Текст книги "Рождение шестого океана"

Автор книги: Георгий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестая
СКАЗКА О БЕДНОМ ЖЕНИХЕ

1

Старики рассказывают, что некогда в Джанджаристане жил бедняк по имени Дха.

Жил, как все крестьяне: запрягал буйвола, пахал клочок поля, сухим навозом растапливал очаг. И боги были к нему милостивы: он ел рис раз в день, лепешки раз в неделю и мясо раз в год. Не толстел, но и с голоду не помирал.

Однако, на беду свою, Дха полюбил красавицу Нию, дочь деревенского старосты.

«Ты нищий, – сказал староста жениху, – ты уморишь работой и голодом красавицу Нию. Если бы у тебя была хотя бы тысяча джанов...»

Три дня и три ночи вздыхал и плакал Дха. Где достать тысячу джанов бедному крестьянину? Дом его и земля, и буйвол, и вся утварь не стоят и сотни.

И Дха решился. «Попытаю счастья», – сказал он. Продал дом, землю и буйвола за сто джанов и вырученные деньги дал взаймы купцу.

Боги были благосклонны к Дха. Купец оказался честным человеком. Прошел год, он вручил Дха долг – сто джанов и сверх того прибыль – три золотых джана.

«Нет, не разбогатеешь за чужой спиной, – подумал Дха. – Год прошел, а до тысячи, ой, как далеко!» На три джана он купил себе три мешка риса, а на сто – товаров и лавку. Сел, поджав ноги, на базаре, закричал звонким голосом: «А вот кому, хватай, налетай!»

И боги были благосклонны к Дха. Пожар пощадил его лавку, и солдаты ее не разграбили. Год спустя купец Дха подсчитал свои деньги – оказалось, что он вернул свои сто джанов и нажил еще три.

«Нет, не разбогатеешь, сидя с поджатыми ногами, – подумал Дха. – Не буду я купцом, буду кузнецом». На три джана купил он три мешка риса, а лавку и товары сменял на кузницу, молот и наковальню.

Целый год стучал – только искры летели. Ковал мечи, подковы и плуги; махал молотом от зари до зари. И боги были к нему благосклонны. К концу года он подвел итог. Вышло, что он вернул свои сто джазов и три заработал. На три джана Дха купил три мешка риса...

Нет конца у этой сказки. Говорят, до сих пор Дха меняет занятия, все мечтает заработать тысячу джанов. А ждет ли его красавица Ния – неизвестно, вероятнее, она давно стала бабушкой.

В Джанджаристане это называют «Сказкой о бедном женихе», в политэкономии – законом средней нормы прибыли.

2

Президент Унгра знает и политэкономию и народные сказки.

Не три дня и не три ночи размышляет он: где достать джаны?

В стране полным-полно земли – миллионы и миллионы гектаров потрескавшегося от зноя серозема. Но, как говорят на востоке, «земля кончается там, где кончается вода». Дайте воду – сухая жесткая почва превратится в рисовые и хлопковые поля, в сады и виноградники. Но воду надо еще поднять, накачать насосами. Ток для насосов будет. Электропередачу уже ведут русские инженеры. Однако нужны еще насосы и насосные станции, а они не дешевле мачт и проводов.

Где взять джаны?

Два века чужеземцы сосали страну. Руки голодных джанджаристанцев набивали чужие рты пищей, а карманы золотом. Что оставили колонизаторы уходя? Костлявые руки и острые зубы. Руки просят работы. Дайте срок, они всех накормят и оденут, наполнят золотом банки страны. Каждый кузнец может дать на тридцать джанов ножей и кос, каждый крестьянин на тридцать джанов зерна, каждый ткач на тридцать джанов полотна.

Но пряжа, станок, жилье и пища для ткача стоят тысячу джанов. Где их взять?

Рабочий на фабрике вырабатывает больше. За год он может выткать полотна на три тысячи джанов. Но пряжа, машина, фабричный корпус, энергия стоят еще дороже – сто тысяч джанов на одного рабочего. Где их взять?

