Текст книги "Чеченский рецидив. Записки командующего"

Автор книги: Геннадий Трошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Операция «Чечевица»

С началом Великой Отечественной войны началось массовое дезертирство чеченцев и ингушей из армии. Только за период с июля 1941 по апрель 1942 года из числа призванных в РККА и трудовые батальоны дезертировало и уклонилось от воинской службы 1500 человек.

При таком положении дел Государственный комитет обороны (ГКО) принял решение вообще не призывать их в армию, а находящихся в ее рядах – освободить от службы. Но в первые месяцы войны ГКО разрешил формирование нескольких десятков национальных кавалерийских дивизий и стрелковых бригад. Так в Чечено-Ингушской АССР была сформирована 114-я и в Кабардино-Балкарии – 115-я кавалерийские дивизии.

Весной 1942-го части этих соединений прибыли на фронт и приняли участие в боях под Сталинградом. Кавказские части понесли большие потери, после чего их вывели во второй эшелон. А вскоре в Чечено-Ингушетии начала формироваться еще одна дивизия, на этот раз стрелковая. Но она так и не вышла на фронт, ее буквально захлестнуло дезертирство.

Сложной обстановкой в республике не могли не воспользоваться немецкие спецслужбы. На Кавказ они забрасывали террористические группы из числа бывших военнопленных и дезертиров, сотрудников абвера. Только летом 1942 года было заброшено четыре такие группы. Они входили в тесный контакт с местными антисоветскими формированиями, совершая террористические и диверсионные акты. Для борьбы с десантами противника и поддержания порядка в прифронтовой полосе Северо-Кавказского региона ГКО образовал 12 истребительных батальонов.

С приближением фронта к Северному Кавказу обстановка в Чечено-Ингушетии еще больше обострилась. Уже к концу 1941 года в республике действовало около 20 террористических групп. На их счету было несколько убийств, носивших явно демонстративный характер: республиканского прокурора Газиева, народного судьи Албогачиева, начальника милиции Хуптаева… Поданным НКВД, с сентября 1942 по февраль 1944 года на территории республики было ликвидировано 87 террористических групп, арестовано около 300 повстанцев.

Всего в результате проведения войсковых операций в Чечено-Ингушетии с июня 1941 по январь 1945 года было ликвидировано 232 террористические группы, 1815 террористов-одиночек. Арестовано 1714 их пособников. Изъято 18 046 автоматов и 11 366 винтовок.

Руководство страны искало выход из создавшегося положения. Как свидетельствуют документы, во многом на принятие решения о депортации чеченцев и ингушей повлияла в значительной степени искаженная оперативная информация по линии НКВД о десятках тысяч бандитов в республике, о многочисленных немецких десантах в горах, действующих вместе с ними. Сказалось также особое отношение Сталина и его соратников к вайнахам как носителям идей открытого сопротивления методам сталинской национальной политики, стремление произвести акт возмездия и преподнести урок другим народам.

Уже в ноябре 1943 года план переселения чеченцев и ингушей обсуждался на совещании начальников УНКВД ряда краев и областей Сибири, куда предполагалось выселить эти народы. Местами переселения также были определены Казахстан и Киргизия. В середине декабря 1943 года этот план был окончательно утвержден.

Будущая операция должна была быть проведена скрытно. В январе 1944 года Совнарком Чечено-Ингушской АССР и обком партии приняли совместное решение «Об обеспечении подготовки тактических учений войсковых частей СКВО в горных условиях». А к концу января в республике уже находилось около 100 тысяч военнослужащих частей НКВД и почти 19 тысяч работников НКГБ и СМЕРШа. Такой концентрации войск Чечено-Ингушетия раньше не знала.

20 февраля 1944 года в специальном вагоне в Грозный прибыли нарком внутренних дел СССР Л. Берия и его заместители генералы Б. Кобулов, И. Серов, С. Мамулов.

* * *

Поражает точность и тщательность всего того, что делалось при подготовке к переселению. Взять хотя бы дороги в республике. Они изучались до деталей. Отметки подъемов и спусков чуть ли не на каждом километре, выбоины и колеи, обрывы и ущелья, места возможных оползней, состояние переправ, бродов. Но еще тщательнее отрабатывались вопросы железнодорожных перевозок. Ответственным уполномоченным по организации транспорта Берия назначил начальника 3-го управления НКГБ СССР комиссара Госбезопасности третьего ранга С. Мильштейна. Генерал-майору Бочкову, начальнику управления конвойных войск НКВД СССР, вменялось в обязанность организовать «охрану спецконтингентов на станциях погрузки и конвоирование до мест расселения».

