Текст книги "Тайный гонец"
Автор книги: Геомар Куликов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Глава 8. Пленник
Проскрипел ржавым железным нутром замок. Стихли шаги за дверью.
Ива потёр шею. Не утерпел-таки жирный Амвросий. Дал на прощание крепкую затрещину.
Темно. Сыро. Пахнет плесенью.
Выставил Ива вперёд руки, пошёл, осторожно ступая. Ровно слепой. Про деда Макария подумал: худо плохо видеть-то.
Упёрся руками в скользкую стенку. Обошёл свою темницу. Невелика. Шагов по семь каждая стенка. Пусто. В одном углу – солома. Посерёдке вроде палки набросаны. Ощупал – не понял, что бы то могло быть.
Лёг на прелую солому. Под голову положил кулак.
Полезли в голову невесёлые мысли. Вот тебе и оружие… Едва с дедом Макарием переступили монастырские ворота – и прямёхонько в подземелье. Вспомнил дорожного попутчика. Ух, злыдень! Выйти только из башни, уж тогда бы Ива с ним посчитался. Только как выйти? Крепки каменные стены, дверь окована железом. Разве что келарь с Амвросием сами выпустят. А выпустят ли? Вдруг оставят тут на веки вечные, до самой смерти, что тогда?
Подать бы весточку неведомому иконописцу Игнатию, про которого сказывал дед Макарии. Может, чем и помог бы. Так где он, этот Игнатий, и как известить его о беде?
Решил Ива: утро вечера мудренее. Надо спать. Повернулся на другой бок, закрыл глаза. И стал тут подкрадываться к Иве страх. Уснуть хочет Ива, а не может.
Сел на солому. К стенке прижался. На потолок поглядел, а там вверху, в кромешной темноте, мерцают звёзды. Догадался: окошко. Повеселел даже.
Только быстро кончилось веселье. Заглянула в окошко луна – осмотрел Ива ещё раз свою темницу и обмер.
Посередине – человеческий скелет. Череп смотрит на Иву пустыми глазами.
– А-а-а! – закричал Ива, кинулся к двери, забарабанил в неё руками и ногами.
Глухо загудела обитая железом дверь.
– Откройте! – бился в отчаянном страхе Ива. – Откройте!
Только кто его голос услышит из башенного подземелья?
Однако произошло чудо.
Скрипнул железом замок, дверь пропела свою визгливую песню, вошли двое с фонарём. Узнал Ива Амвросия и келаря Савву. Кинулся келарю в ноги:
– Боязно тут! Выпусти!
– Встань, – опять же незлобиво велел келарь. – Вот так. И выпустить тебя не мудрено. Только должен сказать, к кому шёл Макарий.
Разом посветлела голова у Ивы.
Вон оно что! Не случайно, значит, посадили его в каменный мешок. Хотят выведать тайну деда Макария.
Покосился Ива на скелет. Вытер ладонью слёзы. Носом шмыгнул.
– Знать ничего не знаю.
И опять, глянув прямо в келаревы глаза, твёрдо выговорил:
– А кабы и знал – не сказал!
Амвросий потянулся было к Ивиным вихрам, келарь остановил:
– Экий ты нетерпеливый, брат Амвросий. Погоди, придёт и твой черёд. А ты подумай, – сказал Иве. И многозначительно голову к скелету повернул. – Как надумаешь, брату Амвросию скажешь.
Ушли келарь с Амвросием. Опять тихо стало. И темно. Ива добрался ощупью до соломы. Лёг, поёжился. Белели в лунном свете череп и кости. Впотьмах он эти кости щупал руками. Принял за непонятные палки.
Вспомнил слова деда Макария, которые тот повторял не раз: «Мёртвого не бойся, ничего не сделает. А иного живого и вправду надо беречься».
И пропал страх. Ну, может, не совсем, а только не терял Ива голову, не бился, не кричал.
Закрыл глаза, стал думать: как-то там дед Макарий? Поди, тоже не сладко. Открыл глаза – сквозь окошко виднеется голубое дневное небо.
Дверь заскрипела, оттого и проснулся. Ввалился Амвросий. Узкие щёлки глаз в Иву впились:
– Как спалось?
