Текст книги "Заколдованное нагорье"
Автор книги: Геннадий Машкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Геннадий Машкин
Заколдованное нагорье
Приключенческая повесть
1
Как-то в начале сибирского лета уединились на берегу Ангары, в тени пышной черемухи, деревенская девчонка Устя и паренек Валик, приехавший из Иркутска в Заваль на каникулы к деду Ипату.
Через мыс перекатывался ангарский ветер. Он вихрил буйную шевелюру на голосе Валика и шевелил гладкие волосы Усти. Синь реки слепила глаза, но они ничего не замечали кроме книги, которую читал вслух городской гость. Слегка вывернутые губы чтеца подрагивали от напряжения. И немудрено: Валик читал историю из страшных «Вечеров на хутора близ Диканьки». Он, как видно, давно облюбовал гоголевский рассказ и сейчас шпарил чуть ли не наизусть «Заколдованное место». Костлявые скулы парня порозовели, а зрачки отблескивали шлифованным металлом.
– «...Только что дошел, однако ж, до половины и хотел разгуляться и выметнуть ногами на вихорь какую-то свою штуку, – не подымаются ноги, да и только! Что за пропасть! Разогнался снова, дошел до середины – не берет! что хочь делай: не берет, да и не берет! ноги деревянные стали! Вишь дьявольское место! Вишь сатанинское наваждение! впутается же ирод, враг рода человеческого!..».
И вот на этом месте Валик заметил, что слушательница переместила взгляд на мотылька. Он прикусил губу, захлопнул книгу, сказал хмуро:
– Считаешь – все выдумка?
– Сказка! В жизни все проще, паря Колокольчик!
– Выходит, мой дедушка тоже все выдумал для красного словца?
– Просто я верю своему дедушке! – Листик черемухи, приклеенный к носу девчонки, слетел на белое платье. – Никаких заколдованных мест в нашей тайге нет. Дремучая она – да! Но мой дедушка всегда выходил из своей Небожихи благополучно. Другое дело – отец, – голос ее почти слился с шелестом листьев. – Да он какой был охотник?! Только интересовался таежными делами да тоже выспрашивал про Заколдованную Небожиху, как все чужие...
Сейчас «чужой» в Завали был Валик. Он приехал в деревню на каникулы перед девятым классом. И ему не понравилось, видите ли, что здешние считают его деда чудаком из-за различных россказней, главное же, по причине веры в «заколдованное место» в здешней тайге. И сейчас он заспорил об этом с Устей Сизых. Воспользовался, что соседка такая кроткая и не может по-настоящему вступиться за своего деда, у которого воспитывается. Гордей лучший охотник, и деляна его простирается до самых тех мест, где когда-то, в годы гражданской войны, пострадал прадед Авдей. По пересказам Ипата, в тех местах Верхней Тайги водится какая-то неведомая, прямо-таки колдовская сила, и горе человеку, попавшему в ту глухомань. Покойный Авдей лишился-де там разума, а колчаковский отряд, который вел он по принуждению, под дулом нагана, в Острожск, возможно, и вовсе не вышел из тайги.
Подтвердить свои домыслы Ипат не в силах: ходить не может – из-за фронтового ранения в спину ноги парализовало, вроде здоровые, а не держат. Волочит за собой Ипат свои ноги, ровно две рыбины, и врачи в Острожске названия даже не могут определить болезни, не то что лечить. Но здоровый Гордей, который тоже помнит рассказ полоумного своего отца, только усмехается на доводы соседа и одногодка Ипата. «Чем еще жить обезноженному, как не выдумкой-надумкой, – жалючи объясняет старый охотник фантазии инвалида Ипата. – Рана-то, видно, и на голову повлияла».
Язык без костей, известное дело, а сам молчаливый Гордей много лет промышляет в Верхней Тайге, и добычливо. Бабы туда захаживают иной раз по ягоды до самой Небожихи – никакой колдовской силы не встретилось. Ученые ходили на проверку – никаких результатов. Сам хозяин тех мест Гордей Авдеевич Холодцов усмехается, если слышит про Заколдованный Обмет. «Моя бы воля, – басит Гордей в бороду, – сам бы всю тайгу заколдовал, чтобы не лезли в нее всякие нечистые».
