Текст книги "Возвращение. Часть 2"

Автор книги: Геннадий Ищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

   – Красавчики! – услышал я третий раз за утро уже от нее. – Это где же вы умудрились обзавестись такими украшениями?

   – Не в школе, – ответил я. – Это наработано в свободное от занятий время. Бытовая травма.

   – А вы такую травму никому не поставили?

   – Что, мы совсем без рук, что ли? – сказал Сергей. – Их было три здоровых лба, но поле боя осталось за нами. И милиция нас оправдала.

   – Ладно, начинаем урок, – сказала Ольга. – На эту, несомненно, интересную тему вы поговорите на перемене.

   Разговоры начались, едва прозвенел звонок.

   – Ну вы даете! – сказал Валерка Свечин. – Кто же это был, что вас так разукрасил?

   – Да так, хулиганье, – ответил я, бросив взгляд на Светку, которая сидела, уткнувшись в учебник. – Просто их было много, а мы с Сергеем от опасностей не бегаем, особенно когда идем с девушкой.

   – Так Люся была с вами? – спросила Нина, с которой я сидел за одной партой.

   Девчонки оживились и обступили мою подругу, допытываясь подробности баталии. Она рассказала, не упоминая о том, кто был инициатором инцидента.

   – Так вы действительно были в милиции? – спросила староста.

   – Кто-то из окон увидел, что на нас напали, и позвонил, – пояснила Люся. – Но там быстро разобрались, и нас отвезли домой.

   Продолжение этого разговора состоялось у директора, куда нас вызвали на большой перемене.

   – Как это понимать? – спросила Анна Гавриловна, сверкнув очками. – Как вы могли прийти в школу в таком виде?

   Я разозлился.

   – Вы даете нам с Сергеем больничный для залечивания ран, нанесенных хулиганами? – с облегчением сказал я. – Как это мило с вашей стороны!

   – Не ерничай! – повысила она голос. – Это еще нужно разобраться, кто хулиганил!

   – А вы здесь для чего, как не для этого? – делано удивился я, хваля себя за предусмотрительность. – Разбирайтесь, сколько угодно. Вот вам номер телефона капитана милиции Синявина. Именно он разбирался в той драке, в которой мы пострадали. А нам идти по домам, или все-таки на урок?

   – Я разберусь, – пообещала она. – А вы идите заниматься и поменьше болтайтесь по коридору в таком виде.

   – Зря ты с ней связался, – сказал мне Сергей, когда мы с ним шли в кабинет математики.

   – Если она стерва, то зря, – отозвался я. – А если просто помешана на дисциплине, то наоборот может быть польза. В любом случае я не собираюсь перед ней расстилаться. А ведь нас с тобой заложила Сычевская. Уверен, что учителя ничего не передавали. Сейчас проверим.

   Мы вошли в кабинет и пошли на свои места.

   – Ну что, Анечка, отчиталась? – спросил я старосту.

   – Я только выполнила свой долг! – гордо сказала она.

   – Бывают же дуры, – сказал я, усаживаясь за парту. – И нечего на меня так сверкать очками. Так поступить могла либо дура, либо дрянь. Выбирай сама, что тебе больше нравится.

   На перемене я подошел к Светке.

   – Как брат? – тихо спросил я.

   – Лучше, – так же тихо ответила она. – Обещали через пару дней выписать. Спасибо, что промолчал.

   Хоть мы и без совета директора старались лишний раз не выходить в коридор, все равно к концу занятий вся школа знала о наших подвигах. Хорошо, что сегодня пятница. Отучимся еще день, а за выходной от синяка мало что останется.

   Постепенно сентябрь подошел к концу. Я уже написал половину книги и в этот раз писал на отдельных листах, ежедневно отдавая их читать друзьям.

   – Здорово! – каждый раз хвалила Люся. – Не зря взялся писать. Я читала все книги с твоей полки, но космос мне не очень нравится, то ли дело приключения в "Волкодаве"!