– Хорошо, – слукавил Ива.
– Вот и ладно, – проворчал Амвросий. – Я тебе принёс поесть. Пользуйся от щедрот монастырской братии.
Сунул Иве корзинку под нос и ушёл.
Ива заглянул в корзинку: там рыба, хлеб. Небогато, а всё еда.
Солона рыба, суха. А Ива радуется: хоть не морят голодом. Всё съел. Косточки обсосал, крошки хлеба в рот кинул.
Захотелось пить.
Огляделся – нет воды.
В дверь кулаками постучал – никто не отозвался.
Снаружи солнце стало припекать. Душно сделалось. И одна теперь у Ивы в голове мысль: пить, пить…
Несколько раз принимался колотить в дверь, кричал – никакого проку.
К вечеру обессилел. Лежит на каменном полу, словно рыба, выброшенная на берег. Ловит ртом горячий воздух.
Смеркаться стало. Послышались шаги. Открылась дверь. Вошёл Амвросий.
Небось соскучился.
Опять протянул корзинку. Заглянул Ива – там солёная рыба и хлеб.
– Пить дай!
– Эва, – всплеснул руками Амвросий, – память стала, что решето. Про воду-то забыл вовсе. – Пообещал: – Завтра непременно принесу.
– Не могу я до завтра, – сказал жалобно Ива. – Терпеть мочи нет.
Помолчал Амвросий. Узкие глаза ещё больше сощурил, будто ножом полоснул Иву.
– Упрям больно. Он, – кивнул на скелет, – тоже упрямым был. Да, вишь, не на пользу пошло упрямство.
– Так ты воду нарочно не принёс?!
Не ответил на вопрос Амвросий. Сказал жёстко:
– На него погляди да о себе подумай.
Глава 9. Освобождение
Чудится Иве речка, прозрачная, студёная. Прыгнул в воду – обволокло всё тело приятной прохладой. Идёт дальше – глубже речка. Уже вода доходит до самого подбородка. Наклоняется, начинает жадно пить.
Пьёт. Напиться не может.
А воды в речке делается всё меньше. На колени опустился Ива. Дно показалось. Сушит его солнце. Последние капли жадными губами собирает Ива…
Застонал. Глаза открыл. Не на речке – в ненавистной башне он. И белеют подле кости человека, замученного, должно быть, вот так же.
Ночь прошла, наступил день. Мутится всё в голове у Ивы. То забывается сном, то бредит наяву.
Входили какие-то люди. Говорили, спрашивали. А Ива повторял запёкшимися губами:
– Знать ничего не знаю… Пить дайте…
Очнулся Ива ночью. Под ним та же прелая солома. Высоко над головой окошко со звёздами. И говорят те звёзды приглушённым шёпотом:
– Эй, кто там?
Помотал головой Ива, чтобы отогнать наваждение.
Из окошка снова:
– Живой иль нет?
Вскочил Ива. Не может сказать слова. Потом-таки выговорил:
– Пить… Воды принеси…
– Нешто не дают?
– Нет, кормят рыбой солёной. А пить не дают.
Потерпи малость, добуду тебе воды…
Зашумело снаружи и стихло.
Томительно потянулось время.
И уже не знает Ива: вправду ли говорил с ним кто или почудилось.
Услышал наконец движение возле окна. И снова знакомый голос:
– Бутыль с водой на верёвке спущу. Гляди не разбей…
Постукивает бутылка о стенку. Слышно, опускается ниже и ниже.
Вода!
Выпил Ива всю бутыль до дна.
Голос сверху:
– Готово, что ли?
А Ива опять слова сказать не может. По щекам бегут слёзы.
– Эй! – донеслось сверху. – Чего молчишь?
– Принеси ещё, – попросил Ива.
– Нельзя больше. Обопьёшься.
– Про запас.
– Невозможно и так. Найдут воду – обоим придётся плохо. Завтра опять принесу.
– Не обманешь?
Засмеялся человек в окошке.
– Зачем? – И уже серьёзно: – Макарий где?
Насторожился Ива:
– Откуда знаешь про Макария?
