Текст книги "Чкалов"

Автор книги: Георгий Байдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Мой командир отряда очень волновался и просил меня быть предельно внимательным при выполнении задания инспектирующего.

Я старался не подвести Николая Александровича, нисколько не беспокоясь о себе. Видимо, поэтому сухощавый, подтянутый, красивый комбриг с темно-карими глазами улыбнулся мне и поблагодарил за отличные полеты.

Н. А. Андреев был доволен результатами инспекции и в течение многих дней после нее очень редко дарил нашему брату добросовестно заслуженный «выговор» или несколько суток гауптвахты.

Но, как известно, инспектирование никогда не обходится даром. Для меня оно оказалось поворотным пунктом на жизненном пути.

Через два месяца после полетов с комбригом А. А. Туржанским меня вызвали к Н. А. Андрееву и в присутствии командира звена В. Н. Жданова объявили приказ начальника ВВС о моем назначении летчиком-испытателем в НИИ ВВС, куда мне и надлежало явиться незамедлительно.

Я никогда даже не мечтал, что удостоюсь такой чести – работать летчиком-испытателем НИИ. Более того, я искренне просил командира отряда защитить меня от такой напасти и оставить летчиком у себя.

Н. А. Андреев предпринимал некоторые попытки, но управление ВВС жестко требовало исполнения своего приказа.

Толком не зная никого в НИИ ВВС, я обрадовался, когда мне приказали сразу явиться на ночные полеты. Мне представлялось, что летчику лучше всего знакомиться и с делами и с людьми на аэродроме или в воздухе.

Наша группа из четырех новичков собралась возле большого ангара летной части института, когда не торопясь, спокойно угасал летний вечер. На ангарах вспыхнули красные неоновые огни заграждения, и ночь бесповоротно вступила в свои права.

Аэродромные посадочные прожекторы выхватывали из тьмы длинные белые полосы, в световых конусах которых купались мириады мельчайших частиц пыли, мошки, ночные бабочки.

Мы отправились на старт, где стояли самолеты, а вокруг них суетились механики.

Недалеко от нас, рядом с самолетами, стояли двое, лица которых освещались временами от вспышек спички или папиросы.

Кто-то из нашей группы шепнул:

– Это асы испытателей – Анисимов и Чкалов.

Вскоре послышался властный голос: «Становись!»

Привычные люди аэродрома, несмотря на темноту, быстро выстроились в две шеренги. Командир части, вызывая по очереди летчиков, отдавал распоряжения о порядке проведения сегодняшних ночных полетов.

– Товарищ Чкалов! Вам сегодня надлежит провести полеты с вновь назначенными в институт летчиками, прибывшими из строевых частей. Проверьте, как они летают ночью, если нужно, потренируйте и затем выпустите самостоятельно.

– Есть, товарищ командир! Проверю и, кого нужно, выпущу.

– Действуйте. Вот ваша группа. – Командир показал на четверку молодых летчиков, в которой я стоял на левом фланге и, слегка волнуясь, внимательно прислушивался к каждому слову командира.

Чкалов подошел к нам и низким, немного осипшим голосом спросил, глядя на меня:

– Как фамилия?

– Байдуков, – ответил я.

– Сколько лет летаешь?

– Пять.

– На чем летаешь?

– На разведчиках.

– Да не то я спрашиваю. На «Р-1» летал?

– Так точно, – ответил я, слегка пораженный грубоватым тоном и тем, что он обращается на «ты», и его слишком заметно выделяющимся «о».

– Ну так бы и сказал, что летаю на «Р-1», а то «на разведчиках»! – И он, помолчав, добавил: – Садись в самолет, а я сейчас приду. – Чкалов скрылся, не сказав, где стоит самолет и какой его номер. Мы растерянно стояли.

– Сердитый мужик, – сказал мой товарищ.

Я поспешил к самолетам, чтобы отыскать, а вернее, угадать машину, на которой должен был отправиться в экзаменационный полет.

Аэродром зашумел. В темноте замигали прерывистые сигналы связи, иногда вырисовывались огромные огненные круги выхлопа какого-то истребителя, ночной воздух вздрагивал от грохота моторов, винтов, нещадно рассекающих мглу.

