Текст книги "47 отголосков тьмы (сборник)"
Автор книги: Георгий Захаров
Соавторы: Мария Иванова,Григорий Андреев,Джей Арс,Дориана Грей,Андрей Миля,Владимир Чакин,Сергей Капрарь,Григорий Неделько,Александр Сидоренко,Виталий Вавикин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Григорий Неделько
Григорий Андреевич Неделько родился 23 января 1987 года в Москве, где по-прежнему проживает. Пишет с 7 лет. Окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова по специальности «Газетная журналистика». До обучения, в процессе него и после познакомился с обязанностями корреспондента, журналиста, редактора, корректора. Любит «экспериментировать, импровизировать, фантастику, рок, черепах и ежей, макароны и футбол, и еще, конечно, литературу». Работает в разных направлениях и стилях. Финалист и победитель (как соавтор тоже) сетевых конкурсов. Публиковался в литературных изданиях («Мир фантастики», «Реальность фантастики», «Шалтай-Болтай», «Фантаскоп», «Уральский следопыт», «Пионер»); в СМИ («Аргументы и факты», «Российская газета», «За Родину!», «Московский университет»). Участвует как автор в сборнике «Аэлита». Опубликовал роман в сетевом издательстве. Выпустил сборник рассказов и миниатюр с помощью немецкой print-on-demand-организации. Некоторые рассказы были озвучены, часть находится в очереди на озвучивание. Сотрудничает с электронным издательством писателя-фантаста Бориса Долинго «Аэлита» как редактор, корректор и автор. На сайте проекта «Фантастика.рф» редактирует, корректирует и отбирает произведения для публикации и озвучивания альманахом «Фантаскоп». Уважает качественный труд, считает, что первостепенная задача автора – уделять наибольшее внимание своим произведениям, старается по мере сил помочь не очень известным, но талантливым авторам-фантастам, организует сетевые конкурсы – также и с помощью собратьев по перу, – любит хорошую шутку и уверен: «Фантастика is not dead, ведь она еще «не выкурила свою последнюю сигарету».
Ни слова о призраках
В наушниках играли Def Leppard. Она не любила хард-рок, и даже баллады «леопардов» не резонировали с ее душой. Однако эта вещица, ритмичная, но при этом полная лирики – странное сочетание! – проникла к ней в сердце, уютно там расположившись. Это была ее песня. И мелодичные гитары Коллена с Кэмпбеллом, и мягкий, но вместе с тем драйвовый вокал Эллиота – они все пришли из ее мира. Стали его вестниками, оберегами. Она слушала музыку, и музыка защищала ее, дарила ей радость, согревала…
All my pain
All my fear
Disappears when you are here
I break through
To the sky
You are the reason why
«It's All About Believin'»… Новая песня… Слова становились чем-то большим, одновременно превращаясь в набор звуков, закодированных, облеченных в тайный смысл. Странное и непередаваемое сочетание обыденного с волшебным.
Волшебство может быть разным. Одно вырывает нас из жизни, чтобы укутать в теплое, полное ночных фантазий покрывало. Другое страшно мстит за ошибки, не давая возможности оправдаться. Третье слепо, и эта слепота сродни безразличию великана, случайно раздавившего муравья.
Существуют и другие виды волшебного – ведь во что облечь магию, зависит от самого человека. Обычно есть выбор, даже если он очень хорошо запрятан. Только не у нее. Виновата ли в этом звезда, под которой она родилась, или дело в том, что течение жизни переменчиво и непредсказуемо? Кто знает… Однако она все равно оказалась проклята, заражена. Призраки. Бесплотные полупрозрачные видения поселились в ее быту, в ее мечтах, в ее надеждах. В квинтэссенции жизни. И это тоже своего рода волшебство, ведь никто не знал, как и почему начались беды.
Вроде бы обычная девушка. Темные короткие волосы. Чуткие, музыкальные пальцы. Милое личико со вздернутым носом. И удивительно красивые ушки, небольшие, округлые, оттенка нежности. Почти как у героини Харуки Мураками.