– Монах, что при воротах стоял, проболтался.
– А ты кто будешь?
– Макария бывший ученик. Теперь тоже иконописец. Игнатием зовут.
– Игнатий?! – Заколотилось сердце у Ивы, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
– Иль слышал?
После встречи с дорожным попутчиком, из-за которого они с дедом Макарием в темницу угодили, осторожен и недоверчив стал Ива, Потому сказал только:
– Поминал как-то дед Макарий…
– А ты кто есть?
– Приёмыш его, Ива.
– Ладно, Ива. Сказывай, где Макарий.
– Келарь велел отвести в угловую башню.
– Плохо. Туда вовсе не проберёшься: крепко стерегут. – Спросил, понизив голос: – По какому делу шли в монастырь?
Насторожился Ива от такого вопроса:
– Дед сказывал, посмотреть церковь, что расписывал своими руками.
– За что ж в темницу?
– Келарь говорит, будто дед Макарий шёл за оружием.
– Дела… – изумился Игнатий. – Зачем старику оружие?
– Будто для воеводы Болотникова.
– Эва! – опять удивился Игнатий. – Как же хотел добыть оружие?
– Я почём знаю, – ответил Ива и перевёл разговор на другое: – Мне бы из башни выбраться. Худо тут. Ты бы помог, а?
Помолчал человек, назвавшийся Игнатием.
– Мудрено это. Однако попробую. Ты только вот что: кто бы ни пришёл, чего бы ни спрашивал – лежи, будто неживой. И не отвечай. Понял?
– Понял.
Зашумело опять наверху за окном и стихло.
Лёг Ива на солому, никак не может успокоиться. А ну как был это и вправду Игнатий, про которого говорил дед? Тогда б открыться следовало. И тут же подумал: «А вдруг – человек, подосланный келарем иль Амвросием, тогда что?»
Нет, решил. Правильно сделал, что смолчал.
Утром заскрипела дверь, вошли люди, – ничего не слышал: крепко спал.
Почувствовал, толкает кто-то в бок:
– Эй, проснись!
Хотел было вскочить – вспомнил наказ Игнатия, остался лежать. Двое над ним разговаривают. Одного сразу узнал: Амвросий. Второй, которого Ива прежде не слышал, сказал сурово:
– Стыда нет. Мучаете безвинного отрока.
– Безвинный ли – неизвестно, – проворчал Амвросий.
– Воды принеси! – приказал второй.
– Не велел келарь.
– Я велю.
– С меня брат Савва спросит… – заскулил Амвросий.
Однако принёс воду. Перевернул на спину Иву. Ткнул в зубы кружку. Плеснулась в лицо вода. Ива открыл глаза, будто только в себя пришёл, стал жадно пить.
Смотрит на того, второго, что посылал Амвросия за водой. Щуплый старичок в потёртой чёрной одежде. Жиденькая бородёнка. Согнулся от прожитых годов. А глаза живые, быстрые.
– Идти можешь? – спросил у Ивы.
Кивнул головой Ива: могу, мол.
– Поднимайся!
– Не смею выпустить без приказу! – заспорил Амвросий.
Старец на Амвросия внимания не обратил.
– Пойдём, – сказал Иве.
Встал Ива. Нетвёрдо шагнул за старцем.
Выбрались из башни. Ива прикрыл глаза ладошкой. Яркое солнце на синем небе – смотреть больно.
Огляделся Ива. Повсюду добротные постройки. Посерёдке стоит церковь, в которую заходили с дедом Макарием.
А народу что в базарный день! Мужики с телегами. Люди в чёрном, монахи, с занятым видом ходят. И, почитай, каждый встречный кланяется низко старцу, Ивиному освободителю:
– Здравствуй, отец Никодим.
Приветливо отвечает встречным старец Никодим.
Подошли к ветхой избушке, что наполовину вросла в землю.
– Сюда, – сказал старец Никодим.
Дивится Ива: куда ведёт его старец? На жильё человечье не похоже, убого больно. Об порог споткнулся. Шишку набил. Не видать со свету ничего. Старец Никодим пошутил:
– Поаккуратнее лбом. Не то враз разрушишь моё жильё-келью. А она восемь десятков годов стоит.
