Текст книги "Матильда Кшесинская. Любовница царей"
Автор книги: Геннадий Седов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Сереженька, ну что ты! Милый… не надо… Ну, потерпи, прошу! Явится кто-нибудь ненароком.
В ночном салон-вагоне идущего вне расписания поезда Москва – Санкт-Петербург – душная смесь духов, цветочных ароматов, папиросного дыма. На столе – остатки ужина, недопитое вино.
– Который час, скажи?..
Она пытается его отвлечь.
– Три… без семи минут.
– О-оо, – она сладко зевает. – Пять часов еще трястись. Я лягу, наверное… – Она отворачивает край шелкового одеяла, проскальзывает в блаженную прохладу простынь. – Может, поспим немного? А, Сереж?..
Господи, как она утомилась за эти сумасшедшие дни! Ноженьки бедные ноют. Массажик бы сейчас, ванночку парную…
– Сережа, пожалуйста… Господи, ты просто сумасшедший!.. Ну, иди, иди!..
Темень за вагонным окном, мерный стук колес. Вспыхивают, уносятся вспять расплывчатые огни полустанков. Серж уткнулся лицом в плечо, посапывает уютно. Большой младенец…
Она гладит курчавые волосы у него на груди, целует благодарно в висок. Хорошо, что он рядом – спокойный, сильный. Чувствуешь себя с ним как за каменной стеной. Ники был другим.
Милый, милый Ники! Невозможно представить его монархом, хоть убей…
В памяти всплывают картины завершившихся коронационных торжеств. Пышный, величественный въезд царского кортежа в Кремль, который она наблюдала с балкона своего номера в гостинице «Дрезден». Гром военных оркестров, праздничная толпа, запрудившая тротуары, нескончаемый поток движущихся по Тверской гвардейских частей, казаков, представителей подвластных России народов в национальных костюмах, царской охоты со стремянными и ловчими в богатых ливреях, чинов Двора, бесчисленные кареты с гербами…
– Государь, государь! – заволновалась толпа внизу.
На излучине мостовой показалась знакомая фигура на белом коне, сопровождаемая золотой каретой императрицы.
С театральным биноклем у глаз она перегнулась через парапет…
Он ехал прямо на нее – точно спешил на свидание в их гнездышко на Английском. На какое-то мгновенье ей показалось: их взгляды встретились. У нее защемило сердце: таким он был на рослом красавце-коне маленьким, сжавшимся под взглядами тысяч людей – случайно угодивший на взрослую трапезу мальчишка, не знающий, куда девать руки за столом. (Образ этот преследовал ее всю жизнь. Женским чутьем она быстро разглядела в нем слабого, безвольного человека – задолго до того, как эта его тщательно маскируемая черта стала гибельной для России.)
Из-за затянувшегося шествия она опоздала на репетицию, извинилась, влетев в зал, перед стоявшим в наполеоновской позе Петипа.
– Для меня ничего. Но для них… – молвил с сардонической улыбкой маэстро, поведя руками в сторону толпившихся вокруг артистов. Мимом он был изумительным!
Ей стало ужасно не по себе.
Московские ее выступления прошли заурядно – все дни она чувствовала себя не в своей тарелке, настроиться на нужный лад не удавалось. Следила рассеянно, полулежа на кушетке в гостиничном номере, за собиравшей чемоданы горничной, когда влетевший в прихожую Сергей сообщил с порога о трагедии на Ходынском поле…
В проведенном с византийской роскошью коронационном спектакле в Москве недоставало Гинцбурга: украсив старательно авансцену, организаторы представления упустили в деятельном пылу театральные задворки. Вдали от Кремля, на юго-западной окраине города, устроено было для простого люда массовое гулянье с аттракционами и раздачей подарков в бумажном кульке: полфунта колбасы, сайка, пряник, леденцы и орехи. Никому и в голову не пришло осмотреть и привести в надлежащий порядок изрытый канавами и рвами пустырь, куда устремились за дармовым подношением сотни тысяч горожан. Давка в какой-то момент сделалась ужасающей – люди пробовали вырваться наружу, угождали в земляные ловушки, по их головам несся обезумевший человеческий вал…
Отдыхавшему после утомительной церемонии в имении московского генерал-губернатора Николаю долго не решались доложить о случившемся. В часы, когда новоиспеченный монарх по-кавалерийски увалисто бегал по корту, играя в лаун-теннис с молодой женой, вереница телег начала вывозить со злополучного поля заляпанные черной грязью, обезображенные до неузнаваемости тела. Жертв насчитали 1389, несколько тысяч было покалечено…
… – Пресвятая Матерь Божья! Милосердная! Прости мне грехи мои, не суди строго!.. – молилась под стук колес в спящем салон-вагоне курьерского поезда коленопреклоненная молодая женщина в смятом кружевном пеньюаре. – Помилуй и сохрани моих близких… Всех, кто мне дорог, кого я люблю… Прости их, грешных, во имя распятого Сына Твоего!..
