Текст книги "Возвращение. Часть 2"

Автор книги: Геннадий Ищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

   – Надо прекращать, – сказал я, стараясь не смотреть на пунцовую подругу, которая с ногами забралась на кровать и сидела там, обхватив себя руками. – Я еле удержался.

   – Извини, – сказала Люся. – Не знаю, что на меня нашло. – Я тебе, кажется, на рубашке пару пуговиц оторвала. Я потом пришью.

   Я немного посидел, чтобы прийти в себя и не показываться таким Елене, а потом ушел в свою комнату. Следующий день прошел как обычно. Только вечером начались звонки. Звонили наши родители и сестры, которым дали наш номер телефона. В квартиры они заселились и вещи из контейнеров перевезли, но еще ничего не успели расставить.

   – Главное, что есть кровати, – сказал мой отец. – Переночуем, а все остальное сделаем завтра. – Мы последние дни в Минске вообще ночевали на раскладушках. Вещи отправили заранее, а то их еще долго пришлось бы ждать. Вы там как?

   – У нас все прекрасно, – отчитался я. – Завтра, я думаю, увидимся.

   – Мне сказали доставить вас по домам завтра после завтрака, – сказала Елена. – В ваши чемоданы все вещи не войдут, поэтому водитель что-нибудь привезет, потом ему вернете. Заодно поговорю с родителями и познакомлю вас с тем, кто будет за вами присматривать.

   – Я только сейчас почувствовал, как мне осточертело сидеть в четырех стенах, и как я соскучился по родным, – сказал я Люсе утром, когда мы провели медитацию и пританцовывали от нетерпения возле кухни, одним своим видом торопя Елену с завтраком. – Почему мы с тобой так никуда и не выехали, кроме магазинов?

   – Ты у нас голова, вот себе и задавай этот вопрос, – ответила подруга. – Уж в Москве, наверное, было бы на что посмотреть.

   – Идите есть, торопыги, – позвала Елена. – Не терпится от меня сбежать?

   – Дело не в вас, – сказал я ей. – Вас мы всегда рады видеть. Просто уже давно не видели родных. И казенная квартира, даже такая уютная, как эта, никогда не заменит дома.

   – Да, – сказала Люся. – Приезжайте к нам. Честное слово, нам будет приятно вас увидеть.

   – Спасибо за приглашение, – улыбнулась она. – Но я и без него, наверное, буду к вам иногда заезжать. В курсе ваших дел всего несколько человек в Управлении, а я одна из них.

   К десяти часам к нам в квартиру поднялся водитель, принесший две большие сумки.

   – Кладите в них вещи! – скомандовала Елена. – Гитару я возьму сама.

   Все было приготовлено заранее, поэтому много времени сборы не заняли, и уже через десять минут мы ехали по Москве. Города мы не знали совершенно, кроме Красной площади, поэтому мелькавшие за окнами машины улицы нам ни о чем не говорили. Ехали с полчаса и свернули во внутренний двор большого пятиэтажного дома, построенного в виде буквы "П". Водитель подогнал машину ко второму подъезду, высадил нас и остался ждать Елену.

   – У вас третий этаж, – сказала она Люсе. – У Геннадия двадцать девятая квартира, у тебя тридцатая, а у вашего куратора тридцать первая. Все, вперед!

   Я пошел первый, держа в каждой руке по чемодану, следом поднималась Люся с двумя набитыми сумками, а замыкала шествие Елена с гитарой в руках.

   – Давайте сначала к вам, – сказал я Люсе. – Здесь на три четверти твои вещи. Ну и, как джентльмен, я уступаю первенство даме.

   – Надо было на первое место поставить меня, а не вещи, – сказала она. – Дверь не заперта, толкай.

   Я нажал на дверь, открыл ее и первый вошел в пустую прихожую. Зайдя в комнату, я чуть не оказался опрокинутым на пол бросившейся мне на шею Ольгой.

   – Мама! – они приехали!

   Гостиная уже была заставлена привычной мебелью. Не было пока только ковров и отсутствовало пианино. Так я и думал, что они его продадут. Везти такой инструмент в контейнере без заводской упаковки – это почти наверняка его угробить.

