Текст книги "Вечный огонь"

Автор книги: Георгий Холостяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Приказано открыть по самолетам огонь.

Это приказание отдал, приняв на себя всю связанную с ним ответственность, начальник штаба флота контрадмирал Иван Дмитриевич Елисеев. Охваченный тревожными предчувствиями, он так и не ушел субботним вечером домой и встретил грозный час на своем посту.

С залпами береговых и корабельных зениток слился грохот недалеких от штаба взрывов. Уже потом выяснилось, что рвались не бомбы, а морские мины. Они попали на сушу, очевидно, потому, что вражеским самолетам, сбрасывавшим их, помешал наш зенитный огонь. Вскоре поступил доклад о первом сбитом самолете противника.

Севастополь не дал врагу застигнуть себя врасплох. Зенитчики, прожектористы, летчики-истребители оказались готовыми к бою. Задолго до налета был полностью затемнен город. Ни один из стоявших в базе кораблей не пострадал.

Но жертвы уже были. Мины, упавшие в городе, разрушили жилые дома. Под развалинами погибли мирные люди, в том числе дети...

Флот быстро и деловито втягивался в страду военных будней. На рассвете началось траление севастопольских бухт и фарватеров. Правда, минеры столкнулись с довольно неприятным фактом: сброшенные врагом мины оказались незнакомыми – неконтактного действия. Возникали и другие неожиданности. Однако это не задержало развертывания действий флота.

23 июня флотская авиация бомбила базы противника на западном побережье Черного моря. Двое суток спустя нанесли удар по Констанце наши корабли. В соответствии с планом прикрытия своих баз на подступах к Севастополю и другим портам ставились минные заграждения. В первый же день войны мы проводили на позиции пять подводных лодок.

Прослужив полтора десятка лет в подплаве, я привык к мысли, что буду воевать именно на лодках. Оказавшись к началу войны в штабе флота, снова почувствовал себя не на месте. Не провожать бы мне сейчас лодки в боевые походы, а идти на позицию самому!..

Но и по штабной линии я ведал подводными лодками лишь две первые военные недели. 4 июля командующий, вызвав меня, объявил:

– Назначаетесь начальником штаба Новороссийской военно-морской базы.

– За что, товарищ адмирал? – Ошарашенный услышанным, я не нашел в ту минуту других слов.

– Как за что? – не понял Октябрьский.

– За что в тыл?..

В руке командующего была трубка аппарата ВЧ.

– Говорит, что но хочет в тыл, – сказал он кому-то в трубку, продолжая прерывавшийся почему-то разговор. Затем слегка повернул трубку ко мне, и я узнал голос Н. Г. Кузнецова:

– Напомните ему, что сейчас война. Уговаривать не будем...

Командующий положил трубку и встал из-за стола.

– Слышал? Понятно?

– Понятно. Когда прикажете отбыть?

– В Новороссийск идут Красный Кавказ и Червона Украина. Снимаются через час.

Мы жили в штабе на казарменном положении, все самое необходимое было при себе. Передав И. М. Нестерову дела отдела подводного плавания, я поспешил на Минную пристань, где ждал баркас.

В наступившей темноте два крейсера, сопровождаемые эсминцами, покинули севастопольский рейд. Им предстояло базироваться впредь на Новороссийск: налеты вражеской авиации на главную базу продолжались, и Военный совет флота признал необходимым рассредоточить корабли.

Новороссийская база

Утреннее солнце осветило широкую Цемесскую бухту и поднимающиеся за нею голые, словно вылизанные ветрами, отроги гор. Сверяясь со штурманской картой, я разглядывал с мостика Красного Кавказа приближающийся берег. Слева, у западного края бухты, – мыс Хако, или просто Мысхако, с горой Колдун. Справа, где белеет красивая башенка маяка, – мыс Дооб. Еще правее угадывался узкий проход к Геленджику меж двух мысков со смешными названиями – Толстый и Тонкий.

А прямо по курсу – Новороссийск с батареями дымящих заводских труб, характерным зданием элеватора, стрелами кранов над причалами. Промышленный, пролетарский город и крупнейший торговый порт, он уже с моря выглядел по-рабочему, не так, как соседние курорты.