Глаза привыкли к темноте – разглядел Ива старцеву обитель. В углу печка. Стол ветхий со скамьёй. В углу охапка соломы.
Не любил Ива допытывать-расспрашивать, не был приучен дедом Макарием, а тут не утерпел:
– А ты кем здесь будешь? Худо живёшь, а по твоему слову меня из подземелья выпустили. Кланяются все. Отчего?
Вроде бы чуть нахмурился старец. Видно, не по сердцу пришёлся ему Ивин вопрос. Однако ответил:
– Вишь ты, весь монастырь вот с этого моего жилья-кельи начался.
– И ты был в нём самым главным? – догадался Ива. – А почему сейчас нет? Должно быть, начальству не угодил, да?
– Пустое говоришь, – сухо заметил старец.
Но Ива понял, что попал в самую точку. И по своей прямоте так и сказал:
– Хорошее же, верно, это монастырское начальство, коль надо всеми вместо тебя поставило таких, как келарь Савва и Амвросий!
Принёс старец чугунок каши, мясо на глиняной тарелке, початый каравай хлеба и кувшин кваса.
– Ешь лучше, чем в чужие дела совать нос, – сказал ворчливо, но не сердито.
Поели вместе. Квасу Ива полкувшина выпил один. Поблагодарил старца и спросил осторожно:
– Ты велел бы и деда Макария выпустить, а?
– Не в моей это власти, – ответил старец.
– А повидать его можно?
– И это не просто, – в раздумье вымолвил старец. – Ну да ладно, пойдёшь завтра к келарю Савве и скажешь: старец Никодим низко кланяется и просит допустить тебя к Макарию.
– Чего завтрашнего дня ждать, – обрадовался Ива, – я сейчас…
– Сейчас огород мне поможешь полоть, – сказал старец. – Вот что сейчас.
Хотел Ива было поспорить, однако догадался: не хочет, верно, старец Никодим, чтобы он, Ива, сегодня попадался на глаза келарю. Весь день помогал старцу на огороде. В его келье и спать остался. Крепко спал, даже снов никаких не видел.
Глава 10. Дед Макарий
Утром – не поел даже – кинулся Ива искать келаря Савву. Не высока, да ладна келарская палата. Сложена из белого камня. Толкнул Ива дверь – монахи за столами скрипят перьями, топчется перед ними разный люд. Рябой монах – видать, старший – сказал сердито:
– Чего надо? Брысь отседова!
Ива не испугался востроносого:
– Мне келаря Савву. – И, прежде чем востроносый рот открыл, пояснил: – Старец Никодим послал. – И от себя прибавил: – По срочному и важному делу.
Шум утих разом. Уставились все на Иву. Востроносый не больно охотно разрешил:
– Проходи.
Толкнул Ива вторую дверь. За большим столом – келарь Савва, рядом с ним – Амвросий.
Ива келарю старцевы слова передал. Не успел кончить, Амвросий от гнева задохнулся:
– Ишь чего надумал! – И пухлой пятернёй Иву за вихры.
– Погоди, брат Амвросий, – остановил келарь. – Стар и плох Макарий. Не ровён час – помрёт. Пусть повидается с мальчонкой. Приёмыш как-никак.
– Да нешто можно?.. – начал было Амвросии.
Келарь Амвросия перебил. Сказал Иве:
– Подожди возле палат. Освободится брат Амвросий, отведёт тебя к Макарию.
Вышел Ива. Келарь – Амвросию:
– Пусть свидятся. А ты в верхней каморе посиди. Там не то что человечий голос – шорох мышиный слышен. Авось что и узнаем из разговора старого да малого.
Долго ждал Ива – решали келарь с Амвросием другие дела. Однако дождался. Хлопнул его кто-то по затылку. Оглянулся – Амвросий.
– Идём, что ли…
Всю дорогу ворчал:
– Больно добр да сердоболен брат Савва. Кнутами бы вас обоих, чтоб признались.
Ива про себя посмеивается: «Мели Емеля твоя неделя. К деду Макарию всё одно попаду».
Неподалёку от башни Амвросий велел Иве:
– Погоди чуть.