В плане мероприятий по обеспечению специальных железнодорожных перевозок значилось: «Всего для обеспечения перевозок спецконтингентов сформировать и отправить 152 маршрута, общим количеством 14 200 крытых вагонов и 1 тысяча платформ. Эшелоны формировать по 65 вагонов по схеме: в голове поезда ставить два вагона прикрытия (или один пульмановский), 33-й вагон отвести для конвоя, 34-й под медизолятор…»

Вся операция получила странное название «Чечевица». Сейчас вряд ли можно сказать, кто и когда придумал такое нелепое название. Очевидно, сыграло роль созвучие первых букв депортируемого народа, но так или иначе «Чечевица» была подготовлена и проведена на самом высоком организационном уровне. Как ни странно это звучит. А в феврале был уже подведен окончательный итог – 97 635 семей, или 459 486 чеченцев и ингушей, должны покинуть республику. (Эти расчеты были сделаны по итогам предшествующей переписи населения.) Начало операции назначено на 22–23 февраля.

Удивительно, но выселение всех «виновных» народов проходило под праздники или сразу после красных дней календаря. Так, карачаевцев выслали под 7 ноября, калмыков – под Новый год, чеченцев и ингушей – в годовщину Красной армии. И только выселение крымских татар проходило спустя почти три недели после первомайских торжеств.

В ночь на 23 февраля 1944 года были оцеплены все населенные пункты республики, организованы засады в ущельях и на тропах. Каждой опергруппе, состоящей из одного оперативника и двух бойцов войск НКВД, было предписано произвести выселение четырех семей. В специальной инструкции предписывалось, что по прибытии в дом выселяемых нужно произвести обыск, изъять огнестрельное и холодное оружие, валюту, антисоветскую литературу. Главе семьи предложить выдать властям участников созданных немцами отрядов и лиц, помогавших фашистам. Здесь же объявить причину выселения: «В период немецко-фашистского наступления на Северный Кавказ чеченцы и ингуши в тылу Красной армии проявили себя антисоветски, создавали бандитские группы, убивали бойцов Красной армии и честных советских граждан, укрывали немецких парашютистов». Затем надлежало погрузить на транспортные средства имущество и людей, в первую очередь женщин с грудными детьми, и под охраной отправить к месту сбора. С собой разрешалось брать продовольствие, мелкий бытовой и сельскохозяйственный инвентарь… Но не более полутонны на семью. В случае сопротивления или попыток к бегству применять решительные меры, вплоть до расстрела. Примечательно, ни в Чечено-Ингушетии, ни чуть ранее в Карачаеве и позже в Балкарии войска НКВД так и не встретили ни разу организованного отпора.

Пущенные в черное небо осветительные ракеты стали сигналом к началу операции. Каждые шесть часов руководители оперативных секторов докладывали ее результаты Л. П. Берия.

Самой большой неожиданностью стал мощный снегопад, начавшийся во второй половине дня во всех районах республики. Но погода не помешала. К 11 часам утра, как следует из телеграммы Сталину № 6051, «…вывезено из населенных пунктов 94 тысячи 741 человек, то есть свыше 20 процентов подлежащих выселению. Погружено в железнодорожные эшелоны из этого числа 20 тысяч 23 человека». А уже к исходу первого дня операции появилась первая суммарная сводка о ходе погрузки и отправлении эшелонов: 39 готовы к отправке, 32 – находятся под погрузкой, 18 – находятся в пути. 107 431 человек, в том числе 43 529 детей, потеряли в этот день свой дом, сменив его на теплушку. В среднем на каждый поезд приходилось по 2,5 тысячи человек.

В отчетных документах на имя Берии эшелоны обозначались индексом «СК» (спецконтингент) и трехзначной цифрой:

«Из эшелона СК-349 на ст. Куйбышев снят труп ребенка восьми месяцев. Умер от истощения. Из эшелона СК-368 снято четыре трупа».

Гибли в основном старики и дети из-за истощения, инфекционных заболеваний, воспаления легких. Не упоминались ни имена, ни фамилии умерших. Впрочем, иногда фамилии попадались. Это в тех сводках, где докладывалось о попытках к бегству или о сопротивлении конвою.