   Иван Алексеевич забрал у меня чемоданы, а Ольгу сменила Надежда. Потом они переключились на Люсю.

   – Это кто же тебя так приодел? Жених? – спросила Надежда, осмотрев дочь. – Как игрушка, даже трогать страшно.

   С утра было еще не слишком тепло, поэтому Люся надела импортный шерстяной костюм, состоящий из любимой ею плиссированной юбки и жакета, под которым была белая блуза с отложным кружевным воротничком. Туфли тоже были из тех, что мы недавно купили.

   – Это не я, – сказал я, поворачиваясь к прихожей. – Это государство. Елена Викторовна, заходите, пожалуйста. Представляю вам "Девушку с гитарой".

   – Здравствуйте! – поздоровалась зашедшая в комнату Елена. – Это ничего, что я в туфлях? Я смотрю, никто не разувается.

   – Ничего, – сказал Иван Алексеевич. – Уберем, застелем ковер, тогда будут тапочки, а пока можно и так.

   – Я уже не девушка и гитара не моя, – улыбнулась она, отдавая мне гитару. – Я капитан Елена Викторовна Белова. Вот документы.

   – Ого! – сказал отец Люси, возвращая удостоверение. – Госбезопасность! Что же это они натворили?

   – Ничего страшного, – поспешила их успокоить Елена. – Они задействованы в одной государственной программе. Давайте куда-нибудь уединимся и поговорим об этом подробно.

   Беседовали они минут десять в одной из двух небольших комнат, после чего опять вышли к нам. При этом Иван Алексеевич посмотрел на меня... странно так посмотрел, как я мог взглянуть на инопланетянина, а Надежда выглядела какой-то пришибленной, что ли.

   – Ребята, – сказала нам Елена. – Берите вещи и инструмент, и пошли к Геннадию.

   Мои нас всех зацеловали, конечно, кроме Елены.

   – Настоящая красавица! – высказалась мама по поводу внешнего вида Люси. – Гена, ты нам представишь нашу гостью?

   – Это Елена Викторовна Белова, – сказал я. – Все остальное она вам о себе расскажет сама. Вы еще тоже не послали ковер? Тогда мы не будем разуваться.

   – Да, конечно, – сказал отец. – Проходите все в комнату и садитесь. Сейчас поставим чай.

   – За чай спасибо, но мы только что из-за стола, – отказалась Елена. – У меня к вам недлинный, но важный разговор, а внизу ждет машина, так что сверх необходимого я задерживаться не буду. – Я капитан госбезопасности, вот удостоверение.

   Отец посмотрел удостоверение и вернул его Елене.

   – Мы вас слушаем, – сказал он. – Никому не нужно уйти?

   – Нет, мой разговор для всей вашей семьи. Ольгу уже можете считать своей. Если эти молодые люди не передумают, то по достижении обоими шестнадцати лет им разрешат вступить в брак.

   Интересное дело, родителям сказали, а нам не могли? Отец воспринял новость довольно спокойно, сестра на нас вытаращила глаза, а мама, видимо, решила, что Люся беременна, и перепугалась.

   – Это не то, о чем вы подумали, – сказала ей Елена. – Геннадий с Людмилой заняты в важной государственной программе, поэтому должны жить в Москве. С этим связан и ваш перевод. Реальной опасности для них не существует, но в связи с особой важностью программы мы должны исключить любую случайность, могущую им навредить. Поэтому в течение этого года их самостоятельное передвижение будет ограничено. Забирать их в школу будут наши сотрудники. Школа отсюда недалеко, но возить вас в нее будут на машине. Обратно будете возвращаться так же. Если нужно будет куда-либо съездить, звоните по этому телефону, и мы присылаем машину с охраной. Если нужно выйти во двор или недалеко в какой-нибудь магазин, обратитесь к соседу из тридцать первой квартиры. Это наш пенсионер, который большую часть времени будет дома. Он вам составит компанию. Федор Юрьевич еще не стар, хороший боец и имеет оружие. Ваш сын собирается сдать школу экстерном. Если это у него получится, появится возможность заняться им всерьез, научить по-настоящему защищать себя и подругу и вооружить. Тогда можно будет меньше их опекать. Когда они поженятся, получат квартиру. Вот все, что я вам хотела сказать. А теперь, я должна познакомить ваших детей с соседом. До свидания. Ребята, идите за мной.