Так получилось, что именно его книга, знаменитая «Охота на овец», лежала у нее на коленях. Вместо закладки между страницами – нераспечатанный конверт. К чему читать письмо, когда знаешь истину наперед?
За окном автобуса мелькали деревья – с пышной, летней листвой. Зеленая трава тянулась к небу. Яркий желтый карлик на кристально-синем полотне изливался лучами. И природа, дорога, машины искрились после недавнего дождя.
Люди в салоне молчали и не обращали на нее внимания. Как хорошо, что они не умеют читать мысли… Им нет дела до ее призраков, потому что они не знают. Великая сила несказанного! Если бы они пригляделись чуть лучше, то между строчек романа, написанного ее жизнью, могли бы прочесть много пугающего – для обычного человека. На ее песочных часах кто-то вывел затейливым почерком приказание. Так она превратилась в повязанную. Опутанную. Сплетенную. Призраки стали частью ее души. Она хотела – она страстно желала – вырваться, но кто-то наверху, видимо, вынес ей приговор.
Призраки гонялись за ней, безымянной, подобной персонажу из неоромантического произведения. Все тот же Мураками, все те же слова, все – то же… Поиск без смысла и предназначения. Без изменений и – на краю сознания. Разум против воли цеплялся за ужасы, за кошмары из повседневности, рожденные в прошедшем и растущие в будущем.
Где бы она ни появлялась… возвращалась ли она или уходила прочь… умалчивая суть либо высказывая потаенное… Неважно. Фигуры-тени, бледные, цвета разведенной в воде туманной дымки плясали вокруг нее. Пытались достать, укусить, захватить. Сначала – ее личное пространство, затем – тело, а после…
…Пришлось бежать, нигде надолго не останавливаясь. Одолевая дорогу без возврата. А через какое-то время она узнала, что есть другой человек. Тот, кто поймет, приласкает, защитит. И она опять бежала, теперь – мыслями. Забыв про дом, родителей, бросив друзей и подруг. Она стремилась к нему…
Автобус плелся по загородному шоссе.
Она осмотрелась. Пассажиры по-прежнему занимались своими делами: кто-то играл в стрелялку на ноутбуке, кто-то читал книжку, кто-то разговаривал. Взгляд цеплялся за толстую женщину в круглых очках, за непричесанного, неряшливого мужчину, за переговаривающихся детей в пестрой одежде… Как и заведено в этом мире, никому не было дела до чужих проблем.
Прыщавый подросток уставился на ее высокие, проступающие под блузкой груди. Она посмотрела в глаза паренька, внимательно, предостерегающе. Хотела сказать: «Отвернись, пока призраки не увидели тебя!» Но тот, к кому она беззвучно обратилась, ошибся. Да, подросток отвернулся, только не страх, а стыд исказил черты его лица.
С каждым оставленным позади, в прошлом, километре усиливалось волнение. И, казалось, духота в салоне набирала в силе.
Она открыла окошко, позволив летнему ветерку ворваться внутрь. Освежить и попытаться ободрить.
Раскрыла книжку, но не для того, чтобы прочесть еще пару глав. Взяла в руки конверт и долго-долго смотрела на белую склеенную бумагу. Маленькая ручка гладила послание, взор был устремлен вдаль, а мысли наконец освободились от пугающих образов. Она не заметила, как задремала…
…И ей приснился он: красивый, высокий, статный. Будто эльф, сказочный, с волшебной красотой. Со светлыми, бело-желтыми волосами. И, конечно, с голубыми глазами, которые уверенно смотрели на этот жестокий и радостный мир. Он носил синие джинсы, выглаженную стильную рубашку, чистые, темного цвета ботинки.
Ей вдруг стало жарко, и она сняла блузку, выставив напоказ белый лифчик, прикрывающий большую грудь.
Но он продолжал смотреть лишь ей в глаза – так, как умела она одна. До этого мига.