По некоторым данным, спецпереселение только чеченцев и ингушей обошлось стране в 150 миллионов рублей. На эти деньги можно было бы построить около 700 танков. Но кто считал затраты? А тем более людские потери. Пути следования железнодорожных составов в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию до сих пор отмечены могилами людей, не перенесших тяжелой дороги. Без малого полмиллиона чеченцев и ингушей были буквально оторваны от родной земли и смогли вернуться на родину лишь в 1957 году.

После депортации в самой Чечено-Ингушетии вытравливалась память о веками живших здесь народах, уничтожались любые следы их пребывания. Вывозились материальные ценности из опустевших домов. Были сожжены уникальные древние рукописи. Разбивались кладбищенские плиты, надгробья шли на строительство мостов и дорог. Взрывались мечети и средневековые башни, другие древние сооружения. Переименовывались названия селений, улиц, площадей, колхозов. Из библиотек и музеев изымались книги и документальные материалы о «врагах народа». Задним числом менялась даже национальность погибших во время войны чеченцев – Героев Советского Союза. А. Байбулатов был записан кумыком, X. Магомед-Мирзоев – таджиком, X. Нурадилов – татарином.

Между тем после выселения с Северного Кавказа чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев к оставшимся в горных районах антисоветским группам присоединились легализованные до депортации жители и те, кто сумел избежать ее. Лишенные основных баз, но располагая оружием, они активизировали свои действия. К этому их побуждало естественное желание мести.

Проблему умиротворения в регионе депортация народов не решила. Наоборот, еще туже завязался узел противоречий на национальном, социально-политическом и религиозном уровне. Карательные меры, впрочем, как и вся политика России, а позже и СССР в период 1920–1940 годов на Кавказе, были зачастую необоснованны. Этот вывод, на мой взгляд, логично вытекает из самой истории социально-политической борьбы, военного противостояния в регионе начиная с XIX века. Лидеры советской власти под видом создания федерации фактически продолжали имперскую политику самодержавия по насаждению жесткого централизованного государства, при этом пренебрегая национальными и религиозными особенностями того или иного народа.

Советский Союз с самого рождения стал унитарным государством, в котором многие вопросы национальной политики решались с позиции силы. Все это воспринималось нерусской частью населения через призму обид и недовольства. Некоторые мероприятия, планирующиеся центром, на местах осуществлялись русскоязычными начальниками без учета местной специфики, что только подрывало престиж власти, перечеркивало лучшие достижения в области межнациональных отношений (ликвидация неграмотности, формирование национальных кадров, искоренение нищеты, модернизация всех сфер жизни).

Народы Северного Кавказа, сохранившие патриархально-родовой строй, оказались в свое время присоединенными к России насильственным путем. Затем последовала ломка вековых устоев, традиций, экономического уклада жизни этих народов в целях установления имперской стабильности, а позже – строительства социализма. И эта ломка, к сожалению, представлялась руководству государства единственно верным средством в решении национальных конфликтов.

Однако такая негибкая политика центра зачастую провоцировала на местах сопротивление вплоть до вооруженной борьбы. Причем своего пика эта борьба достигала в тот момент, когда центральная власть испытывала серьезные проблемы в руководстве регионами. Так было в период революции, Гражданской и Великой Отечественной войн. Это, к несчастью, произошло и в годы распада СССР.

Так случилось, что в кризисные 1990-е годы я оказался не только свидетелем, но и активным участником «политической разборки метрополии со своей национальной окраиной». Я многое отдал бы в своей жизни, лишь бы мои современники не знали никогда, что такое вооруженная смута в стране.

Глава 2
Новейшая история: Смута

Волчий оскал

Во второй половине 1980-х годов в Чечне вовсю начал раскручиваться маховик националистического беспредела. Его пик пришелся на начало 1990-х годов, когда к власти пришел Джохар Дудаев. И вовсе не случайно площадь имени Ленина, аэропорт в Грозном были названы в честь шейха Мансура. По любому поводу это имя стало выдвигаться как символ сопротивления всему русскому, всему российскому.

Отдавая должное исторической личности шейха Мансура, следует отметить, что для своего времени он был довольно широко образован, пользовался большим авторитетом среди местного населения, обладал немалыми организаторскими способностями. Народ пошел за ним. Уже в 70-х годах XVIII столетия он вступил в войну с царскими войсками и несколько сражений даже выиграл.

