Текст книги "Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Мария Медичи ответила им молчаливым кивком и вместе с д'Эперноном и герцогиней прошла к приготовленной для нее карете.

Слуга герцога, захватив сто плащ, помог остальным дворянам сесть во вторую карету и на лошадей.

Был ровно час пополуночи, когда обе кареты в окружении вооруженных всадников выбрались из парка и с небывалой скоростью устремились на юг страны.

XXXII. ПОЖАР

Когда Жозефина выбежала из дома Ренарды и поспешила за угол к ожидавшей ее Магдалене, она убедилась, что Милон исполняет свое обещание не следить за ней. Увлекая подругу за собой, она торопливо рассказывала ей о своем визите:

– Я говорила с ним! – Он действительно очень добрый и благородный человек, этот мсье Милон, и сейчас же отправится со своими друзьями на помощь тому мушкетеру. Он обещал мне это!

– Значит, мы исполнили нашу обязанность. Пойдем теперь скорее на остров, я беспокоюсь как там Нарцисс…

– А меня мучает вещь, о которой я прежде не думала, – сказала Белая голубка. – Мсье Милон говорил, что тем троим, поехавшим за тем мушкетером, грозит смерть. Хотя Жан и Поль – дурные люди, а все-таки они мне братья. Подумай только, Магдалена, что из этого всего выйдет! Ведь если их убьют, меня всю жизнь будет мучить совесть.

– Они поехали, чтобы сделать злое дело, Жозефина, и совесть стала бы мучить тебя тогда, если бы ты допустила смерть виконта д'Альби. Твои братья сами ведь знали, что рискуют в этом деле своими жизнями, потому-то и набрали с собою оружия. Поверь мне, мы с тобою не сделали ничего дурного. Самому Богу известно, что мы лишь исполнили свой долг.

– Мне тоже так думалось, теперь так тяжело на сердце от мысли, что братьев, может быть, убьют, и все из-за меня! Ты ведь знаешь, я не люблю их, иногда мне начинает казаться, что они мне вовсе и не братья – уж сколько раз молила я Бога простить мне это прегрешение, – а теперь мне кажется, что я приняла на душу еще больший грех.

– Да нет же, Жозефина! Ты, может быть, спасла жизнь человеку доброму и благородному, который при случае сам бросился спасать тебя! Успокойся, нам не в чем упрекать себя! – убеждала ее Магдалена.

– Мне ужасно хотелось бы последовать за ними, чтобы не допустить кровопролития.

– Что за мысли приходят тебе в голову, Жозефина, ну, что ты можешь там сделать! Сама говоришь, что мушкетеры должны ужасно торопиться, разве тебе за ними угнаться. Успокойся и будь уверена, что они великодушны. Надейся на Бога и знай, что он сам определит меру наказания тем, кто задумал этот разбой.

– Твоя правда, Магдалена, спасибо, ты меня успокоила! Я знаю, что мушкетеры добрые и великодушные люди, а мои братья имеют злой умысел, – согласилась Белая голубка, поспешая за Магдаленой.

Путь до улицы Лаферронери, разговор с Милоном и обратная дорога на остров заняли немало времени. Магдалена сильно беспокоилась о сыне, Жозефина, в свою очередь, старалась успокоить ее.

Когда они подошли к берегу, Магдалена пыталась разглядеть маленькую фигурку Нарцисса. На острове было тихо и пустынно. Это несколько успокоило ее, так как случись там какое-нибудь несчастье, заметно было бы оживление и хлопоты людей. Однако и Нарцисса не было видно. Магдалена ускорила шаги и быстро перешла по мосту на остров. Она поискала сына под деревьями, где он играл, когда они уходили, громко окликнула его. Ответа не было. Жозефина побежала в дом, чтобы расспросить отца. Пьер Гри отвечал, что не присматривал за мальчишкой и что, вероятно, он ушел в одну из комнат и там заснул.

Магдалена обыскала все комнаты ночлежного дома, в которые только мог проникнуть ребенок, звала его дрожащим от страха голосом, но Нарцисс исчез бесследно… Все неотвязнее ее преследовала мысль, что мальчик мог слишком близко подойти к воде и упасть в нее. Этот ребенок был единственной отрадой ее разбитой жизни, единственной надеждой, и теперь он исчез!

