Текст книги "Секретный архив Шерлока Холмса [антология]"

Автор книги: Генри Слизар

Соавторы: Крэг Шоу Гарднер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

К счастью, я заметил край ее юбки между мраморными колоннами балюстрады второго этажа. Казалось, мисс Тарбелл шла по коридору в сторону комнаты директоров. Толстый ковер приглушал мои шаги, но должен признать, мне повезло, что она не обернулась. Мисс Тарбелл прошла в открытую дверь и заговорила с Базилем Понтелем, меланхоличным секретарем директора-распорядителя. Его стол помещался в большой приемной кабинета Дазьеля. Женщина стояла ко мне спиной, а Понтель смотрел на нее, не замечая меня. Дневная работа была прервана, и Понтель сидел, соединив кончики пальцев, словно удерживая воздушный шар.

Отойдя на несколько футов от открытой двери, чтобы не попадаться им на глаза, я услышал, как Понтель сказал мисс Тарбелл, что они могут говорить по-английски.

– По-моему, я оставила зонт в зале совета, мистер Понтель, – обратилась к нему мисс Тарбелл, и я попытался припомнить, видел ли у нее в руке зонт.

Понтель проводил ее в зал совета – к счастью, им для этого не понадобилось идти мимо ниши, где я прятался за урной. Едва я успел подумать, удастся ли мне незаметно подобраться ближе, как они вновь появились в коридоре.

– Должно быть, я где-то в другом месте его оставила. День был такой беспокойный, – печально промолвила мисс Тарбелл. Очевидно, кровь и трупы тяжело подействовали даже на бойкую и уверенную в себе журналистку – она устало опустилась на стул, разглядывая пятно крови на ноге. – Между прочим, я кое-что знаю о бомбах, мсье Понтель, – продолжала мисс Тарбелл. – Эта была начинена черным порохом.

– Сомневаюсь, мадам. Взрыв был слишком сильный.

– Но ведь ее несли по улицам, и взрыва не произошло. Поверьте, мсье, ее изготовили из угля и серы – ингредиентов черного пороха.

– Черный порох содержит еще и нитрат калия, – не без раздражения возразил Понтель.

– Вовсе нет, – настаивала она. – Угля и серы вполне достаточно. Я изучала химию в Америке.

– А я, мадемуазель, изучал ее в Сорбонне. Могу вас заверить, что нитрат калия – обязательный компонент черного пороха.

Мисс Тарбелл поднялась.

– Не верю, – заявила она, желая, чтобы последнее слово осталось за ней. Высокомерно попрощавшись, она двинулась по коридору. Сердито фыркнув, Понтель направился в свой офис.

Спускаясь по ступенькам, я слышал, как мисс Тарбелл нетерпеливо барабанит в стеклянную панель двери импровизированного кабинета Холмса. Изысканные манеры были отброшены.

Я вошел, не постучав, но они не обратили на меня внимания.

– Понтель знает, как изготовляют бомбы, мистер Холмс, – заявила мисс Тарбелл. – Я хитростью заставила его в этом признаться.

– Вы проводили расследование, мадемуазель?

– Я говорила с несколькими людьми. Никто не сообщил ничего существенного, кроме секретаря. Не сомневаюсь, что вы сами узнали бы об этом, но Понтель был со мной менее осторожен. Он решил поставить меня на место и продемонстрировал свое знание химии. Это важная новость, мистер Холмс.

– Безусловно, мисс Тарбелл. Но я не могу допрашивать Понтеля при вас. Придется мне тоже применить хитрость, чтобы заставить его разоткровенничаться, если это возможно, после того как вы вмешались и насторожили его. Думаю, он знает, что допустил оплошность.

– Я должна покинуть здание? – осведомилась журналистка, надеясь завершить интервью с Холмсом.

– Нет, – сжалился он. – Только постарайтесь, чтобы он вас не увидел.

Мисс Тарбелл сразу же скрылась в неизвестном направлении.

Явившись по вызову Холмса, Понтель выглядел спокойнее, чем Пико, хотя куда более удрученным.

– Думаю, я видел убийцу, мистер Холмс, – сказал он.

– Каким образом?

