идём!
– Я… – она закашлялась снова. Сквозь дым Анжела увидела её глаза, помутневшие, ввалившиеся, из которых уходило сознание. Она в ужасе дёргала её вперёд, но рука матери стала свинцовой, соскальзывая вниз.
– Ну мама!
Тёмный силуэт прорезал огненный океан и навис над ними. Отец. Она почувствовала громадное облегчение. Всё кончено. Они спасены…
– Папа! Мама не может встать…
Даже не глядя на Анжелу, он поднял её, схватив за ночную рубашку, и затолкал под мышку, крепко сжав, как в тиски. Мама не двигалась; глаза закрылись, и на кончике волос, растрепавшихся по полу, заплясал игривый язычок пламени. Отец рывком поднял её, стараясь одновременно погасить огонь. Он побежал – Анжела почувствовала, как мир снова пришёл в безумное движение. Что-то опять взрывалось, падало, рушилось и выбрасывало снопы искр и пламени, но это было уже не страшно. Отец с ними, он несёт их к выходу, прочь от власти терпкого оранжевого света. Дым снова заволок мысли. Когда чёрная клубящаяся дымка рассеялась, она уже лежала на холодном полу лестничной площадки, корчась в приступе безудержного кашля. Вокруг толпились люди – для неё они были не более чем высокими тенями, встревоженно шушукающимися между собой. Рядом лежала мама, и кто-то склонился над ней, прощупывая пульс.
– … мальчик! – голос отца срывался на визг. -… где он? Я оставил его здесь – где он?
– … не видели… нет его…
Дверь квартиры была открыта настежь. Сквозь завесу дыма выглядывало мелькание пламени, которое уже добралось до прихожей. Отец вломился внутрь, перекрыв отблески огня. На мгновение на площадке стало абсолютно темно. Тени исчезли.
– Рон! Где ты?!
Ей показалось, что она услышала голосок своего брата, с трудом пробивающийся через глас стихии. Анжела шевельнулась, попыталась подняться на свои ватные ноги, но невидимые пальцы мягко толкнули её обратно:
– Лежи, малыш. Ты в безопасности.
– Нет, – она упрямо рвалась, сама не зная, что хочет. – Там Рон… Пустите меня!
– Рон!!! – голос отца напоминал крик простреленного навылет волка. – Рон, Господи, зачем ты туда вошёл?
Ещё один грохот в квартире. Кто-то пронзительно вскрикнул. Люди столпились у двери квартиры, и, воспользовавшись возвратившейся темнотой, Анжела поднялась на четвереньки и ушла из-под покровительственной руки, держащей её за плечо. Мама по-прежнему двигалась; рядом с ней сидел человек, который нелепыми взмахами ладони стучал по её груди.
Мама, не уходи…
Анжела доползла до матери и уткнулась лицом ей в ключицу. Цепкие пальцы незнакомца опять ухватились за неё – на этот раз за руку, чтобы оттащить, но человек, сидящий рядом с мамой, вдруг глухо сказал:
– Оставьте её.
Он перестал делать свои судорожные движения и поднялся на ноги. Рассеянно провёл дрожащей ладонью по её голове, но Анжела этого уже не почувствовала.
… она открыла глаза и увидела над собой лицо брата – худое, мертвенно-бледное, половина которого снова утопала во тьме. Оранжевый свет играл на скулах.
– Ну вот и всё, Энжи.
– Нет, это невозможно… – Анжела медленно протянула руку и коснулась его щеки. Тёплое, мягкое. – Я помню… помню, как играла с тем апельсином наутро после того, как вы ушли. Никакого пожара не было. Рон, это неправда! Я помню!
Он отшатнулся под напором её слов.
– Это правда, Энжи. Я же говорил, что не стоит…
– Неправда! – неистово прокричала Анжела ему в лицо. – Не ври мне, Рон, я помню!
Он замолчал, опустил взгляд на шкатулку, которая всё ещё находилась в его руке. Потом снова посмотрел на неё с ужасающей безнадёжностью. Анжела почувствовала, как ей сдавило грудь тяжестью дыма.
– Как… – слова душили её, накапливаясь желчью. – Но я… Рон, я же помню… Апельсин, пустые кровати, та девочка с шариком… Огня не было. Вы с мамой сами ушли!
Внезапно ей в голову пришла мысль, за которую она ухватилась, как за последний лучик надежды.
– Где мама, Рон? Почему ты здесь, а её нет?
– Она в отеле, – сказал Рон, отводя взгляд. – То есть я думаю, что она там. Не ходи туда, Энжи. Как ты не понимаешь…
– Мамы там нет, – в голосе Анжелы впервые прозвучала хоть какая-то уверенность, впрочем, скорее истерическая. – И отеля нет. Он сгорел. Я видела.