– О, Господи! Да сжалься же надо мною! – вскричала она, в отчаянии ломая руки. – И зачем только я ушла, зачем не взяла его с собою! Теперь его нет, нет…

Жозефина, разделяя ее горе и страх, также не могла понять, куда делся Нарцисс. Вместе с Магдаленой она обегала весь берег, надеясь найти хоть какой-нибудь его след, расспрашивала всех, кто оставался на острове, но никто не видел его, никто не мог сообщить им что-нибудь о мальчике.

Ужас несчастной матери возрастал с каждой минутой. С искаженным отчаянием лицом она бродила взад-вперед по острову, тысячи раз повторяя имя сына. Мысль о том, что он утонул, не оставляла ее. Она нашла лишь несколько пестрых камешков и занявших цветов, которыми он играл утром под деревьями.

Прошло немало мучительных часов, а она все еще не знала ничего наверняка. На острове не осталось местечка, которое Магдалена не обыскала бы самым тщательным образом.

Но вдруг в голове ее блеснула мысль, что, может быть, ее сына украли у нее точно также, как сама она однажды похитила его из дома судомойки. Но ведь она была мать, у нее было право материнского чувства.

Казалось, Магдалена мгновенно переродилась. Смертельный страх за ребенка и родительский инстинкт, который побуждает бросаться на врага, даже более сильного, овладели ее сознанием. Мысль о том, что сын ее украден, наполняла ее душу отчаянием и злобой.

На нее вдруг точно сошло вдохновение ясновидящей, казалось, ее гнала какая-то сверхъестественная сила, когда она бросилась разыскивать укротителя зверей. Однажды он рассказывал ей, что у него умер мальчик, на которого Нарцисс был похож. Теперь слова эти вспомнились ей и отозвались в сердце страшной догадкой. Она побежала к конюшне, отворила все двери, но там было пусто, Джеймс Каттэрет, его телега и звери исчезли!..

Магдалена в нескольких словах передала свои подозрения Жозефине. Та тотчас же побежала расспросить отца. Пьер Гри отвечал, что укротитель зверей действительно уехал с острова, но что он не заметил, чтобы сын Магдалены был с ним.

Магдалена просила подругу остаться на острове и продолжать поиски. Сама же решила пойти на ту сторону и найти укротителя, чтобы проверить свои подозрения. Она так быстро приняла это решение, что Жозефина, стоя в сумраке наступившего вечера на мосту, придя в себя от неожиданности пожалела, что отпустила ее одну.

Белая голубка надеялась, что Магдалена скоро возвратится, потому что не допускала мысли, что Нарцисса украл укротитель зверей. К тому же неизвестно было, по какой дороге он уехал и как далеко теперь находится. Он уехал до обеда, а теперь был уже вечер, следовательно, он настолько опередил Магдалену, что догнать его было для нее уже решительно невозможно.

Все эти соображения вовсе не приходили в голову обезумевшей от горя матери. Она без раздумий следовала велению своего сердца, и если бы в эти минуты ее заковали в цепи, чтобы удержать, она разорвала бы их или тащила бы за собой до тех пор, пока не упала бы замертво под их непосильной тяжестью.

Несчастную женщину, как на крыльях, несла ее беспредельная любовь и страх за ребенка.

Пройдя довольно далеко по берегу Сены, она вдруг остановилась. Ей пришло в голову, что сначала следовало разузнать, по какой дороге направился укротитель зверей. Нечего было и сомневаться в том, что он не поехал в город, но лишь очутившись на перекрестке, от которого во все стороны расходились дороги, она поняла всю трудность исполнения задуманного ею плана.

Успокоив себя мыслью, что никто не откажет в совете матери, которая разыскивает своего пропавшего ребенка, Магдалена решилась ходить из дома в дом, вдоль всех этих дорог и расспрашивать до тех пор, пока не нападет на настоящий след. Она надеялась, что кто-нибудь да видел укротителя зверей и его повозку.

Не чувствуя ни малейшей усталости, она пошла по дороге вдоль Сены, и надежды ее оправдались. В одном из домов она нашла девушку, которая сказала ей, что видела перед обедом фургон, позади которого был привязан медведь. Она запомнила, что он свернул на проселок, ведущий к северу. Был ли там ребенок, девушка не заметила, потому что стояла далеко от дороги.