– Я пришел незадолго до восьми, чтобы приготовить все к утреннему собранию. Когда я поднимался по черной лестнице, навстречу мне спускался человек, слишком закутанный для этого времени года.

– Почему вы не спросили, кто он?

– Откровенно говоря, я решил, что у него здесь какие-то дела. Наши директора иногда нанимают людей, которые… ну, некоторые их поручения выполняют отнюдь не джентльмены. Поэтому я и не рассказал вам о незнакомце в присутствии директоров. Так как этот тип уже уходил, я решил, что лучше не задавать вопросов.

– Что вы сделали, после того как мсье Дазьель попросил вас вызвать консьержа? – спросил Холмс.

– Вас не интересует этот человек?

– А что еще вы можете о нем сообщить?

– Ничего, но думаю, его следует разыскать.

– Предоставлю это полиции. Так что вы сделали, когда мсье Дазьель попросил вас привести Пико?

– Разумеется, привел его.

– Но директор и консьерж утверждают, что произошла задержка.

– Возможно, для них время тянулось медленно, потому что ежи беспокоились.

– Но у Пико не было причин беспокоиться. Он ничего не знал о подозрительном пакете, пока сверху не спустился посыльный и вы, наконец, не передали ему сообщение. До тех пор вы пытались выставить Пико из здания.

– Я такого не помню. Очевидно, Пико перенапрягся.

– А вы нет?

– Да, разумеется, но Пико больше контактировал с бомбой. – Понтель вздохнул. – И он видел, как бедняга Эрнст унес ее отсюда.

– Кто видел, как вы пришли сюда утром?

– Ночной сторож. Так как я пришел раньше восьми, то воспользовался черным ходом.

– Вы несли что-нибудь?

Понтель улыбнулся.

– Сегодня утром я ничего сюда не принес. Мои руки были пусты. – Он широко растопырил пальцы. – При мне не было даже портфеля.

Прибыла группа полицейских, чтобы допросить присутствующих в доме, поэтому Холмс велел Понтелю вернуться к своему столу, посоветовав следить, чтобы никто не уходил.

Полицейские сняли показания у каждого, кто находился в здании с того момента, когда открыли двери, и до того, когда унесли подозрительный пакет. К трем часам Холмс получил рапорт о том, что им удалось узнать. Ночной сторож был допрошен дома и подтвердил, что видел, как пришел Понтель. Эрнст был опознан в качестве жертвы взрыва. Согласно показаниям двух видевших его сотрудников, утром он явился на службу в четверть девятого вместе с одним из сотрудников, Эрнст говорил о своей невесте, на которой собирался жениться к Рождеству. Служащие характеризовали его как скромного молодого человека, не имевшего политических убеждений.

– Едва ли это можно назвать описанием анархиста, – заметил Холмс, прочитав рапорт. – Эти люди слишком фанатичны, чтобы успешно притворяться.

Клерк принес чай и печенье, и мисс Тарбеллу снова присоединившаяся к нам, отложила блокнот. Холмс продолжал говорить, обращаясь ко мне, но, конечно, зная, что американка находится рядом.

Расследуя дело, Холмс мог обходиться без еды и питья, но в качестве уступки мне и мисс Тарбелл он принял участие в чаепитии. Я привык есть медленно, зная, что в противном случае от пищи не будет никакой пользы, но мисс Тарбелл расправилась с чаем и печеньем в таком темпе, словно боялась, что их у нее отнимут. Когда поднос опустел, она с удивлением положила руку на живот.

Холмс возобновил пересказ полицейского рапорта.

– Понтель имеет давние связи с фирмой. Его отец, который недавно скончался, был врачом, лечившим рабочих компании на северо-востоке страны. Понтель обратился с просьбой о месте в прошлом мае и был тут же нанят. – Холмс с удовлетворенным видом отложил рапорт. – Он ничего не сказал о своих занятиях химией. Давайте-ка снова повидаем этого джентльмена.

