Текст книги "Коррекция (СИ)"

Автор книги: Геннадий Ищенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

– У тебя есть большая, просторная комната и лишний диван, – сказала ей Ольга. – А у соседа сгорела квартира. Пустишь ты его к себе жить, да не на время, а насовсем? И, прежде чем ответить, учти, что этот сосед тебе всю свою жизнь делал гадости и тебя саму ни в грош не ценит и считаться с твоими интересами не будет. Немцев из ГДР мы бы точно к себе пустили, может быть, даже японцев, если бы их острова начали тонуть, но не ваш народ. И брат говорил, что ваша враждебность это даже не основное. У нас слишком разное мировоззрение. Быть добрыми соседями мы бы могли, но в одной квартире не ужились бы. Подобное вообще трудно, поэтому мы больше спасаем детей. Не только из-за того, что их жальче, их проще сделать своими. Но и американцев будем принимать. Нам говорили, что это  будет уже скоро.

Глава 27

– Ну что, успокоила? – спросил брат.

– Больше не плачет, – неопределенно ответила Ольга.

– И чем же это ты ее успокоила? – не отстал Сергей. – Что-то тебя долго не было.

– Послушай, а как ты к ней относишься? – неожиданно спросила Ольга. – Как к сестре, или она тебе нравится, как женщина?

– Какие еще из вас женщины, – пренебрежительно ответил брат, но было видно, что он смутился. – Детский сад! Тебе еще два года ходить в школу, а она только чуть-чуть старше тебя. Возьми чашку и, если тебе нетрудно, принеси горячий чай.

На кухне Ольга увидела Джейн, которая включила чайник и доставала из шкафа банку с чаем.

– Так! – сказала она. – Ставим чай, глазки отводим и щеки зарумянились. Подслушала?

– Это вышло случайно, – еще больше смутилась Джейн. – Я просто хотела зайти и услышала конец вашего разговора.

– Ну ладно, он мне врет, может быть, скажешь ты? Тебе Сергей нравится?

– Оля, а мне обязательно быть ему сестрой?

– Все, дальше можешь не продолжать: все признаки налицо. У тебя хоть были парни?

– Был один, с которым я дружила, мы с ним даже поцеловались. Только ты Сергею не говори.

– А почему разбежались?

– Сходили в молодежное кафе и выпили стодж. А потом дядя опробовал на моей заднице новый ремень, а его турнул. Его родители еще приходили разбираться и назвали его консерватором. А меня дядя после всего еще отвел к врачу, который сделал пару уколов, чтобы не могла пробовать дурь.

– Так стодж это наркотик?

– Скорее, галлюциноген с веселящим эффектом. Удовольствия, как от наркотика, нет, но весело. Все предметы искажаются, но не страшно, а смешно. И этим можно управлять. У стойки стояла толстуха, похожая на корову. Я захотела, и у нее выросли хвост и рога. Это безвредно и не вызывает привыкания, ну или почти не вызывает. Но дядя меня тогда сильно выдрал. Он сам даже не курил и почти не употреблял виски. Говорил, что бог дал человеку ум, не для того чтобы тот его пичкал дурью.

– Правильный человек, – одобрила Ольга. – Жаль, что погиб. А у вас что, наркотики продаются свободно?

– А разве можно ограничивать людей? – удивилась Джейн. – Таким, как я, чего-то по-настоящему сильного не продадут, но если тебе больше двадцати одного года, продадут все. С тех пор, как научились снимать зависимость, это не проблема. Пробуют все, подсаживаются только придурки. Послушай, ты говорила, что погибнет растительность. Это из-за морозов?

– По-разному, – ответила Ольга. – В тропиках, где не будет морозов, гибель наступит из-за недостатка света, а если ударит мороз, то и из-за него тоже. Нам на биологии объясняли. А у нас из-за морозов деревья спят и нехватка света на них сильно не скажется, а вот длинная зима убьет двадцать процентов хвойных и треть лиственных деревьев. У кустарников отомрет только верхняя часть, потом начнут расти от корня. Лягушки, тритоны и рыба в большинстве выживут, особенно в мелких водоемах, которые быстро промерзнут. Может быть, сохранится и животная мелочь, но крупные животные все погибнут. Пойди, отнеси Сергею чай, ему будет приятно. Не хочешь? Тогда пойдем вдвоем. Прихвати печенье. Это еще со старых запасов.