   Сосед оказался невысоким, но широкоплечим мужчиной, выглядевшим лет на пятьдесят с хвостиком. Светлые, стриженые "ежиком" волосы, грубые черты лица и внимательные серые глаза.

   – Здравствуй, Леночка! – сказал он Елене. – Это мои подопечные?

   – Да, Федор Юрьевич, это они. Геннадий и Людмила. Я вас оставляю и ухожу. Люся, при вызове или поездке в школу приедет эта же машина. Отдашь шоферу сумки, это его личные. До свидания, ребята, надеюсь скоро увидеться.

   – Заходите, подопечные, – посмеиваясь, сказал Федор Юрьевич. – Обувь снимайте, под вешалкой тапочки.

   – Вы давно въехали? – спросил я.

   – На пару недель раньше твоих родителей. Так что обжиться успел. Садитесь. Меня не посвящали в ваши дела, но судя по тому, что сказали, ваши жизни очень важны. Если с вами что-то случится, мне лучше будет застрелиться самому. Вы вроде не шалопаи и должны понимать, что это не игры, что все серьезно. Давайте договоримся вот о чем. Во всех случаях, когда вам будет нужно куда-то ненадолго уйти или порознь, или вместе, вы обязательно обращаетесь ко мне. Если меня почему-то нет дома, дождитесь. Если мне нужно будет надолго уйти, в квартире будет замена. В конце концов, у вас должен быть номер телефона. За вами не следят постоянно, но если заметят нарушение режима, начнут опекать плотно. Можете мне поверить, что ничего приятного для вас в этом не будет.

   – Я считаю такие меры предосторожности излишними, – сказал я. – Но мы обещали не нарушать режим и будем держать слово. Подводить вас мы тоже не собираемся.

   – Хорошо, если так, – кивнул он. – Хотите торт?

   – Сами балуетесь или для нас купили? – спросил я.

   – Для вас, но и сам съем кусочек.

   – Тогда хотим, – сказал я. – Только по маленькому кусочку.

   – А что так? – поинтересовался он, заводя нас на кухню. – В тех редких случаях, когда меня навещают внуки, они вдвоем съедают целый торт.

   – Торты – это сплошной вред, – пояснил я. – У меня будут портиться зубы, а у Люси – фигура.

   – Так уж и испортится! – возразила подруга.

   – На сколько частей резать? – спросил куратор, достав из холодильника небольшой торт.

   – На четыре, – предложила Люся. – Что я такого смешного сказала?

   – Просто вспомнил анекдот, – сказал я. – Одна девушка спрашивает свою подругу, на сколько частей резать торт, на четыре, или на восемь. "Конечно, на четыре" – отвечает подруга: "Восемь это слишком много. Ты же знаешь, что я на диете".

   – Ничего смешного, – ответила подруга, с удовольствием поедая свой кусок. – А торт вкусный. Ешь, ничего твоим зубам от одного раза не будет. Спасибо, Федор Юрьевич, мы побежим домой, а то долго не видели родных.

   – Конечно, – сказал он. – Вы можете заходить не только по делу. Если будет желание...

   – Давай сейчас разбежимся по семьям, а позже встретимся, – предложил я. – Меня сейчас начнут пытать...

   – Я хотела предложить то же самое. Я побежала, держись.

   Первой за меня взялась мама.

   – Геник, скажи честно, у вас с Люсей правда ничего такого не было?

   – Не было, – ответил я. – Я же вам обещал.

   – А почему такая охрана, если нет опасности? Или есть?

   – Просто перестраховка. Честное слово, никакой опасности нет.

   Я пошел относить вещи и знакомиться со своей новой комнатой, и здесь меня взяла в оборот Татьяна.

   – Не хочешь мне ничего сказать?

   – Сядь! – сказал я ей, показав на кровать. – Вижу, что уже созрела поверить во все что угодно. Ты понимаешь, что дело серьезное и языком болтать нельзя?

   – Я что, совсем дура? Если нас из-за тебя перетягивают в Москву, и тебя даже в школу собираются возить под охраной, значит, все очень серьезно. Ты ведь родителям сказал?