Она поправила юбку, хотя только что была в джинсах.
«Как все странно, – подумалось ей, а когда он взял ее за руку, почувствовала себя Алисой, падающей в кроличью нору. – Все страньше и страньше…»
Чудесатее и чудесатее…
Они шли под руку – и внезапно начался бег, гонки времени и пространства. Происходящее согнулось, завязалось в узел, растаяло и перенеслось в несуществование. Какая-то белая дымка покрывала ничто. Минуло несколько секунд или дней, и реальность – вернулась. Сконденсировалась из небытия, сотворив самое себя и их, лежащих на кровати, лишенных одежд и обретших счастье.
Ей вдруг стало безумно легко и хорошо, а внизу живота зародилось нечто неописуемо приятное. Волна тепла растеклась по телу…
– Конечная! – громко объявил водитель, вернув привычный мир на место.
Она проснулась. Закрыла книжку, убрала в сумочку, которую повесила на плечо, и вышла наружу, к солнцу.
Он уже стоял на остановке, ждал ее, точно такой, как во сне, – если только то был сон.
Впервые за долгое время почувствовав смущение, она опустила взгляд и протянула ему нераспечатанный конверт. Но гость из ее мечтаний не разозлился, не закричал: «Почему ты не открыла его?!» Тот, кто тревожил ее сны, все понял, потому что когда-то давно в каком-то ином мире их души сроднились.
Она пригладила блузку, коснувшись груди, небольшой и упругой. Кроме этого нашлись и другие отличия, но ничто не могло омрачить счастья. Исполнилась греза, мечтание, проникшее в реальность и растворившееся в ее лучезарных потоках. Обратившееся ей.
И вот, уже взаправду, взявшись за руки, они пошли по асфальтовой дороге. Он прижимал конверт к себе, к самому сердцу.
– Знаешь, а я до самого последнего момента не верила, – сказала она.
– Тш-ш, – отозвался он.
– И ты не боишься моих призраков? – она вдруг вспомнила о прошлом.
– Ни слова о призраках, – произнес он, и было понятно: он знает, о чем говорит.
Его дом, вынырнув, как из омута, из окружения однотипных построек, приближался, с каждым шагом становясь выше. И вместе с ним вырастало глубоко запрятанное, почти угасшее чувство.
Она сжала крепкую руку спутника еще сильнее.
– Как ты нашел меня?
– Неважно.
– Мне нужно знать?
– Сегодня все неважно.
– И даже ты?
– Даже я.
А потом – как во сне. Такой же разрыв реальности, свихнувшийся пространственно-временной континуум, попирание законов бытия – и, как финальная точка, ее крик. Наслаждение, достигшее апогея. Эндшпиль. Лезвие действительности, перерезавшее сонную артерию ужаса.
Обнаженные, сплетенные виноградными лозами тела. Ощущение непередаваемости, невозможности, невыносимости счастья – это продолжалось почти бесконечно. Почти – но всегда есть грань, которую не перейти.
Фантазия…
Смерть…
Любовь…
Сброшенная в порыве страсти одежда усеивала пол ненужной трухой. Часы отсчитывали время. Квартира была пуста и пропитана полумраком. Картина как в фильме – но отнюдь не на экране…
Она повернулась к нему. Каштановые глаза нашли глаза цвета изначальной синевы.
«Все дело в вере, ведь когда ты веришь, ты претворяешь мечты в жизнь…» – пел глубокий, хрипловатый голос в ее голове.
– Любимый… милый… мой… – слетели опадающими лепестками слова.
Он тоже хотел что-то сказать, и она увидела это. Тихо проговорила:
– Прошепчи мне их на ухо.
– Три слова? То, что говорит мужчина женщине в такой момент?
– Да.
– Хорошо.
Он улыбнулся. Приподнялся, приблизил тонкие губы к прекрасному ушку и, словно летний ветер, холодный и горячий одновременно, зашептал мучительно медленно заветные слова:
– Я… тебя… обманул…
И призраки ворвались в открытую, неупокоенную безмятежность.