«Не-ее про-оо-щу-ууу!» – откликался из простора ночи невидимый паровоз.
4Где она живет, что заключено в понятии – многоязыкая необъятная Россия, протянувшаяся от невских берегов до Тихого океана, мировая азиатско-европейская держава? Какой период тысячелетней своей истории она переживает? Отчего так неспокойно нынче в обществе, откуда берутся эти страшные люди – революционеры, террористы, бомбисты, чего они добиваются? В чем смысл нескончаемых споров вокруг: о земстве, либералах, реформах, конституции? Почему не устроила съехавшихся в Петербург представителей общественных сословий первая публичная речь молодого монарха, произнесенная им с трибуны Таврического дворца? Говорят, Ники читал написанный текст по бумажке, запинался. Может, поэтому?..
Постичь всю эту премудрость она не в состоянии – немедленно затыкает уши, когда обложенный газетами Сергей принимается пересказывать ей очередную скандальную публикацию. Не ее это ума дело, пусть подобными вещами занимаются мужчины. У молодой женщины, артистки собственные заботы. Карьера, любовь. Тоже – немало…
В театре свои заговоры, свои террористы и бомбисты. Интригуют все поголовно – дирекция против балетмейстеров, балетмейстеры против дирекции и друг друга, артисты против всех разом. Что твой зверинец. Затерли, можно сказать, милейшего, покладистого Льва Ивановича Иванова. Папенька уверяет, что старинный его приятель ничуть не менее талантлив, чем Петипа. Взять хотя бы поставленный им второй акт «Лебединого озера» – чудо ведь из чудес! А «Половецкие танцы» к «Князю Игорю»? А танец снежных хлопьев в «Щелкунчике»? Гений, гений, а ходит у Петипа в подмастерьях, исключительно по слабости характера.
Про слабость Льва Ивановича она хорошо осведомлена еще с времен ученичества: напророчивший ей когда-то блестящее будущее педагог издавна дружит с бутылкой. Оттого и молодая жена, танцовщица Вера Лядова, сбежала: перевелась в Александринский театр, стала петь и танцевать в опереттах. А он, знай себе, водочку пьет и на скрипочке пиликает…
У всех проблемы. У пепиньерки, чье место «у воды» (в последнем ряду кордебалета, возле дальних декораций) – свои, у балерины свои. Чем выше поднимаешься, тем больше охотников подставить тебе ножку, спихнуть вниз. Доходят порой до форменной низости.
В сезон 1896/1897 она впервые танцевала с Кякштом заглавную партию в «Тщетной предосторожности» на музыку П. Гертеля. Роль плутоватой, смышленой Лизы Колен, по единодушному мнению, была исполнена ею отменно, критики наперебой ее хвалили за полухарактерные танцы и классическое па-де-де, публика то и дело бисировала, успех был налицо, но царская ложа на премьерном спектакле вопреки традиции оказалась пуста, императорская чета в театре отсутствовала. Государь с супругой посещали балет, как правило, по воскресеньям – к своему удивлению, она обнаружила, что собственное ее расписание в последнее время составляется таким образом, что танцует она исключительно по средам. Происходящее, разумеется, не было случайным, чья-то злая воля устраивала дело так, чтобы бывший возлюбленный не имел возможности видеть ее на сцене.