Магдалена поблагодарила и пошла по указанному пути. Была уже ночь, когда она добралась до той дороги, которая вела в Сен-Дени. Здесь она вошла в хижину, обитатели которой занимались тем, что ежедневно возили в Париж всевозможные овощи. Один из работников сказал ей, что, возвращаясь из города, он видел впереди себя закрытый фургон, позади которого был привязан медведь, а на маленькой лошадке, которая везла этот странный экипаж, сидел мальчик.

При этих словах Магдалена, невольно вздрогнув, поняла, что ее подозрения оправдались.

– А вам на что этот укротитель зверей и его мальчуган? – спросил хозяин хижины, подозрительно поглядывая на незнакомку, которая одна расхаживала ночью по дорогам.

Но Магдалена, не ответив ему, поблагодарила и быстро пошла дальше, не ощущая ни усталости, ни времени, ни пространства. Все существо ее стремилось лишь к одному – догнать Каттэрета и отнять у него своего ребенка, своего маленького Нарцисса, свою единственную привязанность на земле.

К утру Магдалена поравнялась с первыми домами Сен-Дени. Подождав, пока на улицах появились люди, она снова принялась расспрашивать. Наконец она встретила двух женщин, которые рассказали ей, что видели укротителя зверей, который не въезжал в Сен-Дени, а проследовал дальше, на север. Был ли с ним ребенок, женщины не видели.

В Магдалене шевельнулось сомнение: до сих пор из всех, видевших Каттэрета, один лишь зеленщик упоминал о ребенке. Но отбросив колебания она снова пустилась по следам человека, которого подозревала в похищении сына.

Около полудня несчастная почувствовала, что последние силы покидают ее и все-таки она шла, надеясь к вечеру добраться до какой-нибудь деревни и там застать Каттэрета. Ведь не мог же он знать, что она напала на его след и гонится за ним.

Проезжающие мимо крестьяне подозрительно оглядывали, казалось, бесцельно бредущую по дороге женщину с каким-то неподвижным, мертвым взором и растрепанными волосами. Она уже не осознавала, того, что было вокруг и продолжала двигаться чисто механически. Наконец силы изменили ей окончательно, она зашаталась и упала без чувств у сарая, который стоял возле самой дороги.

Вокруг не было ни души. Быстро опускавшаяся чернота ночи укрыла неподвижное тело Магдалены. Обморок перешел в крепкий сон. Стена сарая защищала ее от ночного ветра.

Она видела во сне своего малыша, который улыбался ей, протягивая ручки, и обнимал ее за шею. Она была невыразимо счастлива. Но вдруг она услышала какой-то зловещий голос, кто-то хотел отнять у нее ребенка, и она в ужасе прижала его к себе, почувствовав прикосновение чужой руки.

Она проснулась, охваченная страхом, и увидела стоявшую над ней женщину-крестьянку.

– Господи, твоя воля! – говорила она жалостливо, глядя на Магдалену, – ты тут спала, на этаком-то ветру! Да и спала-то как крепко, я насилу добудилась! Уж думала, что ты умерла!

– И было бы лучше, если бы умерла1 – тихо и медленно проговорила Магдалена. Но вдруг она стремительно поднялась на ноги, вспомнив цель своего тяжелого и долгого пути.

– Ты ведь не здешняя. Куда ты идешь?

– Ты женщина, и, может быть, у тебя тоже есть дети, тогда ты поймешь меня. У меня украли и увезли ребенка, и я буду искать его до тех пор, пока жива.

– Ах ты, бедная! Пойдем ко мне, поешь чего-нибудь, захватишь с собою хлеба и вина, заодно расскажешь мне о своем горе. У меня тоже есть дети, я понимаю каково тебе.

Магдалена согласилась. Крестьянка взяла ее за руку и повела к своему дому. Магдалена рассказала ей, что сына ее украл укротитель зверей.

– Укротитель зверей! – с удивлением вскричала крестьянка. – Святая Женевьева! У него еще была маленькая лошадка, медведь и лев?

– Да, да! Это он! А ты его видела?