Дотошному внуку Ипата много раз объясняли в Завали все это и повторяли слова Гордея. Нет же, Валик все лезет в спор. Неверно, мол, что не прислушиваются к словам его деда Ипата в деревне, и все! Особенно озлился городской настырный гость, когда увидел, что его деда нет в альбоме следопытов Завальской школы, где собраны рассказы о героическом прошлом деревни, о лучших людях и достижениях таежно-промыслового хозяйства. Устя была ближе всех, и Валентин Колокольцев почему-то счел нужным прежде всего предъявить претензии ей. И вот приходится Усте Сизых волей-неволей слушать доводы гостя в пользу фантазий деда Ипата.
«Интересно, конечно, Гоголь написал, а этот ловко подвел под книжку, – думала она сейчас, возвращая листик на нос – защита от загара. – Да мы тут тоже не просто ангарские водохлебы. В своих делах-то разбираемся не хуже, чем они в своих, городских».
А Валик повертел головой, оглядывая зелено-синие переливы Заангарья, и выпалил:
– И ты сама не пыталась найти хоть следы своего отца?
– Как сказать...
Устя растерялась. Она смиренно опустила ресницы, похожие на обгорелые хвоинки, сильней наслюнявила листик черемухи и прикрыла им веснушки на носу. Но Валик по запальчивости не почувствовал бестактности своего вопроса, тряхнул гривкой белесых волос и продолжал:
– Может, он где-нибудь там, в тайге, до сих пор... Живой! Только выбраться не может....
Книга хлопнула в руках у него, словно внутри находился пистон.
– Дедушка мой ничего не мог найти, а он в землю на семь вершков видит.
– И странные вещи не может объяснить, – рванулся над обрывом голос Валика. – Неужели лишний раз накладно зайти в верховья Каверги, к самой Небожихе!
– Нам делать больше нечего, – передернулась Устя, – как только шляться впустую по тайге!
– Почему впустую? – вскрикнул Валик. – Ради истины!
– У нас покос на носу, а мы будем мох толочь в тайге.
– Правильно сказал Шекспир: «Недалеко ушла от глупости домоседная мудрость».
– Можешь проявить свой ум – никто не держит.
Валик вскочил, зажал книгу под мышкой и зашагал в сторону деревни по вьюнистой тропе-дорожке. Вышагивая, как он считал, легкой походкой землепроходца, думал, что зашел далеко в разговоре с Устей. Но как рассердила она его своей инертностью! Что за странная девчонка? Вроде как уже состарилась. Казалось бы, такая отзывчивая, душевная, понятливая, да и с детством еще не рассталась, должна бы увлечься тайнами местной тайги. Нет же – сенокос, неполотая картошка, нештопанные носки деда... А на него смотрела, как на чудака, и слушала, словно больного, И это ее ироническое – «паря Колокольчик!».
– Ничего, я докажу! – воскликнул про себя Валик, прислушиваясь к топотку босоногой Усти за спиной. – Кое-что предприму уже этим летом. Не зря я сын геолога.
Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать Усте о своем отце, надеясь, что она наконец-то поймет, что к чему. Он остановился, освобождая тропу, подождал, когда Устя поравнялась с ним, пошел сбоку.
– Тебе, наверно, будет небезынтересно послушать о моем отце – Иване Колокольцеве, – начал он, взглянув на надутые губы девчонки. – Соседи все-таки, и вообще...
Устя молча кивнула. И он начал рассказывать о своем отце. Как тот работал шофером и одновременно учился, чтобы «выйти в люди». Получил диплом техника-геолога, отправили на дальний рудник на Алдане. Надо было выбираться в город – мать требовала. Пришлось отцу учиться заочно в горном институте. А жили в коммунальной квартире. Понятно, заниматься в комнатушке трудно – на общей кухне сидел по ночам. Проснешься среди ночи, а отец клюет носом над учебником. Казалось, закончит институт, легче дышать станет. Но с переводом в город отца совсем закружила служба. Где уж тут ему было вспоминать про родную деревню Заваль и какие-то там легенды-предания вокруг нее.
– Но что-то его гложет, – заключил Валик, покосившись на Устю. – Просил подготовить обстоятельный отчет... Увы, стал чиновником. Надо привезти пробы грунта, растительности, срезы деревьев. Придется выбраться в тайгу.
– И ты собираешься один, – усмехнулась Устя.