В стране уже есть Налоги на вино, на соль, на окна (не хочешь платить – заколачивай!), на мосты, на пальмы, на собак и буйволов. Чария придумал налог на воду. Он говорит: «Это будет справедливо. Все пьют и моются одинаково. Богатым даже придется платить больше – они живут чище».

Однако президент знает – Чария кривит душой. Налог всей тяжестью падет на крестьян – на тех, у кого поливные поля. Если экономии ради они перестанут поливать, тогда – неурожай... голод. И вновь орошенные земли будут пустовать. У безземельных есть руки, а не джаны.

Нет, не для того Унгра сидел в тюрьме, чтобы людям жилось хуже. Джаны нужно взять у богатых. Но ни в коем случае не отнимать. Никакого насилия. Надо попросить взаймы. Есть же хорошие люди и среди богатых.

3

Чария сказал, что у местных купцов нет больших денег. При чужеземцах их не допускали к оптовой торговле, они еще не успели опериться. Лучше обратиться к Тутсхолду и Сайклу – международным коммерсантам, богачам первого ранга.

В назначенный час компаньоны явились в кабинет президента. Они держали себя вежливо: американец не жевал резинку, европеец не дымил сигарами. И за завтраком Тутсхолд выпил только одну рюмочку, а Сайкл вообще ничего не пил. Зато много говорил о режиме. С утра – натощак, он пьет стакан молока, потом упражняется со скакалкой или делает пробежку. Затем—легкий завтрак. Умеренность во всем.

– Мой дед пил только молоко, он дожил до девяноста лет и стоил девяносто миллионов, – с гордостью рассказывал Сайкл. – Я проживу сто лет и буду стоить в сто раз (больше, чем дед.

Унгра счел момент благоприятным и заговорил о займе...

Триста миллионов джанов!

У Тутсхолда блеснули глаза. За несколько секунд он успел взвесить затраты, риск и прибыль.

Для частных лиц – сумма громадная. У них с Сайклом таких денег нет. Надо будет заинтересовать крупные монополии. Быть посредниками, но Унгру из рук не выпускать. Попался старый бунтовщик! Пришел все-таки на поклон к прежнему хозяину. Без европейцев – никуда.

Но прежде всего дело. Тутсхолд торжествовал про себя, даже глаза прикрыл веками, чтобы не дразнить Унгру. А вслух спросил только:

– Какие условия вы считаете приемлемыми?

– Мы хотели бы обычные условия, – сказал президент. – Долгосрочный заем на двадцать лет, выплата начинается через пять лет, не более, чем три процента годовых.

– Условия обычные, – согласился Сайкл. – А отдельные параграфы мы уточним при заключении договора.

– Что именно вы хотели бы уточнить?

Тутсхолд и Сайкл переглянулись.

Американец начал издалека. Он заговорил

о принципах, о том, что все люди родятся свободными и равноправными и – самое важное для свободного человека – право устраивать свою жизнь в меру способностей (под способностями он понимал деньги). И о том, что во всех культурных странах людям любого происхождения разрешают вкладывать «способности» в любое дело.

Короче, Сайкл и Тутсхолд требовали монопольного права искать и добывать уголь по всей стране, хотели, чтобы контракт на поставку угля и нефти был продлен на двадцать лет, чтобы гидроэлектростанции в стране не строились и было бы прекращено сооружение электропередачи из Советского Союза. Они соглашались дать заем, но хотели, чтобы деньги пришли к ним дважды – от должника с процентом, от покупателя с прибылью.

4

Унгра негодует. За кого принимают его эти биржевые лисицы? Думают, что он мальчик, ничего не смыслит в экономике? Старый паук Тутсхолд опять хочет поставить страну на колени. Не сумел удержать мечом, надеется поймать в золотую сеть. Нет, не надо было унижаться; просить джаны у чужестранцев. В своей стране добыли оружие, у себя добудем и деньги! Есть же патриоты среди знатных и богатых. Патриотический заем – вот идея! В свое время отец Чарии давал деньги подпольным типографиям, а князь Гористани, например, привел свой вооруженный отряд, встал во главе восставших. Недаром ему доверили честь принимать караул у европейского офицера на параде в день провозглашения независимости.