– Да, он вчера проезжал по нашей деревне.

– А был с ним маленький мальчик?

– Да, да, бедная ты моя! Красивенький-прекрасивенький мальчик! Он сначала ехал на лошади, а потом слез и повел медведя.

– Мой Нарцисс! – вскричала Магдалена и вскочила с места. – Наконец-то я точно знаю, что он с ним! Спасибо тебе за все, а особенно за твои вести о моем сыне. Я сейчас же побегу за ними и догоню этого разбойника.

– Дал бы только Бог, чтобы ты нашла его, догнала!

– Матерь Божья наставит и подкрепит меня! А видела ты, куда он поехал?

– Он показывал в деревне своих зверей, и люди давали мальчику – кто деньги, кто чего-нибудь сладенького. А мальчик все плакал. Только, ведь, у нас никто не знал, что он плачет по матери. Мы думали, что он еще не привык к зверям.

– О Боже! Сжалься, говори скорее, куда они поехали!

– А вон туда, по дороге к Бове.

– В Бове. Значит, он остановится и там.

– Уж понятно, он станет и там показывать своих зверей. Ведь там город. Там, значит, ты и найдешь своего сынишку.

– Сейчас же пойду. А когда я буду в Бове?

– Да к вечеру. Только не добраться тебе туда, очень уж ты истомилась.

– Матери, у которой украли ее ребенка, не приходится раздумывать о своих силах! Сегодня же вечером я буду в Бове и, даст Бог, найду сына! Счастливо оставаться, и всего тебе хорошего!

Крестьянка тоже пожелала Магдалене счастливого пути и, стоя у дверей, долго следила за молодой женщиной, которая не отдохнув, опять пустилась в путь на поиски своего ребенка.

Магдалена заранее решила обегать все улицы, обыскать все трактиры, перед которыми, возможно, ее сын вместе с дикими зверями давал представление. При этой мысли ее охватывал такой панический страх за ребенка, который то прибавлял, то отбирал у нее последние силы.

К вечеру ноги ее были стерты до крови и окончательно отказывались служить дальше. Она присела отдохнуть, на камень и спросила у проходящих крестьян, далеко ли еще до Бове. Они сказали ей, что через два часа ходьбы она увидит башни города.

Она отдыхала очень недолго. Какая-то сверхъестественная сила гнала ее все дальше и дальше. Начало уже смеркаться, когда Магдалена подошла к воротам Бове и спросила чиновника у заставы, не видал ли он, когда входил в город человек с дикими зверями.

– Вчера в полночь въехал англичанин, укротитель зверей, – отвечал чиновник.

– Не видели ли вы с ним ребенка?

Чиновник покачал головой и с удивлением взглянул на утомленную молодую женщину, задавшую этот вопрос с видимым страхом.

– Ребенка с ним я не приметил. Но он еще в городе и, как я слышал, давал сегодня представления на площади.

– Не знаете ли, где я могу отыскать его?

– Теперь уж скоро ночь, и он, вероятно, возвратился на постоялый двор. Вероятнее всего, это «Черный олень», который здесь недалеко, или «Золотая голубка» на другом конце города.

– Благодарю вас! – прошептала Магдалена и быстро пошла по темным и почти безлюдным улицам до того переулка, о котором говорил ей чиновник заставы. Вывеска с черным оленем указала ей на постоялый двор, но укротитель зверей там не останавливался.

Несчастная женщина поспешила дальше, выясняя у запоздалых прохожих дорогу к «Золотой голубке».

Очутившись на указанной улице, Магдалена всматривалась в неясные силуэты домов и вдруг увидела, что один из них окутывается клубами густого черного дыма с красными искрами огня.

– Пожар! Пожар! – закричала Магдалена, с ужасом думая о том, что может загореться постоялый двор и тогда ребенку будет угрожать двойная опасность. Она увидела, наконец, людей, бегущих к месту несчастья, и в ту же минуту услышала ужасный рев. Магдалена знала, что на ночлежьем острове так рычал лев укротителя зверей. Сейчас ей надо было выяснить – горит ли это постоялый двор или один из соседних домов?

