Текст книги "Дверь в зиму"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Шутит – это хорошо. Многого недоговаривает. Мест впрямую не называет, только обиняками, шифрами: «Помнишь, мы в позапрошлом году на фест ездили? Так это совсем рядом».

Молодец, правильно.

После таких звонков он работал как безумный. Арт-проект, репосты, выкладка последних записей из дневника – их осталось мало, а новых он не вел. Ему писали в личку, в закрытые чаты. Просили найти людей, кто сможет встретить на границе украинцев, депортированных в Россию. Тех, кто вырвался через страны Балтии в Евросоюз и возвращался на родину через Польшу, Венгрию, Румынию. Он писал, звонил, находил, состыковывал. Просили помочь с переправкой лекарств из Германии. Просили…

…Прибыли. Вокзал. Тысячи беженцев. Вавилонское столпотворение. На удивление, не особо шумное. Все пришиблены войной и бегством, а потому ведут себя достаточно тихо. Медицинские палатки. Костры и мангалы, на которых волонтеры готовят еду и раздают ее беженцам…

Полночь.

– Звонил Антик. У них блиндаж разбомбило.

Сначала не понял. Какой Антик, какой блиндаж? Блин, Антик! Так Аня зовет Тошку. Запоздало содрогнулся от ужаса, выдохнул: раз звонил, значит, живой!

– Как он? Цел?!

– Говорит, цел. Только в ушах звенит. И голос сиплый.

Аня была белой как мел.

– Жив, цел, это главное! Что еще?

– Снаряжение в блиндаже накрылось. Все там осталось. Каски запасные им нашли, нужны броники, разгрузки. Он список пришлет. Но главное – броники, сказал. У вас есть кто-то по броникам?

Она не могла остановиться, замолчать. Ее несло от пережитого волнения и страха.

– Я больше по лекарствам. Антик сказал, на складах закончились. Когда подвезут, непонятно, а им прямо сейчас, срочно…

– Понял! Уже ищу.

– Нужен не один! Для всего отделения. И вообще…

– Это уж на сколько денег хватит.

Проклятье! Истратил почти все на тепловизоры для разведчиков. Остались слезы. Ладно, решим вопрос. Заплатим из своих – в первый раз, что ли? Что там на счету? Нормально, на четыре штуки должно хватить.

– Кто к ним на передок мотается? Давай контакты.

– Уже.

– Предупреди, что я им напишу. Чтобы не начали выяснять: кто, откуда?

– Сейчас.

Он смотрел на заставку смартфона, где красовалось фото Тошки с присяги. Курчавая борода, камуфляж, кепка, автомат на груди. Молодой Фидель Кастро.

– …Страйк? Узнал? Нужны бронежилеты. На сейчас. Все ушли? На следующей неделе? Понял, отбой.

– Валера, броники остались? На складе? Отлично! Какие и когда можно забрать? Полицейские? Нет, не годятся. Армейские есть? Понял, ищу дальше.

– Павло, броники есть? От десятка и больше? Нет, не потяну. Меньше никак? Ладно, понял, отползаю…

– Арина? Выручай, нужны броники…

– Алло! Геннадий Викторович?

– …привет, Смаженый!

– …послезавтра? Нет, поздно. Это ж через всю страну еще везти…

Артему он старался лишний раз не звонить. Приберегал на экстренный случай.

– Артем? Узнал? Я не по пустякам. Нужны хорошие бронежилеты. На вчера. Отлично! Какие, когда сможешь отгрузить?

Штатовские, ESAPI, мысленно повторял он за Артемом. Американский четвертый класс, наш шестой. Композит, органокерамика, двухслойные, с защитным покрытием. Легкие, пять с половиной килограмм комплект. Не «голые», уже в плитоносках…

– Идеально! Цена?

Артем назвал цену.

– Блин! Я четыре штуки хотел, а у меня только на три «с хвостом» есть.

Мысленно он был уже согласен на три.