Август 2011 года
– Ну что ж, кайся, Тиктак… – предложил Паяц
В предисловии говорится о том, что текст, находящийся ниже, будет чистым вымыслом, не претендующим и на долю реализма. Засим, пожалуй, все.
«Всегда находятся те, кто спрашивает: «А о чем все это?» Так вот. Тем, кому вечно требуется интересоваться, кому вечно требуются все ударения и точки над i, всем тем, кому без конца требуется знать, что, куда и откуда, предлагаем прочесть рассказ Харлана Эллисона «– Кайся, Паяц! – сказал Тиктак». А это – совсем другая история, произошедшая в совсем другом времени при совсем других обстоятельствах, впрочем, с теми же героями. Однако новизна не отменяет подобия, верно?
Итак, Эверетт С. Марм, более известный окружающим как Паяц, вышел из Зоны, Клиники, Здания Фабрики, Компьютерной Системы, Переделкино – называйте как хотите – и вернулся обратно в ту же Систему, розовощекий, улыбчивый, полноценный, короче говоря, прежний, но похожий на остальных. Паяц ровным счетом ничего никому не сделал, если не считать тех бесчисленных раз, когда он шутил, веселился и откалывал не со злобы разные прикольчики, да не над кем-нибудь, а над самой Системой и, больше того, даже над ее смотрителем-руководителем Тиктаком. Из-за такого безответственного поведения высчитанная жизнь сбивалась с ритма, теряла секунды и минуты и приводила в ступор окружающих. Мало кому в математическом государстве это понравится.
Тиктак отвечал за Время – главную движущую силу Всего, а Время отвечало за Тиктака. Если его стрелки отставали от окружающего, он просто их переводил. А что – должны существовать ответственные лица, которые ответственны и за саму ответственность. Да и не мог Тиктак ни опаздывать, ни делать что-либо неправильно.
И тем не менее он это делал. С того самого момента, как поймал Паяца. Точнее, с того самого момента, когда его сдала любимая девушка Алиса, разочарованная в добродушном насмешнике. И с того самого момента, как кто-то провернул шестеренки Пространства-Времени.
Найти бы этого кого-нибудь и тоже отправить на чистку, однако… всему свое время и всему свои возможности.
Итак, покуда Паяц обитал в своей квартире, пил чай с вареньем, читал газеты, потом ходил на работу, а после занимался бытом и отдыхал, ну, в общем, жил самой что ни на есть нормальной жизнью, Тиктак стал замечать за собой странности.
Вначале это проявлялось в том, что он включал телевизор на пару минут позже запланированного; затем он стал забывать гасить свет в ванной; далее последовало абсолютно невообразимое – он опаздывал на работу не на малость, а на час и на два. Он пытался это исправить: давал команду разобраться со Временем и Системой, проверить, высчитать, поправить. Проверяли, высчитывали, поправляли – все оказывалось таким же, как было.
И Тиктак шел дальше. В конце концов у него отказали стрелки на часах. Он тряс прибор, открывал крышку, вынимал внутренности и вставлял обратно, то есть проделывал то же, что с не повиновавшимися ему людьми. Не помогало. Часы стали намертво.
Тогда он потерял счет Времени. Тогда он потерял счет сотрудникам. Тогда он потерял счет в банке. Тогда он потерял счет в жизни.
А тем временем Паяц приходил на работу вовремя. Он трудился у станка, вытачивал детали для часовых механизмов, что должны были помогать никому не сбиваться с ритма. По существу, эти железяки становились крошечными детальками всей Системы, проворачивающейся, движущейся, цикличной.