Кстати, об идее «добровольного вхождения». В истории чеченского народа происходили и героические, и трагические события. Известно, что объединителем различных племен и народов в единое централизованное Российское государство волею истории стало Московское княжество, ставшее затем царством, а затем и могучей империей. Однако в советское время с благословения ЦК КПСС в пропагандистский оборот была запущена идея «добровольного вхождения» в состав России народов, населявших к этому времени ее территорию. Но даже по школьным учебникам очевидно, с какой «добровольностью» входило в состав России, скажем, Казанское или Сибирское ханство. Менее известно, пожалуй, насколько «добровольно» входила в состав России Чечня. Менее известно об этом потому, что здесь завоевательной политике русского царизма было оказано, пожалуй, самое ожесточенное и длительное сопротивление.

Но вернемся к шейху Мансуру. Существует предание о том, что в одном из сражений с царскими войсками в районе селения Алды он пленил, а затем, учитывая молодость лет, отпустил юного корнета, ставшего впоследствии блистательным генералом, героем Бородина, князя П. И. Багратиона.

Однако долго противостоять более многочисленной, более организованной, лучше вооруженной русской армии шейх Мансур не мог. Он ушел в районы западного Кавказа. Там, после захвата русскими войсками в осажденной ими крепости Туапсе, он был пленен и закончил жизнь в казематах Шлиссельбургской крепости. Существует предание о том, что сама Екатерина Великая захотела лицезреть этого знаменитого горца.

Некоторые историки пытались представить его как революционера. С этим вряд ли можно согласиться. Но народным героем он был несомненно. Все дело лишь в том, что те, кто поднимал и продолжает поднимать на щит его имя, оказались неспособными понять, что он действовал в совершенно иной политической обстановке, в иное время, что его имя принадлежит истории. Кстати, именно тогда, когда поднялась мутная пропагандистская волна за выход Чечни из состава России, раздавались голоса и здравомыслящих людей. Так, в газете «Голос Чечни» была опубликована статья рядового учителя сельской школы. В ней он, обращаясь к поборникам независимости, писал: «Не забывайте, что под вами земля, над вами небо, а вокруг Россия»…

В конце 1980-х – начале 1990-х годов я проходил службу в советских Вооруженных силах, находившихся в ГДР. За событиями, происходившими на моей родине, следил в основном по газетам и телевизионным программам. Но когда в 1994 году оказался на Кавказе, мне не раз доводилось встречаться с людьми, которые находились в эпицентре событий начала 1990-х. Они рассказали мне многие факты, о которых порой умалчивали центральные средства массовой информации. И хотя о Чечне периода 1991–1995 годов говорилось много, мне все же хочется поделиться с читателями мнением людей, которых давно хорошо знаю и которым доверяю.

Среди них – Федор Павлович Боков, доктор исторических наук, преподаватель Грозненского университета, живший в Грозном с 1952 по 1994 год. Вот что он мне поведал в одном из наших разговоров.

«Весной 1992 года на Северный Кавказ прибыл Президент России Б. Ельцин в сопровождении своей прочной опоры – демократов первого поколения – Старовойтовой, Бурбулиса и других приближенных к нему господ. Мне довелось его послушать на митингах, сначала во Владикавказе, а затем в Назрани. Общие фразы, рассчитанные на дешевый эффект. И не более того. Зато в Грозном, выступая перед чеченской и ингушской интеллигенцией, он, ко всему прочему, озадачил аудиторию следующим пассажем: «Здесь я должен заявить, понимаешь, что мы всячески будем поддерживать казачество, которое всегда было надежной опорой России в ее борьбе, понимаешь, со всякими там инородцами». Ему невдомек было, что выступает он перед потомками тех, кого в царской России презрительно называли инородцами. Ему невдомек было, какую реакцию в душах этих потомков вызовет этот его ляп. Но этот просчет – мелочь по сравнению с безоглядной, безответственной, ничем не оправданной поддержкой руководством России того периода (1991–1993 годы) абсолютно бездарного политика (если его вообще можно назвать таковым) генерала Д. Дудаева, что в конечном итоге привело к роспуску Верховного Совета республики и превращению бывшего советского комдива в неподконтрольного никому узурпатора. Какой из Д. Дудаева политик, говорят сами за себя некоторые факты.