«Мне это показалось несправедливым и крайне обидным, – пишет она. – Так прошло несколько воскресений. Наконец дирекция дала мне воскресный спектакль; я должна была танцевать «Спящую красавицу».
Накануне спектакля по театру пронесся слух: государя и на этот раз в балете не будет, дирекция уговорила его поехать в Михайловский театр посмотреть какую-то французскую комедию. За кулисами царила нервическая обстановка, артисты роптали: воскресные представления из-за Кшесинской 2-й потеряли былую привлекательность. Пустая царская ложа как бельмо на глазу, нет прежней приподнятости, танцуешь как на похоронах…
Это было похоже на заговор. Она немедленно снарядила во дворец Сергея с личным посланием монарху, пожаловалась на сложившуюся обстановку. При подобных обстоятельствах, писала, служить на императорской сцене ей становится совершенно невозможно.
Риск был велик: останься ее призыв неуслышанным, отставка делалась неизбежной. Сочиняя под горячую руку письмо, она не предполагала, на какой тонкой нити висела в те дни балетная ее карьера. Никакой театральный директор, тем паче – покровительствовавший ей еще с училищных времен Иван Александрович Всеволожский, не решился бы по собственной воле подобным образом ее третировать. Десятилетия спустя, в Париже, будучи таким же эмигрантом, как она, он признался ей, из каких источников исходили касавшиеся ее директивы. Речь шла о молодой царице.
Верный своим принципам Николай откровенно поведал накануне свадьбы невесте о Кшесинской (как информировал в свое время последнюю о чувствах, испытываемых к гессенской принцессе). Алиса, казалось бы, оценила его искренность, великодушно простила, не упустив возможности прочесть жениху небольшое наставление о борьбе с соблазнами и раскаянии в грехах перед Всевышним. В душе, однако, вытравить до конца болезненную занозу ей не удалось, существование вблизи благополучной, окруженной публичным вниманием бывшей любовницы мужа унижало, мучило ее. Избегая открытой конфронтации, она не упускала возможности уязвить где только могла вульгарную театралку, доставить ей неприятность.
…Готовая к выходу взволнованная Матильда вглядывалась сквозь щелку занавеса в полумрак зрительного зала – увы! – наполовину прикрытая портьерами крайняя левая ложа по-прежнему была пуста. Взошел молодцевато на помост, поправляя на ходу бутоньерку в петлице фрака, капельмейстер Дриго, оглядел замерших оркестрантов, приподнял изящным движеньем руки дирижерскую палочку. Раздались первые такты увертюры. Все было ясно без слов. Опустив голову, она пошла за кулисы. В эту самую минуту, покрывая оркестр, донесся из зала странный какой-то шум, послышались голоса, следом за тем аплодисменты. Едва не сбив ее с ног, пронесся мимо дежурный распорядитель, выкрикнул хрипло: «Государь приехал!»
О том, что происходило во дворце накануне спектакля между царственными молодоженами, можно лишь догадываться. Ясно одно: подпавший с самого начала под влияние юной супруги Николай сумел убедить каким-то образом обожаемую Аликс в целесообразности посетить на этот раз именно балет вместо намеченной французской пьесы в Михайловском театре. Переменчивый и ненадежный, он остался верен слову, данному при расставании любимой женщине: откликаться на ее просьбы, поддерживать в трудных обстоятельствах.
Царившую во время представления в царской ложе обстановку живописует в письме брату Георгию на Кавказ великая княжна Ксения Александровна:
«В воскресенье мы были в «Спящей красавице» (Ники и Аликс тоже) и в первый раз видели Малечку. Ники мне потом признался, что у него была ужасная эмоция и ему было весьма неприятно в первую минуту ее появления. Аликс выглядела грустной, что вполне понятно».
Торжествующая Кшесинская не упустила случая объявить во всеуслышание, что молчала до последней минуты нарочно, зная заранее о намерении государя и императрицы посмотреть ее в «Спящей красавице». Понимала: объяснение звучит не очень убедительно, но ее это ничуть не смущало. В театре, усвоила она себе правило, ни при каких обстоятельствах нельзя терять лица.