   За весь месяц меня так ни разу и не вызвали на консультации. Сентябрь вообще был беден событиями, разве что Индия и Пакистан опять схлестнулись между собой, но вряд ли это интересовало команду Машерова. Наши родители, как и предсказывала сестра, сдружились и теперь часто ходили друг к другу в гости. Выбирая время, когда они собирались у нас, мы отшлифовали исполнение всех своих песен, причем песню "Ты говоришь мне о любви" теперь пела Люся и, по-моему, пела не намного хуже Бродской. Я по-прежнему не был уверен, стоит ли нам светиться с этими песнями, но на всякий случай мы к выступлению подготовились.

   Октябрь был почти точной копией сентября. Петь мы прекратили. Уже разученное приелось, а разучивать новое было еще рано. В написании книги я дошел до засады при переправе через Сивур, то есть написал уже половину. В школе все шло скучно и однообразно. Класс стал своим, но ни с кем из ребят, кроме Сергея, мы близко не сошлись. Выбирая время, когда родителей Иры не было дома, мы дважды ездили к ней в гости, и один раз удалось вырваться ей. Сергей все-таки показал нам свои рисунки, поразив меня мастерством исполнения. Понятно, почему он не хотел показывать их раньше. На полусотне листов бумаги обычным карандашом была нарисована Ирина. Ирина веселая, грустная, задумчивая и даже злящаяся, но всегда узнаваемая.

   – Тебе нужно учиться на художника! – сказал я ему. – Нарисовано мастерски.

   – Мне хочется рисовать только ее, и я не умею, и не хочу возиться с красками, – ответил он. – Скорее всего, поступлю в Минскую высшую школу милиции и буду следователем, как отец.

   С его отцом я встречался довольно часто, но о делах мы не говорили.

   Ноябрь начался со снега. Пару раз он выпадал и таял. Было холодно, ветрено и сыро. Десятое ноября выпало на среду. Начало праздничного концерта, посвященного дню советской милиции, было назначено на шесть вечера. Обычно большинство передач по телевидению шли в записи, и этот концерт не стал исключением. Телевизионщики присутствовали, но только снимали все подряд. Что оставить для показа, а что вырезать, решали уже потом и не они. Хорошо, что мы начали готовиться к выступлению за три дня.

   – Я не могу надеть туфли! – со слезами на глазах сказала пришедшая ко мне Люся. – Еще в июле были нормальными...

   – Не реви! – сказал я ей. – Денег навалом, друзья тоже есть, так что мы этот вопрос решим.

   Я тут же позвонил Сергею, дома ли отец. Как оказалось, дома. Я решил поговорить лично и спустился к ним в квартиру.

   – Петр Сергеевич! – сказал я своему связному. – У меня проблема, а кое-кто обещал помощь. Свяжитесь, пожалуйста, с Васильевым. Через три дня нам выступать на вашем концерте, а Люся выросла из туфель. Да и не очень они праздничные. Денег у меня достаточно, проблема зимой быстро купить что-то хорошее из летней обуви, тем более что я в ней не разбираюсь. И я бы хотел, чтобы туфли были на каблуках сантиметра три-четыре. Поможете?

   – Это я тебе и сам помогу, без Васильева, – пообещал он. – Тем более что за твои деньги. Сегодня выходной, а завтра я вас свожу куда надо, сами выберете. Обещание он выполнил, и туфли мы купили, причем импортные.

   – Я на таких каблуках никогда не ходила, – сказала мне Люся, когда ехали обратно. – В них, наверное, все пять сантиметров. У мамы и то меньше.

   – Ерунда, – подбодрил я подругу. – Пару вечеров потренируешься и выйдешь павой. Они тебе и роста добавят, и стройности. Знала бы ты, на каких каблучищах ходили в мое время. До сих пор не понимаю, как можно долго ходить буквально на цыпочках. Очень красиво, но при постоянном использовании гробит здоровье. Поэтому умные надевали только в таких случаях, как наш.

