Текст книги "Чеченский рецидив. Записки командующего"

Автор книги: Геннадий Трошев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Арифметика сокращений

В новейшей истории России об этом, очевидно, забыли: фактически за десять лет сократили Вооруженные силы страны в 4 раза – с 4 миллионов 800 тысяч человек до 1 миллиона 200 тысяч. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в активную фазу контр-террористической операции к декабрю 1999 года в Чечню прибыли военнослужащие практически со всей России: забайкальские танкисты, североморские морские пехотинцы, десантники Псковской дивизии ВДВ, ставший легендарным 245-й мотострелковый полк из Московского военного округа, якуты-снайперы из Дальневосточного военного округа… всех и не перечислишь.

С одной стороны, это обнадеживающий факт: федеральная власть сумела относительно быстро собрать со всей страны необходимые силы на опасном участке и навалилась на терроризм, что называется, всей мощью. Но если проанализировать чуть глубже – общая картина не такая уж и радужная. Скорее наоборот.

К примеру, что такое обе чеченские военные кампании со стратегической точки зрения? Локальные конфликты с ограничением использования возможностей широкомасштабных боевых действий. Говоря проще, с теми боевыми задачами, которые были в Чечне (и в середине, и конце 1990-х годов), должны справляться даже не Вооруженные силы, а внутренние войска того же Северо-Кавказского округа внутренних войск.

Естественно, для решения оперативно-тактичес-ких задач в активной фазе боевых действий (таких, как штурм Грозного, ликвидация банды Гелаева и т. п.) необходимо было придавать частям внутренних войск фронтовую и армейскую авиацию, ствольную и реактивную артиллерию, танки и современную инженерную технику. Но получилось, что вся тяжесть проведения боевых, да и специальных операций (и не только в активный период боевых действий) легла на плечи военнослужащих Минобороны, а не сотрудников МВД. Об этом свидетельствует и статистика: только с 1999 по 2001 год в Чечню был откомандирован каждый четвертый офицер и солдат сухопутных войск! Вот где выплыла в своей неприглядности грустная арифметика непродуманных сокращений армейских частей и подразделений. Из чего обычный россиянин, далекий от проблем военной реформы, вправе сделать вполне логичный вывод: участие одновременно в двух локальных конфликтах (подобных чеченскому) может оказаться не под силу нынешней Российской армии. Горький вывод, но правдивый.

Но ведь Вооруженные силы созданы и предназначены для защиты государства не только от внутренних террористов, но и от внешнего противника.

Мне могут возразить – сегодня у россиян внешних врагов нет. Сегодня нет, а завтра? Кто даст гарантию, что спустя несколько лет в странах, которые сейчас являются нашими стратегическими партнерами, не придут к власти другие руководители и администрации (как бывало в истории не раз), чья политика будет агрессивной по отношению к России?

В свое время СССР тоже имел с Германией договор о ненападении. И мы все знаем, чем это закончилось…

Да, сегодня борьба идет за рынки сбыта, а не за территории. И основные нынешние войны – это войны экономические. Но кто даст стопроцентную гарантию в том, что в запальчивости или излишней самоуверенности иные ретивые политики не перейдут черту. В конце концов знаменитое утверждение немецкого военного теоретика и историка Карла Клаузевица о том, что «война есть продолжение политики государства насильственными средствами», чуть ли не ежегодно подтверждалось на протяжении всего прошлого столетия. Подтверждается этот тезис и в новом тысячелетии. А политика в свою очередь, как известно, есть концентрированное выражение экономики.

Сил Российской армии хватает нынче разве что на два локальных конфликта, а не на полномасштабные боевые действия. Грустный итог военной реформы.

Термины вместо денег

Реформа, как в это верили все, когда она начиналась, должна проповедовать не только огульное сокращение армии. Можно же пойти по пути изменения организационно-штатной структуры частей и подразделений.