– Пришли навестить болящего? – спросил Сергей при виде девушек. – Что это ты, хозяйка, расщедрилась на печенье?

– А это тебе от меня подарок за сделанную запись. Сегодня ее показывали старшим классам. Там и Джейн была в обнимку с Олегом. Но извержение, конечно, класс!

– Это получилось случайно, – смутилась Джейн. – Был сильный толчок...

– На какой, интересно, скорости вы оттуда удирали? – спросила Ольга. – Пейзаж так мелькал, что рябило в глазах. Наша училка еще высказалась, что за эту съемку безумцу, который ее сделал, нужно поставить памятник. Меня почему-то терзает подозрение, что для таких съемок ты со своей кабинетной специальностью – не самая лучшая кандидатура. Колись, сам туда поперся?

– Зато спас Джейн, и у тебя теперь есть сестра, – сказал Сергей, забирая у нее чай. – Положите печенье на столик.

– Ладно, безумец, – сказала ему Ольга. – Государственная премия и невеста – это неплохая компенсация за два пулевых ранения. Ешьте свое печение, а я пойду отдохну после школы.

– Ты сегодня собираешься домой? – спросила Лида, зайдя к мужу в кабинет. – В секретариате никого, кроме дежурного, уже нет. Я ждала звонка...

Алексей сидел за своим столом, откинувшись в кресле, и выглядел очень уставшим.

– Извини, – сказал он. – Конечно, сейчас пойдем. Суматошный день: слишком много всего случилось, поэтому немного устал.

– Да, я заметила. Весь день наши работники носились, как наскипидаренные. И почты было больше обычного. Но меня это не коснулось. Я пошла одеваться и буду ждать внизу. Не задерживайся, а то вместо меня увидишь снегурочку. Смотри, как метет.

Спустившись, он увидел Лиду, дожидавшуюся его в вестибюле.

– Даже с моей любовью к снегу это чересчур, – сказала она Алексею, кивнув на снежную круговерть за окном коридора. – Решила подождать тебя здесь.

– Давай руку, – сказал он ей, протягивая свою. – А то унесет. Снег становится проблемой. Надо запустить дополнительное изготовление снегоуборочной техники, а то имеющаяся не справляется. И конца этим снегопадам не видно.

До стоявшей в полусотне шагов машины добежали уже все облепленные снегом.

– Давай быстрей, Коля! – сказал Самохин шоферу. – А то весь этот снег сейчас растает. И мы намокнем, и вся машина будет мокрой. Улицы все равно пустые.

– Не имею права, Алексей Николаевич! – отказал шофер. – Наоборот, поедем медленней: слишком плохая видимость. А снег с вас Валентин отряхнет.

Он, не разгоняясь, поехал к выезду из Кремля, а телохранитель перегнулся через сидение и помог им немного очистить одежду. До дома ехали вдвое дольше обычного. Видимость не превышала пятидесяти метров, поэтому шофер сильно не гнал и включил навигатор.

– Позвони Лене, чтобы сегодня не приходила, – сказала Лида, когда зашли в квартиру. – Ни к чему ей мотаться по такой погоде, ужин я и сама прекрасно приготовлю.

Она быстро заварила чай и приготовила яичницу с грибами, после чего они поели и отправились на диван.

– Что у вас сегодня случилось, что все так носились? – спросила Лида. – Хорошее или наоборот?

– Было и хорошее, – ответил он. – Но, вообще-то, сегодня страшный день. Когда-нибудь его наряду с датой извержения будут поминать минутой молчания. Если сегодня погибло меньше народа, чем при извержении, то ненамного.

– Война? – спросила она.