– Майора с собой возьму. Старый пес, но нюх не потерял.
– А ты в тайге-то хоть бывал? Знаешь, как деревья растут?
– Достаточно, – буркнул Валик. – Отец с собой брал на три полевых сезона, когда геологом работал.
– А приметы и всякое такое знаешь? – допытывалась Устя.
– Я по-геологически ориентируюсь, посещал зиму геофизический кружок. По карте хожу, по компасу.
– По карте? – Устя остановилась возле талового куста, склоненного над рекой, насмешливо оглядела Валика с мокрых ног до вихра на макушке, сказала с откровенной иронией: – Лучше взял бы с собой руководителя своего кружка.
– Это почему же? – хмыкнул Валик.
– Да так. В нашей тайге надо ходить по своим ориентирам. – Устя улыбнулась. – Ну да, береженого бог бережет, как говорит мой дедушка.
– Да хорошая карта лучше ваших ориентиров! – вскипятился Валик. – А я у отца в кабинете эти места как свои пять пальцев изучил по топооснове.
– Мой отец тоже верил в карты да компасы...
Валик знал про Устиного отца, учителя географии в местной школе. Не вернулся Сергей Игнатьевич Сизых год назад из здешней Заангарской тайги, заблудился, видно, несмотря на свои географические знания и приборы. Всей деревней искали его – не нашли.
– Да. И дед Авдей на карту поручика упирал, – проговорил Валик, – будто из-за нее заблудился отряд, прогневив мифического Хозяина. Ты веришь в эту чепуху.
– Тогда здесь совсем глухомань была, – отозвалась Устя, – по тогдашней карте, да еще зимой можно было, наверно, блукать до второго пришествия. Вот и появился Заколдованный Круг!
– Теперь не то, – баском заметил Валик. – А хорошая карта не подведет. Если умеешь ею пользоваться, конечно.
– А у тебя есть что-нибудь такое? – спросила Устя.
– То-то и плохо, что ничего.
– Тогда как же пойдешь? Может, заклинание какое знаешь?
– Это еще зачем? – насторожился Валик, не понимая, шутит девчонка или говорит всерьез.
– Если заблудишься, в крайнем случае, – задумчиво ответила Устя.
– Это в деревне у вас положено? – съязвил Валик.
– Охотникам помогало. Дедушка мой рассказывает: не раз с заговором выходили из Верхней Тайги – всякое случается и с опытным промысловиком.
– Я на сообразительность и на спортивную закалку надеюсь, – сказал Валик и повихлял корпусом, чтобы Устя видела, как он владеет своим сухим крепким телом. – Между прочим, капитан школьной команды. Приглашают в юношескую «Зарю». Скажу тебе, хороший хоккей показывает команда.
– А я не люблю этот ваш спорт, – скривилась Устя. – Бегают, прыгают без толку... Сколько можно работы переделать за это время!
– Ну, так думают в вашей деревне! – воскликнул Валик. Под ногу лопался кусок размокшей коры, и спортивно-научный радетель поддел его, демонстрируя лихость удара. Корина шлепнулась в реку. Рядом с ней выпрыгнул крупный хариус, видать, с испугу.
– Надо дедушке сказать, чтобы здесь попробовал половить, – заключил Валик.
– Деду Ипату сюда не добраться, – заметила Устя, хмурясь.
– А посмотри, куда он приполз! – Валик ткнул рукой в сторону рыболова и черной собаки, застывших на берегу среди искристых глыб диабаза. Вдруг сорвался с места, как спринтер, понесся с криком: – Догоняй, Устя!..
2
– Но, кто же это с таким шумом летит к рыбаку? – проворчал дед Ипат, когда Валик и Устя одновременно вцепились в рукава его старой, выбеленной солнцем куртки. – Хариус – это вам не сорога!
Лохматый, как все здешние лайки, Майор тоже посмотрел на шумливую молодежь осуждающе. Он никогда не позволял себе лаять по пустякам, теперь спокойно лежал около ног хозяина, закованных в чулки из сохатиной шкуры, и с любопытством глядел на поплавок из сосновой коры, проткнутый гусиным пером, покачивающийся на воде.
– Как улов, дедусь? – Валик заглянул в ведерко с водой, там мелькнуло несколько сорожек. – Маловато, вижу.