Общее смятение сбежавшейся толпы было так сильно, что никто и не думал тушить пожар. Огонь перенесся уже и на соседние строения. Рев зверей и крики людей сливались в один потрясающий душу гул.

– Мой сын! Мой сын! – кричала в отчаянии Магдалена, невольно поддаваясь общей панике.

– Да где же укротитель! – кричали из толпы. – Пусть он выведет своих зверей оттуда.

– Слышите, как они ревут? – говорили другие. – Ведь страшно и в дом войти помочь! Того и гляди, вырвутся и растерзают в благодарность.

– Пресвятая Богородица! Ведь это горит «Золотая голубка»! – вскричала Магдалена и в беспомощном отчаянии протянула руки к небу.

– Да, да, это «Золотая голубка», – отвечали ей несколько голосов. – Вон уж и конюшни загорелись.

– О, горе, горе мне! – вскричала несчастная. – Мой сын, мой сын! Спасите его, он в этом доме!

– Да у кого он там?

– У англичанина, у укротителя! Сжальтесь! Пустите меня, я спасу его! – кричала Магдалена; готовая броситься в пламя.

Несколько мужчин держали несчастную обезумевшую от горя женщину.

– Вашего ребенка, наверно, уже спасли! – слышалось со всех сторон. – В доме не осталось ни души. Все люди успели выбраться. Вы потом его разыщите.

– А звери-то как ревут! – говорили другие. – Беда, если они вырвутся! Да где же укротитель?

– Он в конюшне, старается вывести оттуда своих зверей. Соседние дома отстаивают, а постоялый двор все разно уже не спасти.

В эту минуту в одном из освещенных пламенем окошек появилась фигурка ребенка, мальчика. Казалось, он только что встал с постели и вовсе не понимал угрожающей ему опасности: он спокойно смотрел, что делается на улице. Между тем, пламя уже окружало его.

– Смотрите, там ребенок! – раздалось несколько голосов. – Ведь он сгорит! Теперь уж его не спасти!

В эту минуту раздался раздирающий душу крик Магдалены, которая вырвалась из толпы и как безумная, с искаженным отчаянием лицом бросилась к пылающему дому. С нечеловеческой силой отбросила она тех, кто пытался удержать ее.

Мать увидела ребенка среди пламени и бросилась, чтобы спасти его, или погибнуть вместе с ним…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I. ПИСЬМО

– Ого! Да что ж это там такое? – вскричал лакей одного из великолепнейших домов Лондона. – Никак кто-тополетел на землю вместе с лошадью.

– Верно, верно, мой милый! – раздался голос с середины темной улицы, представляющий комичную смесь французского с английским. – Ты угадал! Поди-ка сюда, да помоги мне выбраться из-под лошади.

– А мне какое дело! – проворчал лакей и хотел было возвратиться в свою ярко освещенную прихожую.

– Ступай сюда! Приказываю именем герцога Бекингэма! – раздалось с улицы. Имя подействовало на лакея, как магический заговор, он тотчас же обернулся.

– А откуда вы знаете светлейшего герцога? – спросил он, бегом спускаясь по лестнице.

– Знаю, что он тебе будет благодарен, если ты мне поможешь.

– Гром и молния! Да никак конь-то сломал вам ногу!

– Кажется, нет. Ну, помоги-ка мне.

– Однако ведь это опасно. Он вздрагивает и того игляди убьет.

– Я, кажется, загнал его. У меня все шпоры в крови. Помоги приподнять его немного, может быть, он сам пойдет.

– Да что это вам вздумалось до смерти загнать такого чудесного коня? – спросил лакей, помогая французу.

– На то, мой милый, были такие причины, по сравнению с которыми лошадь ничего не значит! Теперь главное побыстрее добраться до дворца графа Бекингэма.

– Вы француз и, как мне кажется, мушкетер королевской гвардии.

– И на этот раз ты угадал, мой милый! – весело отвечал беарнец, подлезая под брюхо лошади. – И благодарю Пресвятую Деву за то, что наконец добрался сюда.

– Господи, но на кого вы похожи!

– Ты думаешь, мне нельзя в таком виде представиться графу?

– Графу? Да что с вами?

– А ты у него на службе?

– Разумеется, я имею честь состоять при доме этого знатнейшего и богатейшего дворянина Лондона. Но скажите на милость, что же мы станем делать с вашим конем?