   На концерт нас отвезли на машине. В нем было два отделения. Мы со своей песней должны были выступать во втором чуть ли не самыми последними. Весь зал был забит битком, поэтому концерт мы смотреть не могли, мы его только слушали, сидя в одном из нескольких подсобных помещений за сценой. Нам выделили пару стульев, которые мы поставили так, чтобы не мешать другим артистам. Слышно было плохо, потому что людей в комнату набилось много, и почти все болтали. Слава богу, что они здесь не курили, а то мы бы сбежали. Время тянулось медленно, артисты уходили и уже назад не возвращались. Никого из знаменитостей мы не видели, наверное, просто не повезло, и они ожидали выступления в других комнатах. Наконец пришли за нами.

   – Быстро, ребята, – забежал в уже пустую комнату кто-то из ведущих. – Сейчас закончится танец, и будете ваш номер.

   Мы зашли за кулисы и пару минут слушали музыку и топот каблуков по сцене. Танцевали что-то из украинских народных танцев.

   – А ну перестань дрожать! – сказал я Люсе. – Надо будет с тобой заняться медитацией. Чего ты боишься? Мы все песни уже до того отработали, что не напортачим при всем желании.

   – Да все я понимаю! – ответила она. – Каждый раз волнуюсь, пока не начинаю играть. А начну, и все проходит.

   Танец закончился, и объявили нашу песню. Я взял Люсю за руку, и мы вышли на сцену. После положенного поклона она уселась за рояль, а я взял из рук ведущего гитару. Исполнили мы свой номер отлично, что и неудивительно, если учесть, сколько раз мы его исполняли дома. В зале, наверное, три четверти всех собравшихся были работниками милиции, поэтому за песню о своей службе они отблагодарили нас овациями. Видя, что аплодирующие не унимаются, я кивнул Люсе, и она опять села за рояль. Ведущий не вмешивался. Наверное, он думал, что мы повторим свой номер.

   – Мы рады сегодня присутствовать на вашем празднике и выразить любовь и уважение, которые испытываем к людям в милицейских погонах, – сказал я залу. – Недавно я написал две новые песни, которые мы еще нигде никому не пели. Нам хочется подарить их вам. Беда в том, что песни не для нашего возраста. Но, я надеюсь, вы нам это простите. Наверное, после нас их будут петь взрослые исполнители, но здесь и сейчас мы их споем для вас. Первую будет петь Людмила, и называется она "Ты говоришь мне о любви".

   Она замечательно спела и сыграла, а я стоял и слушал вместе с залом. Аплодировали моей подруге, не жалея ладоней. Видя, что это будет продолжаться долго, я с гитарой подошел к микрофону и постучал по нему пальцем. Шум стих.

   – А теперь я вам спою под гитару песню "Все для тебя", – объявил я, и зал исчез. – В моей судьбе есть только ты, одна любовь и боль моя...

   Мне аплодировали не меньше Люси, мы так и ушли со сцены, не дождавшись конца оваций.

   – Здорово вы выступили, – сказал отвозивший нас сотрудник. – Дома за такие песни не ругают?

   – Дома еще не знают, – ответил я. – Но домашних мы как-нибудь переживем. А вот после того, как концерт покажут в записи, придется еще пережить разговор с нашим директором. А она женщина строгих правил. Одна надежда, что эти номера из записи вырежут.

   – Это вряд ли, – сказал он. – Так что готовься к разговору с директором. Никто не станет вырезать одни из лучших номеров. Ты прав, песни не для вашего возраста, но они замечательные.

   Он довез нас до подъезда и уехал.

   – Пошли скорее домой, холодно! – сказала Люся.

   – Давай руку, торопыга, – сказал я. – Загремишь сейчас в этих туфлях. Не догадались, надо было обуть сапожки, а туфли взять в сумке. Ты пока своим ничего не говори. Спели, похлопали и все. Иван Алексеевич еще воспримет спокойно, а от мамы наслушаешься.

   – Маму я не боюсь, – ответила подруга. – А вот в школе будет разговоров... Ладно, целуй, и я побежала.

   Концерт показали на следующий вечер.

   – Вы со своей любовью совсем сбрендили! – высказалась сестра. – А Люська с ума сошла: вышла на сцену на каблуках! Твоя работа?

   – А что тебе не понравилось? – спросил я. – Сразу прибавила пару лет, да и красивей.

   – Не знаешь нашего директора? – ответила она. – Анна Гавриловна вам все припомнит, и эти песни, и каблуки.