– Была бы у меня лодка моторная, да с дуралевым корпусом. – Ипат огорченно шлепнул руками по своим твердым штанам из лосиных шкур. – Вон как у Гордея...
По Ангаре с могучим гулом подвесного мотора неслась лодка. Из-под серебристого задранного носа откатывались два пенных уса. Поплавок залихорадило, и Майор оскалился на эту наглую лодку.
– Что, Майорчик, своих не узнал? – потрепала Устя седой загривок собаки.
– Там вроде и чужой, – проговорил Ипат, щуря глаза от блеска воды. – Который на носу.
На носу «Казанки» стоял какой-то неизвестный молодой мужчина. На корме за мотором сидел старик в черной рубахе, смоляная его борода завихрялась к ушам от ветра. На всем ходу он завернул лодку к деревне, и пассажир чуть не вывалился в воду. Он предостерегающе вскинул руку. Гордей выключил мотор, и лодка замерла в прибрежной траве.
Ипат восхищенно крякнул:
– Ловок сосед! И гость бравый парень.
Мужчина в ковбойке выпрыгнул на берег и подтянул лодку. Гордей подал ему вещи – какой-то ящичек, обшитый брезентом, рюкзак и сложенную треногу и указал на свою избу. Сам, гремя цепью, пришвартовал лодку на замок, потом выволок из нее большую рыбину, поднял, держа обеими руками под жабры. Это был таймень килограммов на двадцать.
– Ух ты, рыбка! – не сдержал Валик возгласа.
– Здоровый таймешка, – согласился Ипат. – Эх, ноги бы мне – ловил бы рыбку и покрупней.
А Гордею захотелось, видно, показать перед соседом свою силу и удачливость.
– Устюша! Во дурака поймал! Иди чистить. Гость у нас нынче. Ухой кормить будем, – прокричал он зычно.
– Ему легко говорить, – сумрачным голосом проронил Ипат. – Здоров, как сохатый! Именитый человек. Мне до него далеко, к примеру.
– Будет и у тебя именитость, деда, – ободрил Валик.
– Ах вы! – Ипат привлек к себе внука и Устю. – Ничего не надо мне уже... лишь бы вы росли добрыми, отзывчивыми да справедливыми.
– А ты, деда, помогай. Мы вот хотим найти отгадку в той истории про Заколдованное Нагорье. Очень хотим.
– Може, лучше побасенку рассказать какую? – схитрил Ипат. – Вот слухайте. Помню, по молодости пошел белковать, вижу – по деревьям кто-то скачет. Не разглядел как следует я да стрелил. Гляжу, а это обезьяна. Мать моя! Лапы поистерты до крови. Видно, не легок путь-то к нам из Африки...
Валик улыбнулся смущенно. Устя, взглянув на него, поджала губы, дернула бровями: «Видишь, мол, какой у тебя дед, не хуже гоголевского Рудого Панька».
– А то в другой раз пошел я на сохатого... – заговорил снова Ипат, не отрывая взгляда от поплавка.
– Нет, дедусь, расскажи нам лучше про колчаковский отряд. – Валик опустился на колени, разгладил ладошками красный песок. – План начерти, как помнишь.
– Э-э, да сколько раз одно и то же поминать. – Ипат вздохнул. – Лучше я вам повеселее рассказку придумаю.
– Нет, нам та история нужна, – твердо сказал Валик. – Да поточнее, деда!
– Будто во сне тот случай привиделся Авдею, как он сказывал, – начал старик, прикрыв накусанные мошкой веки. – Э-э, такой сон, какой был ему наяву, не дай бог другому...
Валик подсунул сухой прутик в пальцы деда. Бороденка Ипата уткнулась в грудь, раскрылись синие, как у внука, глаза, и прутик ткнулся в песок.
– Случилось это в зимнюю пору девятнадцатого года, – повел свой рассказ Ипат. – Сезон охотничий к концу подходил... И Авдеюшка, как самый удачливый добытчик в деревне, выскочил первым из тайги к своим старикам...
Не отоспался еще как следует охотник, ворвались в избу двое военных.
– Охотник Авдей Холодцов, на выход!
Пришлось Авдею слезть с теплой лежанки.