– Да, примерно с одиннадцати часов утра до часа дня наши спутники зафиксировали мощные вспышки, которые просветили пылевой слой. Около сотни на территории Индии и в два раза меньше в Китае. Мощность зарядов по нашим оценкам составила от ста до трехсот килотонн. Мы сделали запросы по выделенным каналам, но ни индийцы, ни китайцы нам на них не ответили.

– И что теперь?

– А черт его знает! – ответил муж. – Скорее всего следует ожидать массового наплыва беженцев из Китая. Мы привели в полную боеготовность все войска в районе границы. Приказ один: никого на нашу территорию не пускать. Выбор средств на усмотрение командования. Они почти все обречены и в скором времени умрут. Вот и пусть это делают на своей земле!

– Тяжело? – спросила она, взяв его руку в свою.

– Гораздо тяжелей, чем я думал, – ответил он. – Кто-то сказал, что гибель одного человека – это трагедия, а миллионов – статистика. Его бы на мое место! Легко быть добреньким, попробуй одним росчерком пера лишить жизни миллионы людей! Я понимаю, что должен так поступить, но все равно чувствую себя мерзавцем!

– Что еще случилось? Ты сказал, что было что-то хорошее.

– На фоне этой войны все остальное выглядит мелким. Кое о чем ты должна была слышать в секретариате. Детей из Японии вывезли, поэтому сейчас вывозим с дальневосточного побережья рыбу и оленей.

– Нет, не слышала. Насчет оленей понятно, а что за рыба?

– В прошлом году мы на Дальнем Востоке выгребали всю рыбу, до которой смогли дотянуться. Все это морозилось и хранилось на побережье в термоконтейнерах. Сейчас по железной дороге вместе с мороженными оленьими тушами перевозим вглубь страны. Население с побережья, видимо, будем убирать. Оставим только самый минимум, чтобы присматривать за городами и охрану границ с Китаем. Слишком упали температуры и очень сильные ветра. Зачем мучить людей, когда есть куда их переселить. Просто возьмем немного меньше чужих. Беженцы, кстати, пошли валом. Это еще пока не американцы, а те, кого вытурили из ФРГ, Франции и некоторых других стран. Хотя попадаются и те, кого никто не выгонял. Находятся умные люди, которые трезво оценивают обстановку и рассчитывают укрыться у нас. А на подходе вторая волна. Вот то будут уже американцы и часть брошенных англичан. Поляки их не хотели пропускать через свою территорию, но немцы чем-то пригрозили. Им не улыбается задерживать беженцев на своей территории. По беженцам еще две новости. Во-первых, болгары решили обойтись своими силами. Просят только поставить им нефть и помочь с производством БВК. Естественно, что поможем. Я их, если честно, особо и не рвался брать. Второе – это то, что по всем вопросам договорились с бразильцами. Детей уже начали доставлять, а скоро приедут и их специалисты. Документацию по реактору им отправили, пусть изучают.

– А девушки от них будут?

– Зная твою реакцию на девчат, я на них внимания не акцентирую, тем более что они все чертовски красивые, почти как ты. Присылают бразильцы девушек, как и все остальные. Мы уже детей больше брать не будем, эти последние. Я имею в виду специально большими партиями. Если придут с беженцами, отказа не будет.

– А что у тебя еще есть такого, о чем я не знаю?

– Сегодня было на удивление много самых разных хозяйственных вопросов, которые вынесли на правительство, но ничего интересного среди них нет. Разве что принято решение о строительстве большегрузных экранолетов. Это те же «Ковчеги», только грузовой вариант. Если интенсивность осадков не уменьшится, нам будет очень сложно очищать все железные дороги и автострады. Все равно будем строить дополнительные реакторы, а при наличии энергии это самый удобный в теперешних условиях вид транспорта. Полностью от дорог, естественно, не откажемся, но использовать будем только тогда, когда без этого трудно обойтись.

Требовательно прозвучал вызов коммуникатора. Звонил министр иностранных дел.

– Извините, Алексей Николаевич, за то, что беспокою так поздно, – сказал он. – К нам по одному из выделенных для Штатов каналов пришел вызов от командующего американским седьмым флотом вице-адмирала Гарри Крейга. С нами он разговаривать не захотел, просит соединить с вами.