Пробегая вдоль ряда машин, я старался увидеть широкоплечую фигуру Чкалова, чтобы узнать, где же наш самолет. Иногда я подбегал к группам и спрашивал инструктора, но мне отвечали: «Что ты, не видишь, что Чкалова здесь нет» – таким тоном, от которого мне становилось совестно, хотя я мог бы пояснить, что Чкалова в лицо еще не знаю, гак как темнота помешала разглядеть его как следует.

Тем не менее я все еще продолжал шнырять между самолетами и, не пропуская ни одного силуэта, подбегал к нему ближе и кричал громко на ухо:

– Чкалова к командиру!

Эту фразу я придумал сам, надеясь таким авторитетным заявлением вызвать своего инструктора на голос.

Вскоре я наткнулся на двух пилотов и, повторив свой старый номер, вдруг услышал окающий голос:

– Чего орешь? К какому командиру? – Это и был Чкалов. Я замолчал, соображая, как выкрутиться из глупого положения.

– К какому командиру? – вновь повторил вопрос инструктор и, чувствуя что-то неладное, подошел вплотную, зажег спичку. Осветив мое лицо, он вдруг засмеялся: – Байдуков! Ну чего молчишь?

Суровые черты и резкие складки лица на мгновение размякли, но спичка угасла, и я в темноте видел лишь силуэт – короткий, широкоплечий.

– Закури! Сейчас пойдем к самолету. – И он, то ли забыл, что я ему успел соврать о вызове к командиру, то ли догадался о моей проделке, спокойно продолжал разговор: – Молодых сегодня буду возить.

– Ишь ты, из тебя совсем думают сделать учителя.

Пока продолжалась беседа, я припоминал множество рассказов о летчике-истребителе Чкалове.

– Ну, Шурка, пойду, а то ребята застоялись. – И, повернувшись ко мне, кивнул: – Пошли, Байдуков.

Шумело от свиста рассекаемого воздуха, на небе появились синие, красные и белые блуждающие огоньки самолетов. Пыль от взлетающих машин двигалась стеной, сгущая темноту, засоряя глаза. Вскоре подошли к двухместному биплану. Я облегченно вздохнул – этот тип машины был мне знаком по строевой части.

– Чего вздыхаешь? – спросил инструктор и как-то особенно добавил: – Почему тебя перевели сюда?

– Приказом, товарищ командир, – ответил я, не понимая существа вопроса.

– Все мы приказом, да все по разным причинам. – И, оборвав, спросил: – Давно не летал ночью?

– Полгода будет с осенних маневров, – ответил я, думая, что этого воробья на мякине не проведешь.

– Ну давай в кабину… Задание: простой полет по кругу.

– Есть, товарищ командир! – Я подозвал механика и вместе с ним, посветив фонариком, внимательно осмотрел узлы шасси, хвостовое оперение.

Чкалов залез в самолет и, высунув голову через борт задней кабины, что-то насвистывал.

Мы уже завершали осмотр, как мне на ухо сказал механик:

– Смотрите не подкачайте – Чкалов страсть не любит, чтобы потихоньку… А то будет «возить и возить»; жуть как не терпит трусливых полетов.

Я влез в переднюю кабину самолета, раздумывая над советом простодушного механика. Запустил мотор. Длинные ленты голубоватого пламени выхлопа мягко плескались вдоль фюзеляжа. Взял переговорный аппарат:

– Товарищ командир, я готов!

– Ну, осторожно выруливай и взлетай! – послышался в телефоне ответ.

Я попросил старт. Дежурный дал световой сигнал: «валет разрешаю». Огляделся по сторонам и, не увидев никакой опасности, дал полные обороты мотору, начав взлет. Через несколько секунд мы уже неслись над крышами ангаров. Красный отблеск заградительных огней на мгновение сделал крылья прозрачными – через полотно смутно выделялись контуры лонжеронов и нервюр. Отблеск ли спокойно ожидающих глаз инструктора, которые я заметил в переднем смотровом зеркале, или совет механика воздействовал на меня? Чуть прижав машину для набора скорости, я положил ее в глубокий разворот с неимоверным подъемом. Самолет, впиваясь в тьму, причудливым зигзагом заворачивал влево, а я настороженно и хитро поглядывал в зеркало, откуда ждал одобрения или осуждения моих действий. И совершенно неожиданно перед носом выросла рука инструктора с большим пальцем, задранным вверх. После посадки Чкалов вылез из задней кабины и, перевесившись через борт ко мне, сказал:

– Хорошо, ничего не скажешь. Лети в зону и потренируйся сам, в чем чувствуешь нужду. Мне нечего с тобой возиться.