В Заваль доходили вести из городов, что в России была революция, потом в Сибири воцарился Колчак, а теперь его начали теснить Красная Армия да партизаны. Но дальняя охотничья деревня продолжала жить без особых перемен. В Острожске, правда, начали появляться белые воинские части, а под городом в тайге объявился партизанский отряд Буранова, но охотников Завали бог миловал от тех и от других.
«И надо было мне раньше времени объявиться в деревне! – клял себя Авдей, одеваясь под смурными взглядами военных. – Попробуй-ка уйти от этих охотников!».
У одного из них было по две звездочки на погонах. «Поручик», – отметил про себя Авдей, не служивший еще в армии, но знавший о чинах по рассказам фронтовиков. Поручик был парнишка еще, как Авдей, а второй – бородач – носил нашивки унтер-офицера, и грязный бинт выглядывал у него из-под папахи.
– Ты, малый, безусловно, добычливый и опытный? – спросил поручик, постукивая худыми пальцами по кобуре маузера.
– Так... маленько есть.
– Можно пройти в Острожск мимо партизан?
– Едва ли, однако, господин офицер.
– А подумать?
– На обоих берегах скрадывают партизаны, так люди говорят.
– А если крюк дать?
– Так это ж неделю крюк придется давать, по Верхней Тайге!
– А Верхняя Тайга тебе знакома?
– Охочусь там я... мой надел. Да и то не сказать, что вглубь далеко захаживал. Места темные больно...
– Собирайсь!
Заголосила мать, упал на колени отец-старик, заревела молодайка-жена, да военные их мольбы не приняли. И пришлось нежданно-негаданно расстаться с домом охотнику. Мараковали завальцы, что не коснется их большая беда. А вот – на тебе! – веди отряд в тайгу зимней ночью. Наказ от поручика был такой: «Сведешь с партизанами – дома своего не увидишь. В Острожск приведешь к нашим – озолотишься». И постучал офицерик маузером по одному из ящиков, что завьючены были на лошадях. Тогда стал догадываться Авдей, что за ящички везет отряд в Острожск. Догадка подтвердилась днем, когда отошли от Завали порядочно.
Отряд остановился на привал в глубокой тайге. Стали солдаты развьючивать лошадей, один и обронил ящик. Открылась крышка, и красненькие бумажки полетели на землю, точно листья осенние.
Авдея охватил столбняк – никогда столько денег не видывал, хоть мехов приходилось сдавать вороха. А солдат кинулся на колени собирать те деньги да в ящик складывать. И возьми он припрячь несколько бумажек за пазуху. Мигом подскочил унтер.
– Ах ты воровская морда! – и кулаком солдата хряск. Деньги сами собой повылетали из-за пазухи солдата.
«Казну везет отряд, – сообразил Авдей, – в легких ящиках бумажки, в тяжелых, может, само золото». Стал соображать он, мол, все-таки партизаны свои мужики, им бы золото это куда с добром, и решил повернуть отряд незаметно на Буракова. Да старшие остроглазые были. Поручик свою планшетку раскидывает и лоб хмурит. Прикусил усик, говорит унтеру:
– Нам лучше в тайге остаться навеки, чем долг не выполнить, Силыч, а клонит проводник нас назад, к Ангаре. Не в засаду ли своих?
– С такой казной партизаны вдесяжды кусать нас зачнут, господин поручик, – согласился унтер да как гаркнет на Авдея: – Продать нас хочешь, Иудино семя! А ну, веди как след!
«Долго не попрыгаешь под дулом, надо крюка тайгой давать – жизнь своя дорога», – соображал охотник.
И повел Авдей всех в дебри, куда редко и сам захаживал. Только об одном и просил офицера:
– Не вытаскивайте карту свою, господин поручик, один вред от нее в нашей тайге. Поведет за собой нас Хозяин – замаемся! По реке Каверге надежней, хоть крюк больше получится...
– Пока Кавергу пройдем, в Острожске ваши могут сесть!
– Дак Хозяин может залютовать.
– Молчать, чалдонья морда! Знай свое дело, а мы тебя всегда проверим, если мутить начнешь.
Молчать, так молчать. Вывел Авдей белых на плоскотину[1]1
Плоскогорье.
[Закрыть], покрытую вековой тайгой. Сосны такие, что шапка валится. Ни гор не видно, ни неба. Перед тем, как войти в дебри, проверил поручик ход по карте да еще ткнул компасом в острый, как чум тунгуса, голец Небожиха и махнул рукой:
– Пшли! Верный крюк даем, Силыч...