Тиктак не знал одного-единственного, главного: когда он исправил Паяца, подогнал под норму, он стер часть своей личности, отвечающей за противостояние. Он потерял основную силу, толкавшую его вперед, – врага, а поскольку Паяц Тиктака врагом не полагал никогда, у Тиктака началось короткое замыкание. Впору обратиться к технику человеческих душ, о чем руководитель всеобщего механизма не подозревал. Он же обратился к техникам часов – часовым мастерам. Они починили непокорное, круглое, металлическое время устройства, стрелки вновь зашагали, бодро и уверенно, к конечной цели, а именно к бесконечному повиновению человеческого воображения, что выдумало их. Странным и непоправимым оказалось то, что шестеренка, выточенная Паяцем, попала в часы к Тиктаку.
Память Тиктака отставала от установленного им же времени, хотя он догадался о постигшей его неприятности. Ну кто еще мог ставить ему палки в механические колеса? Конечно же, он. Оболтус, раздолбай, трепач и шутник, Паяц собственной дурацкой персоной!
– Подать его сюда! – крикнул взбешеный Тиктак.
Паяца застали ничего не понимающим за станком, скрутили и привели пред хладные ясные очи временного начальства.
– Ты?! – вскричал Тиктак еще громче.
– Я, – честно, по форме ответил Паяц. И затем уточнил: – А что я?
– Ты сломал меня!
– Позвольте, но каким образом?
– Не знаю! Это ты мне должен ответить. Копался в моих часах?
Паяц неподдельно испугался.
– Как я мог! Да и неоткуда мне было их взять.
– Ты, я знаю, это ты!..
– Хм-м. Разрешите, я взгляну на ваши часы.
– Еще чего! – взбеленился Тиктак.
– Да не бойтесь, – успокоил Паяц, а точнее, бывший Паяц – ныне же просто Эверетт Марм. – Я лишь взгляну. Может, что-нибудь увижу, смогу чем-нибудь помочь.
Тиктак запыхтел от натуги и ненависти, но все же протянул непокорный механизм послушному Паяцу.
Марм осмотрел часы, перевернул, постучал по ним, и с другой стороны тоже. Открыл крышку, заглянул внутрь, потрогал-покрутил шестеренки.
– Вот эта заела, – наконец озвучил он результат осмотра.
– Что! Шестеренка?!
– Да, вот эта крохотная.
Марм поддел пальцем виновника Тиктаковых несчастий и передал ему.
Тиктак выдул воздух из легких, успокоился и поинтересовался почти без нервов:
– Теперь все будет хорошо, в смысле, правильно?
– Конечно. А разве может быть иначе? – ответствовал Эверетт С. Марм. И улыбнулся.
Тиктак был не в силах смотреть на эту улыбку: ни на поддельную, ни на подлинную – ни на какую. Его жизнь вскрыли и перекроили, к тому же случайно, а он и не подозревал о том.
– Ладно, иди, – подобрев, насколько умел, бросил Тиктак.
Паяц уже было повернулся, чтобы удалиться, как вдруг произнес:
– Кстати, к вам в часы угодила смастеренная мной деталь. Страннейшая штука, должен вам сказать, – я о том, что все мои детали сделаны верно, по схеме, так, как того требуете от нас вы. Неужели вы сами внесли ненужные изменения в шестеренку? Или не подозревали и я раскрыл вам глаза?
Паяц, или Марм, или черт его знает кто говорил честно, без насмешек и подтекстов, но Тиктак, приведенный в ярость проблемами, что на протяжении долгого времени чинил ему этот олух, отреагировал отнюдь не адекватно заведенным порядкам: разорался. Ему, однако, простительно, не правда ли?
– Да ты, говнюк, смеешь подшучивать надо мной?! После всего! Да я!.. Тебя!.. Сейчас!..
Он, разумеется, выполнил угрозу, как и предписано. И – он же Тиктак. Смущенного Марма-Паяца схватили и во второй раз отвели на Зону.
Лишне упоминать, что это ничего не изменило, потому что он уже был изменен. Тут следует понимать: это ничего не изменило в ту сторону, а про обратную сбитый с толку-времени Тиктак не подумал. Страшное дело: не подумал! Не воспользовался логикой, разумом, последовательностью!..