   – Сказал, хоть и не сразу. Они сами признались, что сразу мне не поверили бы. А тебе хотел сказать позже. Я прожил восемьдесят лет, умер, и в момент смерти вся моя память передалась мне же, но в четырнадцать лет. Я твой брат, но приобретший память взрослого человека из будущего. Так вот в знании этого будущего и заключается моя ценность. Извини, но большего я тебе сказать не могу, просто не имею права. Я и родителям сказал только это, ну и еще чуточку об их жизни.

   – Офигеть! – сказала она. – Вот почему ты стал вести себя, как взрослый. Сразу вся придурь исчезла! А Люся?

   – Люся идет ко мне довеском. Она кое-что знает и очень важна для меня. Поэтому заодно носятся и с ней. Если с ней что-нибудь случится, мне все будет по фиг!

   – Расскажи, что со мной будет.

   – Я не знаю. В той реальности твоя жизнь пошла совсем по-другому. Я бы сказал, что она не очень удалась, хотя у тебя на этот счет было свое мнение, или ты просто не желала это признавать. Пока могу тебе лишь посоветовать не спешить с замужеством и слушать старшего брата. Что вскинулась? Я тебя в четыре с половиной раза старше и могу, в принципе, обойтись без образования.

   – Постой, выходит и песни не твои, и книги ты не сам писал?

   – А чьи же еще? Назови автора! Молчишь? Вот молчи и дальше. Все равно я тебе не скажу больше, чем сказал. Позже, если приобретешь дурные привычки в питании, как это было в прошлой жизни, дам совет. Послушаешь, может быть, не заболеешь сахарным диабетом. Ты, вообще-то, чем думаешь заниматься?

   – Я из-за переезда в этом году никуда не успеваю поступить. Придется куда-нибудь устроиться работать.

   Она ушла, а я задумался, где могли установить микрофоны. В то, что этого не сделали за те две недели, когда квартиры стояли пустые, я не верил. Но так просто их не найти. Вот где бы я их установил? Скорее всего, просверлил бы стены со стороны квартиры нашего куратора и вел бы запись. Придется всех предупредить, чтобы не болтали лишнего, а обычную болтовню пусть пишут. И надо будет купить магнитофон. Включил погромче и разговаривай себе на здоровье. Слава богу, цифровой обработки звука еще не придумали. Я вышел из комнаты и пошел на кухню.

   – Мам, – обратился я к матери. – Что там с выпуском книги?

   – Совсем забыла! – сказала она. – Выпустили твою книгу. Мы твой экземпляр забрали, и Тане удалось купить три книги. Больше не получилось: их все расхватали. Деньги тоже забрали. Из-за переезда их на книжку не положили, поэтому бери из шкатулки. Что-то хотел купить?

   – Да, – сказал я. – Хочу купить магнитофон. Ладно, это не горит. Я побежал к Черезовым.

   – Пришло сообщение из Турции, – сказал Брежнев. – Все, как в распечатках. Сильное землетрясение и больше двух тысяч погибших. Надо решать насчет этого урагана. Кубинцев, по крайней мере, нужно предупредить. Фидель, если попросить, промолчит.

   – Там, кажется, больше всего досталось Гаити, – сказал Суслов. – Но с Дювалье у нас никаких контактов нет и не будет. Да и не поверит там никто.

   – От "Инесс" и кубинцам досталось, – Брежнев взял распечатку. – Сотни погибших, сто пятьдесят тысяч беженцев. Там у них был потоп. Надо срочно увеличивать группу, действующую на заграницу. И готовиться к американским бомбардировкам Ханоя. До декабря вся техника и люди должны уже быть там.

   – Число людей с допуском постоянно растет, – недовольно сказал Суслов. – А нужно еще создать группу по катастрофам, связанным с техникой. И Глушкова придется подключать, у них там было несколько аварий с ракетами. Необходимо потрясти Комитет, особенно его первое и шестое управления. Пусть Семичастный дает людей. И нужно будет придумать какую-нибудь легенду вроде той, которую белорусы придумали для нас.

   – Кто поверит в этот бред? – спросил Брежнев.

