Текст книги "Гость из бездны (Рисунки А. Говорковского)"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Глава четвёртая
1

«Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели».

Так сказал в самом начале двадцатого века христианской эры великий основоположник звездоплавания Константин Эдуардович Циолковский.

Это было сказано в то время, когда самая мысль о полёте за атмосферу Земли казалась фантастикой, когда многие учёные вообще не верили в возможность преодолеть силу земного тяготения, когда влекущие слова «межпланетный полёт» звучали как волшебная сказка.

Но Циолковский не только сказал: «Это возможно!», он нашёл и указал людям путь в Космос.

Пророческие слова учёного начали претворяться в жизнь даже скорее, чем мог думать он сам.

Прошло два десятилетия со дня смерти Циолковского, а в небо уже взлетели первые искусственные спутники.

Штурм Космоса начался!

Никто не мог предполагать, что этот штурм пойдёт такими стремительными темпами, как это случилось на самом деле.

Всего через три с половиной года после запуска первого небольшого шара с четырьмя штырями антенн, который навеки вошёл в сознание как символ величайшей победы, за атмосферу вырвался корабль «Восток» с человеком на борту. Это произошло 12 апреля 44 года, и этот день стал началом новой, космической, эры в истории человечества.

Люди вышли из колыбели!..»

Волгин опустил книгу на колени.

– Только подумать, – прошептал он, – что всё это произошло не так уж много времени спустя после моей смерти. Сорок четвёртый год! Это соответствует тысяча девятьсот шестьдесят первому, по нашему старому счислению. Я мог бы дожить до этих дней.

Книга называлась «Пятая планета». Это была та самая книга, которую давно уже рекомендовал прочесть Мунций. Волгин взялся за неё после того, как ему пришлось быть переводчиком на объединённом заседании Советов науки и техники, на котором Второв сделал доклад о результатах полёта «Ленина».

Многое из того, что говорил командир космолёта, осталось непонятным Волгину. Его любопытство возбудило слово «Фаэтон», неоднократно упоминавшееся в докладе. А когда председатель в ответ на заявление Второва об отсутствии Фаэтона в планетной системе Веги сказал, что на Земле уже знают об этом, Волгин подумал: «Пора, наконец, ознакомиться с историей вопроса».

Как и всегда, стоило только Волгину сказать, что ему нужна такая-то книга, как она была ему доставлена.

Экипажу «Ленина» предстояло ещё несколько дней провести в Совете науки. После первого общего доклада, сделанного Второвым, участники экспедиции должны были ознакомить учёных более подробно, каждый по своей специальности. Услуг Волгина при этом не требовалось – были доставлены переводчики-автоматы.

Волгин вернулся в Ленинград и в ожидании возвращения своих новых друзей взялся за «Пятую планету».

«…. Вскоре после первого полёта человека в Космос, – продолжал читать Волгин, – люди увидели своими глазами вечно недоступную взору сторону Луны, несколько лет назад, правда, сфотографированную автоматической межпланетной станцией.

Люди быстро учились «ходить» в Космосе.

Настал день, когда от Земли оторвался корабль с экипажем в четыре человека, устремившийся к Венере и Марсу.

Он достиг Венеры и проник под облачный покров, скрывавший от астрономов поверхность планеты, – ещё одна тайна была открыта.

Исследователи тогда не опустились на Венеру. Мощность двигателей и запасы горючего не позволяли этого. Космонавты устремились к Марсу.

И перед учёными встала непостижимая загадка.

На Марсе нашли скудную растительность. Было ясно, что высокоорганизованная жизнь не развилась на планете, бедной теплом и светом. Всё говорило о том, что Марс должен быть необитаем.

Но на нём оказалось два вида животных.

Тщетно ломали голову биологи. Наличие двух видов животных – только двух, без малейшего признака каких-либо других – противоречило законам развития жизни на небесных телах.

Единственное объяснение заключалось в том, что животные Марса появились на нём извне. Но такое предположение было ещё большей загадкой.