Вспоминались связанные с этим городом исторические события. Тут еще в девятьсот пятом году брал власть в свои руки Совет рабочих депутатов, провозглашалась Новороссийская республика. Твердыня революции была здесь и в девятьсот восемнадцатом, когда разгорелась гражданская война... Где-то в виду этих вот берегов ушли на дно линкор Свободная Россия и восемь эсминцев, подняв гордый сигнал Погибаю, но не сдаюсь. Матросы-большевики выполнили приказ Ленина, не допустили захвата кораблей германскими империалистами.

О том, что немцы подступали когда-то к Новороссийску, думалось лишь как о далекой странице истории. Представить, что они еще раз дойдут до Кавказа, я тогда не мог.

Дежурный буксир развел плавучее заграждение между массивными, крупной кладки, каменными молами, пропуская корабли на внутренний рейд просторного порта. Загрохотала цепь отданного якоря. Я был в Новороссийске, попасть в который еще вчера утром не думал, не гадал. И все еще верилось, что в эту тыловую базу судьба занесла меня ненадолго.

Командир Новороссийской военно-морской базы (сокращенно – НВМБ) капитан 1 ранга А. П. Александров встретил меня радушно, устроил в бывшей гостинице Интурист и повез показывать ближайшие базовые объекты. Прежде всего поехали на мыс Дооб, где оборудовался на выступе горы, высоко над морем, командный пункт.

Чувствовалось, командир базы настроен не по-тыловому. Он готовился к боевым действиям – и не где-нибудь, а в Цемесской бухте... С Дооба вся она просматривалась великолепно, и Александр Петрович стал высказывать свои соображения насчет того, откуда может появиться противник и где выгоднее развернуть наши силы. Получалось, что с КП на мысу очень удобно наблюдать за морским сражением при Новороссийске...

Но почему, спрашивал я себя, оно должно тут произойти? Следовало ли всерьез опасаться нападения на эту нашу базу, пока противник располагает на Черном море лишь небольшим количеством легких надводных кораблей? Или я чего-то не понимал?

На то, как сложатся боевые действия на море и чего можно ждать тут от врага, смотрели в начале войны по-разному. Старожилы помнили, как в первую мировую войну по кавказским портам вели огонь немецкие крейсера Гебен и Бреслау. Поговаривали, что теперь у наших берегов может появиться итальянский флот – особенно если к блоку фашистских агрессоров примкнет Турция. Понадобилось известное время, чтобы всем стало яснее, какой характер принимает война на Черноморском театре. Однако и в июле сорок первого, как я вскоре убедился, далеко не все в штабе базы разделяли представления А. П. Александрова насчет вероятности удара по Новороссийску с моря. Большие сомнения вызывала у многих правильность выбора места для командного пункта. (Невыгодность его расположения, уязвимость с воздуха, трудность маскировки сделались потом очевидными, и от использования этого КП пришлось отказаться. )

Мой предшественник капитан 2 ранга В. С. Грозный, спешно сдав дела, отбыл к новому месту службы. Детальнее познакомиться с обширным хозяйством базы помогли мне начальник артиллерии НВМБ В. Л. Вилыпанский, начальник инженерной службы П. И. Пекшуев, флагманский инженер-механик В. С. Причастенко, начальник техотдела А. А. Шахназаров. А особенно – начальник связи И. Н. Кулик, служивший в Новороссийской базе с ее основания и досконально знавший весь район.

Военно-морская база – это и корабли, и береговая артиллерия, и ПВО, и собственный тыл с его разнообразными службами. Операционная зона НВМБ, впоследствии сократившаяся в связи с организацией новых баз, простиралась сперва от Адлера до Феодосии. В состав нашей базы входили десятки частей. Но кораблей было немного: несколько старых тральщиков, катера охраны рейда да отдельный дивизион подводных лодок – семь щук и малюток, половина которых находилась в ремонте. Переведенные из Севастополя крейсера и эсминцы обслуживались базой, но наш штаб ни в какой мере не распоряжался ими.

Дивизионом подлодок – в мирное время он считался учебным, а теперь стал боевым – командовал капитан 2 ранга Леонид Гаврилович Петров. Тот самый Петров, который в двадцатые годы плавал боцманом на балтийской Пантере, а в тридцатые был командиром щуки в 5-й морбригаде на Тихом океане. Встретившись в Новороссийске, мы крепко обнялись и решили, что судьба все-таки благосклонна к морякам: разлучив на одном море, потом сводит где-нибудь на другом.