   – А это не бред? – показал рукой на распечатки Суслов. – Нужно быстрее подключать людей, чтобы не заниматься этим самим. Если я займусь кадрами, помогать не смогу. Да и у тебя другой работы достаточно. Есть проверенные профессионалы и вовсе не обязательно, чтобы они знали источник информации. Их дело отрабатывать директивы.

   Глава 10

   – Сегодня вас собрали по одному единственному, но важному вопросу, – сказал Суслов. – Перед каждым из вас лежит папка. Прошу вас, товарищи, ознакомиться с ее содержимым. Много времени это у вас не займет.

   Шестнадцать мужчин раскрыли папки и начали читать вложенные в них документы. Лишь некоторые из них имели представление о том, что в них может быть, для остальных это оказалось полной неожиданностью. Брежнев с Сусловым ждали, пока остальные ознакомятся с бумагами. Ждать пришлось минут десять.

   – Что, правда, что ли? – спросил Рашидов, увидев, что все уже закончили чтение. – Откуда эти сведения?

   – А вы думаете, Шараф Рашидович, – сказал Брежнев. – Что мы специально вас оторвали от дел и собрали здесь для того, чтобы дать почитать заведомую ерунду? К моему глубокому сожалению, указанные в списке члены нашей партии совершили уголовно наказуемые поступки. Есть мнение, что это не единичный случай.

   – Ни черта себе единичный! – высказался Шелест. – Сто тридцать восемь ответственных работников!

   – Хочу вас поставить в известность, что в списках еще не все, – сказал Суслов. – Есть несколько лиц, занимающих еще более высокое положение в партии. Вопрос по ним уточняется, и, пока идет следствие, их фамилии не разглашаются. Выборочные проверки показали, что в ряды партийного руководства проникли люди, чуждые не только нашим идеалам, но даже элементарной порядочности. Поэтому вам предлагается проект постановления ЦК о введении аттестации партийного руководства, начиная с секретарей горкомов партии.

   – И заканчивая кем? – спросил Шелепин.

   – Вас, Александр Николаевич, мы проверять не будем, – пояснил Брежнев, сделав упор на слове "мы". – При ЦК уже создается комиссия, которая будет осуществлять проверки по письмам и жалобам рядовых коммунистов и руководителей партийных организаций. В "Правде" и ряде других газет будет опубликовано мое обращение к коммунистам с призывом принять участие в чистке наших рядов. Особо хочу подчеркнуть, что все сигналы будут проверяться самым тщательным образом, чтобы не пострадал безвинно ни один из наших товарищей.

   – А зачем, Леонид Ильич, что-то создавать, когда уже есть Комитет партийного контроля? – спросил Пельше.

   – Затем, уважаемый Арвид Янович, что мы собираемся заняться не любителями зеленого змия или чужих жен, а более серьезными нарушениями, – ответил за Брежнева Суслов. – Вашему Комитету эта задача явно не по плечу.

   – Давно пора кое-кому прижать хвосты! – одобрительно сказал Шелест. – Я только "за".

   – Я ознакомился со всеми материалами и полностью поддерживаю это решение, – сказал Косыгин. – Совет министров окажет всю возможную помощь.

   – Я давно говорил, что нужно наводить порядок, – сказал Полянский.

   – Вот мы ваше мнение и учли, Дмитрий Степанович, – сказал Суслов. – Кто-то еще хочет высказаться?

   – Я бы хотел знать, что мы будем делать с этим? – потряс распечатками Мжаванадзе.

   – По материалам следственных органов возбуждены уголовные дела, – сказал Брежнев. – А мы, естественно, снимаем их со всех постов и рекомендуем на исключение из партии. Все это найдет отражение в печати. Еще вопросы?

   – Может быть, лучше этот вопрос обсудить на декабрьском пленуме? – предложил Демичев.

   – Не декабря нужно ждать и заниматься говорильней, Петр Нилович! – резко сказал Воронов. – Если встал вопрос, его нужно решать. А уж пленум потом пусть оценивает наши действия. Лично я "за".

   – Тогда все возьмите проект постановления и внимательно прочитайте, – сказал Суслов. – Сегодня все в сборе, кроме заболевшего Виктора Васильевича. Если после прочтения будут вопросы, я вам на них отвечу. Если будут предложения по изменению текста, мы их с вами обсудим. Но сегодня непременно нужно будет проголосовать.