– Есть, товарищ командир!

– Ну, ты заладил, «товарищ командир». Зови просто – Чкалов, ты ведь тоже командир и такой же инструктор и испытатель, как и я.

– Хорошо, товарищ Чкалов, – ответил я, улыбаясь.

– Да, а зовут-то тебя как?

– Георгий.

– Ну, ну, значит, Егор, а по-нашему, по-волжски, Егорушка. Вот и дуй, Ягор, да недалеко улетай, я еще с другими должен заняться на этом самолете.

Освещенный огнями кабины орлиный изгиб носа придавал Чкалову немного хищный вид, хотя его синеватые глаза смотрели мягко и ласково.

На следующее утро я узнал, что остальных товарищей нашей четверки, новичков, Валерий Павлович так и не выпустил в ту ночь в самостоятельный полет.

Так «разворот по душе инструктора» в темную летнюю ночь над московским аэродромом познакомил меня с человеком-птицей, о котором ходили в нашей авиации легенды. Но ни один из двух тогда не предвидел, что дальнейшая судьба будет сближать нас с каждым годом все теснее и теснее и наши жизни станут весьма зависимы друг от друга.

Вспоминая об этом вступлении в строй летчиков-испытателей, я всегда думаю о Валерии Павловиче не только как об опытном инструкторе, умевшем по одному полету определить летные способности проверяемого, но и как о весьма доверчивом человеке. А доверчивость – это дорогое свойство душевной доброты и человеколюбия, которое особенно характерно для людей сильных, смелых.

О необыкновенном даре Чкалова быстро оценивать людей, да еще по профессии летчиков, я убедился на случае с летчиком Петром Михайловичем Стефановским, назначенным в НИИ ВВС почти одновременно со мной в начале 1932 года, когда ему пришлось переучиваться для вождения тяжелых самолетов.

Вот как вспоминает об этом в своих мемуарах «Триста неизвестных» сам Петр Михайлович:

«…С типичным представителем испытателей-универсалов я познакомился перед первым вылетом на «ТВ-1» (с двумя моторами М-17). Встретились мы на аэродроме. Коренастый, в добротном комбинезоне на лисьем меху, он с добродушной улыбкой на крупном обветренном лице выслушал мой доклад о прибытии в его распоряжение я махнул рукой в сторону: залезай, дескать, чего там официальничать.

Это был Валерий Павлович Чкалов. Не тот, конечно, Чкалов, имя которого вскоре узнала вся страна, весь мир. В летных кругах о нем отзывались тогда как о крайне своеобразном, но отличном летчике, рубахе-парне, замечательном товарище. Я как-то сразу поверил ему, первому инструктору в тяжелой авиации.

Такой отдаст все, что знает сам, не станет распекать из-за мелочей, не выставит перед начальством, если где промашку дашь. Да и какие промашки можно допустить на этом аэроплане? Лег на маршрут, установил скорость и следи за курсом, поправляй на снос.

Мы заняли свои места в кабине. Чкалов как бы между прочим спросил:

– Истребитель?

– Истребитель.

– Тогда поехали.

На взлете Валерий Павлович плавно прибавил оборотов обоим моторам, и тяжелая машина легко, без напряжения поднялась в воздух. За штурвалом Чкалов сидел спокойно, словно за чашкой чаю. «Оно и понятно, – думал я, – к чему волноваться: бомбардировщик устойчив в воздухе, не виляет, не кувыркается, как ястребок…»

Совершенно неожиданно самолет вошел в глубокий вираж. А до земли было метров триста, не больше. Безупречно выполнив несколько фигур, Чкалов резко поднял нос корабля, плавно убавил газ и перевел машину в крутое пикирование. Что он делает, черт? Земля стремительно приближается. С беспокойством и укором смотрю на своего инструктора: мы ведь не на истребителе. А он «пьет чай».