«Все этот мать его Паяц клятый Паяц чтоб ему гореть в аду Паяцу чтоб его жизнь превратилась в сцену театр карнавал мать его перемать ржавый прержавый карнавал так его и растак чтоб он кровавыми бабочками плевался чтоб его чтоб он гад ползучий чтоб чтоб чтоб…»
И так далее, и в том же духе, и практически до нескончания.
Тиктак бесился, Паяц лечился, Время шло.
Но график, распорядок: Время приказало отпустить Паяца, и его отпустили. К тому моменту нервы у Тиктака начали сдавать конкретно. А стоило ему догадаться, кто в том виноват, служитель и вершитель упорядоченности обезумел окончательно.
Он помешался на «клятом Паяце».
Тогда как Паяца-то в природе уже не было.
Тиктак перемкнул Систему, а Система перемкнула его. И начала давить. Тиктак угодил в свои же шестеренки, застопорил их ход, после чего… страшно рассказывать… механизм двинулся в противоположную сторону. Отправной точкой послужила вернувшаяся память Паяца; она же была первой линией, которую перешагнуло Новое Время.
– Привет, любимая, как поживаешь? – обращался не-обычный-Марм к Алисе, чем приводил ее в бешенство.
– Люди, – говорил он, – хватит злиться – давайте веселиться! Меняйте стихию на стихи, – говорил он.
– Кто умен, тот обречен, – говорил он. Улыбаясь. – А рассказать анекдот про одноногую собачку?
И прочую чушь говорил он, и вещал, как тогда, в мегафон, и раскидывал бомбошки, как тогда, и распространял пропагандошки, и все страньше и страньше становился в глазах… нет, не окружающих – Тиктака.
А Тиктак менялся, безостановочно менялся, с точки зрения людей, которыми когда-то (да что уж там, давайте начистоту) безжалостно управлял. Окружающих, охватывающих, стесняющих людей. Тиктак попался в собственную ловушку – настроенной Системы; только вот настройки использовали непривычные, иные. Природные.
Колесо Природы тяжелее колесика Механизма.
И обратились взгляды на Тиктака. И обратился смех против Тиктака. И обратилось к Тиктаку общественное знание.
Самое интересное, что плохого-то тут ничего, обычное дело: одни разведали, передали другим. Но каждый помнил, кто таков Тиктак, и уважал его – а он, вот беда, забыл. Возомнил себя черт знает кем, Марм знает кем…
…Следующая встреча Паяца и Тиктака произошла на Зоне.
– Привет, Тиктак, – сказал Паяц.
– Кто Тиктак? Я Тиктак? – сказал Тиктак.
– Естественно, ты. Ты – Тиктак. Ты пинаешь Время, чтобы оно летело, вперед и вперед. Разве нет?
– Нет?
– Я принес тебе бомбошки.
– Спасибо. И все?
– Еще благодарю тебя за удачно выстроенную стену – за ней не видно огрехов предыдущей Системы.
– Не понимаю.
– И еще предлагаю тебе покаяться.
Тиктак был несказанно удивлен.
– В чем? Я думал, я Паяц и мне не в чем каяться.
– Да. – Паяц кивнул. – Так оно и есть.
И он оставил Тиктака запертым внутри собственной головы, приведенной в негодность слишком большим количеством шестеренок, пытающихся навести порядок. Шестеренок, уже неисправно мешающих друг другу. Не подлежащих починке… а там кто знает…
Осталось сказать про Алису: она вышла замуж, однако была несчастлива браке. Такое случается.
Вот, собственно, и финита ля опера. Только откуда же берутся болваны, вечно пишущие продолжения?
Мрр… мрр… мрр… мрр… – завел Паяц часы Тиктака. – Мрр… мрр… мрр…
Моему наставнику, другу и собрату,
Автору Персонажей и Самого Первого Рассказа,
великому писателю Харлану Джею Эллисону посвящаю.
Июнь 2014 года