Тайна разъяснилась во время второго большого космического рейса – на планету Венера.

На этот раз звездолёт был значительно больше и мощнее первого, и на нём летело не четыре человека, а двенадцать. Их целью было опуститься на Венеру и, насколько возможно, разгадать загадки «сестры Земли».

Уже в пути, во время промежуточной остановки на одном из астероидов, орбита которого проходила близко от орбит Земли и Венеры, было сделано сенсационное открытие. В одном из ущелий безжизненной, безусловно, никогда не обитаемой малой планеты обнаружили гранитные фигуры, установленные руками разумных существ.

Никто тогда не понял, что открыто первое звено великой тайны.

Так было получено первое доказательство существования разума не только на Земле, но и вне её.

Второе звено было найдено на Венере.

Много открытий, неожиданных и грандиозных, ожидало исследователей. Богатая флора на материке, жизнь в глубинах океана и, наконец, разумные обитатели «сестры Земли», стоявшие, правда, на низкой ступени развития, но обладавшие разумом, способным к дальнейшей эволюции.

Но это было не всё.

В густом лесу, на берегу горного озера, был найден… космический корабль!

Три гигантских кольца, вложенных друг в друга, пересекались поперечной трубой. Эти кольца также представляли собой трубы. Диаметр наружного кольца достигал двухсот метров. В центре находилось ядро необыкновенной формы. Корабль был сделан из металла, неизвестного на Земле.

Было очевидно, что звездолёт (в том, что это именно звездолёт, не приходилось сомневаться) появился здесь очень давно. Тысячелетние деревья росли снаружи и внутри колец. Многие из этих деревьев выросли из-под корабля, изгибаясь по поверхности труб, видимо, необычайно прочных.

Откуда же он прилетел? Где была родина его экипажа? Почему, достигнув Венеры, космонавты не улетели с неё?

Все эти вопросы встали перед учёными во всём своём огромном значении.

Двое членов экспедиции проникли внутрь чужого корабля: секрет входа удалось разгадать.

В то время наука Земли только начинала изучать необъятные возможности, заключённые в биотоках человеческого мозга. Техническое использование этой силы, которая теперь проникла во все области техники, тогда ещё не выходило дальше создания искусственных конечностей и простейших автоматов, управляемых мозговыми импульсами.

Корабль фаэтонцев (о том, что этот корабль принадлежал обитателям пятой планеты, узнали очень скоро) был насыщен техникой биотоков, настолько развитой, что мы можем сравнить её с нашей, современной.

Но Мельников и Второв сперва не догадывались об этом…»

Мельников и Второв!

«Те же фамилии, – подумал Волгин, – как у двух членов экипажа «Ленин». Что это, совпадение, или Игорь Захарович и Мария Александровна родственники первых космонавтов?»

«… Люки корабля открывались перед ними как будто сами собой, стенки корабля становились прозрачными и теряли прозрачность с разумной целесообразностью, свет загорался и потухал, когда это было нужно. Точно кто-то невидимый, внимательно следящий за ними, вёл двух людей, осторожно и уверенно, по отсекам, заполненным неизвестными механизмами.

Даже сейчас, в наш век, можно поражаться тому, что двигатели корабля, все приборы и механизмы сохранились в полной исправности в течение тысячелетий. Звездолёт фаэтонцев, хозяева которого давно умерли, был жив и готов к полёту. Люди Земли считали его мёртвым, а он только спал.

И люди разбудили корабль.

Можем ли мы осудить их за неосторожность? Нет, они были достаточно осторожны. А любознательность – свойство любого разумного существа.

Борис Мельников и Геннадий Второв хорошо понимали, что перед ними техника, основ которой они не знают. Исследуя корабль, они попали в помещение, где находился пульт управления. Могло ли прийти им в голову, что и здесь всё основано на биотоках, на импульсах строго дисциплинированной мысли?

Спустя много веков, рассматривая всё, что случилось тогда, мы должны прийти к выводу, что это было неизбежно. Ни Мельников, ни Второв никогда не встречались раньше с биотехникой, знали о ней только понаслышке.