Для кого берешь, спросил Артем. Для конкретных людей? Или так, по общей волонтерке?

– Мой племянник с сослуживцами. Они сейчас на передке.

Хвост, спросил Артем. Твой хвост – это сколько?

Он назвал сумму.

Ладно, сказал Артем. Будет тебе четыре. В убыток отдаю, запомни. Я, знаешь, тоже не олигарх.

– У меня приход будет, я дошлю! Через неделю максимум.

Сочтемся, сказал Артем. Где племяш воюет?

Он назвал область.

Повезло, хмыкнул Артем. У меня в те края машина завтра идет, после обеда. Заброшу твои броники. Организуй встречу.

– Без проблем! Давай телефон водилы. Только предупреди, что я от тебя. А нельзя пораньше выехать? Ребятам реально горит.

Всем горит, сказал Артем. Ты лишнего не борзей.

* * *

– Я в вас верила!

Спал он плохо, урывками. Просыпался, ворочался, выходил на балкон покурить, падал на кровать, проваливался в недолгое забытье… Снилась какая-то муть. Шелест реактивных снарядов в небе, дымные следы ракет. Из волглой мглы проступала сосудистая система, пульсировала густым багрянцем, словно живой сигнал тревоги. Он понимал, что волглая мгла – это он сам; вздрагивал, переставал дышать, умирал.

Проснулся разбитый. От ощущения подступающей беды сводило живот. После сортира и крепкого кофе немного полегчало. Все валилось из рук, от табачного дыма першило в горле. Строчки новостей плясали перед глазами, превращались в бред сумасшедшего.

Артем позвонил в полдень. Машина выехала. Трасса, пункт назначения.

– Понял, спасибо! Сейчас позвоню, чтоб встречали…

Он не договорил: Артем отключился.

Гугл-карта. Дать увеличение. Масштаб. Если все пойдет нормально, машину встретят в четыре. Ладно, в полпятого. До передовой оттуда полтора часа. Накинем, пусть два. К половине седьмого должны доставить.

Он не знал, к какому сроку нужно успеть. Знал лишь, что время на исходе. Прислушался к себе. Ничего не ёкнуло, не отозвалось. Полседьмого – нормально?

Нет ответа.

Набрал номер. Сообщил, что машина выехала, груз будет на точке в четыре-полпятого. Ждите на месте. Дважды повторил, кому должен достаться один бронежилет. Переслал телефон водилы; перезвонил водиле сам.

Водила был в курсе. Смеялся: не кипешуй, мужик. Дорога нормальная, пробок нет. К четырем? Успею, пожалуй. Звони, если что.

Нормальный мужик, сказал он себе. Все хорошо. Все нормально.

Тревога не проходила.

Он снова открыл карту, дал увеличение – и как в прорубь, ухнул в сосудистую систему. Сам в себя; не во сне – наяву. Живой анатомический муляж с содранной кожей и обнаженными мышцами, схема в анатомическом атласе. Камень, привязанный к ногам, потащил на глубину, пронизанную ветвящимися жилами. Вены, артерии, малые сосуды, капилляры. Клеточная структура. Городки, поселки, складки местности – складки одеяла, небрежно брошенного на кровать.

Сбилось дыхание. Полыхнул жар. Тело лихорадило, тело сражалось с болезнью. С войной. Глубже, еще глубже… Локализация. Вот сосуд, по нему ползет эритроцит – машина. Водителя за рулем он не чувствовал, словно того и не было. Потянулся вперед, обгоняя шустрый эритроцит, скользнул за изгиб артерии – и уперся в распухший, как насосавшаяся пиявка, тромб.

Объезд! Срочно найти объезд!

Он в панике заметался. Превратился в амебу, выпустил десятки ложноножек. Каждая из них начала жить своей отдельной жизнью. Есть! Нащупал! Тонкая жилка отходила вправо от основного сосуда. Проселок? Куда ведет? Ага, на юг. Потом на юго-запад, через село. Здесь можно снова выбраться на трассу-артерию, оставив тромб позади.