Летом 1993 года, когда уже четко обозначилась линия на выход Чечни из состава России, когда уже вовсю звучали автоматные очереди, но еще продолжались различного рода съезды, конференции, митинги и т. д., в Грозном в здании республиканского драматического театра состоялось собрание чеченской интеллигенции. Мне довелось на нем присутствовать. Шло оно, за редким исключением, на русском языке. Вел его доктор исторических наук, профессор, к тому времени уже весьма поднаторевший в умении служить одновременно нескольким господам, получая при этом определенные политические дивиденды, Ж. Гакаев. Центральной же фигурой и президиума, и собрания вообще, как мне представляется, был доктор химических наук, профессор, директор научно-исследовательского института нефти и химии Саламбек Хаджиев. Когда ему было предоставлено слово, он вышел на трибуну и рассказал интересную историю.

Он, по его словам, был приглашен Джохаром Дудаевым к нему домой. Встреча проходила в теплой семейной обстановке, как говорится, за чашкой чая. После некоторого общего обмена мнениями Дудаев предложил Хаджиеву возглавить правительство Чечни. Прежде чем что-то ответить, Хаджиев попросил Дудаева обозначить свое видение перспектив развития республики, концепцию руководства социально-экономической, политической, общественной жизнью Чечни. И никакой концепции в его общих, путаных, сбивчивых фразах не обнаружил. А поэтому от предложения отказался.

Весной 1994 года, – продолжал Ф. П. Боков, – когда в Грозном уже шли ожесточенные стычки между различными криминальными группировками, начался значительный отток студентов из университета. Академические группы быстро таяли, в связи с чем неизбежным стало сокращение преподавателей. Мне, как самому старшему на кафедре, уже пенсионеру, дальнейшая моя перспектива стала совершенно ясной и определенной. Уход был, в общем-то, безболезненным, однако несколько омраченным некорректностью руководства.

Однажды зазвонил телефон и состоялся такой вот разговор:

– Федор Павлович, вас беспокоит Юсуп (так условно назовем его).

– Узнаю. Рад слышать.

– Федор Павлович, это правда, что вас сократили?

– Да, это правда. А что поделаешь. Так сложились обстоятельства.

– При чем тут обстоятельства? Почему вы молчите? Можно я к вам сейчас подъеду?

– О чем речь! Буду рад встрече.

Буквально через десять-пятнадцать минут он подъехал. За это время мы с женой, как и положено на Кавказе, накрыли скромный пенсионерский стол. Войдя в квартиру и бросив взгляд на этот стол, гость правой рукой хлопнул себя по бедру, а левой указал на бутылки и закуски и эмоционально высказался: «Ради бога, извините! Это должен был сделать я. Но, надеюсь, мы встречаемся не в последний раз»…

В общем-то, дело не в этом, а в том, что он пришел не один, а с компанией. С ним были еще двое. Один из них – явно не интеллектуал и ни единого слова так и не произнес. Другой – плотный, крепкого телосложения, со вкусом одетый, чисто выбритый, сразу же произвел хорошее впечатление.

Разговор повел Юсуп. Его суть сводилась к следующему: не думайте, дескать, что вы останетесь забытыми и никому не нужными. В ближайшие дни мы доложим о вас Джохару, организуем встречу с ним, специально под вас введем должность инспектора высших учебных заведений, и вы будете инспектировать тех мерзавцев, которые вас сократили.

Трезво оценив его эмоциональный манифест, я ответил: «Юсуп! Дело не во мне. Вряд ли стоит отнимать у Джохара Мусаевича столь дорогое для него время на встречу со мной. Все, что я могу сказать ему, лучше скажу сейчас вам, а вы при случае передайте. Постарайтесь понять, что Россия ни при каких обстоятельствах не выпустит вас из своих крепких объятий. Хотя бы потому, что ни с экономической, ни с политической, ни с какой другой точки зрения это просто было бы неразумно. Если это, паче чаяния, произойдет, то неминуемо принесет вред России, а Чечне – тем более. Максимально, чего вы можете добиться, то это того, чего добился Татарстан. Там, как я понимаю, сформировалась группа молодых ученых-экономистов, историков, политологов, которая стала опорой М. Шаймиева. Так вот, пусть Джохар Мусаевич сформирует такую группу и пошлет ее в Татарстан, за опытом».

И тут гость, произведший на меня довольно приятное впечатление, изрек: «Если Джохар хотя бы только подумает об этом, его завтра же не будет».