В том же Северо-Кавказском военном округе крайне необходимы горные егерские полки и батальоны, способные выполнять любые поставленные задачи в условиях горно-лесистой местности. Взять хотя бы военный гарнизон близ населенного пункта Борзой в горной Чечне. Ведь там высота вершин большей частью переваливает за две тысячи метров над уровнем моря. Так вот, в таких особых условиях, при выполнении боевых задач в подразделениях должна быть специальная техника. По узкой колее горных дорожных серпантинов боевой машине пехоты, а уж тем более танку проехать очень даже непросто – у существующих ныне бронированных боевых машин колея шире колеи узеньких горных дорог. Поэтому на маршах бывает, что такая техника срывается в пропасть. И артиллерия нужна универсальная, работающая, как миномет.

Решить проблему обеспечения таких горных батальонов подходящей техникой сравнительно просто: нечто похожее есть в воздушно-десантных войсках. Те же боевые машины десанта или десантные бронетранспортеры при незначительной доработке вполне могут подойти для эксплуатации в горных условиях. А артиллерийская система «Нона», стоящая сегодня на вооружении той же «крылатой пехоты», во вторую чеченскую кампанию доказала свою так необходимую в горах универсальность. Кстати, уже сегодня один из оборонных заводов Юга России готов поставить в такие горные батальоны уникальную специальную бронированную технику, как гусеничную, так и колесную, в том числе и плавающую.

Иными словами, необходимые технические условия для создания горно-егерских частей есть уже сегодня. Как есть и осознание руководством Вооруженных сил необходимости таких специальных частей. Но нет желания что-то менять. Вот уже который год аргументация и тут не претерпевает никаких изменений: нет денег! (А где же их раньше находили, лет 15–20 назад?)

Зато появились новые военные термины. Один из них – «войсковая маневренная группа» (ВМГ). Словосочетание новое, конечно, да вот суть неизменна. Это не что иное, как упомянутый в Боевом уставе усиленный мотострелковый батальон. И считать ВМГ достижением проводимых реформ по меньшей мере наивно.

А вот что действительно необычно, так это деление воинских соединений и частей на элитные (части постоянной боеготовности) и неэлитные (все остальные). В элитные собирают и лучших людей, и лучшую технику, и льготы тут выше, а в остальные – по остаточному принципу («На тебе, боже, что нам негоже»). Это все равно что в одной большой семье делить родных детей на любимых и нелюбимых. Такое разграничение может оправдать разве что бездеятельность некоторых командиров полков и соединений. Потому как готовность в любую минуту выполнить поставленную боевую задачу – краеугольный камень в военном строительстве любого государства. Вот тут-то и не надо экономить государству. Грянет война – все должны идти воевать, и элитные, и неэлитные части, – и что тогда? Армия вся должна быть элитной, во всяком случае ее большая, а не меньшая часть.

«Уши» от словесной уловки сторонников этого проекта торчат опять-таки от ссылки на недостаточное финансирование Вооруженных сил.

Но ведь появились же средства на комплектование Псковской 76-й дивизии ВДВ солдатами-контрактниками? И средства немалые – более двух миллиардов рублей.

…Плюс контрактизация всей страны?

На протяжении последнего десятилетия сменились четыре министра обороны РФ. Но и частая смена министров все же не идет на пользу общему делу. Каждый из них привносил с собой что-то новое в понимание военной реформы. Генерал армии Павел Грачев, как десантник, особое внимание уделял развитию воздушно-десантных войск. Игорь Родионов как руководитель Академии Генерального штаба видел решение многих проблем в армии в изменении роли штабов. Маршал России Игорь Сергеев, как ракетчик, считал панацеей для России дальнейшее развитие ракетных войск стратегического назначения. А нынешний министр обороны Сергей Иванов пытается все вышеназванное реформировать.