Он не знал, как сумел вслепую набрать номер. Чудом, не иначе.

– Степаныч! Впереди жопа!

Ответа не расслышал.

– Жопа, говорю! Знаю, и всё. Будет съезд вправо – сворачивай туда. Проедешь капилляром…

Идиот, отдалось в ушах. Пьяный, что ли?

Звук пропал.

– Проселком езжай! Через село, на развилке налево. Вернешься на трассу. Степаныч, родной, делай, что говорю…

Душно. Жарко.

Кто это? Аня? Что-то спрашивает.

– Я на связи. Веду груз. Все потом.

Аня качнулась назад. Закусила губу, тихо прикрыла дверь.

Что было дальше, он не помнил: обморок. Пришел в себя от ожога: багровый сполох тревоги. Разрыв сосуда? Мышечного волокна? Сухожилия?!

Мост.

Разрушенный мост.

Связаться со Степанычем удалось с третьего раза. Пальцы не слушались, промахивались. Да и где они, эти пальцы? Есть ли?

Степаныча он слышал. Он не слышал себя.

– Ты что, с дрона следишь? Через спутник?!

Через спутник, беззвучно орал он, срывая горло. У меня ЦРУ на второй линии! Крик позволял оставаться в сознании.

В трубке сопели. Бранились.

Пробились голоса.

– Гнат, поднажмите. Время на исходе.

Это он говорит? Это правда он?

– Что за спешка? Все ОК, доедем, доставим.

Ага, волонтеры. Перекинули груз к себе. Довез Степаныч, не подвел. Теперь груз пойдет дальше, до передовой.

– Кокоша, прибавь газу.

– Слушаюсь, командир!

Пропало чувство времени. Он не понимал, сколько прошло, пролетело секунд, минут. Сейчас он плохо отличал секунду от минуты. Купаясь в безвременье, позволил себе надежду: порядок, успеваем…

И тут разверзся ад.

* * *

– Быстрее! Сейчас будет обстрел!

Кто кричит? Он? Кому?!

Плоть, густо пронизанная жилами, мерцала опасной рябью. Так мерцает гладь пруда под первыми каплями дождя. Где-то там по ухабистой дороге несся темно-зеленый «Ниссан». Лесополосу проредили снаряды: не сегодня, раньше. Зеленели поля с уродливыми оспинами воронок. За ручьем виднелись руины села.

Он был дорогой, лесополосой, «Ниссаном». Был полем и воронками, и разоренным селом. Был сплетением вен; кровью, несущейся по ним. Жар наддал, разросся, превратился в адское пламя. Огонь объял его с головы до пят, до костей, до души. Он закричал, поперхнулся, задохнулся криком…

Прилетело.

Позади «Ниссана» взлетели обломки асфальта. Воздух наполнился дымом и пылью. Ему показалось, что взорвался он сам. Горло драл кашель.

– Быстрее! Гони!

– Вправо!

Кашель, не кашель – он орал что есть мочи. Вряд ли в трубку, но сейчас это не имело значения. Телефон был у Гната, только услышал и Кокоша. Резко вывернул руль, машину занесло. На том месте, где она была, вырос дымный куст, разбросал убийственные шипы-осколки. Вылетело заднее стекло, корпус «Ниссана» испещрили пробоины. Но машина была на ходу, а ребята – живы.

– Прямо! Гони!

Из горла рвался горячечный хрип. Дракон выдыхал пламя. Он был драконом; был пламенем. Малый круг ошейником сомкнулся на горле: давил, душил, убивал. Держал в воздухе, над происходящим: так петля держит повешенного.

– Тормози!

Ахнуло впереди, в нескольких метрах. Обломки асфальта забарабанили по крыше. Треснуло лобовое стекло.

– Давай!

Взрывы остались позади. «Ниссан» свернул на проселок, покатился, вздымая тучи песка из-под колес. Нырнул под кроны сосен.