Сам к ратному человеку, который стерёг башню, подошёл и что-то негромко стал говорить.
– Подь сюда, – поманил пальцем Иву.
Стали спускаться по тёмной сырой лестнице. Впереди – Амвросий, за ним – Ива. Позади всех ратный человек с бердышом-топором, насаженным на длинную палку.
– Здеся! – остановился Амвросий. И ратному человеку: – Ты им воли не давай. Малость поговорят – и ладно. И не торчи возле двери. Запри на замок, а сам у входа стой на карауле.
– Исполню, брат Амвросий, – сказал ратный человек.
– Пошёл я, – пропыхтел Амвросий.
На прощание Иве подзатыльник отвесил. Стерпел Ива. У него одно на уме: поскорее бы к деду Макарию.
Загремел ратный человек ключами. Один примерит – не лезет. За другой возьмётся – в замочную скважину войдёт, а замка не отпирает.
Наконец-таки щёлкнул со звоном замок. Заскрипела тяжёлая дверь, обшитая железом.
Сидел дед Макарий посреди темницы, точь-в-точь похожей на ту, из которой вчера вышел Ива. Руки и ноги у деда Макария закованы в цепи.
Сжалось у Ивы сердце от худых мыслей. Кинулся он к деду Макарию. Вздрогнул тот. Не понял, кто ткнулся ему в грудь. Оттолкнул.
Засмеялся счастливо Ива:
– Так это ж я…
Заскрипела опять дверь. Щёлкнул замок.
– Здоров ли, деда? – спросил Ива. – Меня только вчера из башни выпустили. В такой же сидел. Только не на цепи.
Оправился дед Макарий от неожиданности, положил руку на Ивино плечо и плечо крепко сжал.
Затих Ива недоуменно.
У них с дедом за долгие странствия появился свой молчаливый язык. Знал Ива по дедовой руке, когда вперёд надо идти, когда – остановиться, когда можно сказать, а когда и помолчать надо.
А теперь? Остались вдвоём. Ушёл Амвросий. Стражник отправился караулить башню. А дедова рука предупреждала: «Берегись! Опасность!»
Огляделся Ива – никого кругом. Сквозь дверь, коли и захочешь, ничего не услышишь: толста очень.
Однако, видать, неспроста дедова рука подавала знак. Стал дед расспрашивать Иву, где был, что делал.
Отвечает Ива с опаской, боится сказать лишнее.
Помянул иконописца Игнатия – дедова рука опять плечо сжала. Одними губами выговорил дед Макарий:
– Как по дороге велел, откройся во всём Игнатию…
И опять разговор о разных разностях.
Загремели стражниковы шаги по каменным ступеням.
Сказал дед:
– Прощай. Едва ли свидимся ещё. Живи честно и прямо. Думай прежде не о себе – о людях.
Открылась дверь. Крикнул стражник с порога:
– Наговорились, что ли?
Стиснул Ива зубы, чтобы удержать слёзы. Поклонился деду Макарию до земли:
– Спасибо тебе за всё.
В тот же день Амвросий докладывал келарю:
– Поди, целый час в верхней каморе просидел. Не было молвлено ничего вредного или тайного. Должно, Макарий не доверился мальчонке.
Келарь Савва посмотрел на Амвросия холодными, рыбьими глазами:
– Может, и верно. А всё ж приглядывай за мальчонкой.
– Исполню, брат Савва, – низко поклонился Амвросий.
Глава 11. Двое на одного
Вечером поливал Ива вместе со старцем огород. Вдруг из-за плетня знакомый голос:
– Бог в помощь!
Точно пружиной подбросило Иву. Глянул а через калитку, что в плетне, идёт человек в рубахе, запачканной красками.
Старцу поклонился. Тот ответил:
– Здравствуй, Игнатий.
А Игнатий взъерошил Ивины вихры, смеётся:
– Напился ли вволю?
– Спасибо тебе! – улыбается Ива. Рад он несказанно. Знает теперь, что Игнатий и приносил ему воду.
Потолковали о том о сём – распрощался Игнатий.