– Соединяйте, Алексей Павлович, – сказал Самохин. – Несколько необычный вызов. Посмотрим, что он скажет. Пусть на канале больше никто не сидит, я сделаю запись.

– Мне уйти? – спросила Лида.

– Ни в коем случае, – возразил Алексей. – Наоборот, твое присутствие будет нелишним.

На экране коммуникатора появилось изображение мужчины лет пятидесяти в черном адмиральском мундире. Он сидел в кресле за небольшим столиком и, увидев на экране Алексея с женой, привстал и поклонился.

– Вы говорите по-английски, ваше превосходительство, или мне включить переводчик? – спросил он на родном языке.

– Говорите, что хотели, адмирал, – сказал ему Алексей. – Здесь вас все хорошо поймут.

– Прежде всего хочу поприветствовать вас и вашу супругу! – наклонил голову Крейг. – Я много о вас слышал и никогда не верил тому бреду, который печатали газеты. Я имею в виду козни дьявола.

– Мы вас тоже приветствуем, адмирал, – сказал Алексей. – Я знал, что ваш флот должен был уцелеть. Но все системы слежения, кроме одной, вышли из строя, а у нее ограниченный район наблюдения. Мы с вами обменялись любезностями, теперь хотелось бы услышать, чем вызвана ваша просьба о разговоре.

– Я должен решить, что делать дальше, – глядя ему в глаза, сказал адмирал. – Моя страна погибла, и те немногие, кому повезло спастись, ищут спасение у других. Мы сейчас у берегов Японии. Идти в Австралию у меня, если честно, нет никакого желания. Возможности этой страны не так велики, чтобы годы содержать свое население и прибывающих англичан. Скажите, сколько это еще продлиться?

– Долго, – сказал Алексей. – Без учета выбросов от полутора сотен ядерных взрывов, которыми обменялись Китай с Индией, окончательно посветлеет через два года. А климат станет более или менее нормальным только через пятнадцать-двадцать лет.

– Да, это долго. Мы знаем о войне в Китае, но думали, что с ними воюете вы. Мы заходили в Японию и узнали о том, что вы приняли к себе миллионы их детей. У них самих дела обстоят плохо, но часть населения спасут. Плохо, что нам среди них места нет. Нас не примут, и среди моих людей мало желающих там остаться. Слишком все у них ненадежно, а мы всегда будем чужими. Вы не скажете, как обстоят дела в Европе?

– Как и везде, плохо. Вы ведь уже наверняка связались с адмиралом Виллардом? Значит, должны знать, состояние дел в Англии. Франции, по сути, уже нет. Обе Германии должны сохранить большую часть своего населения, но ФРГ освободилась от всех, в чьих жилах не течет немецкая кровь. У остальных все по-разному. У кого-то больше порядка, у кого-то его меньше, то же самое и по продовольствию. Мы еще помогаем болгарам, а остальные вряд ли дотянут до тепла, по крайней мере, большинство населения.

– Я слышал, что вы себе взяли детей и у норвежцев, – сказал адмирал. – Это очень умно, если у вас есть возможность их вырастить.

– Мы их взяли и у бразильцев, – усмехнулся Алексей, уже понявший, что ему сейчас скажет собеседник. – И у нас достаточно ресурсов.

– А вы принимаете только детей или не откажетесь и от взрослых?

– Сейчас на наших границах с Польшей идет отбор тех, кому мы можем предоставить убежище. Понимаете, адмирал, возможности у нас большие, но нужно чтобы принимаемые люди смогли вписаться в наше общество и не действовали на него разрушительно. Пока разбираемся с теми, кто когда-то иммигрировали в Европу и сейчас оказались в ней лишними, а через пару недель появятся и ваши соотечественники с англичанами. Наверное, из-за морозов и голода доберутся не все.

– И какие критерии отсева? – невозмутимо спросил адмирал, но Алексей прекрасно видел, что его невозмутимость напускная.

– У вас сколько людей? – не отвечая на вопрос, спросил он.