– Я подарю его тебе, если хочешь, а если не хочешь, вели его убрать куда-нибудь. Мне некогда им заниматься, мне нужно к графу Бекингэму. Напрасно ты делаешь такое удивленное лицо, дружище, и так оглядываешь мой мундир! Говорю тебе, что твой герцог примет меня с распростертыми объятиями, если я представлюсь ему даже в таком неприглядном виде. Ну, ступай же скорее и доложи ему обо мне.

– Да что вы, смеетесь надо мной, милорд! Я знаю, что мушкетеры его величества короля французского – все знатные дворяне, а все-таки в таком виде не могу впустить вас во дворец.

– Ну, а если я тебе обещаю…

– Даже если бы вы отдали мне ваш кошелек, я и тогда не сделал бы этого! – отвечал лакей,

– А если я тебе скажу, что герцог будет очень рад письму, которое я ему передам.

– Я и тогда останусь при своем.

– Ну, а если, наконец, я пообещаю тебе, что герцог прогонит тебя ко всем чертям, если узнает, что ты не пропустил меня.

– Тогда уж моему горю не поможешь!

– А своему я помогу! – вскричал д'Альби, отталкивая лакея. – Я и сам проложу себе дорогу!

Он быстро вбежал во дворец и хотел было уже подняться по лестнице, устланной роскошным ковром, как на крик первого лакея выбежала целая толпа других и загородила ему дорогу, переговариваясь по-английски так быстро, что мушкетер решительно ничего не понял.

– Ну так слушайте же! – крикнул он. – Мне необходимо видеть герцога! Я приехал из Парижа по важному делу! Герцог ждет меня.

Из толпы выделился дворецкий и с почтительным поклоном проговорил:

– Я сожалею, что невозможно тотчас же исполнить ваше желание. Но светлейший герцог, мой господин, с час тому назад уехал во дворец к его величеству королю.

– Это дело другое! – ответил Этьен, – хотя мои дела и не терпят отлагательств. Когда же возвратится герцог из дворца?

– Это неизвестно, милорд. Очень может быть, что поздно ночью.

– В таком случае сегодня мне уже не придется с ним увидеться и не следует пристреливать свою лошадь.

– Завтра перед обедом я могу доложить о вас, – сказал дворецкий, окидывая мундир мушкетера взглядом, который, казалось, говорил: а за это время ты, разумеется, успеешь переменить свое платье.

– Вы говорите, завтра перед обедом. Хорошо. Хоть я и потеряю из-за этого целых двенадцать часов, придется покориться необходимости. Однако позаботьтесь, по крайней мере, чтобы он принял меня тотчас же, как я явлюсь.

Гордость молодого француза чрезвычайно удивила английских лакеев. Никто и никогда не смел так говорить в этом доме! Знатнейшие вельможи Англии часами ожидали в прихожей чести быть принятыми всемогущим герцогом Бекингэмом, и немало денег переходило из их кошельков в карманы его лакеев ради этой чести. А юный офицер разговаривал таким тоном, который, казалось им, вовсе не соответствовал его положению.

– О вас доложат по очереди, как это у нас принято, если наш светлейший господин будет давать завтра аудиенции, – холодно и твердо отвечал дворецкий, – иначе у нас это не делается.

– Ну, об этом мы потолкуем завтра. Доложите герцогу, что из Парижа приехал курьер и имеет для него чрезвычайно важные вести от двора. Понимаете ли вы, от Двора! Когда вы это ему передадите, остальное уладится само собою. А затем, спокойной ночи!

Этьен д'Альби слегка кивнул озадаченным лакеям и, громко звеня шпорами, спустился по мраморным плитам подъезда и быстро исчез в сгустившейся тьме наступившей ночи.

Пока удивленные лакеи все еще толковали о смелости молодого иностранного офицера, виконт разыскал на одной из смежных улиц гостиницу «Дуглас». Он заранее навел о ней справки и рассчитывал поесть в ней и переночевать. Этот отдых, к которому принудили его обстоятельства, был ему далеко не по сердцу, но, так как изменить что-либо было невозможно, он признался себе, что, в сущности, отдых был просто необходим ему, потому что за последние несколько дней ему удалось поспать всего несколько часов, а сытно поесть лишь один единственный раз.