Секретарь просматривал какие-то бумаги, когда появился Холмс в сопровождении мисс Тарбелл, меня и полицейского. Холмс потребовал у него связку ключей. Понтель посмотрел на полицейского, словно призывая о помощи, и передал Холмсу связку. Ключей было пять – по словам Понтеля, они относились к входной двери его дома, его комнате и внутреннему и наружному офисам его шефа. Дойдя до пятого, самого маленького ключа, он немного помедлил:

– Это ключ от дома моих родителей. Я храню его по сентиментальным соображениям.

Холмс вызвал Пико, но тот отсутствовал, отправившись из морга домой, однако помощник консьержа заявил, что ключ похож на те, которыми открывают комнаты посыльных. Холмс повел нас на экскурсию по этажу, пробуя открыть маленьким ключом каждую дверь. В итоге пятый ключ Понтеля подошел к кладовой. Внутри ее вместо ожидаемых принадлежностей для уборки мы обнаружили химикалии и проволоку, в которых было легко опознать компоненты для изготовления бомбы.

– Мсье Понтель, вы разоблачены! – воскликнул Холмс. – Полицейский, арестуйте этого человека.

Инстинктивное сопротивление убийцы осталось бесполезным.

Когда его уводили, он ни в чем не признался, но позднее стал более разговорчивым, и мы узнали, что Понтель затаил злобу против компании, которая дурно обошлась с его отцом и оставила его семью разоренной. Он бунтовал против общества, жестокого к своим слабейшим членам, но избрал своим орудием убийство и встретил смерть на гильотине под своим подлинным именем – Юре.

Когда Шерлок Холмс и я вернулись в Лондон, никто из нас не вспоминал об американской журналистке Иде Тарбелл, покуда в один прекрасный день ее редактор, Сэм Мак-Клур, не посетил нас на Бейкер-стрит. Мак-Клур, шумливый, как уличный мальчишка из Нерегулярной команды с Бейкер-стрит, был обуреваем идеей нового журнала с сообщениями о недавних чудесах и открытиях – рентгеновских лучах, лекарстве от дифтерии, только что обнаруженных портретах Наполеона. Конечно, Холмс уже слышал об этом. Затем Мак-Клур показал Холмсу гранки статьи мисс Тарбелл. Она благоприятно истолковала его невежливые замечания на ее счет и свела к минимуму свою роль в раскрытии дела. Не сомневаюсь, что Холмс так или иначе разоблачил бы Понтеля-Юре, но преступник был так быстро схвачен благодаря сообразительности мисс Тарбелл.

Холмс отложил статью.

– С меня хватит одного Босуэлла – Уотсона, – сказал он.

– Но мисс Тарбелл написала отличный отчет, – запротестовал Мак-Клур. – Вы станете одним из самых знаменитых людей в Америке, даже если проведете всю жизнь в Лондоне!

– Тем не менее, – отозвался Холмс, – у Уотсона целый ящик рукописей, и только он будет продолжать описывать мои приключения. Советую вам опубликовать одну из его историй вместо статьи мисс Тарбелл. Если вы это сделаете, я уверен, что он продаст вам остальные с правом эксклюзивной публикации в Америке.

– Но что я скажу мисс Тарбелл?

– Скажите ей, что я верен своим друзьям. Она не будет на вас сердиться, если вы выплатите ей все, что должны. Не только за эту статью, но и за все остальные. Вы ведь должны ей, не так ли? – Мак-Клур смущенно заерзал в кресле. – И почему бы вам не предоставить мисс Тарбелл работу в Америке? Париж не место для одинокой женщины.

Вот таким образом мои истории, опубликованные в журнале Мак-Клура, представили Шерлока Холмса в Америке, создав ему там почти что культ. Отказ Холмса от публикации статьи Иды Тарбелл об убийце с бульваров пошел мне на пользу, сделав мою многообещающую литературную карьеру более прибыльной. Знала она об этом или нет, но Холмс компенсировал ей свой отказ, убедив Мак-Клура обеспечить ее работой в Америке. Мисс Тарбелл стала одним из самых знаменитых американских журналистов, написав увлекательную биографию Авраама Линкольна, использовав интервью с теми, кто знал его в детстве и кого ей удалось отыскать. После этого она обратила свой опыт против Джона Д. Рокфеллера.