Однако исполнителем всех начинаний упомянутых министров обороны был и остается один человек – начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Васильевич Квашнин. И какими бы радикальными ни были идеи сменяющих друг друга руководителей российского военного ведомства, пройдя дорожку согласований через Генштаб, все приказы министров несли отпечаток точки зрения именно начальника Генерального штаба. Уж кто-кто, а генерал Квашнин, командуя Северо-Кавказским военным округом и одновременно ходом военной операции по восстановлению конституционного порядка в Чеченской Республике на начальном этапе первой кампании, лучше других в Генштабе знает о проблемах контрактников. Потому как первый и не совсем удачный опыт в этом направлении был именно в «первую Чечню» на базе 205-й отдельной мотострелковой бригады.

Уже тогда было понятно, что для замены солдат срочной службы контрактниками нужны определенные условия.

Во-первых, продуманная до мелочей четкая система отбора кандидатов в волонтеры непосредственно в военкоматах.

Во-вторых, размещение добровольно изъявивших желание служить в армии влечет изменение инфраструктуры военных городков.

В-третьих, необходимо время для перестройки сознания офицеров, привыкших и умеющих командовать в основном «срочниками».

Четвертое условие подразумевает существенное изменение социально-правового статуса самих военнослужащих, подписавших контракт…

Впрочем, подобные «мелочи», основополагающие для соблюдения прав и обязанностей военнослужащего-контрактника, исчисляются десятками. Простое их перечисление заняло бы не одну страницу. И все эти факторы – суммированные или каждый в отдельности – требуют определенного времени, а не штурмовщины. Тем не менее в 2002 году решено было срочно создать «контрактную дивизию» полного штата.

Подобное ускорение можно объяснить не только политическим моментом, но и демографическим провалом: отсутствие юношей призывного возраста в ближайшем десятилетии вряд ли позволит содержать даже миллионную армию. А если учесть, что половина российских детей страдает различными хроническими заболеваниями, шансы увидеть казармы практически пустыми значительно возрастают.

«Дикие гуси»

Утверждать, что России не нужна профессиональная армия, так же нелепо, как и доказывать, что армия существует вне политики. Всякий командир мечтает о механике-водителе, знающем конкретную боевую машину (БТР, БМП, танк, САУ и т. д.) не один год, или о заместителе командира взвода, способном при необходимости заменить в бою офицера. Все это так.

При упоминании словосочетания «профессиональная армия» у меня ассоциативно встают перед глазами картинки сидячей забастовки перед зданием штаба СКВО сотен контрактников летом 2001 года, когда им, воевавшим в Чечне, «заморозили» выплату так называемых «боевых». Или толпы тех же «профессиональных» военнослужащих на аэродроме Ханкала, штурмующих «вертушки», уходящие на Моздок, в том же 2001 году, после того как заместитель министра обороны РФ по финансово-экономической работе Любовь Куделина дала разъяснения в газетах по вопросу отмены материальной компенсации за участие в боевых действиях, предоставив право военнослужащим (в том числе и контрактной службы) выполнять свои обязанности в «горячей точке» не за 850 рублей «боевых» – суточных (как это было до сих пор), а за 200 целковых – командировочных.

Психология солдата-контрактника определена словосочетанием «дикие гуси» и известна не одну сотню лет. Сводится она к простой истине: служить там, где платят больше. Платят военнослужащему-профессионалу в России немного, поэтому идея «контрактизации» всей нашей армии может сегодня остаться трудно осуществимой.

В качестве аргумента приведу такой факт: в одной из самых густонаселенных областей России – Ростовской (4,5 миллиона жителей) – за 2002 год военкоматы едва смогли отправить в войска 350 военнослужащих по контракту! По численности – это один мотострелковый батальон (и то неполный). Кстати, никто не даст гарантию, что через год большая часть из них не вернется на Дон, отчаявшись далее верить в многочисленные, но так и невыполненные посулы о достойной жизни. А ведь согласно концепции военной реформы таких батальонов, состоящих из контрактников, необходимо иметь сегодня не один-два десятка, а сотни.