   Сегодня было воскресенье двадцать восьмого и до школы оставалось еще три дня. С утра вся семья была дома. Отец просматривал вчерашнюю газету "Известия", а я рядом с ним листал свою книгу, разглядывая иллюстрации Сергея.

   – Давно пора было этим заняться! – сказал отец, отложив газету.

   – Ты о постановлении? – спросил я.

   – Да, у нас о нем вчера много говорили, а ты, что, прочитал?

   – Сразу же, как только принесли газету. Меня не столько само постановление интересовало, сколько то, как его появление обосновал в своей статье Брежнев. У вас как ко всему этому отнеслись?

   – Кто-то доволен, кто-то опасается. Написать можно все, как только будут выполнять. Зря ты не выключаешь свой магнитофон. И головки быстро сотрешь, да и соседу твою музыку слушать весь день... Если даже поставили микрофоны, их могли поставить и в прихожей. Оттуда провода можно вывести без проблем, в коробках их явно больше, чем нужно.

   Мы поговорили по поводу прослушивания сразу же, как только я приехал, и решили себя ни в чем не ограничивать. Ничего такого мы не говорили, так что черт с ними – пусть пишут. Но я все равно из вредности поставил на табуретке у стены куратора купленный магнитофон и крутил на нем весь день классическую музыку. Куратор пока молчал. При случае я все равно решил высказаться по поводу этого дебилизма.

   – Письмо Сергею написал? – спросил отец. – Хороший парень, жаль, что вы с ним разъехались. Я бы на твоем месте не терял с ним связь.

   – Я и не собираюсь, – ответил я. – А письмо написано, сегодня отдам соседу. Тоже глупость, если подумать, ваши же письма не проверяют.

   – А ты хочешь, чтобы везде и все было по уму? У государства на все случаи жизни есть инструкции. Раз положено – значит делают, умно это или нет. Не хочешь погулять с Люсей? Смотри, какая замечательная погода!

   – А куда? В кино неохота, театры я не люблю. Точнее, не сами театры, а в них ходить. Москва мне и в той жизни надоела, хоть я мотался только в центре, да в метро.

   – Скучный ты человек! – сказала мне Таня. – Самому не интересно, хоть бы о Люсе подумал! Не хочешь в кино, отвези ее в какой-нибудь парк. Погуляете немного, все лучше, чем сидеть в квартире. Еще насидитесь, когда пойдут дожди. Сразу видно, что человек в возрасте!

   – Ладно, устыдила, – сказал я, откладывая книгу. – Пойду к Черезовым, а от них позвоню.

   – Уже соскучился? – встретила меня Надежда. – Иди в комнату, дочь сама к тебе собиралась бежать.

   Она все никак не могла свыкнуться с мыслью, что скоро ее дочь станет женой. Ничего, рано или поздно дочери все равно уходят, а у нее еще останется Ольга.

   – А я собралась идти к тебе, – сказала Люся. – Учебники надоели, хочется заняться чем-нибудь другим.

   – В парк не хочешь? – спросил я.

   – Еще как хочу!

   – Тогда собирайся, а я пойду звонить.

   Машину ждали у подъезда всего минут пять.

   – Здравствуйте, ребята, – поздоровался шофер, открывая свою дверцу. – Садитесь на задние сидения.

   Рядом с ним сидел спортивного вида парень лет двадцати пяти.

   – Как вас хоть зовут? – спросил я. – Как я понял, нам с вами постоянно ездить, а в прошлый раз так и не познакомились.

   – Виктор, – представился он. – Охрана у вас может меняться. Сегодня со мной Сергей.

   Лет ему было за сорок, но если хочет, чтобы его называли по имени...

   – Куда положить сумки? – спросила Люся.

   – Положите прямо на пол так, чтобы не мешали, – сказал он. – Куда едем?

   – Мы хотим немного погулять в парке, – сказал я. – Все время в четырех стенах, уже надоело. Сами выберите, куда ехать, я Москву почти не знаю.

   – Поехали в Тимирязевский парк, – решил он. – И недалеко, и парк хороший. Захлопните хорошо дверцу!

   – Мне приказали спросить, нет ли у вас проблем, – сухо спросил наш охранник.