И кажущийся невероятным факт, что оба они остались живы и невредимы, до сих пор восхищает нас, как яркое доказательство силы и могущества человеческого разума.

Мы не знаем подробностей – рассказа об этом событии самих его героев не сохранилось. Мы можем только предполагать.

Видимо, очутившись перед пультом, назначения которого они сразу не поняли, оба исследователя стали его рассматривать. Один из них сел в кресло перед пультом. Мы знаем теперь, что управление кораблём приводилось в действие только тогда, когда кто-нибудь садился в это кресло. Но ведь они этого не знали.

Биоток сопровождает каждый активный импульс мозга. Он возникает независимо от воли человека. И каждое «желание» создаёт биоток определённой частоты и силы.

Почему у Мельникова или Второва возникло желание «поднять» корабль, мы не знаем. Возможно, что это произошло в результате соответствующего разговора. Как бы то ни было, но корабль фаэтонцев действительно поднялся и улетел с Венеры.

Два человека очутились в межпланетном пространстве, на корабле, которым они не умели управлять, вернее сказать, на корабле, которым они не должны были уметь управлять.

Гибель казалась неизбежной. Если бы они поддались чувству безнадёжности, отчаяния, то погибли бы. Но произошло другое.

Взлёт корабля с Венеры, всё, что произошло перед этим взлётом, Мельников и Второв подвергли тщательному анализу и догадались, как управляется корабль.

Звездолёт экспедиции ринулся, конечно, в погоню за улетевшим «фаэтонцем». Экипаж земного корабля не мог не попытаться спасти своих товарищей. И оба корабля встретились в пространстве между Венерой и Землёй.

Здесь была допущена ошибка. Она извинительна, если вспомнить, что космические полёты ещё не были привычны людям. Сознавая, как нужен этот чужой звездолёт для науки Земли, космонавты не рискнули вести его прямо на Землю, а решили, для получения навыка в приземлении, посадить его предварительно на небесное тело с меньшей силой тяготения. Они избрали для этого Цереру – астероид.

Ошибка была в том, что никто не подумал о запасах энергии, оставшейся в звездолёте фаэтонцев. А эта энергия уже истощалась. Достигнув Цереры, «фаэтонец» отказался служить дальше.

В наше время техника овладела антигравитацией, и нашим космическим кораблям не приходится опасаться нехватки энергии. Отсюда мы можем сделать вывод, что наука фаэтонцев к моменту постройки кольцевого корабля ещё не достигла нашего современного уровня. Но она была на полторы тысячи лет впереди науки и техники двадцатого века христианской эры.

И, несмотря на такой разрыв, люди сумели научиться управлять фаэтонским кораблём!

Оказавшиеся на Церере в окончательно «умершем» корабле люди были спасены другим звездолётом. А фаэтонский так и остался на этой малой планете. Здесь и стоит он – такой же несокрушимый, каким нашли его на Венере.

Гравитационные силы ещё не были покорены в то время. Доставить кольцевой звездолёт на Землю не представлялось никакой возможности, а когда такая возможность представилась, не имело уже смысла делать это. Ничего, что могло бы послужить на пользу науке Земли, ничего неизвестного и загадочного на фаэтонском корабле уже не было»[5]5
  См. роман того же автора «Звездоплаватели», Лениздат, 1960 г.


[Закрыть].

2

На этом кончилось предисловие к книге. На Волгина оно произвело большое впечатление. В его время, которое даже ему самому казалось уже седой стариной, люди уверенно совершали полёты по Солнечной системе. Что же удивительного в том, что сейчас они чувствуют себя в ней как дома? Так и должно быть.

Загадка слова «Фаэтон», которое он часто слышал в докладе Второва, разъяснялась. Было ясно, что экспедиция на «Ленине» имела целью найти эту планету, установить связь с её обитателями. Но почему эти поиски производились возле Веги? Почему космонавты не знали, а на Земле знали, что Фаэтона нет больше на том месте, где его искали? И почему, наконец, пятая планета Солнечной системы оказалась у другой звезды? Как она очутилась там и куда исчезла? На эти вопросы можно было получить ответ из дальнейшего содержания книги.