Я встретился с мисс Тарбелл много лет спустя в Нью-Йорке. Она сидела у себя в офисе, читая корректуру одной из своих статей. В волосах у нее появились седые пряди, но она была все такой же худощавой и энергичной. Мисс Тарбелл разглядывала гранки сквозь маленькие очки, прикрепленные цепочкой к блузке, и говорила помощнице, какую правку нужно внести в ее экземпляр. Хотя я прервал ее, она посмотрела на меня с дружелюбной улыбкой, потом поняла, кто я, и прищурилась.

– Доктор Уотсон, после стольких лет! – воскликнула мисс Тарбелл. – Вы ответственны за великую перемену в моей жизни. После того дня, когда я познакомилась с вами и мистером Холмсом, я уже никогда не закрашивала черными чернилами вылинявшие швы на платье.

Теперь, когда Холмс обеспечил ее хорошей работой, ей было уже незачем носить ветхую одежду, но я счел благоразумным об этом не упоминать.

– Знаете, доктор Уотсон, – сказала она, словно выговаривая школьнику, – Холмсу следовало позволить опубликовать мою историю.

В своих мемуарах Уотсон упоминает «трагедию Эддлтона и необычную находку в старинном кургане», которые он признает заслуживающими внимания читателей. Тем не менее он отказался от публикации этой истории в пользу «Пенсне в золотой оправе». В свете более поздних сообщений становится ясно, что Уотсон не стал ее публиковать по более веским причинам, нежели недостаток сенсационных элементов, которыми она изобилует.

Терри Мак-Гэрри
ДЕЛО СТАРИННОГО КУРГАНА

Холодная зима 1894 года на несколько дней сменилась краткой меланхоличной увертюрой к потеплению. В один из этих дней я ехал в наемной карете по Оксфорд-стрит на восток, в сторону Блумсбери. Кучеру было велено поторапливаться, и стук колес о булыжную мостовую отдавался чувствительными толчками в спину через сиденье. Я опасался, что не сохраню в целости свои зубы до прибытия к месту назначения.

– Ричард Эддлтон, – Шерлок Холмс, нахмурив брови, кивнул на спешно нацарапанную записку. Она дрожала в его руке, становясь полностью неудобочитаемой. – Мелкий служащий антропологического отдела Британского музея.

– Что ему нужно?

– Он столкнулся с серьезной проблемой и надеется, что я помогу ему решить ее, но был вынужден вызвать меня к себе, так как боится ходить по улицам. Я чувствую, Уотсон, что на нас надвигается нечто древнее и мрачное, хотя сам не знаю, почему. – И Холмс погрузился в молчание, устремив невидящий взгляд на серый пасмурный день за окном кареты.

Экипаж замедлил ход, проезжая мимо группы рабочих. Запах сырой глины исходил из ямы, которую они копали, как будто древний Лондон дышал на современный. Я чувствовал, что под колесами кареты лежит вся история нашего великого города, пласты которой веками наслаивались друг на друга.

Тогда я не представлял себе, как тесно сплетутся мрачные предчувствия Холмса и мои собственные размышления. Я пишу об этом, надеясь подготовить читателя к тому, с чем нам вскоре пришлось столкнуться, хотя вопрос о том, может ли быть опубликована столь грязная история, остается открытым.

Подъехав к Эддлтон-хаусу, старому зданию среди домов с меблированными комнатами вблизи Расселл-сквер, мы увидели снаружи молодого констебля, разговаривающего с расстроенным пожилым слугой, и сержанта с дубинкой в руке.

– Убийство, сэр, – сообщил молодой констебль, когда Холмс назвал себя. – Во всяком случае, так говорит этот человек.

– Они оба мертвы! – Слуга удрученно всплеснул руками. – Я пришел, как всегда, в десять утра – я проживаю с семьей на Гудж-стрит – и застал этот ужас! А их брат уехал больше недели тому назад, не сказав ни единого слова! Что мне теперь делать? Кто будет отдавать мне распоряжения?

– Это дом мистера Ричарда Эддлтона, не так ли? – осведомился Холмс. Его успокаивающий голос всегда помогал свидетелю взять себя в руки и давать более-менее внятные показания. Слуга повернулся к нему.