В сущности, жить хорошо – это естественное человеческое желание. Но если у контрактника появится одно только подозрение о недостаточном денежном содержании при полном отсутствии государственных гарантий на льготы, он тут же развернется и уйдет из воинской части.

Повторюсь – это не просто моя субъективная точка зрения. Это мировой опыт содержания профессиональных армий. Со значительной долей уверенности можно предположить, что служба в Вооруженных силах будет восприниматься контрактником как обычное место работы. Как на заводе, в офисе или на строительной площадке.

Но помимо голого прагматизма в воинских частях и подразделениях есть еще и боевые традиции, и священная обязанность защищать свою Родину, и долг поддерживать постоянную боевую готовность. Эти понятия одним только рублем никак не привить. Приведу пример из боевой практики в Чечне.

В октябре 2000 года в Объединенную группировку войск на Северном Кавказе прибыла довольно большая группа контрактников из Приволжско-Уральского военного округа. Их, 300 человек, направили в воинскую часть, расположенную под чеченским селом Шали (кстати, самое крупное село в Европе). Через неделю военные психологи и командиры, проводя профессиональный отбор, взяли для одной воинской части 50 прибывших рекрутов, а для другой – 20. Остальные 230 человек не выдержали отбора, но не особо огорчились тем, что армия их не приняла. «Мы думали, что приехали только воевать, а здесь надо ходить в наряды и даже чистить картошку», – огорчились одни. «Такого жесткого «сухого закона» просто не выдержать», – честно признались другие. Для третьих препятствием стали сроки службы: многие думали, что приехали в Чечню на шесть месяцев, а не на три года, как этого требовали условия контракта. Впечатление такое, что они его и не читали…

Горе-профессионалы решили возвратиться домой. Но при этом, что называется, громко хлопнув дверью. И не придумали ничего другого, как… пикетировать здание местного штаба части. И это в боевой обстановке, когда роты полка были полностью задействованы в операции по уничтожению бандитов!

Командиру части пришлось вызвать разведроту, боевые группы которой опять-таки должны были в это время «прочесывать» местность в поисках баз террористов. А вместо этого разведчикам пришлось силком заталкивать уральцев в вертолет, чтобы отправить их на «Большую землю».

Не спорю: есть факты и другого порядка.

До недавнего времени в одной из разведрот Владикавказского гарнизона служили два брата. Не стану называть имен и фамилию по той причине, что их до сих пор разыскивают бандитские наемники. Назову их условно: Сергей и Игорь.

Парни родом из Грозного. В первую чеченскую кампанию изверги из так называемой личной «гвардии» Дудаева убили их отца – простого работягу, машиниста тепловоза. Очередью из автомата была тяжело ранена мать этих ребят.

Отслужив два года в спецподразделении одной из частей морской пехоты, Сергей в 1993 году вернулся в отчий дом, женился. Но жить в чеченской столице для русского парня, прошедшего к тому же школу Тихоокеанского спецназа, было в то время невыносимо: чеченские эмиссары слишком уж настойчиво предлагали ему стать бойцом армии самопровозглашенной «Ичкерии».

С началом ввода российских войск на территорию Чечни, а позже при штурме Грозного, Сергей сразу же стал помогать морским пехотинцам, став их бессменным проводником по незнакомым улицам и кварталам города. Жену отправил к родственникам под Бамут. Но, как позже стало известно, молодую женщину это не спасло: она погибла от взрыва гранаты, случайно зацепившись ногой за «растяжку», когда шла по воду к колодцу.

Младший, Игорь, волею отца был определен для учебы в Минеральные Воды. Там же по спецпризыву в 1995 году его направили служить в спецназ внутренних войск. С трудом упросил командира части отпустить в Чечню в 96-м, чтобы вместе с братом вывезти мать из Грозного.