– Надо притормозить, – бросил Гнат. – Ребята на нервах, стрелять начнут…

Вперед, одними губами шептал он. Вперед, пожалуйста.

Не тормозите, не надо.

– Дальше нельзя.

Еще чуть-чуть. Прошу…

«Ниссан» выкатился из-под деревьев, остановился на опушке. Впереди виднелся лабиринт окопов, траншей и ходов сообщения. Минометная позиция укрылась за невысоким холмом, накаты блиндажей прятались под утрамбованной землей. Что-то кричал офицер в пыльном камуфляже, махал рукой: уезжайте, тут опасно! «Ниссан» не трогался с места. К машине спешили двое солдат, тоже размахивая руками и крича.

В первом он признал Тошку.

* * *

– Сдурели?!

– Жить надоело?

– Валите на хрен!

– Сейчас обстрел начнется!

– А мы под него уже попали…

– То пристрелочный был. Сейчас скорректируют и влупят по-взрослому!

– Мы вам броники привезли. Это ты Тошка? Анатолий?

– Ну!

– От твоего дяди! Четыре штуки. Один тебе.

– Супер!

– Ну вы даете! Камикадзе…

– Спасибо, парни!

– Дяде Коле привет, вам респект и уважуха! Давайте, по-быстрому.

Гнат с Кокошей выбрались из машины, общими усилиями распахнули заднюю дверцу – обстрел не пошел «Ниссану» на пользу. Тошка сунулся внутрь, уцепил броник…

* * *

…сначала хотел снять офицера. Тот как почувствовал – нырнул в окоп, пропал из виду. Волонтеры? На них он не желал размениваться. А вот парочка совсем еще зеленых укропчиков – другое дело. Можно положить обоих, если быстро, чтоб не успели засечь. Затаиться, переждать, по-тихому сменить позицию. Лучше бы, конечно, офицера, но на безрыбье, как говорится…

Первым сниму бородатого, решил он. Как назло, тот сунулся в машину. Не в задницу же ему стрелять? Ничего, сейчас выберется. Ну, давай, давай, чего копаешься? Да, вот так. Hasta la vista, baby.

Снайпер нажал на спуск.

* * *

Тошка поднял перед собой дядин подарок, чтобы получше рассмотреть. Легкий-то какой! Неужели и правда шестой класс? Резкий толчок бросил его на открытую дверцу «Ниссана». Бронежилет едва не вырвало из рук. Тошка потерял равновесие, грохнулся наземь.

– Снайпер! – заорал кто-то.

Валёк с волонтерами попáдали в траву. Тошка тоже вжался в землю, прикрылся бронежилетом.

«Подарок! – стучало в висках. – Подарок…»

* * *

Паника и ненависть – родные сестры. Обе вынуждают суетиться, дёргаться, совершать ошибки. Обе лишают разума, толкают на глупости.

Да, я живой человек. Паникую, боюсь, случается, ненавижу. И давлю это в себе по мере возможностей, когда надо что-то делать. К сожалению, получается не всегда.

Ну, я стараюсь.

Открылась дверь подъезда.

Санитары на носилках вынесли человека, небрежно прикрытого простыней: ветхой, застиранной. Рядом с носилками шла хрупкая молодая женщина. Плакала, зажимала рот ладонью. Небритый врач зевал, часто-часто моргал красными от бессонницы глазами.

Женятся на девчонках, думал он. Потом бац, инсульт.

Перед тем, как носилки начали грузить в «скорую», больной попытался сесть и не смог. Тело не слушалось, он чуть не сверзился на землю. Тогда он попытался заговорить и тоже не смог. Левый глаз наполовину закрылся, между веками тускло блестела полоска белка. Угол рта опустился вниз, лицо исказила болезненная гримаса.

– Что? – спросил врач. – Вы хотите что-то сказать?

И услышал:

– Малый…

– Малый? Это ваша фамилия?

– К-х… к’у-у…

– Круг? Какой круг?