– С остатками персонала наших баз у меня двадцать три тысячи человек.

– Я не сильно горю желанием брать вас к себе, – откровенно сказал он Крейгу. – Но пойду навстречу, учитывая то, что вы сможете натворить, устраиваясь самостоятельно. Какой состав флота?

– Один ударный авианосец, три многоцелевые атомные подводные лодки и двенадцать других кораблей разных классов.

– Теперь слушайте, что я могу вам предложить, – сказал Алексей. – Вы сейчас ведете свой флот во Владивосток и ставите корабли на консервацию. Сдадите все персоналу базы и будете отправлены вглубь страны. С Дальнего Востока почти всех убираем. Не из-за китайцев, а из-за погодных условий. Мало радости десять лет просидеть в зданиях, не высовывая наружу носа без риска его лишиться. Там даже в одежде с подогревом будет некомфортно из-за ветров. Примем мы всех, но тесты все равно сдадите. За теми, у кого результаты будут неудовлетворительными, будем присматривать. Если будут нарушать наши правила, не выгоним, но поселим изолированно. Есть у нас такая возможность. До тепла доживут, а потом поможем добраться, куда захотят.

– Не все такое примут, – осторожно сказал Крейг.

– Послушайте, что я вам скажу, адмирал! – перебил его Алексей. – Я вам нравлюсь ничуть не больше, чем вы мне. Но тем не менее вы мне позвонили. Сказать почему? Вам просто некуда податься. Штаты завалены пеплом и трупами. Конечно, можно зайти в один из портов и там переждать. Я даже допускаю, что вы там найдете для своих людей достаточно продовольствия, а атомные реакторы дадут вам тепло. И что дальше? Вы все потеряли своих близких и уже долго третесь друг о друга спинами в своих кораблях. Жить в них еще как минимум десять лет? Без нормального общества, без женщин? Да у вас люди через несколько месяцев начнут сходить с ума, и вы это прекрасно знаете. В Австралию вы идти не хотите и правильно делаете, там и без вас нахлебников хватает. Австралийцы были вынуждены принять беженцев под угрозой применения силы. Вы думаете, что после того как такая угроза исчезнет, они вас будут терпеть? Часть, наверное, оставят, а от балласта освободятся. И решать, кто им нужен, а кто нет, будут они, а не вы. А у большинства ваших людей, кроме флотских специальностей, других нет. И в любой другой точке земного шара вам вряд ли обрадуются. Сейчас почти везде беспорядки и хаос. И мир забит оружием, поэтому расчистить себе место силой у вас тоже не получится. Можно попробовать обменять ваши корабли на право на жизнь, если найдете желающих идти на такой обмен. И не факт, что у них получится выжить и будут держать данное вам слово. А как бы вы к нам ни относились, знаете, что здесь вас не обманут. Я вам уже свое предложение сделал, и других не будет. Поговорите со своими людьми и расскажите им все, ничего не скрывая. Если кто-то не захочет к нам идти, выделите им корабли, и пусть устраиваются самостоятельно.

– Я поговорю, – сказал адмирал. – А вы, пожалуйста, сообщите о нас своей береговой охране.

«Проклятые поляки! – думал Патрик Берто, ежась на холодном ветру. – Сволочи и ворюги!»

Основания так думать у него были. Если при въезде в Польшу его только обезоружили, то теперь за десяток километров до советской границы польские пограничники высадили их всех из машины, которую тут же угнали. Теперь приходилось шагать на своих двоих, мерзнуть и тащить все свои пожитки. Даже восьмилетней Мишель отдали нести небольшую сумку. Хорошо, что вместе с ними идут другие, а то в случае нападения и отбиться нечем! Патрик не имел никакого отношения к эмигрантам, он был чистокровным французом. Не был он и дураком. Когда опустели магазины, он провел ревизию домашних запасов и сказал жене, что нужно уезжать.

– Никогда не думал, что французы до такого дойдут, – говорил он Николь. – Правительство упустило власть и лучше уже не будет, только хуже. Еды нам хватит на месяц, а потом мне останется только вас застрелить и застрелиться самому. Или открыть окна и замерзнуть. Говорят, это самая легкая смерть.