– Мистера Ричарда, сэр, который работал прямо за углом, и его брата Уильяма, министерского клерка. Оба мертвы. У них была ужасная ссора. Но кто мог сделать такое?

– А третий брат, которого вы упоминали? – спросил Холмс.

Слуга выпучил глаза.

– Он тут ни при чем, сэр! Мистер Джеймс воспитывал их как собственных сыновей, так как был гораздо старше. Они всю жизнь прожили в этом доме – родители умерли, когда двое младших еще учились в школе. Мистер Джеймс уехал по каким-то делам на север – кажется, в Манчестер. Они сразу же начали ссориться. Мистер Джеймс всегда их мирил, а без него наступил форменный кошмар! Экономка взяла отпуск, чтобы держаться отсюда подальше. А теперь это!

Холмс поблагодарил слугу, и с разрешения констебля мы последовали за сержантом вверх по каменным ступенькам. Воздух внутри был спертым, пахло плесенью, как в антикварной лавке, не столько из-за отсутствия экономки, сколько из-за обилия старинной мебели, гобеленов и множества ковров, сплошь покрывавших полы.

– Они здесь, – сказал сержант, указывая на столовую. – Я проверил наверху – больше в доме никого нет.

Тела двух темноволосых мужчин небольшого роста, скованные судорогой смерти, лежали на небольшом диване периода регентства. [21]21
  Речь идет о периоде регентства принца Уэльского, будущего короля Георга IV, при его душевнобольном отце Георге III, в 1811–1820 гг.


[Закрыть]Их завтрак стоял нетронутым на столе, в центре которого находилась хрупкая хрустальная ваза. Один стул был отодвинут назад, скомкав лежащий сзади плотный африканский ковер, другой – опрокинут и лежал на спинке. На другом дорогом восточном ковре в середине комнаты расплылось темное пятно. С первого взгляда его, естественно, можно было принять за кровь, но ни на одном из трупов не было видно ран, и при ближайшем рассмотрении жидкость оказалась черным кофе, вылившимся из опрокинутого кофейника на обеденном столе. Холмс понюхал кофейник и обе пустые чашки, потом повернулся и окинул взглядом комнату.

– Что-нибудь обнаружили, мистер Холмс? – спросил сержант.

– Синильную кислоту, – ответил Холмс. Задержавшись у висевшей над камином ничем не примечательной литографии, он направился обследовать другие комнаты на этаже, бросив через плечо: —Яд был добавлен в кофе. Излюбленный метод – запах миндаля в этом напитке не вызывает подозрений.

Сержант подошел к окну и что-то крикнул констеблю. Стоя в дверях, Холмс бросил на меня взгляд, и я последовал за ним в маленький двор позади дома.

В отличие от сержанта, я не беспокоил моего друга вопросами о ходе его мыслей. Холмс с головой погрузился в загадку, возможно, еще не будучи в состоянии четко объяснить, как связываются ее отдельные элементы, и его не стоило отвлекать, покуда он не найдет то, что ищет.

С помощью маленького шомпола для чистки трубок, извлеченного из внутреннего кармана пиджака, Холмс быстро открыл дверь полуподвала.

– Берегитесь! – предупредил он меня, когда дверь распахнулась.

Возможно, Холмс подозревал, что там прячется убийца. Я весь напрягся, когда свет проник внутрь, обнаружив наше присутствие. Однако никто из нас не ожидал увидеть то, что предстало перед нами: аккуратный, отлично оборудованный частный музей.

При свете газового рожка мягко поблескивали ряды стеклянных контейнеров. Каждый из них был оформлен с профессионализмом, которого трудно ожидать от коллекционера-любителя. В ближайшем контейнере находились мятые записные книжки – их переплеты, не имеющие никаких надписей, были закрыты. В других лежали черепки, бусы и человеческие кости. Однако наиболее пугающим выглядело содержимое нескольких длинных стеклянных ящиков, герметически закупоренных – для защиты от воздуха. То, что в них находилось, выглядело тремя размазанными комьями грязи или глины, но что-то в их форме напоминало человеческие останки, несмотря на крайнюю степень разложения, которому они подверглись. Правда, вещество, из которого они состояли, больше походило на древесную кору, долго пролежавшую в грязной воде, чем на человеческую плоть, и нигде не было заметно костей или хрящей. Тем не менее я не сомневался, что эти чудовищные экспонаты некогда были человеческими телами. Я не мог определить, результатом скольких раскопок явилась эта удивительная коллекция.