Положение ее в труппе укрепляется. В начале сезона 1898/1899 гг. она дебютирует в сделавшейся впоследствии ее коронной партии Аспиччии в «Дочери фараона» Цезаря Пуни, под занавес осуществляет сокровенную свою мечту, приостановленную на семь с лишним лет упрямым несогласием Петипа: танцует Эсмеральду. Репетируя с Мариусом Ивановичем роль героини самого, пожалуй, мелодраматичного балета классического репертуара, вызывая в себе чувства, роднящие ее с молодой француженкой, испытавшей драму любви, идущую в финале спектакля на казнь, она, кажется, впервые по-настоящему осознает правоту услышанных когда-то слов знаменитого балетмейстера: Эсмеральду мало грамотно исполнить, ее надо выстрадать, опираясь на опыт собственной жизни. Грустно признаться, но теперь у нее этот опыт есть. И она любила и страдала, и ее, как Эсмеральду, оставили.
– Ты стал взрослый, – сказал, расцеловав ее после премьеры за кулисами, Петипа.
Что правда, то правда. Безмятежная юность, наивные мечты – все минуло безвозвратно, жизнь преподала ей наглядные уроки, научила, когда надо, действовать локтями, пользоваться покровительствами, носить маску на лице. Амбиции ее растут, меняется характер. Она может вспылить, выговорить гневно из-за пустяка партнеру во время репетиций, топнуть ножкой, накричать на недостаточно расторопного официанта в ресторане. Срывает нередко дурное настроение на Сергее. Другой на его месте не выдержал бы, дал от ворот поворот, а он терпит. Любит безоглядно – по всему видать. Даже к легким ее увлечениям относится снисходительно, хотя в душе, конечно, переживает. И напрасно: какая, скажите, артистка без флирта? Просто смешно!
Мужчины вьются вокруг нее как мухи. Умоляет пойти с ним под венец молодой польский аристократ Божевский, преследующий ее по пятам во время кратких гастролей в Варшаве. Едва уловив искорку ее внимания, немедленно дает отставку давней своей пассии графине Хитрово жизнерадостный гусар Николай Скалон. Потеряв надежду на успех, остаются рядом на правах друзей князь Дмитрий Джамбакуриани-Орбелиани, статский советник Михаил Стахович, драгун Никита Трубецкой, лейб-гвардеец Борис Гартман.
Среди пылких ее поклонников – сиамский принц Чакрапонг, приехавший в Россию для получения военного образования. Курсант Пажеского корпуса – постоянный посетитель ложи в Мариинском театре во время выступлений божественной примадонны. Пишет ей восторженные письма, шлет цветы. «Кшесинская, – удрученно записывает в дневнике, – не ответила на мои письма, хотя я и послал ей подарок к Новому году».
Лишь однажды она позволила себе одарить его знаком внимания. Пригласила на благотворительный вечер, в котором принимала участие. Выйдя по завершению спектакля в парадный зал, показала глазами: «Вы, сударь, замечены» – и только. Неподалеку, по словам принца, прохаживался в толпе великий князь Сергей Михайлович, косил недобро взглядом в их сторону. «Просто поразительно, – сетует на страницах дневника Чакрапонг, – стоит отнестись к женщине с симпатией, как все тут же решают, что у тебя с ней роман».
Привычка нравиться толкает ее к опасным приключениям. Вся Мариинка, в особенности дамская ее половина, под впечатлением от только что вступившего в должность чиновника особых поручений при Дирекции Сергея Павловича Дягилева, обворожительного, загадочного, не расстающегося с моноклем, прозванного из-за пышных волос с эффектной седой прядью на лбу «шиншиллой». Шепотом сообщается пикантная подробность: у «шиншиллы» – нездоровый интерес к мальчикам, женщинами он не интересуется.
– Ах, оставьте, пожалуйста! Что значит – не интересуется? – вскидывает она гордо головку. – Хотите пари? Через месяц минимум он будет у моих ног!
У ног или не у ног, а «шиншиллу» видят вскоре в ее обществе – с ума сойти! Впрочем, несмотря на молву (подогреваемую самой Кшесинской) по поводу их якобы сердечных отношений Дягилев благополучно избежал ее чар. Склонный к педерастии энергичный помощник нового директора императорских театров обхаживал очаровательную этуаль с сугубо практической целью – искал с ее помощью пути к сильным мира сего для продвижения задуманных им театральных нововведений.