Пусть Чария соберет купцов, а он, Унгра, поедет к князю. Сам поедет, ему полезно проветриться. В столице липкая удушливая жара, а в Гористане сейчас прохладно. Готовьте машину, президент выезжает через час.

И вот по дорогам Джанджаристана несется, взрывая пыль, кремово-белая машина президента. Голые ребятишки бегут за ней, протягивают худые ручонки. Потерпите, малыши, этот старик в машине едет за джанами – за работой для ваших отцов.

Быстрая езда успокаивает. Мысли текут плавно, возмущение улеглось. Унгра обдумывает предстоящий разговор. Князь честолюбив, ему надо польстить. Например, в Манифесте о выпуске займа отметить, что знаменитый князь Гористани внес самую крупную сумму – сто тысяч золотых джанов.

Часа через четыре над степью повисают застывшие волны. С каждым километром они становятся все грузнее, ощутимее – вот они уже заслоняют небосвод, и солнце раньше времени скрывается за ними. Вечер застает Унгру в ущелье у подножья утеса. На вершине его старинная сторожевая башня, сложенная циклопической кладкой – из неотёсанных камней и без раствора. За ней – замок, с узенькими, словно щели, окнами, окруженный зубчатой стеной, с подъемным мостом перед воротами.

Здесь впервые у Унгры возникает вопрос: «Зачем? Зачем князь Гористани, человек молодой, с европейским образованием, сидит в этой сырой каменной клетке? От каких врагов прячется он, житель мирной страны, где полиция занимается только уличным движением?»

Автомашина осталась за стеной замка: подъемный мост не выдержал бы ее. Перед Унгрой распахиваются чугунные ворота. За ними оказывается стальная решетка с отточенными зубьями. Неприятно проходить под ними, словно под кинжалами убийц. Часовые стучат алебардами. Во дворе еще сотня солдат с кривыми саблями на цветных поясах, с перьями на шелковых тюрбанах. Перья прикреплены золотыми пряжками, и Унгра (мысли его работают в одном направлении) думает, что за пряжку, перо и саблю одного солдата можно было бы оборудовать мастерскую для десяти рабочих.

Зачем эти пряжки, зачем сабли, зачем столько солдат у князя?—продолжает он спрашивать себя. – И зачем ковры на стенах, ковры на полу, ковры и дорогие меха на ложе у князя? Неужели этот гладкий откормленный молодец не может, как все люди, сидеть на деревянной скамейке? Почему гостя надо кормить паштетом из голубиных мозгов? Сколько зря извели птицы! И почему радиоприемник – судя по марке, немецкий приемник среднего качества – нужно было украшать бирюзой и перламутром. И разве вино слаще, если пьешь его из золотого кубка? За один кубок можно купить токарный станок.

– Когда же у нас будет телевидение? – спросил князь почти сразу после приветствия. – Радио надоело. Крутишь, крутишь, пока уши не заболят. Нельзя каждый день смотреть все те же доморощенные забавы.

Князь нажал кнопку электрического звонка, и в комнату вплыли танцовщицы. Гибкие, как бы лишенные костей, они принимали странные позы. Их медлительный танец выражал покорность. «Я твоя вещь, – как бы говорила танцовщица. – Вот видишь, как я ломаюсь для твоей забавы. Вот я охватила голову ногами, я вообще не похожа на человека. Ты можешь катить меня по земле, как колесо. А теперь я лежу у твоих ног, наступи – я не буду плакать. Я вещь, только вещь».

Знаток Унгра не мог не оценить всю выразительность этого рабского танца Но зачем такое совершенство для случайных гостей князя? В народный театр бы этих девушек, в гастроли по деревням и городам.

– В какой школе обучались ваши великолепные балерины? – спросил он князя.

И князь ответил с гордостью:

– Это мои рабыни, а не балерины. В замке князей Гористани каждая служанка знает четыре искусства: умеет красиво одеваться, вкусно готовить, развлекать гостей и любить хозяина.

– Многоженство запрещено законом, – напомнил Унгра.

Князь чуть пьяноват, трезвый, он не стал бы отвечать так фамильярно:

– Это рабыни, а не жены. Хочешь, я подарю тебе любую, на выбор?