   – Песни замечательные, – сказала мама. – Но как вы на такое решились?

   – Концерт показывали в записи, – сказал отец. – Раз сочли возможным показать, значит, ничего порочащего в этом не нашли, иначе бы просто вырезали эти номера. Но лучше на будущее все-таки пока петь что-то вроде "Качелей".

   На этом обсуждение нашего выступления закончилось. На следующее утро, когда я с портфелем сбежал на второй этаж, меня уже ждали друзья, к которым присоединилась Ольга.

   – А это чудо почему с нами? – спросил я. – Ты же все время со своей Ниной ходишь в школу.

   – Ее подружка приболела, – пояснила Люся. – Ну как твои отреагировали на показ?

   – Пошли, а то уже много времени, – сказал я, беря у Ольги портфель. – По пути поговорим. Разговоров было мало, только Таня прошлась по твоим каблукам.

   – Мама тоже прошлась, даже мерила мои каблуки со своими. Мои оказались длиннее. Я ее успокоила тем, что ты мне их купил только для выступлений.

   – Ты покупаешь ей обувь? – удивился Сергей.

   – Они все равно скоро поженятся, – вмешалась Ольга. – А так больше денег останется для меня.

   – Быстрее перебирай ногами, болтушка, – сказал я. – Уже и портфель взял, а идешь еле-еле. Скоро звонок, а мы еще не прошли сквер. Не хватало ко всему остальному заработать еще опоздание. Поднажали все.

   Мы толпой ввалились в вестибюль, быстро переобулись и повесили в гардеробе верхнюю одежду.

   – Чеши, – сказал я Ольге, вручая портфель. – Сейчас прозвенит звонок.

   Он прозвенел, когда мы поднимались по лестнице. Хорошо, что до кабинета физики было рукой подать. Когда мы заскочили внутрь, на мгновение все замерли, а потом подняли такой шум, что, наверное, на первом этаже в директорской было слышно.

   – Хватит меня лупить! – сказал я Валерке, когда он меня от избытка чувств второй раз огрел по плечу. – И вообще, угомонитесь. Слышите? По-моему, это Лариса.

   Мои слова дружно проигнорировали, поэтому, когда наша учительница физики открыла дверь, она увидела бардак. Ее саму заметили не сразу.

   – А ну быстро все расселись по своим местам! – скомандовала Лариса Дмитриевна. – Я вас прекрасно понимаю, но сейчас у нас урок. Обсуждать наших артистов будете на перемене.

   Всем учителям, у которых сегодня были уроки в нашем классе, можно было только посочувствовать. Им приходилось постоянно одергивать самых несдержанных и делать замечания всем остальным. На переменах, когда мы не меняли класс, нас обступали ребята и начинались бесконечные расспросы, а когда шли в другой кабинет, было еще хуже: концерт смотрели почти все. А вот с директором я ошибся. Она нас так и не вызвала. Умная женщина, зря я на нее катил бочку.

   – Часть твоей славы досталась мне, – сказала за ужином Таня. – Все как с ума посходили. Как твой брат пишет песни? – явно передразнила кого-то сестра. – Пришлось показывать.

   – Когда ты видела, чтобы я так закатывал глаза? – возмутился я. – Небось, и о Люсе спрашивали?

   – А ты как думал? Ходите в обнимку, поете такие песни и хотите, чтобы ни у кого не возникли вопросы?

   – И что ты на них отвечаешь?

   – Ничего не отвечаю, отсылаю к вам. Идите, говорю, и спрашивайте у них сами.

   – К директору не вызывали? – спросила мама.

   – Нет, – ответил я. – В коридоре разминулись, но она ничего не сказала. Давайте об этом прекратим, меня эти разговоры уже в школе достали.

   Этим же вечером мне позвонил Самохин.

   – Здравствуй, – сказал Николай. – Хочу тебе сказать, что москвичи взяли себе копии вашего выступления. Так что, может быть, их покажут и по центральному телевидению. Ты сейчас ничего нового не пишешь?

   – Вроде нет, – ответил я. – А что?