Еще в июле А. П. Александрова назначили командующим военной флотилией, формировавшейся на Азовском море. Командиром НВМБ стал капитан 1 ранга А. С. Фролов – опять сошлись наши с ним служебные пути. Александр Сергеевич, будучи, очевидно, об этом предупрежден, дал мне понять, что долго тут вряд ли засидится. И действительно, он довольно скоро возглавил новую военно-морскую базу – Керченскую, к которой отошла крымская часть нашей. В командование Новороссийской базой было приказано вступить мне, передав обязанности начальника штаба капитану 2 ранга Н. В. Буслаеву. (К сожалению, этот опытный и деятельный командир прослужил у нас в базе недолго. Вскоре его перевели в Севастополь, а в начале сорок второго года он геройски погиб, командуя отрядом евпаторийского десанта. )

Тем временем фронт значительно продвинулся на восток – враг продолжал наступать. Над Новороссийском все чаще пролетали фашистские самолеты разведчики, державшиеся на большой высоте. 30 августа на город упали первые бомбы, не причинившие, правда, особого ущерба.

Новороссийск оставался тыловым городом, тыловой базой флота. Но порт в Цемесской бухте, самый западный из крупных кавказских портов, оказывался так или иначе причастным ко всему, что происходило на Черном море. И от недели к неделе жил все более напряженно.

Здесь комплектовались маршевые батальоны и новые морские части, команды для зачисляемых в военный флот гражданских судов. Новороссийский флотский полуэкипаж, ведавший всеми этими формированиями, постепенно занял почти все городские клубы и немало других зданий.

У причалов, откуда прежде уходили в дальние страны океанские сухогрузы и танкеры, сосредоточивались мобилизованные каботажные и рыболовецкие суда. Одни предназначались для Азовской флотилии, другим предстояло действовать на Черном море – тралить фарватеры, перевозить войска, боеприпасы, раненых, выполнять множество иных, подчас незаметных, но необходимых на войне дел. Каждое мобилизованное судно требовалось к этому подготовить: перевести на военную организацию службы, пополнить и подучить экипаж, снабдить зенитными средствами и всем остальным, что стало ему необходимо.

Крупные суда Черноморского пароходства, и грузовые и пассажирские, превратились в военные транспорты и использовались для снабжения приморских участков фронта, эвакуации населения, заводского оборудования и разных запасов из оказавшихся под угрозой городов. Огромная часть перевозок такого рода шла опять-таки через Новороссийск, и особого внимания потребовало налаживание конвойной службы.

Судам угрожали неприятельские мины, но прежде всего – авиация. В августе транспортный флот понес первую у кавказских берегов потерю: фашистский торпедоносец потопил шедший из Керчи в Новороссийск пароход Каменец-Подольск. Торпедоносцы только что появились на Черном море и были опаснее бомбардировщиков: они могли точнее поражать цель.

В прифронтовой зоне транспорты охранялись лидерами и эсминцами, иногда даже крейсерами. В кавказских же водах главными конвоирами судов были на первых порах тральщики и сторожевые катера – охотники за подводными лодками. Многие из них принадлежали до войны морпогранохране. Пограничные катера имели опытных командиров, отличные экипажи. Но и нагрузка легла на них огромная конвоировать транспорты от порта к порту приходилось почти без передышек.

Самое сильное оружие катера-охотника – глубинные бомбы. А против самолетов он имел лишь две полуавтоматические 45-миллиметровые пушки да пулеметы ДШК. Приборов управления зенитной стрельбой к этим пушкам не было, так что корректировка велась на глазок. Точность огня снижалась также тем, что катер, отбивая атаки на транспорт, должен был и сам уклоняться от бомб резкими поворотами. При всем этом катерам-охотникам удавалось, пусть не особенно часто, сбивать и бомбардировщики, и торпедоносцы. Но самым важным было помешать самолетам вести прицельную бомбежку.

Вопросами конвоирования стал ведать в Новороссийске капитан-лейтенант П. С. Писарев из оперативного отделения нашего штаба. Впоследствии, когда утвердили такую должность, его назначили начальником базовой конвойной службы. Писарев перебрался из штаба поближе к причалам, в домик портовой комендатуры. Там же проводились перед выходом в море инструктажи капитанов транспортов и командиров кораблей охранения.

Новороссийское охранение сопровождало транспорты, следующие на запад, до Феодосии, и возвращалось оттуда со встречными судами. Новое дело постепенно входило в четкую систему.