Но Волгин не торопился возобновить чтение. Прочитав вступление, он задумался. Знание им современного языка было ещё не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Он видел, что следующие страницы испещрены математическими формулами и схемами, в которых ему трудно будет разобраться. Не лучше ли заменить чтение беседой с кем-нибудь из космонавтов? Например, с Мельниковой.

Волгин улыбнулся при этой мысли. Разговор о Фаэтоне – прекрасный предлог!

Из двенадцати своих современников, так неожиданно явившихся к нему из бездны Вселенной, с одной только Мельниковой у Волгина не установилось простых и дружеских отношений, она одна тревожила и волновала его каждый раз, когда он её видел. В её присутствии Волгиным овладевали воспоминания о прошлом.

Это происходило потому, что Мельникова напоминала погибшую жену Волгина – Ирину. Сходство между ними поразило его ещё в Космограде, когда он, выполняя просьбу космонавтов, первым встретил их по выходе из корабля.

Сперва он не заметил её, Мельникова скромно держалась позади. Его порывисто обнял и долго не отпускал от себя Виктор Озеров. Потом его обнимали Второв, Котов, Станиславская…

И вдруг он увидел… в первый момент ему показалось, что Иру!

Она была без шлема, и золотистые волосы рассыпались по её плечам. На Волгина смотрели чёрные глаза под чёрными бровями.

Ни у кого, кроме Иры, не встречал Волгин такого сочетания.

Он впился в неё глазами, взволнованный, с сильно бьющимся сердцем, не понимая, что перед ним – реальность или галлюцинация, вызванная встречей с современниками, от которых повеяло на него далёким прошлым.

Но это продолжалось только одну минуту.

Ирина была высокого роста, тонкая и гибкая. Мельникова – значительно ниже, полнее. Черты её лица ничем не напоминали Ирину. Только цвет глаз и волос были те же.

И по странной случайности выражение её лица в тот момент очень напоминало лицо Ирины, каким изобразил его художник на портрете, висевшем в комнате Волгина в Ленинграде.

Это заметил не только Волгин. Люций, Владилен и Мэри вздрогнули, увидя этот оживший портрет, и поняли причину волнения Дмитрия, которое всем бросилось в глаза.

Мельникова заметно обиделась, не понимая, почему он не обнял её, как всех других, а поздоровался с ней сухо и сдержанно.

Только на следующий день, уже в Ленинграде, Волгин объяснил причину своей «холодности».

«Мне очень жаль», – сказала Мария Александровна.

И между ними так и осталась отчуждённость.

Правда, только со стороны Мельниковой. Волгин же, несмотря на то, что её присутствие возбуждало воспоминания, постоянно ощущал настоятельную потребность видеть эту женщину. Находясь в её обществе, он испытывал почти то же чувство, которое появлялось при взгляде на портрет.

Мельникова напоминала Ирину! Для Волгина этого было достаточно.

Он вспомнил момент, когда Мария Александровна увидела портрет. По её выразительному лицу прошла словно тень сожаления и печали.

«Правда, мне очень жаль», – сказала она ещё раз и протянула Волгину руку, тонкую, но сильную, как у мужчины.

Он понял, что она знает, как ему тяжело, и жалеет его от всего сердца. И если бы не сам Волгин, искавший её общества, они виделись бы редко. Мельникова явно избегала Волгина, пользуясь для этого любым предлогом. Она подружилась с Мэри и часто исчезала с ней на весь день.

Зато остальные космонавты, особенно Виктор Озеров, казалось, не могли наглядеться на Волгина и готовы были проводить с ним дни и ночи.

Они часами говорили о жизни в двадцатом и двадцать первом веках, вспоминали события, которые для одного были будущим, а для других прошлым, но произошли при их первой, как будто совместной, жизни. Подобно Волгину, космонавты называли свою теперешнюю жизнь второй жизнью.