   – Новогоднюю песню написать не хочешь? Выступили бы у нас на новогоднем концерте.

   – Не уверен, что успею. Я думал, что такие концерты снимают заранее.

   – Правильно думал. Но мы в этом году припозднились. И кое-какие исполнители, на которых мы рассчитывали, не смогут приехать.

   – И когда нужна песня?

   – Комиссия будет утверждать план концерта в конце месяца. Успеешь?

   – Очень мало времени, – сказал я. – Поэтому ничего обещать не могу. Если что, я позвоню.

   – Здравствуй! – поздоровался Юркович. – Как слетал в Москву?

   – Здравствуй, Илья, – сказал Машеров. – Хуже, чем хотелось, но лучше, чем могло быть. Средства выделили, но валюты дали процентов восемьдесят от того, что мы запросили. Остальное перенесли на конец следующего года. И большие сложности в приобретении части оборудования. Семичастный сказал, что они постараются, но ничего не обещал. Чистые счета у них есть, сложности в поиске посредников, которым можно доверять. Там есть оборудование, которое делается только под заказ малыми сериями, и с абы кем контрактов не заключают. Конечно, при наличии денег сделать можно все, главное, сколько на это потребуется времени. А как у тебя дела?

   – С набором людей закончил. Необходимости в дальнейшем увеличении группы я не вижу, а вот неприятности могут быть. Начали работу в Киеве в окружении Шелеста. Там есть подходящие люди. Есть кое-кто и в Москве в аппарате Совмина. Ты не думал попробовать поговорить с Мазуровым? Его поддержка многое упростила бы.

   – Слишком большой риск, – покачал головой Машеров. – Отношения у меня с Кириллом неплохие, но я не уверен в его действиях. Давай пока действовать своими силами. Лучше медленнее, но меньше риска. Нет у нас необходимости в большой спешке. Как там с дедом, готовят?

   – Уже подготовили! – сморщился, как от зубной боли, Юркович. – С этой учебой Масей мне все нервы вымотал! Как, говорю ему, ты будешь предсказывать переворот в Гане, если ты понятия не имеешь, что это за страна и где находится?

   – И что он?

   – Я же говорю, потрепал нервы и мне, и всем остальным, но все выучил. Фундаменты под научный центр и общежитие уже готовы и завозятся стройматериалы. Для рабочих поставили теплушки, так что до сильных морозов будут работать. Строительное оборудование завезли, село электрифицируют, а дорогу вот-вот закончат. Въезды в село контролируются комитетом, а с периметром будем работать весной. Подвод газа им запланировали на следующую осень.

   – Кто из научной группы будет знать?

   – Только ее руководитель, остальные наш феномен будут изучать без дураков.

   – До съезда еще четыре месяца, – сказал Машеров. – Вряд ли до землетрясения стоит ожидать гостей, но лучше быть готовыми раньше. Продолжайте заниматься и Казинцом, и всем объектом. Ликвидаторы готовы?

   – Я их подготовил в первую очередь. Они вообще отделены от остальной группы. Что бы ни случилось, с нами их никому связать не удастся.

   – Чистку нужно растянуть на как можно больший срок, – сказал Машеров. – И сделать ее максимально незаметной. Партийное руководство нижнего и среднего звена никто не охраняет, и этим нужно воспользоваться. Главное, это не вызвать подозрений.

   – Там настоящие профессионалы, – заверил Юркович. – Отбирали только лучших из лучших. И спешить по большинству нет никакой необходимости. Это можно и на десять лет растянуть. Срочных там всего пять человек.

   – А как наш молодой человек?

   – Поет песни и пишет книги. Скоро, наверное, придет с просьбой, чтобы его женили.

   – Не удержался, значит, – улыбнулся Машеров. – А насчет женитьбы правда, что ли?

   – У него с этой девчонкой любовь с поцелуями и объятиями. До конца они еще, по-моему, не дошли, но это только вопрос времени. В остальном у него все нормально. В деньгах из-за писательства не нуждается, от наших отказался. Недавно за драку побывал в милиции.

   – Что за драка? – заинтересовался Машеров.