Вот уже до земли не более пятидесяти метров.

Деревенские домишки, разрастаясь, лезут в глаза. Еще секунда – и…

Взревев моторами, самолет рванулся вверх, легко развернулся и перешел в горизонтальный полет.

В голове у меня сумбур. Бомбардировщик, а такой маневренный. С восхищением смотрю на Чкалова.

– Понял? – спрашивает он, широко улыбаясь. В ответ согласно киваю головой.

– Давай сам.

Так сразу? А инструктор уже полностью освободил штурвал.

– Ну!

Высота триста метров. Закладываю не менее глубокие виражи, потом, поднимая нос самолета, плавно сбрасываю газ и по-чкаловски энергично бросаю машину в пикирование. Кажется, не самолет несется вниз, а сама земля мчится ему навстречу. Не ощущаю ни громадных размеров, ни тяжести корабля. Высота уже сто пятьдесят, сто метров… Пора! Самолет пружинисто ломает кривую полета и взмывает вверх.

– Хорошо, – по-волжски окая, одобрил Валерий Павлович, – понял. Иди на посадку.

После второй посадки Чкалов освободил командирское кресло, и лицо его снова расплылось в улыбке.

– Лети сам, – сказал он, – мне тут делать нечего.

Так я стал летать на тяжелых воздушных кораблях…

Полет с В. П. Чкаловым открыл мне дорогу в большую авиацию, в бескрайнее небо, круто изменил мою летную судьбу. Я навсегда стал военным летчиком-испытателем».

Точность оценки Чкаловым Стефановского и доверие к нему были оправданы всей последующей жизнью отличного летчика-испытателя, каким оказался Петр Михайлович.

Самые сложные и самые опасные задачи на испытания

Летая одинаково блестяще на всех типах самолетов: на истребителях, разведчиках, бомбардировщиках, на грузовых и на спортивных, летчик-испытатель НИИ Валерий Чкалов выполнял самые различные задания. То выяснял причины неустойчивости истребителя «И-5» на пробеге после посадки, отчего в частях ВВС было несколько серьезных аварий, то летал в кромешной темноте испытывать ночные прицелы, атакуя мишени на Кунцевском полигоне [7]7
  В наши дни в этой местности кварталы жилых домов Москвы.


[Закрыть].

При испытаниях маневренных возможностей новых истребителей в воздушном бою Валерий Павлович был непременным экспертом.

В этом случае обычно на два истребителя разного типа назначались Чкалов и Анисимов, два неразлучных друга на земле и два соперника в воздухе.

Когда в воздухе шла изумительная баталия самых искусных истребителей, на Центральном аэродроме все останавливалось, замирало, завороженное «битвой» талантливых пилотов.

Затем друзья менялись самолетами и проводили второй тур неповторимо сложных, дерзких и непостижимо точных взаимных атак, фиксируемых бортовыми фото-пулеметами и контрольными замерами с земли. После таких полетов ведущим инженерам было исчерпывающе явно, на что предельно способен тот или иной новый истребитель.

Заканчивались полеты, и Чкалов, оставаясь наедине с собой, тосковал – он все еще не мог получить хотя бы небольшой номер в какой-нибудь московской гостинице и вызвать из Ленинграда жену и сына, без которых жизнь после полетов казалась скучной.

А тут начали поступать тревожные слухи и письма из Василева – заболел отец. Как всякий всю жизнь не болевший человек, Павел Григорьевич свалился неожиданно.

Валерий Павлович сообщил об этом горе жене. Ольга Эразмовна, взяв сына, отправилась к свекру.

А Валерий слал отцу посылки, подбадривал его всячески в письмах. Весной 1931 года Павел Григорьевич умер. Его похоронили на панском бугре.

Чкалов сильно переживал смерть отца. Но наступал летный день, Чкалов садился в самолет, в ураганные потоки скоростного напора как бы сдували все печали и горести, гнетущие мягкую душу мужественного человека.