Теперь у Ивы одна забота: поговорить с Игнатием так, чтобы не приметили другие. Утром следующего дня прошёл мимо иконописной палаты несколько раз, будто невзначай. И всё подле Игнатия – его ученики и подмастерья. Решил Ива: самое верное дело познакомиться с кем ни то из Игнатьевых помощников.
И познакомился. Глядит: двое мальчишек друг против друга вроде молодых петухов ходят. Вот-вот сцепятся. А к тому, что белобрысый и поменьше ростом, подбирается сзади третий. У белобрысого на затылке глаз нет. Не чует опасности.
Хотел Ива крикнуть – не успел. Кинулся третий мальчишка белобрысому в ноги. И началась потасовка. Да уж какая потасовка, когда двое здоровых парней лупят меньшого!
– Чего вы двое на одного?! – подбежал Ива.
Длинный и жилистый оскалил лошадиные зубы:
– Мы и двоих можем!
Развернулся, Иве по уху – трах!
Не широк в кости Ива. Не больно, как поглядеть, здоров. А силён, ловок и зол в драке.
Всякое случалось, когда хаживали с дедом Макарием по деревням и городам. От иного взрослого мужика отбивался.
Не скоро, а показали-таки длинный и его товарищ пятки.
Белобрысому погрозили кулаками, а Иве пообещали особо:
– Тебя где хошь найдём! Сочтёмся! За нами отродясь не пропадало!
Белобрысый рукавом вытер кровь с лица:
– Здорово они меня.
– И ты их не худо, – утешил Ива.
– Я что… Кабы не ты…
– Надо было на помощь кого кликнуть, – сказал Ива и, отдышавшись, будто без задней мысли кивнул в сторону иконописной палаты. – Хоть бы оттуда.
Белобрысый усмехнулся разбитыми губами:
– В следующий раз непременно кликну…
– Иль не помогли бы?
– Будь спокоен. Ещё как! Кабы оттуда подоспели, мы бы и вдвоём ног не унесли. – И, видя недоумение Ивы, пояснил: – Санька с Гринькой, что меня били, оттуда и есть.
– Так… – поскрёб в затылке Ива.
А про себя подумал: «Вот и познакомился!»
– Зовут как? – спросил белобрысый мальчишка.
– Ивой.
– А меня Васькой. Васькой Свистуном.
– За что ж Свистуном прозвали?
– Я любую птицу могу изобразить. Знаешь, у меня их сколько? Хочешь, покажу?
Дом у Васькиных родителей большой, опрятный. За высоким забором.
В сараюшке на огороде клеток с птицами – дюжины две.
Свист и щебет стоит – заслушаешься.
Потом Васька стал показывать своё искусство.
И верно, отвернёшься – не поймёшь: то ли черноголовая славка выводит песню, то ли Васька свистит.
– Ловко, – похвалил Ива. – Ну, мне пора.
По душе пришёлся Ваське новый знакомый. Спросил Иву:
– Куда торопишься? Хочешь, вместе пойдем ловить птиц? Я тебе все секреты свои открою и места покажу. А?
В другое время Ива непременно бы остался с Васькой. А сейчас нельзя: большое дело доверил ему дед Макарий. До птиц ли тут! Да и Васька хоть и хороший малый, а дружить с ним нельзя, потому как первый враг Игнатьевым подмастерьям, с которыми Иве хоть не дружить, а ладить надо.
Так рассудительно думал Ива. И не знал ещё, какой крепкой верёвочкой свяжет его судьба с этим самым Васькой.
И, прощаясь с Васькой у калитки его дома, твёрдо решил: сюда больше ни ногой!
Глава 12. Не могу обещать…
В тот же день Санька тёр для Игнатия краски и говорил Гриньке вполголоса:
– Малого, что живёт в келье старца Никодима, вечером подкараулим…
Игнатий услышал тихий разговор.
– За что? – спросил.
Гринька на Саньку сердито шикнул.
– Так…
– А всё же?
Старательно заработали Игнатьевы ученики. Засопели от усердия.
Игнатий отложил икону и кисть, которой писал, подозвал Гриньку с Санькой.
Оба подошли. Принялись рассматривать свои ноги.