   По-моему, он был недоволен поездкой.

   – Недовольны, что приходится тратить на нас время? – спросил я его. – Изливайте недовольство на свое начальство, а не на нас. – Я тоже от вашей опеки не в восторге и прекрасно воспользовался бы метро. Беда только в том, что ни с вами, ни со мной никто не стал советоваться.

   – Мне приказали спросить, нет ли у вас каких просьб, – не отвечая мне, сказал Сергей. – Если хотите, можете передать через меня.

   – У меня есть к вам только одна просьба, – сказал я. – Передайте своему руководству, а оно пусть отправит выше. Я хочу, чтобы вы сняли прослушку и с моей квартиры, и с квартиры Черезовых. Ставить нам микрофоны это идиотизм. Не уберете сами, обращусь на самый верх и найду, как вас отблагодарить.

   – Не понимаю, чем ты так недоволен, – неприязненно сказал Сергей.

   – Не понимаешь, значит, тупой! – рассердился я. – По-твоему, я должен писать кипятком от счастья, что вы прослушиваете мою спальню? Что вы там такого хотите услышать? Стоны Люси? Хрен вам! Вы, может быть, и в туалете повесили микрофон, чтобы записывать, как мы пускаем газы? А ты не красней, пусть они краснеют! Вот, козлы! Поставили микрофоны в квартире и хотят, чтобы я радовался! Вы бы еще кинокамеры догадались повесить!

   – Дать бы тебе по шее... – вздохнул Сергей.

   – Размечтался! – сказал я. – Давай выйдем из машины и попробуешь. Может быть, и получится, но гарантии не даю. Приезжал недавно один из ваших меня проверять, так я его удивил. Синяк на боку точно оставил. Смотри, чтобы и тебе не удивиться.

   – Ген, успокойся! – попросила Люся. – Сказал, а ругаться зачем? Он, что ли, эти микрофоны приказал ставить?

   – Ладно, – сказал я. – Он меня разозлил тем, что считает это нормальным. Понимаешь? Любому человеку будет дико жить в таких условиях. Это все равно что ходить по улице голым. Не смертельно, но неприятно.

   – Все, спорщики, приехали, – сказал Виктор, останавливая машину возле входа в парк. – Давайте на выход. Я сейчас отъеду и вас догоню.

   Мы шли по аллеям отдельно от сопровождения. Виктор с Сергеем держались позади нас метрах в двадцати.

   – Не ожидала, что ты так будешь ругаться, – сказала Люся, взяв меня под руку.

   Я этого сам не ожидал. Видимо, сказалась нервотрепка первых дней пребывания в Москве. Я тогда никому не показал свой страх, хотя Брежнев, кажется, догадался. Я слишком хорошо знал, чем все может для нас закончится. И для себя такого не хотелось, а уж для Люси – и подавно. Если бы ни медитации, я бы, наверное, сорвался еще раньше.

   – Я немного перенервничал, – ответил я. – Потому и высказался. Ничего, съедят. Давай я тебя развеселю, а то все другим анекдоты рассказываю. Слушай. Три часа ночи, стук в дверь. Мужик идет к двери, смотрит в глазок: два амбала стоят. "Вам кого?" – спрашивает, а ему отвечают: "Мы из морга". "А у нас никто не умер!" "А у нас план!"

   – Вот это и есть счастье! – сказал я Люсе, когда она наконец перестала смеяться. – Идти под руку с любимой девушкой и слушать ее смех!

   – Что там во вчерашней газете было такого, что отец к ней прилип? – спросила подруга. – Я хотела посмотреть, но не успела.

   – Очень важные вещи, – сказал я. – Статья Брежнева, в которой он обосновал необходимость чистки партийного руководства и постановление о создании механизма такой чистки. Все, конечно, со временем может выродиться в еще одну бюрократическую структуру, или, что хуже, заработать на манер мясорубки, перемалывая всех подряд. Но если сделают все по уму, причем на постоянной основе, эффект будет большой и долговременный. Это, собственно, второе постановление, которое появилось по моим материалам.

   – А первое о чем было?