   – Отверг первую красавицу класса, а она нажаловалась брату. Тот встретил Геннадия по дороге из школы и решил в воспитательных целях повозить его носом по асфальту. Ему уже восемнадцать, столько же и двум приятелям, которых он захватил для компании. Наш кадр шел не один, а со своей девчонкой и другом – сыном следователя УГРО. В результате баталии главного зачинщика отвезли в больницу, а четверо остальных с мелкими телесными повреждениями доставлены в ближайшее отделение милиции. Там быстро разобрались и отвезли нашу компанию домой. В общем-то, ерунда, поэтому мы ни во что не вмешивались. А пять дней назад он всю милицию отблагодарил. Спел со своей подругой на нашем концерте несколько песен. Народ себе все руки отбил, аплодируя, а моя жена даже прослезилась.

   – Это, может быть, и ерунда, а может быть, и нет, – нахмурился Машеров. – То, что мы его пока не используем, еще не значит, что он нам уже не понадобится. Это хорошо, что он может за себя постоять, но никто не застрахован от случайностей. Попал в больницу его недруг, а мог там оказаться и он сам. А если он следующий раз нарвется на кого посерьезней? Нужно в дальнейшем исключить такие случайности. Вы его не можете ежечасно пасти, а в жизни всякое бывает. Поговорите с ним на полном серьезе. Все выяснения отношений на кулаках нужно запретить. Выдайте ему что-нибудь вроде "Коровина" и при необходимости проведите обучение.

   – Сделаем, – сказал Юркович. – Только "Коровин" для мальчишки все-таки тяжеловат и скрытое ношение вряд ли получится. Дадим ему карманный "Браунинг", у нас они еще остались черт-те с каких времен.

   Глава 3

   – Да знаю я, как из него стрелять! – сказал я Семену. – Я, между прочим, имею звание старшего лейтенанта. Служить не служил, но перед получением звания на сборах достаточно задницу подморозил. Да и потом сборы были регулярно. Стрелял и из «Калашникова» и из «Макарова». Может быть, я ваш «Браунинг» без инструкции быстро не разберу, но уж отстреляться, смогу.

   – Ну держи, грамотей, – отдал мне пистолет Семен. – Посмотрим, попадешь ли ты в мишень.

   – За это не беспокойся, – заверил я его, изготавливая оружие к стрельбе. – Пока не село зрение я стрелял неплохо.

   Я навел пистолет на мишень и выстрелил шесть раз подряд. Рот можно было и не открывать. Хлопки были не сильные, отдача – тоже. Все-таки патрон калибра шесть и тридцать пять сотых это несерьезно. Даже для меня пистолет был небольшой, хоть по весу и не пушинка.

   – Две девятки, две восьмерки, семерка и шестерка, – подвел итог Семен, посмотрев в оптику. – Однако!

   – А из него лучше стрелять трудно, – сказал я, возвращая оружие. – И оружие это, скорее, психическое.

   – А тебе его для того и дают, – сказал он. – Чтобы ты при случае смог припугнуть. Стрелять на поражение только в случае угрозы жизни. Сейчас я тебе покажу сборку-разборку и как за ним ухаживать. Потом получишь ствол и боеприпасы и распишешься в куче бумажек. Учти, что ствол у тебя нелегально. Бумажка будет, но это так... для тех, кто не в курсе, что никаких бумажек у тебя быть не может. Поэтому постарайся им не светить. Попадешься кому не надо – отмажем, но кое у кого могут быть неприятности. В школу не таскай, в остальное время пусть будет при тебе. Мы не можем тебя постоянно охранять. Точнее, можем, но тогда ты сам взвоешь. А это хоть какая-то гарантия. И постарайся кулаками отношения не выяснять. Будут наезжать – звони нам. Понял?

   Шел третий день новогодних каникул, мы собирались на каток, а тут этот вызов и куча подписок.

   Во второй половине ноября произошло два события. Во-первых, нас приняли в комсомол, и я наконец избавился от галстука, а во-вторых, нас не пустили на праздничный концерт. Виноват был я сам. Надо было подготовить для Люси что-нибудь вроде "Снежинки" из "Чародеев", а я взял "Годы бешено несутся".