– Чтоб мальчишку никто пальцем не трогал, – строго сказал Игнатий.
– А как не мы, а кто другой? – схитрил Санька.
Игнатий потянул с пояса верёвку.
– Так мы что… – заюлил Санька. – Мы ничего…
А Игнатий:
– Первым делом ты, Григорий, в ответе. Понял?
Да так посмотрел на Гриньку, что тот сам поспешно пробормотал:
– Понял. Отчего не понять?
Гринька с Санькой – на свои места. А мастер:
– Не отпустил ещё. Куда пошли?
Вернулись Гринька с Санькой. Стоят ждут, что будет дальше. Игнатий помолчал и медленно, с расстановкой:
– А сейчас того мальчишку хоть под землёй сыщите и приведите ко мне. Скажите, что зовёт иконописец Игнатий.
Затоптались на месте Гринька с Санькой.
Игнатий – сердито:
– Ну?! Да глядите у меня! – пригрозил.
… Лежал Ива в монастырском саду. И была у него одна дума: «Как теперь поговорить с Игнатием? В иконописную палату не сунешься…»
Только подумал – над ним две пары ног. Голову поднял – глядят на него, подбоченясь, старые знакомые из иконописной палаты. Стиснул зубы: опять двое против одного! Вскочил, будто подкинутый пружиной. Покатился, завывая, Санька в кусты. А Гринька шарахнулся в сторону, закричал:
– Ошалел?! Мы к тебе от Игнатия…
Ива ощетинился волчонком, даже слов не слышит, идёт с кулаками на Гриньку и твердит своё:
– Опять двое на одного…
– Опомнись, – едва разогнулся Гринька. – Тебя Игнатий кличет.
– Врёшь!
Еле уговорили Гринька с Санькой пойти за собой.
Да и то шёл всю дорогу поодаль.
Однако и верно: кивнул ему головой Игнатий. Поглядел на подбитую Гринькину скулу, на разбитые Санькины губы. Усмехнулся.
– Будто не темно и не скользко на воле, а, видать, попадали или стукнулись обо что?
– Во́, – заныл Санька, – об его кулачище стукнулись! Рта не дал раскрыть…
– Что ж это ты? – спросил Игнатий строгим голосом, а глаза смеются.
– Ошибка приключилась, – замялся Ива.
– А мне, часом, не достанется? По ошибке. Эвон как разукрасил Саньку – заместо пугала ставь на огород. – И себя ж оборвал: – Ну, будет тратить попусту время. И ты, – это уже Иве, – кончай лоботрясничать. Будешь работать у меня в мастерской. Вот тебе первый учитель, – и показал на Гриньку.
Уставились, словно бараны, Ива с Гринькой друг на друга.
А Игнатий:
– Иль не нравится учитель?
– Отчего… – с запинкой выговорил Ива. – Нравится.
– А тебе ученик?
Гринька потрогал скулу, дёрнул плечами:
– Очень даже.
– Ну и договорились.
Все, кто в мастерской был, покатились от хохота.
А Ива и вправду был рад, что попал под бок к Игнатию.
В тот же вечер ухитрился сказать шёпотом:
_ У меня к тебе дело есть, тайное.
Засмеялись Игнатьевы глаза.
Испугался до смерти Ива. Сейчас мастер выставит его всем на потеху. И торопливо добавил:
– От Макария дело.
Поднялся Игнатий:
– Пойдём-ка со мной, подсобишь.
Выбрались в монастырский сад.
Стал Ива рассказывать всё сначала: про воеводу Болотникова, и про военный совет, и про оружие. Серьёзным сделался Игнатий.
– Трудное дело. И так было не просто. А с приходом войска Ивана Исаевича вовсе худо. Боится его монастырское начальство, страсть как боится. Потому усилены караулы. Монастырское воинство содержится в готовности.
– Так ведь надо! – настойчиво сказал Ива. – Ждёт воевода оружие.
Рассердился Игнатий. Передразнил:
– «Надо»! А коли дознаются келарь или Амвросий? В иконописную палату больше ни ногой. Каждый вечер, как солнце будет садиться, сюда приходи. Думать буду, а надумаю ли чего, не могу обещать.