Она его в конце концов раскусила, он ее раскусил еще быстрее. На удивление, это лишь добавило в обоих симпатию друг к другу. Ровесники, трезво глядящие на жизнь, они обнаружили много общего в характерах – самолюбивых, властных, не терпящих соперничества, что надолго определило в дальнейшем запутанность их отношений, перемежаемых то дружбой, то враждой.
«В ту пору, – читаем в воспоминаниях Тамары Карсавиной, – она находилась на вершине своего таланта. По виртуозности она не уступала Леньяни, а по актерским качествам даже превосходила ее. Матильда сама выбирала время для своих спектаклей и выступала только в разгар сезона, позволяя себе длительные перерывы, на время которых прекращала регулярные занятия, и безудержно предавалась развлечениям. Всегда веселая и смеющаяся, она обожала приемы и карты; бессонные ночи не отражались на ее внешности, не портили ее настроения. Она обладала удивительной жизнеспособностью и исключительной силой воли. В течение месяца, предшествующего ее появлению на сцене, Кшесинская все свое время отдавала работе – усиленно тренировалась часами, никуда не выезжала и никого не принимала, ложилась спать в десять вечера, каждое утро взвешивалась, всегда готовая ограничить себя в еде, хотя ее диета и без того была достаточно строгой. Перед спектаклем она оставалась в постели двадцать четыре часа, лишь в полдень съедала легкий завтрак. В шесть часов она была уже в театре, чтобы иметь в своем распоряжении два часа для экзерсиса и грима. Как-то вечером я разминалась на сцене одновременно с Кшесинской и обратила внимание на то, как лихорадочно блестят ее глаза.
– О! Я просто целый день умираю от жажды, но не буду пить до выступления, – ответила она на мой вопрос.
Ее выдержка произвела на меня огромное впечатление. Я время от времени возвращалась с репетиций домой пешком, чтобы на сэкономленные деньги купить в антракте бутерброд. Отныне я решила отказаться от этой привычки».
5Последний год уходящего столетия для Кшесинской этапный: десятилетие службы в театре. Любая артистка на ее месте постаралась бы отметить такое событие: праздник бы домашний устроила, друзей назвала. У нее иные запросы. Уж на что видавший виды министр Двора барон Фредерикс и тот явно в смущении, выслушивая просьбу явившейся на прием очаровательной Матильды Феликсовны: устроить ей по упомянутому поводу бенефис. Ни мало ни много…
– Да, да, разумеется, – мямлит он, натянуто улыбаясь, – заслуги ваши, мадмуазель Кшесинская, в балете не подлежат сомнению. Касаемо же бенефиса… Существуют, увы, на сей счет правила, вы о них наверняка осведомлены. Получение бенефисного спектакля возможно по прошествии двадцати лет службы на сцене или же перед выходом артиста на пенсию. – Он постукивает сухим пальцем по суконной обшивке стола, на лице у него крайняя степень озабоченности. – Нарушить указанную инструкцию не в моей власти. Если позволите, я при первой же возможности передам вашу просьбу государю. Решение подобного рода вопросов – исключительно в сфере компетенции их величества. Со своей стороны… – он преувеличенно бодро поднимается с кресла, обходит стол, припадает к руке, – как давний поклонник вашего таланта обещаю вам полную поддержку.
Дерзкое ее притязание и на этот раз удовлетворено: Ники снова ей помог. Состоявшийся в феврале бенефис затмил, по свидетельству современников, самые памятные торжества такого рода. В переполненном зале театра присутствовал «весь Петербург», овациям не было конца, бенефициантку завалили цветами и подарками. Воодушевленная царившей обстановкой, она исполнила с подъемом наиболее выигрышные свои вариации из «Арлекинады» Дриго и «Времен года» Глазунова, а под занавес станцевала на «бис» в дивертисменте – темпераментно, легко, словно бы ни капельки не устала.
Счастливая, с сияющим лицом одиннадцать раз выходила она к рампе на поклоны в окружении танцевавших с ней талантливых партнеров: Ольги Преображенской, Юлии Седовой, юной Аннушки Павловой, Георгия Кякшта, Николая Легата, Михаила Фокина.