– Малый круг… маленький…

Больной пытался совладать с непослушным ртом. Боролся с ним насмерть, как с врагом. Губы дрогнули, дернулись. Улыбается, с профессиональным равнодушием понял врач.

Это он так улыбается.

Июнь 2022 г.

Идущие за мной

Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнём.

От Матфея 3:11

1
Степан

Когда-нибудь. Когда эти твари закончатся. В последнее время он сомневался, что доживет до этого безнадежного «когда-нибудь».

Степан подрéзал дёрн, отложил в сторону жесткий травяной «коврик». Земля сыпалась с корней. Он налег на заступ, вывернул пласт жирного чернозема, в котором отчаянно извивался дождевой червяк. Хорошая земля. Родючая. Здесь бы рожь посеять или картошку посадить. Однажды Рубежный луг станет просто лугом…

Ну да. Однажды. Когда-нибудь.

Он прищурился, критически оглядел вырытую ямку. Зрение шалило: то ничего, то слепой, как крот. Вроде порядок. Он всякий раз сомневался – и всякий раз ямка оказывалась точнехонько по размеру. Крякнув, поднял мешок с огненным зельем, уложил в ямку. В спине хрустнуло, словно на сухую ветку наступили. Мешок был городской, с алхимической фактории: мутновато-прозрачный, как бычий пузырь. Сквозь него просматривалось содержимое – комковатая бурая грязь. Зелье Степан готовил сам, добавляя в порошок Белого Волка печную сажу, земляное масло и древесную муку. Перемешивал, растирал: долго, тщательно. Когда Степан жил в городе, он и сам был неплохим алхимиком.

Те времена припоминались с трудом. Чужая жизнь.

Присев над котомкой, которую заранее пристроил меж оголившихся корней старого вяза, Степан с превеликой осторожностью извлек наружу обрезок высушенного пустотелого стебля борщевика – шершавую трубку длиной в ладонь. Трубка была плотно набита иным зельем – куда более чувствительным, что требовало бережного обращения.

Из гремучей трубки торчал тёрочный штырь-насторожник.

Засапожным ножом Степан пробил мешок и воткнул трубку в прореху – насторожником вверх, с наклоном в сторону Гиблых Болот. Логово огнеплюйных черепах и клопов-смердунов от Подсолнечного мира – мира людей – отделяла Мглистая Стена. Серое туманное лезвие в незапамятные времена полоснуло по земле с запада на восток и отсекло северную оконечность Рубежного луга. Потом через Буреломный лес, мелкую речку Вертлявку – и дальше, дальше: поля, луга, дубовые рощи, меловые холмы у Верхнекаменки…

Стена уходила в далекую даль, исчезая за небокраем.

Сейчас стена, истекавшая волглыми прядями, выглядела спокойной. Не бурлила забытым на огне казанком, не вспучивалась пузырями, не тянула жадные щупальца.

Есть время, есть.

Он залепил смолой разрез в мешке – на случай дождя, чтобы зелье не промокло. Забросал мешок землей, прикрыл дерном. И побрел копать следующую ямку.

* * *

Смолистая щепа занялась сразу.

Березовые полешки, до звона просушенные июльским солнцем, тоже не стали артачиться. Скоро в печи уже гудело пламя. Булькал закопченный казанок, наполняя хату сытным духом кулеша. Обедать Степан сел голым по пояс, в одних холщовых штанах, и все равно, пока ел, обливался пóтом. Жара, печь и кулеш – знатная троица! Того и гляди, вспыхнет кудлатая, давно не стриженая шевелюра.

Змей ты огнедышащий, усмехнулся он.

А хорошо бы и вправду научиться огнем дышать! Уж тогда бы он нечисть мигом извел, без всяких ловушек. Вот только не стал бы он и сам чудищем, как те, что с Гиблых Болот лезут? Ответа у Степана не было. Да и что гадать попусту? Хоть стручками перец жуй, огонь все равно не выдохнешь.

После сытной трапезы клонило в сон. Нет, Степан позволил себе лишь посидеть на скамеечке под старой грушей и выкурить трубку табаку. Дел сегодня невпроворот.