Унгра сдержал негодование. Он помнил о цели приезда. Князь пользуется влиянием, не стоит с ним ссориться из-за служанок. Пусть забавляется себе, как хочет, но приносит пользу патриотическому делу.

И, улучив удобный момент, Унгра заговорил о займе...

А хочешь, я один дам тебе триста миллионов?

Унгра пытливо посмотрел в лицо князю. Пьян, что ли? Не следовало, пожалуй, затевать этот разговор за вином. Нет, как будто в полном сознании. Только зрачки чуть-чуть расширены.

– Не веришь, что у меня триста миллионов? Пойдем, покажу.

Все-таки князь не совсем трезв. В Джанджаристане не принято вводить постороннего в сокровищницу, выдавать тайну секретных ходов. Обычно эти ходы нарочно запутывали, устраивали тупики с подъемной дверью, а в боковых фальшивых коридорах ловушки с качающимся камнем. Если человек наступит, камень поддается под тяжестью, а потом встает на прежнее место, запирая вора в каменном мешке. Унгра сам видел скелет такого неудачника. Страшная казнь – умереть от голода в темной яме.

Но оказалось, что в делах князь не придерживается старины: не в таинственное подземелье повел он гостя, а в кабинет, к тяжеловесному стальному сейфу с секретным замком. И когда металлическая дверца со звоном открылась, Унгра увидел не брильянты, не изумруды, а бумаги, бумаги, бумаги: пачки зеленых долларов, чековую книжку Английского банка; чековую книжку Французского банка, квитанции ломбардов, где хранились драгоценности, некогда захваченные князьями Гористани в дальних походах при Надир-шахе и при Тамерлане; извещение Национального банка «Чария и Компания» о том, что «ежегодный транспорт мелкой монеты на сумму в 9 миллионов 984 тысячи 156 джанов прибыл в назначенное время».

Почти десять миллионов мелкой монеты! – удивился Унгра.

– О, этот мусор – цена спокойного житья, – ответил князь небрежно. – Каждый житель Гористана платит мне подать: джан за себя, джан за жену, полджана за каждого ребенка, джан за буйвола, джан за поле. За это я управляю княжеством и охраняю его от врагов.

«Десять миллионов ежегодно! – считал про себя Унгра– Да еще драгоценности в ломбардах, да счета в банках. Пожалуй, триста миллионов наберется. Даже нельзя выбрасывать на рынок столько денег сразу: цены поднимутся».

– Государство может платить три процента годовых, – сказал президент, вслух. – И погашать сумму ежегодными взносами...

Князь остановил его негодующим жестом.

– Унгра, я не презренный ростовщик. Я не ищу прибыли. О величии Джанджаристана тоскую я. Некогда, при императорах, наша страна была могущественной. Рим, Египет и Индия дрожали перед ней. Нам нужен вождь, Унгра, полководец грозной армии. Ты прозорлив и умен, но годы твои ушли. Не о себе думай – о Джанджаристане! Избери знатнейшего из знатных в преемники – человека, в которого армия поверит, которого народ привык почитать. Соедини свое слово с моими миллионами, с моим древним именем, с клинками моих солдат!..

5

Унгра не возмущается, не сорит гневными словами. Все взвешено, решение принято. Оказывается, богатые согласны дать деньги, но для своей же выгоды: князь, чтобы стать официальным владыкой, Тутсхолд и Сайкл, чтобы стать владыками неофициальными.

Но стране нужны машины, а не новые владыки. И старые владыки не нужны с их золотыми касками, разряженными солдатами и покорными служанками. Кем они управляют, кого охраняют? Гористан защищает не княжеская, а государственная армия республики. И чиновник с жалованьем в тысячу джанов будет управлять княжеством куда лучше, чем надменный властитель!

...Унгра пишет проект: «О реформе управления в княжествах». На следующей сессии проект будет представлен парламенту на утверждение.

Князей дразнить не надо. Им оставят замки, слуг и рабынь. Но от управления отстранят, назначат взамен чиновников.