Гостиница «Дуглас» была старинным и обширным заведением, часто посещаемым иностранцами. Английские лорды тоже нередко заглядывали к Красному Джеймсу, как они прозвали хозяина, ценя достоинства его винного погреба. Это прозвище он получил за свои ярко-красные поразительно толстые щеки.

Красный Джеймс гордился, между прочим, не только своими винами, но и тем покоем и хорошим обществом, которое всегда можно было у него найти. Поэтому ему не очень понравилось, когда к нему явился французский мушкетер и потребовал отдельную комнату. Он не знал, что все солдаты этого полка были благородного происхождения. Без особого почтения отвел он его в предназначенное помещение, а когда д'Альби потребовал себе обед и вина, Джеймс хотя и выполнил его просьбу, но далеко не с обычной своей услужливостью, а скорее, с неудовольствием: внизу у него сидели важные английские посетители, и он боялся, что присутствие французского мушкетера придется им не по вкусу.

Сытно поужинавший Этьен только что успел потушить свечу и улечься в постель, как в гостиницу вошли трое новых посетителей. Красному Джеймсу показалось, что это были люди знатные. Старший из них тотчас же потребовал три бутылки вина.

– Эй, послушай-ка! – крикнул он, подзывая к себе хозяина «Дугласа», между тем, как его товарищи с видимым удовольствием отдавали честь вину. – Не остановился ли сегодня вечером у вас один французский мушкетер?

Сначала Красный Джеймс не хотел признаваться, но потом сообразил, что лучше сказать правду.

– К сожалению, вы угадали, – отвечал он, – сегодня вечером ко мне приехал один мушкетер, и я не мог прогнать его.

– Ну, и что же? Вы отвели ему особую комнату? – расспрашивал незнакомец.

– Да, как раз над общей залой. Он ел, точно голодал перед этим добрую неделю, и теперь завалился спать. Уж не знаю, как-то он со мною расплатится.

– Спасибо, дружище, нам только это и надо было знать! – сказал незнакомец и, подождав, когда Красный Джеймс возвратится к своим бутылкам, рюмкам и кружкам, обратился к товарищам:

– Слышали? – спросил он тихо. – Наконец-то мы до него добрались!

– Видите, я тогда не ошибся, увидев, как он поскакал по этой улице, а Жюль пустился со мной спорить! Теперь-то он в наших руках!

– Да не в нем дело! – вскричал второй, – наша задача добыть у него письмо.

– Это верно, – тихо подтвердил Антонио, – нужнее всего письмо. Я думаю, нам всем троим следует подняться через некоторое время в его комнату, покончить с ним, захватить письмо и сегодня же ночью отправиться в обратный путь.

– Всем троим? – задумчиво переспросил Жюль, – а мне думается, будет гораздо лучше, если кто-нибудь один из нас пойдет наверх и просто стащит у него письмо.

– Разумеется, он спит теперь как медведь, – проворчал Жан, – можно будет, кстати, пошарить и в его карманах.

– Дело мастера боится, – рассмеялся Антонио, – а вы ведь на это мастера.

– Уж понятно, мы прошли у своего старика славную школу. Стащим у него письмо так, что он и не почувствует! – похвастался Жан.

– Пусть будет так, – согласился Антонио, – хотя, честно сказать, я с удовольствием всадил бы этому проклятому мушкетеру такую штучку, после которой он не успел бы и вздохнуть! Ну, да это от меня не уйдет. Мы ведь теперь на чужой стороне, и нам нужно работать с оглядкой, поэтому лучше действовать без шума.

– Давайте кинем жребий, кому идти наверх, – предложил Жан.

– Верно, надо бросить жребий, – подтвердил Жюль. – Подайте кости! – крикнул он.

Хозяин «Дугласа» принес кости. Первым бросил Антонио, затем Жюль, наконец Жан.

– Выпало тебе! У тебя больше всего очков! – вскричал Жюль. – Тебе и карты в руки! У Жака легкая рука.

– Недолго вам придется ждать меня! Я живо вернусь! – ответил тот.

– Вернись, но только с письмом! – заметил ему Антонио.