В погребе было прохладней, чем снаружи. Его вновь бросило в пот – так со Степаном бывало всегда, когда из сухой жары он нырял во влажную прохладу мастерской. Здесь он смешивал огненное зелье. Перегонный куб, реторты с жаровнями и змеевиками, запасы ядовитых и едких субстанций – все это пряталось в дальнем флигеле, который летом и зимой тщательно проветривался. Перегонять такое в погребе – верная гибель. Степан и во флигеле-то заходился надсадным кашлем, как при чахотке, спеша поскорее выскочить наружу.

Затеплив масляную лампу, он проверил запасы готового зелья. На три дня хватит. И гремучего снадобья для трубок тоже хватит: вчера трудился до полуночи. А вот снаряженных трубок осталось полдюжины. Надо озаботиться. Тем паче, дело это долгое, кропотливое.

Степан с сожалением выбрался наверх. Уселся на заднем дворе, разложил на чистых тряпицах инструменты и заготовки, отдельно – склянку с чувствительной гремучкой – и приступил к работе.

Он зарядил чертову дюжину трубок, когда от Мглистой Стены громыхнул утробный рык.

* * *

До погреба добежать не успел.

Бухнулся в канаву за плетнем. Через прореху, топорщившуюся обломками сухой лозы. наблюдал, как Стена вспухает сизыми гнойниками. Гнойники лопались со звуком откупориваемых бутылей, исторгали потоки мутной сукровицы и болотных чудищ. Три черепахи – каждая размером со Степанову хату – споро, совсем не по-черепашьи, ползли по лугу к хутору. Взрыкивали, ребристыми ползунами перемалывали луговое разнотравье в кашу, слепо шарили длинными хоботами, выискивая поживу.

Степан не знал, есть ли у черепах глаза. Или они нюхом добычу чуют? По-любому, лучше затаиться, не мелькать без нужды.

Передняя черепаха оглушительно рявкнула, извергла из хобота пламя. Огненный плевок пронесся над головой, обдал горячим ветром. Рвануло позади, за хутором. Из Стены выбрались еще две черепахи и три клопа-смердуна. Упыри не объявлялись. Зачастую они прятались под панцирями бóльших чудищ. Степан даже слово ученое вспомнил: симбиоз.

С рыком, скрежетом и подвыванием, волоча за собой облако вонючих газов, стая надвигалась. Крайнее слева чудище повело хоботом и Степан ахнул, уставившись в черное жерло. Сейчас плюнет – и нет моей хаты! Но тут земля под черепахой встала на дыбы, в уши ударил яростный гром. Черепаху подбросило в воздух – коверкая, ломая, разрывая на куски. Две ее товарки плюнули огнем. Вой, свист: плевки пронеслись над хутором и умчались незнамо куда.

Клопы-смердуны злобно застрекотали, извергая рои смертоносных шершней. Степан поплотнее вжался в землю.

Чудища засуетились, расползлись в стороны – и тут уж Степановы ловушки не подвели. Еще одну черепаху подбросило в воздух. Тяжело рухнув обратно, чудо-юдо занялось чадным рыжим пламенем. Из-под панциря полезли наружу, горя и вереща, упыри. Клопа вывернуло наизнанку, другого разорвало в клочья. Уцелевшие стали отступать, стрекоча в бессильной злобе. Следом за ними ковыляли обгорелые упыри.

До Стены добрались немногие. Ухнули во мглу, взбаламутили; сгинули.

Степан поднялся из укрытия, отряхнул штаны и рубаху. На лугу чадили, догорали останки монстров. Они уже начали погружаться в землю, которая сделалась зыбкой навроде трясины. К ночи от дохлой нечисти на лугу не останется и следа.

На сегодня все? Бывало, нечисть перла через Стену по два, три раза на дню. Сколько осталось ловушек? Хватит, если снова сунутся? Степан оглянулся и сдавленно охнул.

Хутору сегодня досталось.