– И куда же мы поедем? – спросила испуганная жена.

– Надо ехать к тетке Марии, – подал голос пятнадцатилетний Алан, слышавший разговор родителей.

– Твоего мнения пока не спрашивают! – оборвал его отец. – Сестра нам не обрадуется, а в ее доме мы проживем на месяц-два больше. И что потом? Нет, нужно немедленно ехать к русским. Они единственные приготовились к катастрофе и принимают беженцев. Если приедем одними из первых, есть все шансы спастись. Провозимся и протянем время, а они наберут нужных людей и укажут нам на дверь!

– Они и сейчас не всех берут, – не унялся сын. – Я слушал радио. Поляки передавали на французском. Треть беженцев они заворачивают обратно.

– Больше верь полякам! – рассердился Патрик. – Они с русскими всегда были на ножах, даже когда жили в одной стране. И они не хотят, чтобы по их Польше бродили толпы беженцев, вот и отпугивают людей такими передачами. А если это даже и так, все равно поедем. Там есть надежда, что хоть пристроим вас, а здесь нас всех ждет только смерть. А на машине мы туда доберемся за пару дней.

Долго жену уламывать не пришлось, поэтому в этот же день собрали все самое необходимое и все продукты, погрузились в «Пежо» и покинули Париж. Через два часа уже были в Страсбурге, откуда, переговорив с охранявшими границу военными, перебрались в немецкий Кель. Немцы приняли их неприветливо, но, узнав о цели приезда, сразу потеряли всякий интерес. До ночи пересечь ФРГ не успели, поэтому остановились в небольшом городке, откинули кресла и до утра неплохо выспались. Когда из-за горизонта выползло бледно-желтое пятно солнца и стало хоть что-то видно, соорудили себе бутерброды, наскоро позавтракали и двинулись дальше. На границе с ГДР никаких проблем не возникло, а вот на польской у него отобрали револьвер.

– С оружием на нашу территорию въезд запрещен! – непреклонно заявил польский лейтенант. – Это запрещено даже полякам, а тем более тем, кто едет к русским. Уже были случаи грабежей и убийств наших граждан. Или сдавайте оружие, или поворачивайте обратно!

Пришлось подчиниться, поэтому вторая ночевка, которую сделали неподалеку от небольшого города Замбрув, прошла на нервах. Если в начале поездки по Польше дорога не внушала страха и подозрений, то во второй половине дня вдоль трассы стали попадаться сожженные машины, а кое-где, лежали и присыпанные снегом тела. Похоже, поляков подобное не волновало. А утром перед самой границей у них отобрали машину. Возле шлагбаума толпилось с полсотни беженцев. Как оказалось, у двух семей точно так же забрали транспорт, а остальные проделали путь от ФРГ на своих двоих.

– Нужно выйти всем вместе, – говорил один из них. – Идти здесь недалеко, но оружия нет, поэтому могут убить и ограбить те, кого прогнали русские. А на большую группу нападать не станут, оружия и у них тоже нет.

Так и сделали. До контрольного поста на границе добирались три часа из-за ветра и засыпавшего дорогу снега. Замерзли даже те, у кого еще работал электрообогрев. На полпути Мишель обессилила, села в снег и заплакала. Пришлось Патрику нести дочь на руках. Когда перешли границу, русские пограничники быстро посадили всех в автобус и отвезли к расположенной неподалеку огороженной площадке, застроенной большими зданиями, похожими на надувные ангары. У входа в одно из них всех и выгрузили. Здесь им велели очиститься от снега и дали с час посидеть в тепле, напоив горячим какао. Каждому выдали инструкцию, отпечатанную на трех языках. В ней кратко описывалась процедура отбора. Детей до десяти лет от нее освобождали, для остальных никаких исключений не делалось.

– Возьмите дочь с собой, – сказал Николь один из проверяющих. – Пусть девочка все время будет с вами, чтобы ее потом не искать. Это у нас сегодня затишье, обычно людей намного больше.