…Братья вместе пришли в отдел кадров мотострелковой дивизии в октябре 1999 года, когда российские войска в соответствии с планом контртеррористической операции пересекли бурный Терек. Прекрасно зная чеченский язык, обычаи, нравы, местность, они стоили целого полка. По данным радиоперехватов, определили нахождение более десятка бандгрупп. Младший из братьев зимой 2000 года навел артиллерию на крупный отряд Хаттаба, который шел к Аргунскому ущелью… Почти все бандиты погибли, и Хаттаб объявил солдата-разведи и ка своим личным врагом-кровником.

В ходе боев Сергей был тяжело ранен, но, после того как выписался из госпиталя, вернулся в родную часть.

Братья служили вместе и после завершения активной фазы контртеррористической операции. И лишь серьезные жизненные обстоятельства заставили одного из них сменить камуфляж на цивильный костюм.

Командир батальона часто спрашивал их: вы в разведке «по личным мотивам», чтобы отомстить за гибель своих близких?

– Нет, – отвечали Сергей и Игорь, – мы просто хотим, чтобы другие матери не теряли своих сыновей, а жены – своих мужей.

История этих контрактников, действительно настоящих военных профессионалов, укрепляет в мысли о том, что сознательно, ради идеи, «идти на контракт» способны далеко не все. Для этого нужны, в том числе, и серьезные жизненные испытания, и осознание необходимости, что военная служба – это личная необходимость для подписывающего контракт.

Побольше бы в нашей армии было таких Сергеев и Игорей!

По своему опыту скажу: в Северо-Кавказском военном округе командиры частей и подразделений трижды подумают, прежде чем взять контрактника на службу. При этом стараются не приглашать кого-либо со стороны, а работать с теми, кто проходил в данном подразделении срочную службу и изъявил волю остаться профессиональным военным. Поэтому в ротах и даже батальонах военнослужащих контрактной службы единицы. Но это действительно те, кто хочет и может служить. Как говорится, лучше меньше, да лучше…

Один – с сошкой, девятеро – с ложкой

Говорю, как человек, прослуживший в армии более 30 лет: я не вижу ничего дурного в идее всеобщей воинской повинности. Отдал Родине свой гражданский долг – и иди после этого куда хочешь: учиться в институт, работать на предприятие или продолжать служить Родине контрактником. Военный билет мог бы стать главным фактом при поступлении в престижные академии и университеты. Глядишь, со временем выпускники доросли бы до министров и депутатов, а то и до лидеров различных ветвей власти – так хоть взвешенно принимали бы решения по оборонным вопросам.

Впрочем, дело даже не в будущей карьере. Мужская часть общества должна уметь с оружием в руках защищать свою страну. В конечном счете обязательность военной службы придает авторитет не только обществу в целом, но и каждому его гражданину в отдельности.

Ну а пока роты и батареи являются истинно рабоче-крестьянскими. Я имею в виду социальный статус призывников. Парни отличные, с ними горы можно свернуть и в бою победить. Они не дрогнут в бою, да и в своей последующей гражданской жизни не станут хлюпиками… Но даже они в большинстве своем чувствуют себя ущемленными, их души гложет червячок сомнений: кто-то из друзей смог «отмазаться» от призыва, а вот я, дескать, нет…

Понимаю этих мальчишек: по статистике 2002 года на военную службу было призвано лишь 10 процентов от общего числа призывников. По словам бывшего замначальника Генштаба генерал-полковника Владислава Путилина, цифра весеннего призыва 2002 года составила 162 тысячи юношей. Осеннего – и того меньше. Получается так: один с пулеметной сошкой, а девятеро – с родительской ложкой.

Следовательно, пришедший в казарму новобранец испытывает все тяготы и лишения военной службы не только за себя, но еще и за девятерых своих сверстников, которые в это время с удовольствием для себя проводят время на «гражданке». Здесь не просто социальная несправедливость, а настоящая общественная дискриминация. Тем более что зачастую эти «откосившие» от службы в армии в лучшем случае переписывают из Интернета рефераты, дипломные работы и делают вид, что учатся в институтах, университетах и академиях.