   – Было постановление правительства СССР о мерах, направленных на сохранение урожая. Наверное, это пошло с подачи Машерова, вряд ли, здесь успели бы все подготовить. Мы теряем больше трети всего выращенного, поэтому это очень важно. Лучше повременить со строительством одной ГЭС и из сэкономленного бетона построить кучу хранилищ для зерна, овощей и фруктов. Да и в уже имеющихся нужно наводить порядок.

   – А что-нибудь еще в газетах было?

   – Я не видел. Но у нас многого не публикуют. Например, вчера в Архангельске должен был гробануться Ил-18. Ранено тогда было всего десять человек, а убитых не было вовсе, но самолет потеряли. Теперь этого не будет, но и в газетах ничего не появится. В декабре должна была произойти авария беспилотного "Союза" с человеческими жертвами. И никто ничего не узнал бы, как не узнали об аварии шестидесятого года, когда на космодроме сгорело сто человек. Теперь ничего этого не будет. Думаешь зря с нами возятся? Если предотвратить все аварии и смягчить последствия природных катастроф, экономика страны получит колоссальные средства. Не меньше можно получить со временем и от новых технологий. Наша главная беда – это управление, но теперь, похоже, взялись и за него.

   – Значит, все хорошо?

   – Все движется в нужном направлении, – сказал я. – Но все, о чем я говорил, это только первоочередные меры. Экономику нужно будет реформировать по-настоящему. Не сейчас, позже. И нынешнее руководство – я понизил голос – на это неспособно. Поэтому оно должно выполнить свое дело и уступить место другим. А потом придется еще реформировать общество. Без этого скоро достигнем потолка. Будет гораздо лучше, чем было в той реальности, но этого недостаточно. Ладно, мы с тобой не о том говорим. Смотри, какое небо! Все, приедем, и я начну писать тебе стихи!

   На следующий день в районе десяти часов нам позвонили.

   – Геннадий, жди через пять минут возле подъезда, – услышал я голос Елены. – Люсю с собой не бери. Я подъеду на машине.

   Было пасмурно и прохладно, поэтому я надел вельветовую куртку и спустился вниз, предупредив куратора.

   – Да, я знаю, – сказал он. – Мне звонили. Спускайся и жди, они сейчас подъедут.

   Ждать не пришлось совсем: как только я вышел из подъезда, возле него остановилась "Волга".

   – Давай быстро в салон! – выглянула Елена. – Садись назад.

   И машина, и водитель были другие.

   – Куда едем? – спросил я.

   – С тобой хотят поговорить, – ответила она. – Не задавай вопросов, скоро все узнаешь сам.

   Ехали недолго: уже через двадцать минут Елена завела меня в большую трехкомнатную квартиру. В гостиной в кресле сидел Суслов.

   – Оставьте нас, – сказал он Беловой. – А ты садись, нужно поговорить. В нашу прошлую беседу ты сказал, что обо мне почти не было публикаций. Соврал? С Брежневым ты был гораздо откровенней. Я даю тебе слово, что все, сказанное тобой сейчас, останется без последствий. Мне важно знать.

   – Я не соврал, – сказал я. – Немного кое о чем умолчал. Зачем вам это выслушивать? Вы уже все равно не сможете измениться сами и изменить стиль работы.

   – Я жду.

   – Ну как хотите. Публикаций действительно было очень мало. Во всех отмечался ваш крайний консерватизм и зажимание интеллигенции, причем часто без всяких видимых причин. Вы запрещали к продаже уже отпечатанные книги, заявляя, что на идеологии не экономят. Среди указанных авторов были те, кто после вашей смерти свободно печатались. Запрещенные театральные постановки и показ некоторых отснятых фильмов. В немногих случаях это было оправдано, в остальных... Наша цензура была слишком жесткой. Нельзя, Михаил Андреевич, постоянно затыкать людям рот и ожидать, что они вас после этого будут любить. Ну кому мешали песни Высоцкого? На них потом выросло два поколения молодежи, а он стал Народным артистом! При вас по всему Союзу ходили его магнитофонные записи, а самому Владимиру выступать запрещали. Ну были у него блатные песни, но с эстрады-то он их не пел. А вы думали, что стоит чуть ослабить удавку, и вскоре у нас все зальют грязью. Когда обсуждался вопрос отмены цензуры вы сказали: "Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, кто будет вводить танки к нам?"