– Нигде нет ни надписей, ни ярлыков, – сказал я Холмсу. – Думаете, Ричард Эддлтон украл эти предметы на работе?

Холмс рассеянно покачал головой. Он внимательно просмотрел книги на низкой полке, не обнаружил в них ничего, способного навести нас на какую-либо мысль, и начал обследовать заднюю и боковые стенки.

– Ха! – воскликнул он наконец, вытащив из-под полки скомканный лист бумаги, словно отброшенный в гневе и забытый.

– Письмо из Британского музея Ричарду Эддлтону, – сообщил он. – Оно касается какой-то недвижимости возле Троубриджа, и в нем говорится, что все фонды изъяты без объяснения причин.

Холмс разгладил бумагу, сложил ее вчетверо и спрятал во внутренний карман. Мы вернулись в настоящее из этого удивительного музея с таким чувством, будто всплыли на поверхность моря.

– Боюсь, нам пора на поезд, – сказал Холмс сержанту.

– Но я только что послал за инспектором! – воскликнул тот. – Он захочет поговорить с вами!

– Я смогу побеседовать с инспектором как только вернусь, – ответил Холмс и свистом подозвал экипаж.

Поезд, о котором упоминал Холмс, следовал в Уилтшир. Как только мы сели, оказавшись в относительном уединении, я воскликнул:

– Какое странное дело! Уверен, что вы знаете или подозреваете куда больше, чем говорите, Холмс, но не могу удержаться от вопроса. Кто убил братьев Эддлтон, и как вы рассчитываете отыскать какую-то безымянную недвижимость возле Троубриджа?

Холмс небрежно махнул рукой.

– Над камином висела карта Уилтшира, – сказал он. – То, что карта местности, едва ли могущей иметь большое значение для жителей Лондона, занимает в доме центральное место, придает ей смысл, выходящий за рамки сугубо декоративного. Письмо это подтверждает. Наша цель была отмечена на карте, хотя я имею весьма слабое представление о том, что мы можем там обнаружить.

– А само письмо? – спросил я. – Возможно, они ссорились из-за изъятия фондов для какого-то излюбленного проекта?

Холмс покачал головой.

– Судя по слою пыли, бумага провалялась под полкой несколько месяцев, а ссоры, согласно показаниям слуги, начались только после отъезда исчезнувшего брата. Тем не менее вы правы в двух отношениях: что излюбленный проект существовал, о чем свидетельствует музей в полуподвале, и что этот проект или что-то с ним связанное послужило причиной ссоры между братьями. – Холмс еле слышно вздохнул. – Жаль, что проект вызвал разногласия, побудившие одного из братьев убить другого, а затем покончить с собой.

Слова Холмса привели меня в ужас.

– По-моему, – сказал я, – это дело рук старшего брата, Джеймса, что бы ни говорил слуга.

– Увы, доказательства налицо, и любой инспектор без труда их обнаружит. Экономка была в отпуске, и братьям приходилось самим себя обслуживать. Результат скверно сказался на пище: яйца вперемешку с кусочками скорлупы, обгорелые ломтики бекона, тосты, превратившиеся в уголь. Такую пищу мог приготовить нервный, испуганный человек, не привыкший трудиться на кухне, потерявший голову от страха перед тем, что он собирался сделать, и знавший, что завтрак не будет съеден. Он готовил его лишь с целью отвести подозрения и будучи куда сильнее озабоченным кофе, который отсутствие экономки позволило ему отравить.

– Он действительно потерял голову, если выпил его сам, – заметил я.

– Я уверен, что он сделал это намеренно, а после опрокинул чашки и вылил на пол остатки из кофейника, чтобы больше никто не прикоснулся к его смертоносному вареву. Следовательно, этот человек не желал зла другим – его преступление было актом глубокого отчаяния. Должно быть, над его головой нависло нечто ужасное, заставившее отравить родного брата. И дело тут не в ссорах, Уотсон. Это преступление совершено не в гневе, а в отчаянии.