Как-то совершенно неожиданно из строевых частой стали поступать жалобы на самолеты «Р-1» с металлическими шасси. Некоторые машины при переходе на посадочный режим в последний момент вдруг резко сваливались влево или вправо, что всегда приводило к удару крылом о землю, после которого пожар и взрыв вершили катастрофу.

Одну из таких случайно уцелевших уродливых машин доставили в НИИ ВВС на железнодорожной платформе. После окончательной сборки и нивелировки дефектный самолет следовало облетать, установить причину бедствия и выработать рекомендации летчикам частей ВВС и заводу-изготовителю.

Это была будничная, не имеющая никакого внешнего эффекта работенка. Но сколько же в ней заключалось коварства и смертельной опасности – ведь без предварительных полетов невозможно выдать однозначный диагноз заболевания машины и тем более определить курс ее лечения!

Вот почему наряду с такими молодыми пилотами-птенцами, как я, на изучение больного «Р-1» назначили также первоклассных летчиков-испытателей Чкалова и Анисимова – этих докторов искусства пилотирования.

Правда, к этому времени я уже успел хлебнуть трудностей при испытании на плоский штопор самолета, на котором до моего прихода в НИИ разбился очень опытный экипаж. Кроме того, мне удалось провести испытание самолета с разрезным крылом и детально ознакомиться с тонкостью его аэродинамики при полете на предельно больших углах атаки. И наконец, за прошедшие несколько месяцев службы в институте мне довелось немного полетать на истребителях и тяжелых бомбардировщиках, что намного расширило мой летный опыт.

Однако все перечисленное, недавно приобретенное никак не могло меня поставить даже на самый левый фланг шеренги испытателей, возглавляемой асами НИИ ВВС.

Вот почему первым пришлось объезжать непослушного и болезненного разведчика «Р-1» Чкалову. Валерий Павлович при разбеге на взлете не давал самолету раньше времени оторваться от земли и долго выдерживал его в режиме разгона в непосредственной близости к земле перед тем, как перейти на глиссаду набора высоты.

Набрав 1000 метров, испытатель стал планировать на кучевое облако и «сажать» на него самолет. Было видно, в какой-то момент «Р-1» резко свернулся на крыло и заштопорил. Затем самолет снова полез вверх, набирая на этот раз высоту на предельных углах атаки крыла. Чкалов снова начал планировать на то же облако. Только на четвертый раз самолет на режиме выравнивания спарашютировал, не свалившись на крыло.

В заключение Чкалов заставил дефектную машину совершить ряд петель, переворотов через крыло, боевых разворотов, виражей, змеек.

– Ах и шельмец Валерьяшка! Видал, как быстро разобрался? – с гордостью сказал мне Анисимов, зорко наблюдавший за действиями друга в зоне. Александр Фролович за это время успел выкурить не одну папиросу.

На посадку Валерий вел самолет необычно осторожно – он выровнял его очень низко, когда колеса находились не более четверти метра от земли. После того как «Р-1» был припечатан по классической схеме посадки – на три точки, Чкалов тут же подрулил к нам.

Анисимов замахал руками, давая знать другу, чтобы он не выключал мотор.

Теперь Валерий Павлович внимательно смотрел за Сашей Анисимовым, одновременно втолковывал мне, как и в какой момент нужно действовать рулем поворота и элеронами, чтобы предупредить неожиданное сваливание самолета на крыло в момент посадки.

Между тем Александр Фролович закончил свои исследования дефектной машины еще более сложным каскадом фигур, в том числе категорически противопоказанных самолету «Р-1» из-за незначительной его прочности.

– Разве можно на этом самолете делать иммельман? – спросил я недоуменно Чкалова.

Валерий Павлович лукаво взглянул на меня мягкими сине-голубыми глазами так, что мне стало очень неудобно.

– Да ты что, Байдук? Сашка может, брат, такое сотворить, что даже Чаплыгин с Туполевым ни за что не сумеют обосновать, как это могло все получиться да к тому же еще и кончиться вполне благополучно! – ответил Чкалов, продолжая смеяться.