И спрятался отряд от света. Ходил Авдей по этим местам с молитвой и тут ее вслух забормотал. Ему мерещилось, левее брать надо, но поручик шел впереди и повелительно указывал направление рукой в черной перчатке. И оставалось охотнику думать, как бы изловчится да бежать в деревню. Но неотступно шел за ним унтер, а снег только что присыпал землю: как зайца, нагонят по следам.
– Вперед, ребятушки, не отставать! Скоро будем в бане париться, щи хлебать! В кроватях отоспимся!
Унтеру что – на офицера надежда, а проводник начал всерьез замечать, что круто уж больно берет поручик. Потом вроде как назад свернули. А поручик через каждые сто шагов на карту смотрит и уверенно дальше идет. Только к обеду уж дело пошло, а под ногами плоскотина, ни намека на подъем. Лишь к вечеру вроде пошло на повышение. Выкарабкались на гребешок, а перед ними открылась непочатая плоскотина, и на противоположном краю алый голец, похожий на чум. Знал Авдей, что игловатый гольчик тот назван стариками-охотниками Небожиха не зря. Не умолишь возле той черной скалы Хозяина – может закрутить вконец. Но здесь лезть к воякам под горячую руку с такими объяснениями было еще опасней.
– Что-то далече та пика проклятая! – заметил унтер.
Поручик зубами заскрежетал:
– Стрелку заело, по-видимому, Силыч... Мороз чертов...
Переночевал отряд у костров. Наутро опять направление взяли на голец. На этот раз поручик дышать на планшетку боялся, а компас держал на ладони, словно образок. Однако Авдей снова почуял, как забирать начали вправо, потом назад повернули. И тут догадался охотник, что их отряд уже сам Хозяин водит. И ни карта, ни компас, ни собака тут не помогут: нарушили завет здешней тайги. Попытался Авдей советовать поручику карту кинуть, молитву всем отрядом читать и левее взять, пока Хозяин совсем не осердился. Но сребропогонник косо взглянул на Авдея:
– Большевичкам подарок все же хочешь преподнести?!
Когда же вечером снова вернулись они назад, проводник виноват остался. Унтер взъярился:
– Колдуешь, чалдонья морда!
Перекреститься пришлось Авдею, чтоб тут же не стукнули.
А наутро поручик вышел далеко вперед отряда, чтоб винтовки якобы стрелку не отклоняли. Побрел отряд к Небожихе, а к вечеру на собственные следы вырвался. Зароптали солдаты, но унтер гаркнул – смолкли. По приказу поручика бросились вперерез следам и шли в темноте, пока кони не попадали. Еле костры распалили. Поручик кончики усов отгрыз, борода унтера в сосульки превратилась, у солдат лица, точно глиняные. А вокруг деревья скрипят и снег веется: быть бурану!
Когда свалились у костров, притворился Авдей спящим и подслушал разговор поручика с унтером. Бородач советовал пристукнуть проводника, пока он совсем не закрутил отряд. В ответ поручик пообещал: «Выйдем к Острожску, к стенке поставим».
Захрапел Авдей, чтобы приглушить перестук зубов. А когда задремали дозоры, заполз охотник за дерево, там за другое, за третье... Встал на ноги и бежать. Кругом тайга притаилась, снег вихрится, а у Авдея сердце от радости гремит: следы к утру заметет. Пустился по тайге не помня куда: самого уж запутал поручик. И вдруг увидел совсем рядом Небожиху. Острая верхушка гольца высвечивалась луной. Отряд у подножья расположился, и никто не ведал этого: ну, чистое ли тут было дело?!
Побежал Авдей по метели, прямо от гольца спиной да и наскочил на отряд к утру: видно, Хозяин опять вытолкал от своей любимой Небожихи.
– А-а! – заревел унтер. – Вот он, дезертир!
Выхватил шашку из ножен, а по ней алый сполох зари, как кровь. Взмахнул унтер шашкой, а поручик ему:
– Стой, Силыч, успеется!
– Ладно, идем, чалдонья морда!
А проводник застыл пень-пнем и рукой лишь смог шевельнуть, показать на косматое чудище в кустах.
– Хозяин!