Из всех рейсов транспортных судов самыми ответственными стали рейсы в Одессу: этот город, окруженный с суши, оказавшийся на изолированном пятачке далеко за линией фронта, мог получать снабжение и помощь только морем.

Острая тревога за Одессу охватила в августе всех черноморцев. Как только стало известно, что в Севастополе формируются для отправки туда краснофлотские сухопутные отряды, зачисления в них начали добиваться многие моряки из кавказских баз. Однажды утром мне доложили, что все краснофлотцы и старшины нашей штабной команды подали рапорты с просьбой послать их на фронт под Одессу.

– Все? – переспросил я.

– Так точно. Все до одного, включая коков и писарей.

Из штаба мы смогли отпустить очень немногих. А всего из различных подразделений базы – сто человек. Товарищи откровенно им завидовали. Когда провожали этих новороссийских добровольцев, обнаружилось, что в строю на причале не сто моряков, а больше. Пришлось заново произвести поверку по списку. Тех, кто пристроился самовольно, вывели, но наказывать дезертиров на фронт не поднималась рука.

До Новороссийска доходили не все подробности одесской обстановки. Но мы знали, что враг угрожающе приблизился к городу с востока и держит его под артиллерийским обстрелом. Об ожесточенности боев свидетельствовало количество раненых, которые прибывали на возвращавшихся из Одессы судах.

Нашей медико-санитарной службе приходилось непрерывно расширяться. До войны флотских лечебных заведений в Новороссийске не было. Первый небольшой госпиталь развернули в июле, затем к нему присоединили больницу Черноморского пароходства. Но скоро начальнику медсанслужбы базы Николаю Васильевичу Квасенко понадобилось изыскивать в городе дополнительные резервы.

Делал он это в высшей степени деликатно. Военврач Квасенко, казалось, просто не способен что-либо требовать. Даже распоряжения подчиненным он отдавал в форме вежливых просьб. Но не сделать того, о чем он просит, никто не мог. В этом обаятельном человеке с красивым, светящимся добротой лицом природная мягкость сочеталась с исключительной настойчивостью и, как я убедился впоследствии, с большим мужеством. И всегда он успевал быть там, где особенно нужен.

В середине сентября в Одессу перебрасывалась по решению Ставки 157-я стрелковая дивизия. Находясь в резерве Верховного Главнокомандования, она была расквартирована в Новороссийске. Командир дивизии полковник Д. И. Томилов являлся начальником нашего гарнизона.

Получив из Севастополя соответствующие распоряжения, я поспешил к нему в штаб, в старинный особняк, известный новороссийцам как дом с орлом. Там уже тоже получили приказ, и все были в приподнятом настроении. Дивизия давно ожидала отправки на фронт, хотя никто не думал, что ее пошлют в Одессу.

До прихода транспортов оставалось меньше суток, и мы немедля занялись обсуждением практических вопросов, которых возникало немало. Перевозка морем целой дивизии с артиллерией, танками и прочей техникой производилась на нашем театре впервые.

Спешная отправка дивизии научила многому. На будущее извлекли, например, такой урок: из армейской техники надо последним грузить то, что первым понадобится на месте. С этим мы сначала дали маху – на верхних палубах некоторых судов оказались полевые кухни, а штабные машины – в трюмах...

157-ю дивизию перевозили в Одессу три группы транспортов, охраняемых эсминцами и крейсерами, и в целом этот марш-бросок через все Черное море прошел весьма успешно. Одновременно туда же проследовал через Новороссийск дивизион катюш – гвардейских минометов, о которых мы тогда знали лишь понаслышке.

Транспорт Чапаев, принимавший их на борт, стоял в стороне от других, возле усиленно охраняемого причала. Меня предупредили об особой ответственности за этот груз. Заглянуть под брезент, укрывавший катюши, гвардейцы не позволили настолько секретным считалось их оружие. Дошел транспорт благополучно.

Минуло несколько дней, и из Одессы пришли наконец не тревожные, а радостные вести.

Дивизия Томилова вместе с другими частями Одесского оборонительного района нанесла сильный контрудар по осаждавшим город фашистским войскам. Одновременно у них в тылу, под Григорьевкой, высадился морской десант, соединившийся затем с защитниками Одессы. Противник понес большие потери и был выбит с позиций, откуда мог обстреливать город и порт.

Красный Кавказ, участвовавший в высадке десанта, пришел прямо из-под Одессы в Новороссийск. Помню, как жадно слушали мы с Буслаевым в кают-компании крейсера рассказы о только что проведенной операции. Это был первый за войну десант черноморцев, первые совместные наступательные действия армии и флота.