Ежегодный налог можно будет уменьшить вдвое – для народа облегчение... Оставшаяся половина пойдет в казну и даст государству не меньше, чем пресловутый заем. Князьям, чтобы не ярились, назначат выкуп – полмиллиона или миллион джанов в год за отказ от наследственных привилегий. Выплату можно будет начать года через три, когда страна станет богаче...

Унгра хранит проект в секретном сейфе. Только Дасья и Чария обсуждали с президентом отдельные статьи. Но почему же чиновники в министерствах уже шепчутся о предстоящих перемещениях, и ремесленники на базаре грозят кулаками всадникам в золотых касках, и Тутсхолд, дымя сигарой, говорит своему долговязому  компаньону:

– Он теперь повадится упразднять. Завтра отменит титулы, а послезавтра – собственность. Нельзя ему давать потачку...

Затем появляется худощавый человек с изменчивой внешностью. У него редкие светлые волосы, утиный нос и бритый подбородок, когда он сидит в соломенном кресле на веранде у Тутсхолда. Когда же он приходит на кухню в дом Чарии, у него уже горбатый нос, черная борода и волосы до плеч, как у жителей пограничных гор. Из столицы он выезжает на север в машине, одетый в пробковый шлем и короткие штаны, как европеец... А в пути из машины выходит оборванец в красной чалме. Такую носят паломники, побывавшие в храме Священной Змеи.

Униженно кланяясь, он целует полу разряженному солдату, прося доложить князю. Солдат пинком провожает его в палаты хозяина. Оборванец на коленях подползает к трону Гористани, шепчет что-то. И вдруг князь вскакивает, поднимает просителя, предлагает вино, переспрашивает с тревогой:

– Неужели правда? У вас точные сведения? Значит, пора?

Глава седьмая
ИЗ КИРПИЧЕЙ СТРОЯТ ДВОРЦЫ

1

К высоте Сергей вскоре привык.

Оказалось, что это не так трудно. Нужно только изо дня в день по нескольку часов глядеть на мир с подъемного крана. Понемногу такая точка зрения становится естественной, и, когда спускаешься вниз, горизонт кажется слишком тесным, а машины непомерно громоздкими.

Освоившись с высотой, Сергей мог наслаждаться горным великолепием. Он любовался сахарными пирамидами потухших вулканов и стадами облаков, которые держались все на одной высоте, будто ледоход шел по невидимой реке. Далеко внизу, в долине, виднелась куча спичечных коробок – контора, общежитие бетонный завод. От завода ползли пыльные шлейфы. Они медленно поднимались в гору, взбираясь по извилистой дороге, приближались к мачте, и тогда из ползучего облака вылезала игрушечная машина, величиной с папиросную коробку. Где-то внизу невидимые тросы подхватывали прямоугольный ломтик. Он плыл, колыхаясь в воздухе, рос на глазах и превращался в железобетонный блок – целую стенку выше человеческого роста...

Итак, с высотой Сергей освоился. Много труднее было освоиться с работой.

Способности и трудолюбие очень рано привели Новиковых в институт. Прямо со школьной парты они пересели за студенческие столы. Годы были сэкономлены, а знакомство с жизнью упущено. Впервые Сергей работал на целине: студенты ездили туда на уборку. Потом он проходил практику в лаборатории, в конструкторском бюро, на заводе «Динамо». Его считали неплохим чертежником, приличным лаборантом, удовлетворительным монтером. Он надеялся показать себя в дальнейшем, когда начнется монтаж ветродвигателей на вышке. Но прежде требовалось построить вышку. А со строительством Сергей никогда не сталкивался.

В институте он учился пять лет: читал, запоминал, сдавал экзамены. В его зачетной книжке было записано около полусотни предметов. Полсотни толстых учебников, примерно двадцать тысяч страниц, прочел он за это время. Но кто мог подсказать, что нужнее всех для него 243-я страница из II тома учебника «Машины и механизмы», где говорилось, что:

«...В последнее время для монтажа громоздких конструкций применяются также краны-манипуляторы ПКМ-1 и ПКМ-2, способные не только поднимать грузы, но также наращивать, цементировать, сваривать и производить ряд других работ...»