Все прошли в большой зал, уставленных столами, на которых стояли то ли компьютеры, то ли терминалы. Время прохождения тестов каждому считалось отдельно, начиная с первого ответа. Все выбирали родной язык и быстро проставляли напротив вопросов один из предусмотренных тестом ответов. Если кто-то начинал не укладываться в отпущенное время, система подгоняла его звуковыми сигналами. Первый тест все прошли быстро, на второй времени отвели гораздо больше. Проверяющие быстро рассортировывали всех на три группы. Человек тридцать безусловно принятых, в число которых вошла вся семья Патрика, кроме него самого, отвели в небольшое помещение и велели ждать. Пятерых, которым было отказано, куда-то увели. Остальных стали по одному вызывать в шесть небольших кабин для беседы. Вызвали и Патрика.

– И что с вами делать, месье Берто? – спросил его уже немолодой офицер, сидевший за небольшим столом. – Присаживайтесь, побеседуем. Мы уже два месяца ведем здесь прием желающих получить помощь. Как правило, ее получают. Но некоторым приходится отказывать. Не потому что у нас нет возможности их принять, просто они по той или иной причине нам не подходят. С вашей семьей нет никаких проблем.

– А чем вам не угодил я? – похолодев, спросил Патрик.

– Вы слишком конфликтны, – пояснил офицер. – Сейчас вы прижаты обстоятельствами и готовы согласиться со многим. Но пройдет совсем немного времени, и эта черта вашего характера даст себя знать.

– Но мою семью вы примите? – спросил он, поднимаясь со стула. – Они это не я.

– Сядьте! – повелительно указал на стул офицер. – Я вам еще не отказал, иначе вас бы вывели на улицу с теми пятью бедолагами. Как вы себе это представляете? Мы выгоним вас на смерть и возьмем сына? И он нам никогда не припомнит смерть отца? Да и ваша жена этому вряд ли обрадуется. Безусловно принять я могу лишь вашу дочь. У вас нужная нам специальность и высокая квалификация. Вы безусловно можете стать полезны, но можете принести и вред. Я вам могу предложить следующее. Мы вас принимаем на срок в один год и будем присматривать. Не бойтесь, ходить за вами хвостом никто не собирается. Просто в случае, если вы в ответ на обиду или оскорбление сломаете кому-нибудь руку или выкинете еще что-нибудь подобное, очутитесь опять у поляков.

– Так что, все терпеть? – вырвалось у него.

– А я вам такого не говорил, – возразил офицер. – Люди есть люди, и они без конфликтов жить не могут, даже наши. Что уже говорить о недавно принятых эмигрантах. Можете судить по себе. Только настоятельно советую учиться держать себя в руках. Запомните, что во всех местах общественного пользования установлены камеры видеорегистраторов. Раньше такого не было, да и сейчас ставят только там, где селят эмигрантов. По мере того как вы станете своими, аппаратуру будут убирать. В комнатах ничего такого не устанавливалось и не будет. Если у вас возник конфликт, обратитесь в ближайший орган власти или своему участковому работнику милиции. Имея запись, будет легко определить виновного. Если что-то случилось в вашей или чужой квартире, включайте запись комма. Тогда, даже если вас вынудят на рукоприкладство, разбираться будут с обоими по записи. Идите к своей семье, они наверняка волнуются. Через полчаса вас воздухом доставят в Центр, где накормят и поселят на ближайшие десять дней. Это время отведено для начального обучения русскому языку и правилам нашего общежития. После этого дадут уже нормальную квартиру. И сходите за вещами, увозить вас будут через другой выход.

– Так чем все закончилось с этим флотом? – спросила Лида за ужином. – То, что корабли во Владивостоке, я знаю, меня интересуют моряки.

– Один корабль адмирал отпустил, – сказал Алексей. – На нем уплыли три сотни сторонников мужской любви. Вряд ли их кто-то примет с распростертыми объятиями, но любовь – это святое! Да, ядерное оружие с него сняли. Слушай, не мешай ужинать, а то я из-за этой рыбы на обеде нормально не поел. Терпеть не могу рыбу, а меня еще уговаривали заняться ее разведением. А речная, по-моему, еще хуже морской: одни кости.