Мне не единожды приходилось отвечать на вопросы солдат: почему мы, как говорится на молодежном сленге, «попали» и месим чеченскую грязь, а вот большинство наших друзей развлекаются с нашими девчонками в уютных квартирах? Отвечаю так: вы придете домой уже личностями, которые могут и за себя постоять, и свой бизнес организовать. А если надумаете учиться, то будете не отсиживать лекции, а по-настоящему грызть гранит науки. И заставите любого уважать себя. Именно ВЫ станете элитой нашего российского общества, а не ОНИ, отмазавшиеся от служения своему Отечеству, развращенные и с гнильцой внутри. Ну а по поводу девчонок, не умеющих ждать, – если их чувство не выдержало проверку временем, значит, не настоящее оно: обязательно найдете девушку лучше. Хорошо, что она сейчас «засветилась», а не тогда, когда вышла бы за тебя замуж.

К сожалению, некоторые фракции Государственной думы на стороне уклонившихся от призыва. Они расширяют для этого возможности тех «девятерых», которые к защите Отечества никак не стремятся. Вот и появляются новые обстоятельства для отсрочек. К примеру, теперь, для того чтобы «откосить» от призыва, достаточно оставаться на второй год в девятом классе хоть до 20-летнего возраста и тем самым быть защищенным от военного призыва.

Пусть мою точку зрения разделят не все, но я уверен, что в армии служить должны не год-полтора, а тридцать шесть месяцев. Первый год – учебное подразделение, второй – солдатское становление в линейных ротах и батальонах, а третий – профессиональная служба на контрактной основе и с оплатой службы не ниже, чем на «гражданке». При этом по окончании службы предоставлять льготы не только для поступления в вузы, но и другие. Уже сегодня я на все сержантские должности (командир отделения, замкомвзвода) брал бы служить по контракту ранее отслуживших в армии. Служить должны все юноши призывного возраста, кроме больных, инвалидов, круглых сирот и вундеркиндов. Это поможет решить проблему и «дырявых границ», и в целом обороноспособности России.

Из всякого правила, естественно, есть исключения. К примеру, мальчишка, который уже в школе решает теорему Ферма или показывает спортивные результаты мирового уровня, – такому, конечно же, прямая дорога на студенческую скамью или в Олимпийскую сборную. Армия без них обойдется, пусть прославляют Россию своими талантами. Но ведь потому они и вундеркинды, что их мало. Остальным ничто не мешает осознать смысл понятия Родина через военную службу.

Кстати, еще об одной проблеме. Мехмат МГУ и Бауманку именуют не иначе, как «факультеты Силиконовой долины»: после их окончания выпускники тут же берут авиабилеты в США. Их жаждет практически любая высокотехнологичная фирма деловой Америки. Впрочем, выпускники вузов рангом пониже тоже спешат оформить виды на жительство в богатенькой Европе, Канаде или Австралии. Зачем же мы сознательно и целенаправленно ущемляем себя и укрепляем «оборонку» США и других стран.

Не могу найти ответа и на вполне логичный вопрос: если каждый второй юноша призывного возраста обучается в институте с военной кафедрой и с вручением диплома впоследствии получает воинское звание «лейтенант» – где же тогда обилие офицеров-двухгодичников в войсках? Его почему-то нет. А тем временем, по данным комитета Госдумы по обороне, в Вооруженных силах РФ остаются вакантными 20 тысяч первичных офицерских должностей. Кто же будет обучать и воспитывать солдата? Может, отсюда и «дедовщина», что взводами рулят сержанты-срочники с сомнительными представлениями об этике. Вдумайтесь, 20 тысяч взводов сегодня без офицеров! Но зато с большим удовольствием «военные реформаторы» отрапортовали о десятках расформированных военных институтов (бывших училищ и академий).