Кажется, там был и чертеж на этой, самой главной для Сергея странице. Но ни слова не говорилось, как планировать работу крана, как расставить рабочих, чтобы все были загружены и не мешали друг другу, как заполнять наряды, чтобы не было перерасхода и прилежные были бы награждены, а лодыри ущемлены. Не указаны были слабые узлы крана: что именно ломается чаще всего, какие запасные детали нужно держать наготове, когда виноват кран, а когда крановщик. В каких случаях можно подгонять и требовать, когда следует сказать: «Стойте, ребята, не лезьте на рожон, надо отрегулировать сначала».

– Всего не объяснишь, дойдете на практике, – говорили студентам более опытные преподаватели.

А как «доходят» на практике? Вероятно, спрашивают у старших – у начальников?

Старшим у них был мастер Данилушкин, но он не умел, а возможно, не хотел объяснять. «Вы образованные, сами знаете», – твердил он и все старался показать никчемность образования Новиковых, поставить их в неловкое положение. И это удавалось ему. Хотя Данилушкин не сдал полсотни экзаменов, зато на кране работал три года и знал его гораздо лучше, чем Новиковы знали любой из перечисленных в зачетной книжке предметов.

Данилушкин был изобретателен. Каждый день он придумывал новые каверзы: то посылал Сергея за несуществующим инструментом, то поручал невыполнимую работу и сам же первый подымал студента на смех. «А разве в институте вас не учили?»– повторял он как припев. «Нет, не учили. Объясни толком», – сознавался Сергей. А Данилушкин пожимал плечами:

– Москва не сразу строилась. Раскидывай умом. Я сам тридцать лет трубил, прежде чем стал прорабом...

Не мог же Сергей ждать тридцать лет...

По утрам он вставал нехотя. День не обещал ничего приятного. Впереди восемь часов унижения и насмешек. В голове всплывали несерьезные мысли: хорошо бы заболеть, пойти не на вышку, а в поликлинику. И позже, в столовой, и по дороге к объекту Сергей с трудом подавлял назойливое желание уклониться от работы: скажем, завернуть сначала на оклад, потом отпроситься в библиотеку...

Эх, Белопесоцкий! Как легко было высмеять тебя, как трудно победить!

Как же все-таки выйти из положения?

Валентин так не мучился. Правда, он выбрал более легкий путь: сам не вникал в мелочи, передоверил свои обязанности бригадирам: «Ребята, сегодня надо кончить пояс», – распоряжался он с утра. И бригадиры расставляли людей, выписывали наряды, доставали инструменты. Работа шла. Она шла в присутствии Валентина и в его отсутствии одинаково. И если бы он не приезжал из Москвы вообще, вышка строилась бы не хуже. Тем не менее, все его любили за общительность, за приветливость. «Свой парень!» – говорили рабочие.

Сергей так не мог. Он ни с кем не успел подружиться и никто не стал бы выполнять за него обязанности. Да Сергей и не хотел превращать преддипломную практику в приятную экскурсию. Он приехал, чтобы вникнуть в дело, и вникал старательно, часами простаивая возле каждого рабочего по очереди, расспрашивал о каждом приеме работы.

– Ох, и дотошный ты, Новиков! – говорил шустрый монтажник Вася. А в голосе его слышалось: «Когда же ты отвяжешься от меня?»

– Ты не стой над душой у людей, – советовал Валентин. – Им неприятно.

По вечерам Сергей садился на койку, покрытую серым верблюжьим одеялом, затыкал уши, чтобы не слышать гитары за перегородкой, и читал тоненькие брошюры для рабочих – «Монтажник», «Бетонщик», «Крановщик»... Запоминалось легко, много легче, чем в институте, потому что в студенческой читальне всякие блоки, монтажные крюки, прутки, хомуты были для Сергея набором звуков, а сейчас он видел их своими глазами. Сверяя книжку с подлинной практикой, Сергей нередко обнаруживал расхождение: в книжке щит – с кнопками, на кране – рубильники. По книжке – инструмент надо держать двумя руками, а Вася нажимает на него плечом.

– А почему ты плечом давишь? – допытывался Сергей.

– Подручнее.

– А по инструкции – руками.

– Попробуй, если ты такой сильный.