Жан утвердительно кивнул и встал из-за стола. Хозяин, казалось, не обращал на иностранцев никакого внимания. Антонио и Жюль продолжали сидеть на своих местах, а Жан как ни в чем не бывало вышел из комнаты.

В прихожей горел фонарь, позволяющий разглядеть узкую крутую лестницу, ведущую в верхние покои. Жан снял с гвоздя фонарь и осторожно стал подниматься по лестнице. Наверху он попал в узкий коридор, в котором скоро нашел дверь комнаты д'Альби.

После страшного утомления, последних дней мушкетер спал так крепко, что не услышал, как тихо отворилась дверь, и Жан, войдя в комнату, осторожно опустил фонарь на пол.

Мошенник внимательно осмотрелся и тотчас же заметил, что мушкетер лег спать не сняв мундира. При таких обстоятельствах достать спрятанное на груди письмо было бы поистине ювелирной работой для каждого вора и разбойника. Если бы Жан решился убить спящего, все было бы значительно проще, но он боялся лишнего шума. Кроме того, ему хотелось испытать степень своего искусства в этом рискованном деле.

Ровное дыхание Этьена доказывало, что он крепко спал. Жан тихо подкрался к кровати. В одной руке он сжимал кинжал, чтобы в случае надобности иметь его наготове, а другой – с поразительной ловкостью принялся ощупывать платье спящего.

Не найдя ничего похожего на письмо, он покачал голевой и стал осторожно расстегивать камзол Этьена, рассчитывая найти письмо на его груди, но и здесь ничего не оказалось. Чтобы действовать успешнее обеими руками, Жан отложил кинжал в сторону.

На мгновение он остановился и призадумался. На теле мушкетера уже не осталось местечка, которое бы он не обыскал. Вдруг по губам его скользнула улыбка. Он догадался, что д'Альби положил письмо под подушку, и теперь нужно было только достать его оттуда. Сделать это было нелегко. Голова мушкетера опиралась на нее так крепко, что подсунуть под нее руку и не разбудить его при этом было практически невозможно. Но хитрый отпрыск Пьера Гри нашелся и в этом случае.

Он опять взял кинжал в левую руку, а правой, выдернув из тюфяка соломинку, начал осторожно водить ею по лицу мушкетера, словно по нему ползала муха.

Неприятное ощущение щекотки заставило Этьена раза два сонно отмахнуться рукой, но неотвязная муха продолжала беспокоить его, и он повернулся на бок.

Жану Гри этого только и нужно было. Теперь он мог гораздо свободнее просунуть руку под подушку. Он так ловко проделал это, что мушкетер ничего не почувствовал.

Все дальше и дальше продвигалась рука мошенника, и под самой головой Этьена, наконец, нащупала письмо… Удача могла взволновать каждого, но Жан Гри даже не вздрогнул, хотя в глазах его и блеснул луч злой радости.

Убедившись, что д'Альби продолжает спать, Жан осторожно стая приподнимать подушку… Рука разбойника уже ухватилась за край бумаги и он тихо потянул ее на себя, как вдруг остановился и затаил дыхание. Мушкетер пошевелился, открыл глаза и заметил слабый свет, мерцающий в комнате.

В ту же минуту в полумраке над ним сверкнул кинжал Жана Гри. Д'Альби увернулся, и лезвие скользнуло по плечу.

– Ад и черти! – закричал мушкетер, вскакивая на ноги и не обращая внимания на свою рану и на струившуюся из нее кровь. – Да кто ты, разбойник?

Жан схватил письмо, пытаясь спрятать его под свою одежду.

– А! – вскричал Этьен, выхватывая шпагу из ножен. – Теперь я понимаю!

Жан Гри понял, что погибнет, если не помешает мушкетеру напасть на себя. Он широко развел руки, желая обхватить Этьена и всадить ему в спину кинжал. Но Этьен заметил это, вышиб ногою кинжал из руки своего противника, а свободной рукой схватил его за горло и сжал так крепко, что Жан вытаращил глаза, побагровел и напрасно пытался закричать. Тяжелые шаги мушкетера, а затем и звук падения Жана обратили на себя внимание людей, сидевших в общей зале. Послышалось хлопанье дверей.