Современный мир, равно незнакомый им всем, в эти первые дни был совершенно забыт. Они наслаждались обществом друг друга и погрузились в хорошо знакомое. Было решено, что после того как результаты экспедиции будут переданы в руки учёных, космонавты вместе с Волгиным отправятся в поездку по Земле, которую он прервал ради них.

Волгин уже начал учить своих друзей современному языку.

Фёдоров рассказал ему о психической болезни Озерова. Присутствие Волгина послужило неплохим лекарством, но врач советовал сойтись ближе. Волгину нетрудно было исполнить этот совет.

Он предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с восторгом. В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. Этим было положено начало дружбы.

Виктор признался, что любит Ксению Станиславскую.

– А она? – спросил Волгин.

– Не обращает на меня никакого внимания.

Волгин улыбнулся. За короткое время пребывания с космонавтами он успел присмотреться к ним. Он заметил, что Ксения Николаевна отличает Озерова от остальных. Это было вне всяких сомнений. Волгин несколько раз перехватывал её взгляды, направленные в сторону Виктора, и был убеждён, что его новый друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.

Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Всё выяснится само собой, когда придёт время.

Старая, но вечно юная история. Так было всегда. Века ничего не изменили.

Волгин вспомнил о своих наблюдениях над отношениями Владилена и Мэри. Что Владилен влюблён, стало ему давно ясно. Сильный волевой человек на его глазах, как мальчик, робел перед любимой девушкой и, конечно, был убеждён, что Мэри его не любит.

«Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия, – думал Волгин, – всё это никогда не исчезнет, всегда будет играть свою роль в жизни любого общества. И каждый человек, когда придёт его час, будет испытывать те же чувства, что и его предки. И Озеров, и Владилен ведут себя совершенно одинаково, хотя и принадлежат к разным векам. Но интересно, как решена сейчас проблема семьи? Я не знаю, потому что вообще ничего не знаю и не вижу. Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества».

Теперь Волгину было легче осуществить своё намерение. Он не один. Рядом двенадцать верных друзей, которые воспринимают всё новое так же, как и он, с которыми он может делиться сомнениями, всегда получить от них поддержку в тяжёлую минуту и которые во всём поймут его.

Мысли Волгина вернулись к последним дням.

Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным и попросили его взять их с собой и в его арелете доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Фёдоров и оба астронома были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их в этот город и только потом посетить Москву, Киев, Варшаву. Все эти города сохранились и носили те же названия, что и раньше.

Опасаясь управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.

– Чего ты боишься? – спросил Владилен. – Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.

Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.

Волгину интересно было наблюдать впечатление, которое производила новая техника на людей, так же как и он сам, очутившихся в мире далёкого будущего.

Космонавты тоже не имели понятия о достижениях науки и техники за протёкшее на Земле время и по сравнению с современными людьми были подобны несмышлёному ребёнку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить, так же как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться «дикарём». Космонавты не боялись этого. Они, если можно так сказать, выставляли напоказ свою «неграмотность». Чувствовалось, что они и не помышляют изучать современную жизнь в уединении, прежде чем окунуться в неё, как это делал Волгин. Они прямо «брали быка за рога».

Ответы Владилена позволили Волгину гораздо лучше и глубже понять устройство арелета и принцип управления им, хотя он был знаком с этой машиной уже несколько месяцев, а не один час, как астронавты.

А когда Котов неожиданно попросил уступить ему место водителя и повёл арелет нисколько не хуже Волгина, заставляя машину опускаться и подниматься снова, Волгин окончательно убедился, что избранный им путь был неправильным.

«Что ж, – думал он, – лучше поздно, чем никогда. Больше я не буду стесняться».

Вильсон и Кривоносов заинтересовались карманным телеофом. И, к удивлению Волгина, ни Владилен, ни Мэри не смогли ответить на их вопросы.

– Всё знать невозможно, – заметил Михаил Филиппович. – Обратимся к специалистам.