Сергей пробовал. У него выходило одинаково худо – и руками и плечом. В результате он не знал, надо ли поправлять Васю или подражать ему?

Как же все-таки выйти из положения?

2

У Валентина не было этих переживаний. Он приходил на объект, как в гости, и думал только об одном: как бы провести там поменьше времени. Он был увлечен идеей ветроэлектрических заборов и все свои помыслы, все силы отдавал ей.

Как всегда, воображение у него обгоняло расчеты. Технические пути еще не были найдены, а цель он представлял отчетливо, хоть картину рисуй.

...Где-то на окраине Москвы стоит гигантская башня. Под самой крышей – круглая комната со стеклянными стенами. За ними внизу – кварталы и прямые улицы новой Москвы. Над башней проплывают клочковатые облака.

На одном простенке – громадная карта. Вся она утыкана кнопками, исчерчена полосками из цветного стекла. Гуще всего кнопки и «полоски на границах, по берегам морей, на горных хребтах. Каждая кнопка – сто ветроэлектрических станций, а кнопок на схеме тысячи. Но не думайте, что миллионы механиков дежурят на ветровых башнях. Там совсем нет людей. Всеми станциями управляет из Москвы один человек – главный диспетчер погоды, командир ветров Советского Союза. Как на органе, играет он на схеме, проводя пальцами по кнопкам, и, послушная его воле, прилежно работает машина погоды– дует, свистит, шелестит листьями, качает золотистые нивы, согревает или освежает, несет пушистые облака, волочит темные, готовые разразиться дождем тучи. Кто этот могучий титан – повелитель бурь и ливней? Хочется думать, что его зовут Новиков (тот самый молодой инженер, который предложил систему управления ветром). Он известен всей стране. И собираясь на прогулку в воскресный день, люди говорят: «Кажется, Новиков заготовил хорошую погоду».

Принимая дежурство, дневной диспетчер заглядывает в план. Есть всесоюзный план погоды. Он разработан на месяц вперед. Сегодня на Черном море нужно обеспечить солнечное утро, в Казахстан подать прохладный ветер, к Белому морю подтянуть резервы теплого воздуха. Ну и, конечно, предотвратить случайные нарушения плана. Ночь прошла спокойно. Впрочем, это ни о чем не говорит. Обычно, ветер затихает к ночи, а с утра поднимается вновь.

И вот, щелкнув, распахивается ящик пневматической почты. Рычажок выталкивает на стол радиограммы. Новая Земля, острова Колгуев и Вайгач сообщают – надвигается арктический циклон.

Надвигается циклон! Свежий ветер раскачал волну, пенистые валы набегают на скалистые берега Полярного моря. С хриплыми криками носятся над скалами чайки. Над ледниками курится снежная пыль. «Почему Новиков пропустил бурю?» – спрашивают моряки.

Пора ставить заслон. Умелые пальцы диспетчера пробегают по кнопкам. Вспыхивают крошечные лампочки. Северные станции входят в строй по всему берегу от Амдермы до норвежской границы. Работая, ветростанции гасят ветер и дают ток. Куда его направить? Диспетчер заглядывает в план. Южному Крыму требуется солнце, а Северному – дожди. Тогда можно отдать ток станциям на Яйле. Пусть крутятся, создавая искусственный ветер, всасывают влажный воздух в степь.

Одно движение пальцем – вспыхивают цветные полоски, идущие от Белого моря к Черному. Энергия на юге. Она пришла туда раньше, чем палец оторвался от кнопки. Через плоские вершины Яйлы потянулись полосы тумана. Идет на север парной, насыщенный солнцем и влагой морской воздух. Колхозники с радостью смотрят на небо. «Спасибо Новикову, вовремя дождик послал». Знают ли они, что желанную влагу им несет свирепый арктический циклон, бушующий в Баренцовом море.