Через некоторое время Дудаев действительно позвонил мне и пообещал при первой же возможности встретиться. В целом его разговор представлял набор общих фраз и обтекаемых формулировок.

Мне довелось быть и очевидцем штурма бывшего Дома политического просвещения в тот момент, когда там проходила сессия Верховного Совета республики. Мимо меня, оказавшегося в 15–20 шагах от этого Дома, пронеслась толпа молодежи и средних лет мужчин. Причем внешне они выглядели явно не городскими жителями и вооружены были в буквальном смысле кольями (очевидно, заранее приготовленными). Осталось впечатление, что эту публику привезли из какого-то района вместе с кольями. Цепь милиционеров была смята. Часть толпы ворвалась в здание и учинила погром, остальные по пожарной лестнице взобрались на крышу, как бы показывая этим, кто «наверху» (то есть власть переменилась). На фоне этого и других подобных событий невольно подумалось: а кто же берет власть?

Вскоре после разгрома Дома политпросвета прошел слух: вечером в нефтяном институте состоится встреча Дудаева с преподавателями и студентами института. В назначенное время я был там. И что же увидел? Для встречи была отведена аудитория, хотя и довольно большая по площади, но находившаяся далеко не в лучшем состоянии. Ее даже не убрали после окончания занятий. Кстати, никого из преподавателей там не оказалось. А студенты если и были, то ничем не отличались от той толпы, которая громила Дом политпросвета. Сложилось впечатление, что участниками этой встречи были те же самые лица.

Можно приводить много примеров для характеристики Дудаева как политика, но без следующего факта эта характеристика будет не полной. Выступая как-то по местному телевидению, уже укрепившись во власти, сопровождаемый не толпой, вооруженной кольями, а надежной, вооруженной до зубов охраной, он заявил: «Ко мне поступает много жалоб от учителей, медицинских работников, пенсионеров на невыплату им заработной платы и пенсии, а посему они находятся якобы на грани голода. Должен заявить, что подобные жалобы совершенно беспочвенны. В лесах Чечни столько даров природы, что говорить о голоде могут только демагоги и лентяи. Нужно только умело пользоваться этими дарами. А тех, кому у нас не нравится, мы не удерживаем».

Хотел Дудаев того или нет, но он сам выдал здесь квинтэссенцию своей социально-экономической программы. Но дело в конечном счете не в нем. Дело в том, что он поддерживался высшим руководством России. Широко известен факт, когда весь личный состав учебной дивизии, расквартированной на территории республики, был выведен за ее пределы, а техника, вооружение, боеприпасы, продовольственные и вещевые запасы почти полностью оказались в распоряжении Дудаева.

В подтверждение того, что это был вовсе не случайный «просчет», еще один факт.

Бывший работник КГБ, хорошо знакомый мне, с нескрываемой душевной болью делился: «В нашем здании, – говорил он, – сколько этажей над землей (здание четырехэтажное), столько же и под землей. Там было автономное электро– и водоснабжение. Там было столько вооружения, боеприпасов, продовольствия, что мы три года могли держаться. Но из Москвы дали приказ оставить все это на месте. И «добро» перешло в распоряжение Шамиля Басаева.

Еще один «просчет» федерального руководства: начало разгрома высшего законодательного органа – Верховного Совета республики. Он был избран народом на основе существовавших тогда законов, а разогнан – толпой фанатиков и хулиганов, вооруженных кольями. Ну и чем все это закончилось?..

Где-то в середине 1992-го, за год до расстрела Белого дома в Москве, председатель Верховного Совета России («лицо кавказской национальности») Р. Хасбулатов побывал в Грозном. В это время проходила очередная сессия Верховного Совета республики. Явившись на заседание сессии, он, уподобившись легендарному матросу А. Железняку, разогнавшему в январе 1918 года Учредительное собрание, потребовал от Верховного Совета республики принятия решения о самороспуске и в конечном итоге добился этого. А председателю Верховного Совета республики Доку Завгаеву пригрозил, что если он будет здесь проявлять какую-либо самостоятельность, то он (то есть Хасбулатов) доставит его (то есть Завгаева) в Москву в клетке. Так «демократом» Хасбулатовым без танков, без стрельбы был практически «расстрелян» высший законодательный орган республики и установлена диктатура генерала Дудаева. А в октябре 1993-го, но уже в Москве, все это, только в более ярком проявлении, бумерангом возвратилось Хасбулатову. Воистину, посеявший ветер – пожнет бурю.