Анисимов сажал самолет совершенно по-иному – при выравнивании он его подпустил к самой земле и с высоко поднятым хвостом, коснувшись земли, отдавал ручку управления от себя, не допуская, чтобы самолет коснулся хвостовым костылем. И хотя он делал все отнюдь не по инструкции, а скорее вопреки ей, самолет совершил безупречную посадку в английском стиле [8]8
  Для некоторых машин (типа нашего «Р-1») английские инструкции по пилотированию рекомендовали посадку самолета производить сначала на колеса, чтобы на большой скорости не разрушалась хвостовая часть из-за больших нагрузок на костыль, являющийся третьей точкой опоры самолета.


[Закрыть]не подпрыгнув при пробеге ни на один сантиметр.

Валерий радостно сказал:

– Видишь, как, действуя помимо наставления по технике пилотирования, иногда можно не гробануться, хотя все способствовало печальному исходу.

Но начальство понимало: примени в данном случае летчики стандартную инструкцию – завыла бы снова душераздирающая аэродромная сирена, оповещая всех об очередной катастрофе. Поэтому Анисимову никто ничего не сказал, даже насчет опасного иммельмана на «Р-1».

Однако ведущему инженеру было приказано полеты немедленно приостановить, самолет закатить в ангар и тщательно проверить его регулировку.

Пользуясь консультациями Валерия Павловича и Александра Фроловича, через два дня на той же машине я сделал полет в зону и убедился, как точно они определили особенности поведения самолета и как эффективна рекомендуемая ими методика предупреждения неприятностей.

После множества полетов днем, а затем и ночью с привлечением многих испытателей НИИ была составлена инструкция для летчиков строевых частей по предупреждению возможных летных происшествий при посадке «Р-1».

Когда составлялся отчет, ведущий инженер Жемчужин, в прошлом летчик, сказал мне:

– Вы знаете, эти испытания могли начать только Чкалов и Анисимов! Только вот такие инициативные, творческие, с непостижимой интуицией отыскивать самые оптимальные методы управления машиной, находящейся в катастрофическом положении… Это гиганты авиационного искусства!

В дальнейшем я много раз убеждался в справедливости оценки многоопытного крупного авиационного деятеля Н. А. Жемчужина.

Двое упрямых

Время шло. Несмотря на особо тщательный отбор летного состава из строевых частей для комплектования когорты испытателей НИИ ВВС, все же очень часто звуки аварийных сирен Центрального, а затем подмосковного аэродромов оповещали о только что совершившейся катастрофе.

Скоро меня включили в группу, возглавляемую Александром Фроловичем Анисимовым. Она обеспечивала испытания самолетов-истребителей по заданиям отдела, руководимого летчиком-инженером Иваном Федоровичем Петровым, активным участником Октябрьской революции и гражданской войны. Здесь был и Чкалов.

Среди закаленных и опытных истребителей группы Анисимова я казался себе просто птенцом.

Конечно, высшим пилотажем я занимался и прежде, но здесь это, во-первых, воздушная акробатика, а во-вторых, все исполняется на высоте не 1000 или хотя бы 600 метров, а просто у земли, не выше 100–200 метров, когда не только ошибка, а просто малейшая неточность приводит к катастрофе.

Вот над ангарами Центрального аэродрома появился крошечный истребитель и, ввинчиваясь горизонтальным штопором в воздух, делает одну за другой двойные перевороты (бочки), чуть не задевая крыльями кровли ангаров. Анисимов, толкая меня рукой, коротко говорит:

– Волька расписывается…

Я это понимаю как указание: «Вот и тебе так нужно летать».

– Не сумею так… – отвечаю я громко на мысли командира.

Анисимов тут же дает задание: снова идти в зону и пилотировать на малой высоте так, чтобы моей машины не было видно с аэродрома.

Чкалов уже сел. Он стоял в стороне, наблюдая за моей подготовкой к взлету. Видимо, заметил мои нерешительные действия и, подойдя ко мне, сказал:

– Шурка дал тебе полную свободу. Пользуйся случаем – заключай фигуры на сто метров.

Я ничего не ответил на совет товарища, аккуратно надел парашют, забрался в «И-4», привязался плотно ремнями к сиденью самолета и запустил мотор.

Выруливая мимо Чкалова, видел его ободряющую улыбку и приветливо поднятую руку.