В Ленинграде их ожидал приготовленный для них дом. «Дворец!» – сказал Кривоносов. Этот дом, в два этажа, помещался на улице имени Ирины Волгиной.

Совпадение фамилий не ускользнуло от внимания Второва; и он спросил – случайно ли это?

Волгину пришлось вкратце рассказать о своей жене. Сочувственное молчание послужило ему ответом.

Потом Второв сказал:

– И вы, и ваша жена заслужили бессмертие. Это должно утешать вас.

– Я живу, – ответил Волгин, – а Ирина…

Второв не нашёл, что ответить. Озеров обнял Волгина.

Первые два дня поток вопросов обрушивался на Владилена, Мэри, Сергея. Космонавты хотели узнать и понять всё сейчас же, немедленно. Они не хотели ждать.

Спрашивали и Волгина.

– Странно! – сказал Котов, когда выяснилось, что Волгин так мало знает окружающее. – Что вы делали всё это время?

Озеров пришёл на помощь своему другу.

– Ты забываешь, – сказал он, – что Дмитрий перенёс тяжёлую операцию. Кроме того, он бывший юрист и не знаком даже с современной ему техникой.

– Не в этом дело, – возразил Волгин. – Просто я выбрал неверную линию поведения. Вы показали мне, как надо было вести себя.

Подобно Волгину, космонавты целые дни проводили в Октябрьском парке. Но и здесь они вели себя совсем иначе, напоминая своим поведением иностранных туристов. Расспрашивая обо всём, интересуясь всем, они обращались к любому встречному, вели долгие беседы, затрагивавшие все стороны жизни. Волей-неволей участвуя в этих беседах, так как без него собеседники не поняли бы друг друга, Волгин в два дня узнал больше, чем за все предыдущие месяцы.

Ему было неловко и даже стыдно. Замкнуться в себе, встречать всё новое и незнакомое с внешним безразличием казалось ему теперь глупостью.

«Потеряно столько времени, – думал он. – Откуда взялась у меня эта странная робость?»

Он рассказал обо всём Озерову.

– Мне кажется, что это было естественно, – ответил Виктор. – Ты был один. Это много значит. И ещё мне кажется, что прийти в мир таким путём, как случилось с тобой… это не могло не повлиять на психику. Мы – другое дело. Никто из нас не умирал, мы продолжаем жить. Здесь огромная разница.

– А ты не боишься жить в одной комнате с бывшим покойником? – пошутил Волгин.

Во время одной из прогулок по парку Станиславская спросила Владилена о метрополитене. Владилен не смог ей ответить, но человек, проходивший мимо, услышал вопрос и подошёл к ним.

– Я хорошо знаю историю транспорта, – сказал он. – Если вы хотите, я могу рассказать вам.

– Конечно, хотим! – ответил Волгин.

Он сам не знал ничего о Ленинградском метрополитене, который ко дню его смерти ещё не был открыт.

Они узнали, что подземный транспорт бурно развивался вплоть до середины двадцать первого века. Линии метрополитена вдоль и поперёк избороздили город, захватывая все его пригороды. Но то, что в одном веке кажется удобным, воспринимается иначе в другом. Подземному и наземному транспорту всё труднее было конкурировать с воздушным. В третьем веке коммунистической эры появление арелетов в личном пользовании каждого человека нанесло последний удар устаревшим способам передвижения.

– А туннели? – спросила Ксения. – Ведь они строились в расчёте на века.

Волгин перевёл вопрос.

– Туннели сохранились до сих пор, так же как и станции. Метрополитен действует. Он полностью автоматизирован и служит для переброски грузов.

– Надо будет осмотреть его, – сказал Второв. – Интересно какие станции были построены после нашего отлёта.

Но совершить подземную экскурсию тогда не удалось. А потом космонавты улетели на заседание Совета.

Вернувшись в Ленинград раньше своих друзей, Волгин засел дома. Ему не хотелось без них осматривать что бы то ни было. Ещё два дня – и космонавты вернутся.

Почти машинально Волгин снова взялся за книгу.