Медвежий рык раздался в ответ, снег полетел на людей с ближних сосен, и солдаты бросились в разные стороны. Авдей тоже рванулся куда глаза глядят. Бежал, пока хватило сил. Потом упал в снег и пополз. Свалился в Кавергу, по льду вроде легче стало. А главное – направление верное теперь взял: вниз по речке, до ходовой тропы.
Трое суток до знакомой тропы выползал. А по ней еще идти надо было два дня. Руки в собачьих рукавицах-мохнашках и то чернеть стали. В глазах пятна прыгучие запестрели. Прикорнуть потянуло через каждую подтяжку. С жизнью стал мысленно прощаться Авдей, с деревенькой своей, с родными, сыном Гордейкой, да тут собаки на него выскочили. Узнал Авдей соседского Султана и сознания лишился.
Очнулся, когда сам сосед Иннокентий Колокольцев уж над ним склонился. Костер рядом разжег, чай вскипятил, мясца поджарил. И понял в этот миг Авдей, что планида у него все же счастливая. Расплакался он перед соседом и все тут рассказал, какая беда с ним приключилась.
– Ничо, сосед, теперь будем живы, – утешал его спаситель. – Попей-ка вот чайку с чагой.
Напоил, накормил он Авдея, уложил на спаренные камусы-лыжи и повез в деревню...
Поплавок дернулся и косо пошел в глубину. Ипат выдернул удилище из песка и движением кисти подсек рыбу. В воздухе взыграл крупный елец и шмякнулся на песок. Валик поймал рыбешку, сунул в ведро.
Ипат закинул удочку снова, почесал в бороденке, продолжал:
– Гордею и мне Авдей путь отряда прочертил, хоть чуток и тронулся умом. – Снова прутик врезался в разрисованный песок, и еще одна кривая линия легла между Ангарой и остроглавым гольцом Небожиха. – Чтобы выйти на следы обоза, заказывал Авдей, идите распадками, по Сохатиному да по Каверге, на плоскотину ни в коем разе не выходите, затесы оставляйте, молитву творите, не то Хозяин по кругу пустит...
– Так прямо и сказал? – поторапливал Валик, набрасывая дедов план в записную книжку. – И вы пошли все-таки!
– Гордею так и так деляна доставалась по наследству. Да с первого же захода вернулся сосед с обычной добычей... Охотиться, говорит, дальше перемещаюсь. А так – ни отряда, ни казны. Забудь про это...
– Зачем же забывать, – сказал Валик, упирая карандаш в переносицу. – Отряд-то не вышел в Острожск: отец архивы поднимал.
– И я рад бы забыть, да до сих пор не могу отвести от себя глаза Авдея. – Ипат вздохнул. – Эх, здоровье бы... Тружусь над ноженьками-то, бьюсь каждый день, гну их всяко разно, а встать не могу, ровно заколдованы.
– А если бы ты поднялся, деда, – Валик склонился над планом, – сходил бы туда?
– Как не сходить. – Взгляд Ипата оторвался от поплавка и устремился к сине-зеленым волнам тайги, которая теснила Ангару со всех сторон. – Очень мне интересно, какая планида вышла поручику и отряду. Вот насмелюсь как-нибудь да сострою себе костыли-самоходы, живо соберусь в тайгу... Могет, валяются до сих пор ящики те да косточки округ Небожихи на плоскотине. Авдей помирал, просил еще поискать. Да мне все не выходило по времени, потом – война, меня подкосила беда. А Гордей до сих пор на своем стоит.
– В таком разе мой дедушка слепой, что ли? – Устя аж подскочила от обиды, глаза вспыхнули по-кошачьи зелено. – Почему вы не верите ему?
– Кто ж так говорит, девонька? Гордей, он хозяйственный мужик, занятый, добытчик завзятый. Раз поискал и скатился в Кавергу соболевать, времени ему жалко на такие розыски. А в Верхней Тайге разом не отделаешься.
– Не отделаешься. – Карандаш Валика тыкался в записную книжку, копируя мельчайшие детали плана расположения Заколдованного Нагорья, островерхого гольца, распадков и троп. – Надо исходить те места вдоль и поперек! По маршрутной сетке.
– Ученые приходили два года назад! – воскликнула Устя. Ее нос обжигали лучи солнца, но она забыла про защитный листок. – Не кружковцы какие-нибудь.