Вспомнил ночной полет с Чкаловым и свой отчаянный разворот, так понравившийся Валерию Павловичу, и на душе стало легче. Взлетая, забыл все страхи, разогнал машину после отрыва, перед самыми ангарами потянул ручку, одновременно закладывая самолет в непрерывную спираль. Мне было видно, как Анисимов незлобно показал кулак в мою сторону, а Чкалов высоко поднял руку, показывая большой палец.

Выйдя в зону на высоте 500 метров, сделал несколько двойных переворотов и иммельман. Затем пару витков штопора. Чувствуя, что все идет нормально, сделал бочку на двухстах метрах, еще раз повторил ее и понял – нужно машину разгонять побольше, чтобы начинать с запасом скорости двойные перевороты без просадки, опасной на малой высоте.

Все подтвердилось – спикировал, на двухстах метрах был приличный запас скорости, и мой металлический истребитель после сложной фигуры не просел.

Я осмелел и вышел на 100 метров. Много раз наблюдал с этой высоты землю, но сейчас высота казалась почему-то до обидного малой – пролетая чуть выше фабричной трубы, я должен был отвернуть от мачты радиостанции.

Решившись окончательно, разогнал самолет до предела и с высоты 100 метров стал выполнять иммельман. Получился. Теперь набранную высоту теряю на перевороте через крыло и, еще пикируя, даю мотору полные обороты, вывожу машину снова на 100 метров и делаю двойной переворот. Есть просадка, но терпимая. Повторяю эти фигуры еще и еще, до полной усталости, для чего понадобилось не более 15 минут пилотажа у земли. Да, это занятие серьезное и не простое. И оно мне очень понравилось. Лечу к аэродрому и сверху вижу, как на своем любимом «И-5» Анисимов, планируя на посадку вверх колесами, проходит низко над ангаром.

«Значит, – думал я, – Анисимов следил за мной с воздуха, когда я взрослел как летчик-истребитель и как испытатель, выполняя пилотаж у самой земли».

Но Анисимов сделал вид, что он за мной не наблюдал, что ничего не знает и поэтому замечаний никаких не делает.

«Конечно, – подумал я, – хвалить летчика в таких делах опасно: он сам должен знать свой предел. Поэтому наш «воздушный Чапай» молчит.

Но я, как полагается, подойдя к Анисимову, стоявшему рядом с Чкаловым, отрапортовал о выполнении задания и рассказал, как все делал. Чкалов засмеялся и выдал своего друга с головой:

– Да не хвались, тебя Шурка видел, а ты как глухарь на току запел, и ничего не видишь, и ничего не слышишь…

Анисимов, улыбнувшись, спросил:

– Устал здорово?

– Изрядно, – сознался я.

– Ну отдохни да все повтори в той же зоне теперь на «И-5». На нем поприятнее будет. Увидишь!

Через полгода я вошел во вкус, и нужно было лишь следить за собой, чтобы не перейти роковую границу.

Видимо, у меня действительно получалось кое-что в пилотаже у земли, если однажды Валерий предложил мне показать воздушный бой с лобовыми атаками. Для меня это было весьма лестно.

Мы взлетели на разного типа истребителях. Набрав высоту, я развернулся в сторону Чкалова и заметил, что мотор его самолета слегка дымит, а это значит, что он разгоняет истребитель. Я тут же дал полный газ и прильнул к оптическому прицелу, изредка нажимая гашетку кинофотопулемета. Самолеты сближались, идя навстречу друг другу. Расстояние между нами сокращалось с каждой секундой.

Судя по дальномерной части оптического прицела, до истребителя Чкалова оставалось всего лишь 500 метров. Нужно было решать, что делать дальше, так как через несколько секунд мы войдем в так называемое «пространство смерти», где миновать столкновения невозможно, какие фигуры пилотажа для отворота ни применяй.

Я выглянул влево, тут же потянул самолет в резкий набор высоты и сделал иммельман. Потеряв из виду Чкалова, я быстро сел на аэродром.