Ненароком коснувшись фамилии Завгаева, невольно задумываюсь над вопросом: а что могло бы произойти, если бы федеральное руководство в начале 1990-х поддержало не Дудаева, а Завгаева? Есть немало оснований полагать, что Чеченская Республика осталась бы Чеченской Республикой, а не стала бы Ичкерией, и избежала бы той трагедии, в пучину которой ее ввергли определенные силы в Грозном и Москве.

Известно, что во всех сегодняшних республиках Северного Кавказа после ГКЧП остались почти те же руководители, что были и до ГКЧП. Они смогли уберечь свои регионы от тех катаклизмов, которые обрушились на Чечню. А смог бы добиться этого Завгаев? Абсолютно убежден в том, что при соответствующей поддержке Москвы, даже при условии ее невмешательства, он смог бы добиться этого.

Дело в том, что на всем протяжении существования советской власти в соседних республиках их первыми лицами были представители местных национальностей. И только в Чечне первым лицом был обязательно русский, а уже вторым – чеченец. Доку Завгаев был первым чеченцем, ставшим первым лицом в своей республике! Но это, скажем так, между прочим. Главное же состоит в том, что это был крепкий хозяйственник, достаточно дальновидный, хладнокровный и принципиальный политик. Пользовался вполне заслуженным авторитетом и уважением у населения республики. К тому же вокруг него уже формировалась группа разносторонне образованных молодых политиков, вооруженная не кольями, а глубокими знаниями в различных областях.

Два факта. По инициативе и по протекции некоторых моих коллег, – рассказывает далее Ф. Боков, – Завгаев принял меня. Внимательно выслушал и при мне же дал распоряжение не препятствовать открытой критике пресловутой «концепции добровольного вхождения Чечено-Ингушетии в состав России». Хотя незадолго до этого секретарь обкома партии по пропаганде (между прочим, «лицо кавказской национальности») убеждал в своем кабинете группу оппонентов этой «концепции» в том, что она уже принята обществом, вошла в сознание народа, что всякая критика ее лишь раскалывает общественное мнение, дестабилизирует обстановку в республике и т. д., и т. п. «Кому это нужно?» – вопрошал он.

Могу также свидетельствовать, что Завгаев не в своем кабинете, а в открытой аудитории встречался с представителями обозначившейся тогда оппозиции в лице З. Яндарбиева, М. Удугова и других. Открыто с ними полемизировал. Свидетельствую об этом потому, что присутствовал на этих встречах, при этой полемике, на основании чего могу сделать вывод: он не приветствовал отделение Ингушетии от Чечни, был достаточно трезвым политиком, чтобы не видеть абсурдность и пагубность набиравшей обороты тенденции выхода Чечни из состава России. Говорил об этом открыто и делал все, что можно было в тех условиях, чтобы не допустить развития событий в гибельном направлении»…

Федор Павлович со своей семьей вынужден был покинуть Грозный, как вынуждены были сделать это десятки тысяч русских, коренных жителей республики. А новоявленный президент Ичкерии Дудаев, выступая на митингах, не уставал повторять: «Противостояние аппетитам хищного российского правительства не должно распространяться на беззащитных российских граждан. Раз они живут вместе с нами – они стали полноправными гражданами нашей республики. А мы в обиду своих людей не дадим!» Поразительный цинизм.

О том, как русские, армяне, евреи, представители других национальностей, проживающие в Чечне, почувствовали себя «полноправными жителями республики» (и, что немаловажно, сами чеченцы), – разговор еще впереди. Хотелось бы остановиться наличности Джохара Дудаева.

Мятежный генерал Джохар Дудаев

Штрихи к портрету

Родился Джохар Дудаев в 1943 году в селении Ялхорой Галанчожского района Чечено-Ингушетии. В большой семье он был тринадцатым ребенком. От первой, старшей жены Даны у его отца Мусы было четверо сыновей – Бексолт, Бекмурза, Мурзабек и Рустам – и две дочери – Албика и Нурбика. От второй, Рабиат, родилось четверо сыновей – Махарби, Басхан, Халмурз, Джохар – и три дочери – Базу, Басира и Хазу. Говорят, что точную дату рождения Джохара никто не знает. Документы во время высылки чеченцев в Казахстан были утеряны. В личном деле указана дата – 15 мая 1944 года.