   – Изумительная песня, – сказал после прослушивания председатель комиссии. – И спели вы замечательно, но я вас с ней на сцену не выпущу. Жаль, что уже поздно, а то можно было бы дать ее в работу взрослым исполнителям. Она вам не по возрасту, люди просто будут смеяться.

   С последним утверждением я не был согласен, но спорить было бесполезно, поэтому мы просто распрощались и ушли.

   – Не расстраивайся, – подбодрил я Люсю. – Мы ее еще споем. Да и вообще, надо будет разучить несколько новых песен. И для себя, и чтобы спеть при случае.

   Двадцать девятого числа на классном часе мы проставили свои оценки. У нашей троицы были все пятерки. Классная всех поздравила, и мы на одиннадцать дней стали свободными людьми. А вот теперь на мою свободу покушались из-за куска металла, от ношения которого я не видел особой пользы. С другой стороны, я понимал Машерова. Мало ли на кого может нарваться подросток в большом городе? Я был уверен, что за мной присматривали, но вряд ли это делалось постоянно, да и не получилось бы за мной следить во многих случаях. А так хоть какая-то гарантия.

   Каникулы пролетели, как один день. Мы почти ежедневно ездили на каток, причем дважды вместе с Ирой. Погода стояла замечательная: легкий мороз при почти полном отсутствии ветра, и через день-два шел снег, присыпавший все грязь большого города. Мы каждый вечер гуляли, и мне приходилось таскать в кармане куртки пистолет.

   Мама, увидела пистолет, когда я, придя домой после его получения, бросил кобуру на свою кровать и начал доставать из кармана выданные мне три пачки патронов. Перепугалась она страшно, мигом забыв о моем настоящем возрасте.

   – Успокойся, – сказал я ей. – Мне эта железка тоже не нужна, но носить придется. Вот на него документы, так что все законно.

   – Они сошли с ума! – заявила она. – Давать ребенку боевое оружие!

   – Во-первых, это не боевое оружие, а карманный пистолет для самообороны. Из него даже застрелиться не так легко. А во-вторых, у меня есть офицерское звание, да и здесь я прошел инструктаж. И не нужно шуметь: Тане об этом вовсе не обязательно знать.

   Пришедший с работы отец отнесся к новости спокойно, посмотрел пистолет и вернул его мне, справившись, стрелял я из него или нет.

   – Конечно, – ответил я. – Кто бы мне его дал без тренировки? Из шести выстрелов в среднем сорок восемь очков. Но ствол несерьезный, из него только в упор стрелять.

   – Все нормально, Галя, – сказал он маме. – Раз выдали, значит, так нужно.

   Во вторник одиннадцатого я пошел в школу, как на каторгу.

   – Закончилась наша свобода! – сказал нам Сергей, у которого было такое же настроение.

   – Мне, что ли, с вами поплакать? – сказала нам Люся. – Что вы, как с похорон, честное слово! Сколько тут осталось учиться? Капельку зимы и весна. И нам с вами уже по пятнадцать лет!

   Первый день занятий прошел неожиданно быстро. Секции сегодня не было, поэтому я с Люсей пошел домой, а Сергей побежал в гастроном за продуктами.

   – Через несколько дней мир будет на грани ядерной войны, – сказал я подруге. – Семнадцатого американский Б52 столкнется с заправщиком в воздухе и на Испанию рухнут четыре термоядерные бомбы. Две из них разрушатся и не взорвутся только чудом. Детонаторы сработают только частично. А каждая бомба по полторы мегатонны.

   – А почему война? – вздрогнула она. – Мы-то тут при чем?

   – А кто бы стал разбираться, если одна из стран НАТО подверглась ядерной бомбардировке? – пожал я плечами. – Сработала бы система оповещения, и все. Подобные случаи с атомным оружием у американцев еще будут.

   – А у нас?

   – Может быть, и у нас было что-то подобное, – сказал я. – Не принято у нас было писать о неудачах и катастрофах. Самолеты не падали, корабли не тонули. Кое о чем узнали уже после развала Союза, но о таких катастрофах не читал. Смотри, вчера только выпал снег, и уже сверху видна грязь. А в городке по две недели лежит и белый-белый.