– Возможно, он предназначал яд для себя и покончил с собой, поняв, что брат случайно принял его.

– Зачем тогда добавлять синильную кислоту в кофейник, а не просто в свою чашку? Нет, это не была сцена из «Гамлета». Его брат выпил первым, и когда он вскочил, опрокинув стул, наш убийца подхватил его и вместе с ним дотащился до дивана, где они умерли в объятиях друг друга.

– Тогда убийца Уильям, – медленно произнес я. – Если только Ричард не вызвал нас в надежде, что мы первыми появимся на месте преступления.

– Ричард надеялся, что мы поможем ему решить их проблему, – сказал Холмс. – Он не знал, что его брат уже принял свое, отчаянное решение.

Происшедшая трагедия и описанные Холмсом последние минуты братьев тяжелым грузом лежали у меня на сердце до самого конца нашей поездки.

Недвижимость, о которой шла речь, оказалась поместьем в нескольких милях к югу от Троубриджа, возле деревушки, где нам удалось нанять коляску и лошадь. В главные ворота нас не впустил привратник, отказавшийся назвать нам имя владельца, а когда мы объезжали усадьбу по периметру, то обнаружили, что за нами следят, и вскоре несколько сторожей велели нам убираться.

Нам ничего не оставалось, как найти жилье в городе. Я не сомневался, что Холмс не был обескуражен, и мы вскоре решили вернуться к поместью ночью. Во время объезда мы заметили нечто, казавшееся на расстоянии местом раскопок. Связь с нашей странной частной коллекцией и Британским музеем была налицо. Мы также обнаружили замаскированную лазейку в длинной изгороди неподалеку от этого места.

Остаток дня мы провели в осторожных расспросах в деревне. Я опасался, что подобная активность раскроет наши тайные планы, но жители испытывали ужас перед поместьем, и когда Холмс и я вновь встретились за легким ужином, то сообщили друг другу полученные сведения. Они состояли из легенд о таинственных призраках, появлявшихся в поместье, колдовстве и друидизме, [22]22
  Друиды – жрецы древних кельтских племен.


[Закрыть]демонах, высасывающих мозг из костей всякого, у кого хватит глупости подобраться к усадьбе в темноте. Существование подобных историй вблизи от места, представлявшего археологический интерес и расположенного на участке, принадлежавшем неизвестному владельцу, доступ куда был запрещен всем, кроме нескольких неразговорчивых сторожей, не вызывало удивления. Любая подозрительная ночная деятельность могла с легкостью породить рассказы о привидениях.

Хозяин трактира, где мы сняли комнаты, сообщил нам, что охранники живут в усадьбе, но никогда не рискуют выходить после наступления темноты, что должно было облегчить нашу задачу. Больше он ничего не сказал, утверждая, что такими разговорами можно накликать беду, однако его жена позднее поведала, что в поместье находится какая-то древняя гробница, откуда раньше доносились ужасные крики, которые потом прекратились, и теперь там остались только призраки. Заподозрив, что мы собираемся туда вернуться, она сначала умоляла нас этого не делать, а потом предложила воспользоваться фонарем, раз уж мы не желаем отказаться от нашей безумной затеи.

Когда полностью стемнело, мы вышли, не зажигая фонаря. Когда деревня осталась позади, Холмс вытащил свой маленький карманный фонарик, чтобы, не привлекая внимания, освещать длинную извилистую дорогу, лаз в изгороди и торфяник, сквозь который нам пришлось пробираться и который, по-видимому, никогда не рубили на топливо. Очевидно, легенды о безымянном поместье стоили местным жителям многих холодных ночей.

Вход к кургану подпирали деревянные балки. Работы были прекращены несколько месяцев назад, судя по пострадавшему от погоды дереву, что соответствовало определенному Холмсом времени письма из музея. Внутри царила непроглядная тьма. Я не был склонен к страху перед воображаемыми демонами, но в моей памяти запечатлелись странные, похожие на человеческие тела предметы в стеклянных контейнерах, и я пожалел, что при мне нет моего пистолета.