Громадная толпа ждала ее после окончания вечера на улице. Едва она появилась в дверях артистического подъезда, восторженные балетоманы усадили ее в приготовленное кресло и с криками восторга донесли до экипажа. За тронувшейся каретой двинулось несколько подвод, груженных цветами.
Первое, что она сделала на другой день, отоспавшись всласть, – села с бумагой и карандашом за подсчет бенефисного приварка. Вписывала в разлинованный лист по отдельности: кассовую выручку, подарки, цветочные подношения, сувениры. Долго любовалась, пристраивая на груди, среди кружев пеньюара, прелестную брошь в виде свернувшейся бриллиантовой змеи с крупным сапфиром посредине – «царский подарок», вручаемый бенефициантам от имени Двора. Сладко потянувшись, зевнула: все идет как надо! Не забыть только поблагодарить письменно всех, кто прислал цветы с визитками. И свечу поставить в костеле Пресвятой Деве.
Бенефис принес ей еще один трофей, намного ценнее, как показало будущее, чем бриллиантовая брошь. Через несколько дней она устроила дома праздничный обед. Приглашенных перевалило за сотню, столы пришлось накрывать в приемной зале. За шумной трапезой с веселыми тостами и шутками случилось небольшое происшествие: сидевший от нее по левую руку свежий гость, только что произведенный в офицеры племянник Сергея великий князь Андрей Владимирович опрокинул на скатерть, неловко задев рукавом, бокал с красным вином. Вино обрызгало ей платье. Под чей-то пьяный крик: «Где пьют, там и льют!» она убежала наверх переодеться, а когда вернулась, застала растерянного виновника инцидента, пунцового как девица, ожидавшего ее у подножья лестницы.
– Я настоящий слон, – в отчаянии воскликнул он, – испортил вам туалет!..
– Идемте лучше танцевать! – смеясь перебила она его.
Застенчивый, неискушенный юноша влюбился в нее с пылом и страстью первого чувства. Она милостиво позволила ему себя обожать и сама незаметно увлеклась.
Все невероятно запуталось в жизни. Новый поклонник, младше ее на шесть лет, материально зависел от родителей, был несвободен в поступках. Встречаться им приходилось с крайней осторожностью, тайком. Тяжелое объяснение произошло с Сергеем: дяде предстояло уступить любимую женщину племяннику. Он на подобный шаг не был готов, умолял одуматься, она сама в глубине души не хотела окончательного разрыва – ничего в результате не решили. Осенью Андрей получил двухмесячный отпуск для поездки во Францию. Они договорились встретиться в Биаррице, куда он поплыл морем из Севастополя, а она отправилась поездом вместе с подругой Маней Рутковской, переведенной незадолго до этого по ее просьбе из Варшавы в балетную труппу Мариинского театра.
И заграницей было непросто: вокруг десятки любопытных глаз – друзья, знакомые. Андрея постоянно куда-то приглашали, видеться приходилось эпизодически, урывками. Они с Маней выбрали время, прокатились в Монте-Карло, поиграли в рулетку, оттуда отправились в Париж, где ждал ее Андрей. Незадавшееся медовое турне заканчивалось. Он в силу обстоятельств оставался еще какое-то время во Франции, ей пора было возвращаться домой, чтобы успеть к началу выступлений.
Поезд их приближался к Петербургу, уже миновали Гатчину, она стояла в меланхолии у окна, глядя на знакомые места, когда дверь стремительно отворилась и в купе ввалился запыхавшийся Сергей с пышным букетом белых лилий. Какое-то мгновенье они смотрели взволнованно друг на друга. Она первая, не выдержав, шагнула ему навстречу, обняла за шею…
Клубок окончательно запутался. Вернувшийся из Франции Андрюша явился к ней с визитом, когда они мирно, по-семейному обедали с Сергеем. Гостя пригласили за стол. Протекавшая при гробовом молчании воскресная трапеза напоминала сцену из дурного водевиля; она с трудом удерживалась, чтобы истерически не расхохотаться.
Выхода из положения не было, казалось, никакого. Кончилось тем, что они не сговариваясь стали жить втроем.