– Так мы не разводим карпов только из-за того что ты их не любишь? – удивилась Лида. – У тебя совесть есть?

– Тебе лучше знать: сто лет живем вместе. А не разводим потому что слишком много канители. В открытых прудах рыба дешева и заниматься ею легко. Под землей это сложнее. С курятиной мороки меньше, да и вообще...

– Ладно, кушай, потом поговорим. Не знаешь, что сегодня в выпуске новостей?

– Сейчас закончу с ужином, я тебе все новости расскажу не хуже телевизора. Да и нет сегодня ничего особенного, разве что на границе с Польшей появились первые американцы.

Через десять минут он, уже умывшись, подошел к жене, которая взяла его коммуникатор и забралась с ним на диван.

– Раз у тебя нет новостей, давай я покажу тебе одну запись, – предложила она Алексею. – Мне ее на твой комм сбросила одна знакомая.

– Не надо никому давать мои каналы связи, – недовольно сказал муж. – Могла бы записать на мобильную память. Ладно, показывай, что у тебя такое интересное.

– Мы с тобой, – пояснила Лида. – Узнаешь?

– Ты в роли мамаши, – прокомментировал запись Алексей. – А это волки. Как я забыл о регистраторах! И давно это смотрят?

– Уже пару месяцев, если не больше. И мне никто не говорил, сама случайно увидела. Я еще думала, чего это на меня все таращатся, теперь ясно. Как же – обезьянья Мадонна!

– Мне, между прочим, тоже никто даже словом не обмолвился. А ведь наверняка смотрели. Я еще кое с кем разберусь. Плохо, но раз это пошло по рукам, нужно использовать для дела. Дам команду кому нужно, чтобы ненавязчиво распространили эти записи среди иммигрантов и довели до их сведения, что животные настолько страшные, что к ним даже обслуживающий персонал боится подходить.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Помнишь, что о нас писали в западной печати? А ведь они одну ее и читали. Что-то в голове наверняка отложилось. Как ты думаешь, много у них будет уважения к стране, в руководстве которой такая одиозная личность, как я? Они ведь к нам сюда прибежали не от большой любви, а из-за страха смерти. Благодарны, конечно, но благодарность имеет обыкновение проходить. Уважение мы у них заработаем, а нам надо чтобы не только уважали, но и любили. Не нас с тобой, а наш народ, нашу страну. Только тогда они станут своими. А пока пусть смотрят. Наши-то ни в какую божественность не поверят...

– Ты уверен? – спросила Лида. – Подержи комм, я сейчас приду.

Она ушла на кухню и через пару минут вернулась с ножом в руке.

– Вроде чистый... – с небольшим сомнением в голосе сказала она. – Смотри!

Зажмурившись, она провела ножом по ладони. Порез сразу же окрасился кровью.

– С ума сошла! – Алексей отбросил комм, схватил у нее нож, порезав при этом палец. – Черт! Пойдем смоем кровь и продезинфицируем!

– Не суетись, – сказала Лида. – Тоже порезался? Так даже лучше. Смотри, вытираю все платком. Вуаля! Теперь давай свой палец. Как тебе?

– Давно узнала? – спросил он, с удивлением рассматривая палец, на котором не было и следа пореза.

На ладони жены виднелась тоненькая ниточка шрама, которая исчезала прямо на глазах.

– Вчера порезалась и обалдела. Хороший факт в копилку нашей божественной природы? Что молчишь?

– Вспоминаю, когда я порезался прошлый раз.

– Ну и когда же? Мне что-то не вспоминается. Было, наверное, но давно.

– Я с готовкой почти не вожусь, поэтому вроде не резался, а вот руку хорошо ободрал года три назад. Только когда все затянулось, я не знаю. Наложили повязку, и через час я об этой ране забыл. А сняли только через пару дней. Врач еще удивился отсутствию шрама, но я тогда этому не придал значения.