Но моряки крейсера рассказывали и о том, как опасны для кораблей только что появившиеся в районе Одессы немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87, с которыми мы на Кавказе еще не встречались. За последние дни они потопили там канонерскую лодку и эсминец Фрунзе, два других эсминца были повреждены.

Взрыв на Суджукской косе

На Цемесскую бухту, где воздушная разведка противника, конечно, не раз обнаруживала крупные суда, распространились вражеские минные постановки. 12 сентября сирены воздушной тревоги заревели в два часа ночи. Налет оказался комбинированным: пока одни самолеты пытались бомбить город, другие сбрасывали над бухтой и портом мины. Задача первых, вероятно, состояла в том, чтобы отвлечь внимание от вторых. И конечно, не случайно для налета был выбран самый темный час, когда, если даже парашюты с минами замечены в воздухе, нелегко уследить за их приводнением.

Но в том, что минная война до нас дойдет, уже давно не приходилось сомневаться, и мы постарались к ней подготовиться. В дополнение к обычным наблюдательным постам флагманский минер штаба базы С. И. Богачек и начальник связи И. Н. Кулик развернули вокруг бухты сеть специальных постов. Каждый из них имел самодельный пеленгатор с азимутальным кругом на листе фанеры, ориентированным по компасу, и телефон. С объявлением тревоги наблюдателя этих постов следили только за поверхностью бухты. Пересечение пеленгов, взятых из разных точек, должно было указывать, где опустились мины.

В ту ночь четыре мины, сброшенные неточно, взорвались на берегу. И несмотря на темноту, было запеленговано приводнение семи других. Две из них опустились на акватории порта – между Импортным пирсом и Восточным молом.

Неконтактные морские мины, примененные гитлеровцами в первую же ночь войны у Севастополя, а затем и в других местах, не оправдали чрезмерных надежд врага, рассчитывавшего закупорить ими наши порты. Крупные корабли имели уже защитные размагничивающие устройства. Создавались и осваивались принципиально новые тральные средства. Однако еще далеко не все секреты этих коварных мин были раскрыты. И как только выяснилось, что две мины лежат на грунте у нас в порту, старший лейтенант Богачек загорелся стремлением их разоружить.

Мы вместе отправились в базовую команду водолазов Приказав водолазам построиться, я объяснил задачу: надо найти на дне мину и надежно обвязать ее пеньковым тросом. Дальнейшее водолаза уже не касалось Предупредив, что устройство мины неизвестно и возможны любые неожиданности, дал минуту подумать и скомандовал. Добровольцы – шаг вперед! Шагнули все. Иного я и не ожидал. Но все же сказал: Комсомольцы, шаг вперед! И опять шагнули все.

– Все комсомольцы?

– Я не комсомолец, – смущенно ответил один, – но прошу с сегодняшнего дня считать меня в комсомоле.

К сожалению, не помню фамилии статного старшины, на которого пал тогда выбор. Быть может, он откликнется, если жив и прочтет эти строки?

Старшину спустили с ботика под воду около буйка, обозначавшего ориентировочное место погружения мины. Стоявшие поблизости суда были осторожно отведены в другой конец гавани.

Водолаз искал мину недолго – наблюдатели не ошиблись! Старшина ловко управился со своим делом, после чего мину подтянули к надувному резиновому плотику, а свободный конец длинного троса подали на ожидавший за воротами порта буксир. Дав самый малый ход, буксир вывел плотик за молы и повернул к пустынной Суджукской косе у западного берега бухты. Там конец приняла грузовая автомашина, и мина (она оказалась толстым цилиндром, похожим на укороченную торпеду) была вытянута на песок отлогой косы.

Обо всем этом донесли в штаб флота, и Богачек получил добро на разоружение своего трофея. Помогать нашему минеру прислали инженера-электрика Б. Т. Лишневского – конструктора названного его именем электромагнитного трала. Он входил в группу ленинградских научных работников, которые вместе с флотскими специалистами изыскивали способы обезвреживания немецких мин. Прибыл из Севастополя также начальник минно-торпедного отдела капитан-лейтенант А. И. Малов.

В течение суток мину не трогали: если в ней имелись какие-то приборы, которым полагалось отреагировать на извлечение мины из воды, этого срока, вероятно, было достаточно, чтобы они сработали. 13 сентября Богачек и Лишневский приступили к вскрытию смертоносного цилиндра. В работе участвовал также минер дивизиона подводных лодок старший лейтенант Е. А. Бирюков.