Холмс зажег фонарь, и мы двинулись по длинному каменному коридору, ведущему наклонно вниз. Откуда-то из недр гробницы доносился неясный звук, похожий на топот. Внезапно Холмс остановился, но не из-за звука – он обнаружил что-то на участке каменной стены.

– Эту глыбу передвигали несколько раз, причем недавно, – заметил он, обследуя дугообразный изгиб в земляном полу. – Давайте-ка посмотрим, что находится за ней.

Благодаря незаурядной физической силе Холмса нам вдвоем удалось сдвинуть глыбу. За ней был боковой проход. Бревна, подпирающие свод коридора, были на несколько десятилетий старше балок входа – они сгнили и просели во многих местах. Я побаивался ненадежного потолка, но Холмс двинулся вперед, не думая об опасности.

Наконец мы остановились перед какой-то впадиной.

– Они пытались продолжать раскопки, – сказал Холмс. – Видите начатые и брошенные туннели? Торф слишком мягок, чтобы оставить их открытыми, но эти люди упорствовали в своих попытках. Вот здесь – где почва обвалилась – работали совсем недавно и здесь тоже… – Он не договорил и, опустившись на колени, стал расширять небольшое углубление.

Через час из сырого торфа появилось нечто, походившее на человеческое тело. Затем второе и третье…

По размерам и формам эти находки напоминали человеческие фигуры и были похожи на те, что мы видели в музее Эддлтонов. Но сохранилось лишь то, что некогда было плотью – кости исчезли полностью.

– Не понимаю, – сказал я. – Каким образом были удалены кости?

– Это довольно простой, хотя и несколько необычный химический процесс, Уотсон, – отозвался Холмс. – Торфяная среда предохраняла трупы от окисления. Элементы плоти заменялись содержащимися в земле элементами железа и серы, покуда кости растворялись в кислой воде. Процесс, противоположный обычному процессу гниения. Я сразу заподозрил это, увидев содержимое контейнеров. Теперь, когда тела извлекли наружу, они начнут быстро разлагаться. Но какой-то химический раствор, очевидно, может задержать этот процесс, и я подозреваю, что Эддлтоны или их коллеги использовали такой раствор, чтобы сохранить виденные нами экспонаты.

– Которые извлекали отсюда, – добавил я.

– Несомненно.

– Тогда сколько времени прошло с тех пор, как тела были похоронены?

– В том-то и вопрос, Уотсон. Курган, безусловно, неолитический, но туннель выкопали где-то в прошлой четверти века. Тогда кто же эти люди?

Внезапно Холмс прищурился и извлек из торфа жестяной сундук, который я не заметил.

– Откройте сундук, Уотсон, – шепнул Холмс, – и старайтесь шуметь погромче.

Я последовал его указаниям – ржавые петли издали громкий скрежет, а Холмс растворился в темноте главного коридора.

Прежде чем я успел изучить лежащие в сундуке документы, из глубины гробницы донесся крик и топот ног. Я спрятал бумаги в жилетный карман, схватил фонарь и ринулся в темноту.

Холмс мертвой хваткой держал седого мужчину, издававшего нечленораздельные возгласы. Наконец ему удалось произнести:

– Пожалуйста, отпустите меня. Я не могу убежать, так как ваш друг преградил мне путь.

Холмс разжал руки, и некоторое время мы молча стояли, глядя друг на друга. Тишину нарушало только наше тяжелое дыхание.

– Полагаю, вы Джеймс Эддлтон? – наконец осведомился Холмс.

Человек кивнул. Сильное сходство с двумя беднягами в Блумсбери безошибочно подтверждало предположение Холмса.

Мой друг начал задавать вопросы, но Эддлтон не отвечал, уверенный, что мы правительственные агенты, посланные с целью убить его. Только когда Холмс назвал ему наши имена и убедил его, что мы действительно те, за кого себя выдаем, он немного расслабился и промолвил:

– Мой брат Ричард питал глубокое уважение к вашей деятельности.

– Бумаги в сундуке… – снова начал Холмс, несомненно, слышавший, как я ими шуршал. – Они имеют отношение к этим раскопкам?