   – Ты бы еще город с лесом сравнил, – сказала Люся. – Что-то получили, что-то потеряли. Здесь все равно жить интересней.

   – Илья, ты определился? – спросил Машеров.

   – Я за его ликвидацию, – жестко сказал Юркович. – И лучше это сделать сейчас, пока он в Молдавии. Переедет в Москву, все сразу усложнится.

   – Когда Брежнев его перетянет в Москву?

   – Мы спрашивали, Геннадий этого сам не знает. Знает только, что министром он станет в сентябре этого года, так что времени осталось не так уж много.

   – То, что Щелокова будем убирать, мы уже решили. Я тебя спрашивал о другом. В том, чтобы у власти остался Тикунов, заинтересованы и Воронов с Косыгиным, и Шелепин с Семичастным, а о самом Тикунове я вообще не говорю. Прекрасного министра и профессионала фактически уничтожат, чтобы освободить место дружку Брежнева. Это одна из пяти ключевых фигур, если не считать военных. Может быть, подождем съезда, а потом подбросим материалы Семичастному? Его ведь тоже должны были убрать из Комитета через год с небольшим. Если не вычистить сейчас все фигуры по списку, и дать Брежневу укрепиться, через несколько лет повсюду будут его люди. И то, что мы убрали Андропова, Семичастному не сильно поможет. Свято место, как известно, пусто не бывает.

   – Вы знаете мое мнение. Я за то, чтобы действовать своими силами и ни с кем не делиться кадровой информацией. Зарубежной и научно-технической – сколько угодно, все остальное это только наше. Слишком опасно подключать такие фигуры. Косыгина я бы о многом предупредил, но только в том, что касается реформы. Сейчас у Брежнева в Политбюро нет большинства, на этом и нужно играть, если вы не хотите действовать кардинально и убрать главную фигуру.

   – Там слишком многих придется убирать, – возразил Машеров. – Мы с тобой не боги, как бы нас самих не убрали. Пока нам ясен расклад и то, к чему все идет. Убери центральную фигуру, и все изменится. Ты уверен, что вместо него выберут достойного человека, что не станет еще хуже? С Брежневым ясно, на чем играть. Уберем его дружков и подставим в нужный момент плечо, чтобы он не бросался за поддержкой к генералам. Весь список – это его друзья, которых у него не так уж и много, тем более таких, кого можно протолкнуть наверх. Абы кого на такие посты не поставишь. Людей он, конечно, найдет, но время мы выиграем. Ладно, я, собственно, думаю точно так же, хотя поддержку в Москве все равно искать придется, пусть и не раскрывая при этом всех наших планов. А людей в Молдавию посылай. И надо искать подходы к Павлову. Материалы по его охране я отдал Васильеву, потом посмотришь. Что у нас по объекту?

   – Центр построили, сейчас заканчивают общежитие. Все коммуникации подключили, а отделочные работы сделаем зимой. Поэтому работу центра можно будет развернуть до весны.

   – Отлично, так и сделаем. С Петровым будет легче разговаривать: все-таки охрана режимного объекта, а не села, и в Москве это свою роль сыграет. Семичастному наш Василий Иванович о моих чудачествах наверняка доложил, но это даже хорошо. Да, вы нашему мальчику ствол дали?

   – Мальчик, – усмехнулся Юркович. – У него в той жизни было воинское звание старшего лейтенанта, а из нашей хлопушки он отстрелялся так, что ребята были удивлены. Предлагаю его в дальнейшем и в личных разговорах, и в документах, если они будут, так и называть лейтенантом.

   – А как его успехи в секции?

   – Плохо, – поморщился полковник. – Васильев разговаривал с тренером. Развит он прекрасно, все запоминает и может применять. Беда в том, что он, видимо, в той жизни занимался чем-то вроде каратэ. Пока у него есть время подумать, он может применить то, чему его учат. А если думать некогда, он начинает драться по-старому: быстро и жестко. Того парня, который его хотел проучить, Геннадий чуть не искалечил.