Чем бы ни кончилось дело, все полученные сведения о разоружаемой мине должны были сохраниться. Поэтому к месту работы протянули телефонный провод, и из укрытия, вырытого поблизости, передавался протокол вскрытия. Через минуту после того как все благополучно завершилось, об этом уже знали у нас в штабе.

Несколько часов спустя, среди ночи, старший лейтенант Богачек, радостно возбужденный, сияющий, разбудил меня, чтобы доложить, что готов показать обезвреженную мину, доставленную в подвал штаба.

Заряд – 700 килограммов взрывчатого вещества – был удален, остался только механизм. Стоило приблизить кусок железа – и механизм приходил в движение... Хитроумное устройство, сделанное так, что над миной могли пройти пятнадцать кораблей, а шестнадцатый должен был взорваться (это минеры прочли, разоружая мину), выглядело теперь безобидным учебным пособием. Как нуждались в таком пособии наши ученые и практики, создававшие для флота новую противоминную технику!

Все поздравляли смельчаков с успехом. А на Суджукской косе лежала другая мина, отбуксированная из порта таким же порядком, как и первая. Минерам не терпелось поскорее взяться за нее. При работе с первой миной не удалось все-таки избежать повреждения некоторых деталей механизма, да и вообще могло открыться еще что-то новое.

Условились, что разоружение второй мины они начнут в 16 часов, а до этого хорошенько отдохнут. Назначенный час все время помнился, и было как-то неспокойно.

В шестнадцать с минутами поступил доклад о том, что Богачек и Лишневский приступили к работе. Малов находился рядом с ними на связи. Немного погодя дежурный доложил: над городом самолет-разведчик. Я вышел на балкон. Самолет трудно было различить невооруженным глазом. Кое-где постреливали зенитки, хотя это и было бесполезно – на такой высоте цель не достать.

И вдруг справа, там, где Суджукская коса, беззвучно – звук долетел потом взметнулся столб дыма. Черный, со светлой грибовидной шапкой – такими рисуют теперь атомные взрывы... Схватив фуражку, я бросился вниз, к машине. Дежурный, уже все понявший, звонил в санчасть.

В том, что взорвалась разоружаемая мина, не было никаких сомнений. Пока мчались к Суджукской косе, я перебрал все другие возможности и все отбросил. Приготовился к тому, что не застану никого из минеров в живых. И страшно обрадовался, увидев капитан-лейтенанта Малова. Он лежал на спине около телефонного окопчика, прикрыв рукой глаза. На изорванном комбинезоне виднелась кровь. Но лежал не так, как лежат мертвые.

Подбежав, я отвел его руку от лица, и Малов зашевелился, начал осторожно себя ощупывать. Раненный и оглушенный, выброшенный взрывной волной из окопчика, он, должно быть, не мог еще поверить, что уцелел.

– Где остальные? – спросил я. Вопрос был бессмысленным, но я ожидал чего угодно, только не того, что люди исчезнут бесследно. Два человека словно испарились вместе с миной. Осталась лишь большая воронка в песке.

Когда по Суджукской косе прошел затем, обследуя каждый квадратный метр ее поверхности, караульный взвод, удалось обнаружить лишь два обрывка ткани с приставшими к ним лоскутком кожи и кусочком ногтя... Ничего больше не нашли и в воде

Что же все-таки произошло? Почему вторая мина не далась, после того как успешно справились с первой?

Малов, наблюдавший за работой товарищей из укрытия и фиксировавший все их действия, считал, что никакой явной ошибки или неосторожности они не допустили. А непосредственно перед взрывом оба были неподвижны, нагнулись и к чему-то прислушивались.

Что вдруг услышали флагман и его помощник в мине, которую лишь начали разоружать? Сказать об этом они не успели.

Проще всего предположить, что в мину было вмонтировано устройство-ловушка – специально на тот случай, если ее попытаются вскрыть. И начало работы этого устройства сопровождалось какими-то насторожившими минеров звуками.

Приходило, однако, на ум и другое объяснение. Взрыв произошел, когда над Новороссийском кружил немецкий самолет-разведчик. Он пролетел и над другими пунктами побережья, и как раз в это время было зафиксировано еще два самопроизвольных взрыва мин в море, сброшенных, по-видимому, также в ночь на 12 сентября. Было ли это совпадение простой случайностью?