Она с ненавистью смотрела на брата, ожидая, что он скажет на этот раз, чтобы лишить её всего, что ещё осталось. Но он опять смолчал. Это молчание было страшнее всего.
– Скажи, Рон – она жива, да? Она выжила после той ночи? Почему отец скрыл это от меня?
– Энжи…
– Рон, ради Бога, не надо врать! Сколько можно дуться из-за одного апельсина?
Слова вырвались непроизвольно, прежде чем она осознала, что говорит. На лицо Рона набежала тень, мгновенно состарив его лет на десять. Анжела до крови прикусила губу.
– Хорошо, – с горечью сказал Рон, – иди в отель. Иди, Энжи. И не говори, что я не предупреждал.
Он отвернулся от неё и вновь уставился на свою шкатулку. Анжеле вдруг стало страшно. Она протянула руку к брату, чтобы положить на плечо:
– Рон…
– Твои воспоминания лгут, – бесцветно отозвался он, не глядя на неё. – Подумай лучше об этом. Энжи…
Он резко повернулся к ней. Анжела неосознанно отпрянула, страшась увидеть вместо лица брата морду безымянного чудища. Но это был Рон – её любимый братец, который никогда не сердился более чем на пару дней; и он плакал.
– Уходи, Энжи… Уходи же. Ты узнала правду. Что тебе ещё надо?
Голова снова начала гудеть, нанизывая мир на вращающийся стержень, и Анжела рассеянно потёрла горящие виски. Свет усилился; красноватые лучи проникали в неё, как стрелы, вызывая странное щемящее чувство.
– Извини, – сказала она. – Мне нужно встретиться с мамой. Может, тогда я наконец смогу успокоиться…
Когда Рон ушёл, Анжела ещё несколько минут простояла одна, погружённая в дыхание угасающего красного света. Мыслей не было – только безмерная, валящая с ног усталость. Увидев шкатулку, оставленную братом, она открыла её с трепетным ожиданием. Может, тот волшебный мотивчик вольёт в неё хоть немного жизни… Раздался сухой щелчок; хрустальное колесико, начавшее было вращаться, остановилось. Музыки не было. Она смотрела на рухнувший замок волшебства, ожидая чуда… потом выпустила из рук. Шкатулка с тяжёлым стуком упала на пол. Слабо дзинькнула пружина.
Свет погас окончательно, уступив место темноте – она просочилась сквозь мельчайшие поры стен. Стало холодно. Анжела находилась в пустом грязном помещении с серыми бетонными стенами. Дверь напротив была приоткрыта, из проёма выползали клубы холодного воздуха, прижимающиеся к полу, как змеи. Она пошла туда, ровно и спокойно, как сомнамбула.
Бойня. Она поняла это, едва завидев то, что было за дверью. Разделанные туши висели на уродливых чёрных крюках, взмокшие, растаявшие. Розовые капли срывались с них, образуя на полу багровую лужицу. Анжела сглотнула слюну. В помещении стояла такая вонь, что голова шла кругом. Она прошла к центру на подкашивающихся ногах и увидела человека, который лежал на полу, широко раскинув руки. Толстый светловолосый парень в полосатой водолазке вопросительно смотрел на неё, словно пытаясь найти ответ на последний вопрос в жизни – возможно, самый главный… Гримаса ярости разбавлена безразличной маской смерти; бейсболка скатилась с затылка. Анжела увидела на его груди, аккурат над карманом, дырочку от пули. Вокруг запеклась кровь. Парень сжимал в руке пистолет, и палец его по-прежнему лежал на курке.
Мы могли бы хорошо провести время вдвоём. Поговорить о плохом парне по имени Жирная Задница Эдди.
Кто убил несчастного безумца? Может, он застрелился сам в порыве отчаяния? Или, может…
Анжела осторожно прошла мимо убитого, не глядя на него. Её тошнило, но она не чувствовала страха или ужаса. Это пугало даже больше, чем труп. Она попыталась найти спасение в воспоминаниях о том, как этот человек прижимал её к холодной двери камеры и шипел в ухо, угрожая пистолетом. Не помогло. Не было ненависти или хотя бы ощущения удовлетворённости справедливостью. Только желание уйти, убраться прочь от этого приюта безумия…
– Мама, – сказала она и открыла дверь. Большая, двустворчатая – за ней Анжелу ждал рассвет нового дня, облачённый в одеяние из капель тумана. Она попала на пристань. Ветхие доски скрипели под ногами. Озеро ещё спало в мутных лучах пасмурного утра. Она зябко поёжилась и посмотрела на водную гладь. Кажется, где-то на середине озера плескало весло, касаясь поверхности воды… Звук удалялся, и ей от этого стало только легче.