По Московскому небу лениво плывут снежно-белые кумулусы – облака хорошей погоды. Сверху, с башни, видно, как скользят их тени по крышам и мостовым. Вот сейчас, сбежав с Ленинских гор, тень пронеслась по излучине Москвы-реки, над пляжами и соляриями, усеянными телами загорающих. Наверное, кое-кто ругнул Новикова. Не беспокойтесь, товарищи, Новиков на посту! В Москве мог быть сегодня дождь, но дождевые тучи обходят столицу. В Москве могло быть похолодание, но холод задержан Арктическим главным заслоном. На крутых скалах Мурманского побережья тысячи двигателей машут лопастями, словно тысячи рук отгоняют ненужное ненастье.

Отдыхайте спокойно, советские граждане, небо не испортит вам настроение. Сейте и убирайте без спешки. Новиков на страже...

3

Был на стройке рабочий, у которого Сергей никогда не стоял над душой.

Он сидел в застекленной кабине, где журчали лебедки, наматывая и сматывая тросы, резиновыми сапогами жал на рубчатые педали, руками в брезентовых рукавицах ворочал рычаги.

Если прораб – дирижер строительного оркестра, крановщика можно назвать солистом – первой скрипкой. Одни рабочие обслуживают кран, другие получают от него материалы. Будущий инженер должен быть немножко сварщиком, немножко монтажником, обязательно электриком и прежде всего крановщиком.

Но в кабину крановщика Сергей даже не заходил никогда. Ибо «солистом» в резиновых сапогах была рыжекудрая девушка Зина.

По правде сказать, Сергей с удовольствием постоял бы, у нее за плечами, ему даже полезно было поучиться у Зины. Но что скажут рабочие? Засмеют: «Где наш начальник? – У Зиночки в кабиночке».  При каждом промахе глаза будут колоть: «Тут надо руки приложить,– скажут, – не с Зиной в гляделки играть». Данилушкин проходу не даст: «Эй, ребята, позовите моего студента, отклейте его от девки! Дело есть, наряды заполнить надо».

И Сергей, напуская на себя строгий вид, проходил мимо застекленной кабины. А глаза так и поворачивались к заветной дверце; хоть бы профиль увидеть, хоть бы силуэт.

«Если бы я завоевал авторитет, я бы мог позволить себе...» – думал Сергей.

У Валентина все получалось проще. Присел на ступеньку, пошутил с Зиной, со сварщицами и монтажницами, залез в кабину, взялся за рычаги. И Зина хохочет: «Тю, дурной, не так, совсем не так!» Нет у Валентина авторитета, но все его любят. Никто не смеется. А посмеются, он за словом в карман не полезет, на одну шутку ответит тремя.

Может быть, так и надо: жить, не мудрствуя, ждать, когда придет опыт, и не терзаться проклятым вопросом: «Как же все-таки завоевать авторитет?»

...Впрочем, нельзя сказать, что Валентин живет, не мудрствуя. У Валентина свои заботы.

По вечерам он сидит против Сергея на своей койке и лихорадочно листает книги: «Метеорология», «Климатология», «Экономическая география». В институте этих наук они не проходили. У Валентина – карты, схемы, расчеты. Валентин творит проект ветроэлектрических «заборов» Советского Союза.

Возражений он не слушает. Отмахивается от Сергея: «Ты неисправимый скептик. Я включу заборы в свой диплом».

– Никто не делает таких дипломных проектов,– говорит Сергей.—Ты задумал кандидатскую и докторскую диссертации сразу. Подожди до аспирантуры. Хотя тогда ты и сам поймешь, что все это ерунда.

– Нет, не ерунда, увидишь. Мне нужно только начертить схемы, чтобы всякому было понятно. Я даже не буду ждать диплома, понесу проект прямо к нашему инженеру... или к «дяде Ветру» – Кореневу. Он энтузиаст, он меня поймет.

– Он энтузиаст, но человек грамотный.

– Ладно, не мешай. Занимайся своим комплектом.

История с комплектом для манипулятора произошла примерно через месяц после приезда Новиковых на стройку.

Манипулятор – это механическое подобие человеческой руки. Он подражает руке, хотя и не может сравняться с ней. Рука, вооружившись инструментом, способна делать любое дело: держать, толкать, сверлить, поднимать, бросать. Манипулятору же для каждой новой задачи нужно менять руки: одна служит Для хватания, удерживания, перемещения, другая – для сварки, третья – для сверления.