Конечно, сам самолет не мог вызвать взрывов, тем более – под водой. Но в серию одновременно сброшенных мин могли быть по каким-то соображениям включены контрольные экземпляры с установкой на взрыв в определенный день и час. А разведчик, возможно, в тот час и облетал побережье.

Если так, то Богачек и Лишневский, вероятно, должны были услышать, как где-то внутри мины тикает часовой механизм. В это мгновение они поняли, что располагают ограниченным временем. Но каким – знать не могли. Минеры не бросились в укрытие. Прислушиваясь, они, наверное, обдумывали, как упредить взрыв...

Потребовалось еще немало усилий, потребовались и новые подвиги, чтобы до конца раскрыть секреты немецких неконтактных мин и найти надежные способы их обезвреживания. То, что успели сделать для этого два самоотверженных советских человека, погибших 14 сентября 1941 года на Суджукской косе, помогло их товарищам.

Организация борьбы с минной опасностью в районе Новороссийской базы легла в дальнейшем на плечи Александра Ивановича Малова, назначенного – после того как он вышел из госпиталя – флагманским минером нашей военно-морской базы и остававшегося в этой должности до конца боевых действий на Черном море.

В последующие месяцы минная обстановка нередко бывала чрезвычайно сложной, о чем еще пойдет речь. Сейчас добавлю лишь, что первое удаление мин из порта и разоружение их на Суджукской косе происходили за два-три дня до того как началась переброска в Одессу дивизии Томилова.

Когда уходили транспорты с войсками, в Цемесской бухте еще лежало несколько необезвреженных мин. Кто мог поручиться, что их места обозначены достаточно точно и что приводнение какой-нибудь мины вообще не осталось незамеченным?..

Новороссийская база, как тыловая, в то время не имела своего ОВРа специального корабельного соединения охраны водного района. Каждую засеченную мину, пока она не уничтожена, держали на учете в оперативном отделении штаба. Не раз наши операторы, превращаясь в лоцманов, сами проводили суда по бухте в обход опасных мест. А за пределами бухты надо было помнить и про свои минные заграждения. Плавание по фарватерам между ними не всегда проходило гладко. Однажды, когда в зону НВМБ еще входило побережье Восточного Крыма, пришлось выручать давнишнего моего начальника – бывшего командира балтийской бригады барсов, а теперь заместителя наркома Морского флота Е. К. Самборского: транспорт, на котором он следовал из Севастополя, оказался вблизи мыса Опук на минном поле. Получив донесение об этом через береговые посты, я поспешил туда на миноносце. Транспорт благополучно вывели на фарватер.

Что и говорить, за подступы к базе можно было быть спокойнее, если побережье прикрыто с моря минными заграждениями. Но порой думалось: не переусердствовали ли мы с ними? Неприятельские корабли у наших берегов пока не появлялись, а проводка своих судов усложнилась. Особенно когда начались осенние штормы и, случалось, мины срывало с якорей.

Новым начальником штаба НВМБ стал капитан 2 ранга Виссарион Виссарионович Григорьев (в недавнем прошлом – начштаба Дунайской военной флотилии, а в будущем – командующий Днепровской флотилией, с которой ему довелось дойти до Шпрее). В штабе базы подобрались очень инициативные командиры-специалисты. Теперь я думаю о них с еще большим уважением: когда оглядываешься на прошлое издалека, всегда виднее, что было важным. А эти работники нашего штаба не то чтобы обладали каким-то особым предвидением, но умели, не ожидая особых указаний, готовиться к любым возможным на войне осложнениям обстановки.

Новороссийск находился в тылу, однако базовые средства связи, основные ее узлы и линии были укрыты у Ивана Наумовича Кулика так, что все могло безотказно действовать, окажись оно хоть на переднем крае.

А начальник техотдела Андроник Айрапетович Шахназаров, по горло занятый переоборудованием гражданских судов во вспомогательные тральщики, успевал думать о том, как обеспечить возвращение этих и других кораблей в строй в случае получения ими боевых повреждений.

Своих судоремонтных предприятий флот в Новороссийске не имел. С началом войны в ведение военно-морской базы перешли небольшие мастерские морпогранохраны со слипом на два сторожевых катера. Существовал в порту еще старенький, тоже типа мастерских, ремонтный заводик Черноморского пароходства. Но этого могло оказаться слишком мало...