Валик скосил глаза на девчонку и тоненько сплюнул в воду: не стоило заводиться – наступала пора делом опровергать устоявшееся деревенское мнение.
– Ученые какие-то непонятные были, – пришел на выручку внуку Ипат и добавил своим сипловатым, как из колодца, голосом: – Ушли в Верхнюю Тайгу и носу боле не кажут. Ни ответа тебе, ни привета.
Устя опустила глаза: она тоже подозревала неладное с теми тремя учеными-геологами. Дед Ипат разговаривал с ними на своем крылечке, и Устя заинтересовалась приезжими.
Высокий, как каланча, лохматый, со стальными зубами был старший научный сотрудник. Другой – коротенький, с лицом, похожим на печеную картошку, – младший. А третий, румяный толстый мальчишка, хохотавший по пустякам, назвался лаборантом.
Они спрашивали про Устиного отца, но тот ушел перед этим в тайгу, как оказалось потом, – навсегда. Дед Гордей был на сенокосе, и рассказывать старую историю про колчаковский отряд пришлось Ипату. Он и повторил все, что слышал от Авдея. Устя тогда уже обратила внимание, как блестели глаза приезжих при упоминании о содержимом ящиков отряда. А теперь вспоминались коробящие словечки старшего научного работника, выколки на волосатых руках младшего и сигарета в зубах юного лаборанта.
– Могли бы и объявиться после того маршрута, – подал голос Ипат. – Как так не дать о своих розысках весточки?
– Разберемся, деда, – заявил Валик и потрепал опадающие уши Майора с седыми ворсинками. – С завтрашнего утра решил я выйти в тайгу.
На лицо старика легли тени.
– Походи, внук, это пользительно в твоем парнячьем возрасте, да отца твоего, может, и в самом деле приспособим к розыскам-то.
– Он же заблудится? – съязвила Устя.
Валик хмыкнул, презрительно покосился на девчонку и показал взглядом в сторону ее ворот: иди, мол.
– С Майоркой не заплутается. – Ипат погладил всклоченный бок собаки. – Таких кровей он у меня, какие перевелись в Завали. Умнее не сыскать.
– Наш Тимур не хуже... – начала Устя, но тут ее оборвал зычный голос Гордея.
– Устя-я-я! Иди рыбку почисть, гостя кормить надо...
Устя неохотно побрела к своему дому.
3
В первый раз Валик встал раньше деда. Он тихо слез с деревянной кровати, натянул брезентовые брюки, клетчатую рубашку и непромокаемую куртку. Потом подхватил рюкзак, набитый с вечера походным снаряжением и съестными припасами, вскинул на плечо старенькую одностволку двенадцатого калибра и проскользнул в сенцы мимо ступенчатой пристройки, по которой Ипат забирался на печь. Вчера он допоздна ладил косы, грабли и вилы для колхозного арсенала и объяснял Валику, как надо вести себя в тайге. А теперь спал – только пошевеливалась занавеска от храпа.
«Дедушка думает, как Устя, что я покручусь недалеко от деревни да вернусь, – усмехнулся Валик. – Как бы не так! Надо проникнуть на нагорье как можно дальше»...
Туманное облако стояло над Ангарой, и соседний дом Гордея Холодцова казался особенно высоким, так что избушка Ипата Колокольцева напоминала зимовьюшку рядом с ним.
– Отец совсем забыл о деде, – проговорил Валик, сбивая капли росы с шерсти подбежавшего Майора. – Ну да мы напомним кое-чем...
– Чем? – раздался насмешливый голос из двора соседа.
Через щель видны были золотистый глаз со стрелками ресниц, приплюснутый нос и уголок губ Усти.
– Не отказался от своей затеи?
– Как видишь, – Валик тряхнул рюкзаком.
– Возьми меня с собой, – попросила вдруг Устя. – Соседи все-таки и вообще... Не помешаю, паря Колокольчик.
– Тебя? – опешил Валик. – Да у тебя столько дел по хозяйству.
– Мы же ненадолго.
– А дед твой как отнесется?
– Деда сам сегодня в том направлении ушел. С этим, вчерашним. Геофизик он, оказывается. Олегом Захаровичем зовут.
– И геофизик этот заинтересовался Небожихинским нагорьем?