Наблюдавшие с земли рассказывали, как наши самолеты, подойдя друг к другу в лоб, одновременно полезли вверх, идя вертикально, сближаясь колесами. Всем казалось, вот-вот самолеты пожмут друг другу лапы. Но затем, сделав иммельман, они разлетелись в разные стороны. Чкалов сел вслед за мной. Подрулив, он вылез из машины и, подойдя ко мне, сказал:

– Дурак, так убьют тебя!

– По-моему, и ты не из умных, если лезешь на рожон. Тебе нужно было ложиться в вираж, – запальчиво ответил я.

Вместо ответа он показал мне кукиш и, отойдя на два шага, буркнул:

– У тебя такой же упрямый характер, как и у меня. Мы с тобой обязательно столкнемся. Лучше ты, Байдук, сворачивай первый, а то так, по глупости, и гробанемся…

Я понял, что Чкалов в настоящей драке ни за что не выйдет из лобовой атаки первым, так как за этим сразу последует заход противника тебе в хвост, и ты будешь сбит.

Невиданная «воздушная этажерка»

Между тем наступила осень 1931 года. Шло много разговоров о самолете-этажерке, конструкции инженера нашего института Владимира Сергеевича Вахмистрова.

И вот мы увидели на Центральном аэродроме двухмоторный бомбардировщик «ТБ-1», у которого на крыльях громоздились два истребителя «И-4». «Двухъярусная этажерка» – название довольно точное.

Такого мир еще не знал: бомбардировщики брали себе на крылья истребителей, летели с ними в тыл, питая их бензином из своих баков до тех нор, пока не наступало время воздушного боя с неприятелем, пытающимся атаковать наши тяжелые самолеты.

Тактическая идея заманчива, но как ее осуществить технически? Не рискованно ли? Как поведет себя «ТБ-1» с необычным грузом? Как сработают в воздухе механизмы сцепки и расценки? Что будет, если один истребитель не сможет сойти с крыла, когда второй уже отцепился? Что станет, если у какого-то истребителя остановится мотор на взлете?

Десятки случайностей могли привести к катастрофе.

Риск был очень велик. Но и цель, ради которой на него шли, была грандиозна.

Учитывая и важность цели и чрезвычайную сложность испытаний, командование решило, что на истребители можно посадить только самых хладнокровных, самых искусных в пилотировании, действительно бесстрашных и в то же время близких, доверяющих друг другу людей.

Ясно, что выбор был один – Чкалов и Анисимов. Лучших кандидатов не найдешь.

Они отвечали всем поставленным требованиям, с чем согласились два опытнейших пилота-испытателя: Адам Иосифович Залевский и Иван Фролович Козлов, назначенные для пилотирования самолета-матки и руководства экспериментом в полете.

Мы еще не оценили в полной мере значение испытания первого в мире составного самолетного комплекса. А ведь это был настоящий подвиг летчиков Чкалова, Анисимова, Залевского и Козлова.

Когда самолет «ТБ-1» с двумя «И-4» вырулил на старт для первого полета, Чкалов находился в истребителе, сцепленном с левым крылом, а Анисимов – в истребителе, сцепленном с правым крылом самолета-матки.

Самолетом «ТБ-1» управляли Залевский, левый летчик, и Козлов – правый.

Это происходило 31 декабря 1931 года. Четыре вращающихся винта на двух этажах придавали комплексу какой-то фантастический и вместе с тем легкий, ажурный вид.

Взлет с помощью всех четырех винтомоторных установок «воздушная этажерка» произвела молниеносно и вместе с тем грациозно и сразу круто пошла с набором высоты.

Весь личный состав аэродрома имени Фрунзе, бросив свои работы и заботы, высыпал на границы летного поля, наблюдая за этим весьма сложным и очень опасным экспериментом, первым в истории мировой авиации.

Самолет-матка на высоте 1000 метров перешел на горизонтальный полет, степенно развернулся назад и взял курс на центр аэродрома. Все шло отлично.

И вот долгожданный момент – сначала подскочил вверх над крылом «ТБ-1» истребитель Чкалова, а за ним истребитель Анисимова.

Через несколько секунд они пристроились каждый к своему крылу матки пеленгом, эскортируя ее полет на посадку. Все три самолета так и сели в плотном строю, одновременно.