Текст книги "Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора"
Автор книги: Геннадий Левицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Мечты… мечты…
На месте, где по предположениям нового друга магистра стоял Иерусалимский храм, копать было неимоверно трудно. Земля представляла собой камни, перемешанные с осколками кирпича. Иногда попадались настолько огромные каменные плиты, что было невозможно не только поднять их на поверхность, но даже сдвинуть с места. Гуго де Пейн не разрешал разбивать камни, а потому приходилось обходить их стороной, увеличивая площадь раскопа.
Углубившись локтей на пять, землекопы натолкнулись на плотно лежавшие друг к другу блоки. Обойти их не было возможности; оставалось либо их дробить на части, либо снова копать на новом участке.
Гуго де Пейн и Понтий уселись на краю раскопа и размышляли, что предпринять далее. Они начали рассматривать свои находки, состоявшие в основном из наконечников метательного оружия разных эпох, нескольких монет, и бесформенных кусков расплавленного застывшего металла.
Несколько слуг терпеливо ждали на дне раскопанной ямы решения магистра. Наконец он вспомнил о землекопах, которым, независимо от решения де Пейна, требовался отдых в тени, ибо солнце в это время приближалось к зениту.
Гуго и Понтий с таким увлечением рассматривали монетку, что не сразу отреагировали на предупреждение слуги:
– Магистр! Иерусалимский король вышел из дворца.
Балдуину исполнилось шестьдесят лет, но он все еще успешно спорил с собственным возрастом. В сторону увлеченных раскопками людей шел стройный худощавый человек высокого роста. Годы отметились на его лице неглубокими морщинами, но не смогли стереть врожденную привлекательность. Борода – местами рыжеватая, но в большинстве своем седая, была аккуратно пострижена. Она, как и одежда Балдуина, говорила о том, что человек постоянно заботится о своем внешнем облике.
Король великолепно владел рыцарским оружием и был прекрасным наездником. Несмотря на возраст, монарх неизменно участвовал в крупных военных походах. Не всегда они заканчивались удачно, несмотря на опыт Балдуина. Он увлекался мечтами, терпел поражения и даже попадал в плен, но всегда мужественно переносил удары злого рока.
Балдуин славился делами благочестия, но поскольку он был умен, то даже добрые дела приносили королю великую пользу. Выделив «Нищим рыцарям» место обитания и поддержав их на первых порах, король приобрел могущественную организацию и преданного друга в лице магистра Гуго де Пейна.
Наблюдательные живые глаза, загорающиеся блеском, когда разговор шел об интересных для короля вещах, свидетельствовали о том, что Балдуин был увлекающимся человеком. А его изощренный ум позволял достигать многих желанных целей – и все это делало его счастливым человеком, несмотря на тяжкий груз государственных забот.
Найденные вещи на сегодняшних раскопках не слишком заинтересовали Балдуина, большее внимание его привлек новый друг магистра, и на него упал первый взгляд короля.
Де Пейн с другом встали на ноги и вместе со всеми почтительно поклонились подходившему Балдуину II. Монарх легким кивком головы показал, что приветствия приняты. Он со снисходительной улыбкой осмотрел находки, и в следующий миг его озадаченный взор застыл на смуглом лице друга магистра.
– Гуго, что за иудей с тобой рядом? – подозрительно спросил король. Тон голоса его был таков, что Понтию захотелось исчезнуть с его глаз в одно мгновение.
– Это Понтий – он добрый христианин. Прибыл к святым местам из Рима.
– Странное имя у твоего знакомого, – удивился король.
– Такое ему дали отец и мать.
Ответ явно не удовлетворил короля, а потому де Пейн продолжил объяснения:
– Эта земля действительно была родиной предков Понтия. А сейчас он помогает мне разбираться с находками, и нет человека, который знал бы больше о предметах, извлеченных из земли, как и о самой земле, на которую мы пришли.
– Хорошо, – этим словом король милостиво разрешил присутствие Понтия. – Как с поисками Ковчега Завета? Не удалось найти?
– Самое ценное – это монета, отчеканенная в прокураторство Понтия Пилата – 29 год от Рождества Христова. Ее нашли перед самым твоим приходом. – Де Пейн раскрыл ладонь и протянул находку королю.
Балдуин посмотрел на медную мелочь, восторженно протянутую магистром, но в руки брать не стал.
– Неплохо, неплохо, – произнес король, – надеюсь, это не последняя и не самая лучшая ваша находка. Только не разрушьте мне дворец, – окинул он взором приличный раскопанный участок, который действительно имел начало у места обитания тамплиеров и направлялся в сторону резиденции монарха. – Удачи, магистр!
Король ушел, а магистр понял его последние слова, как приказ продолжать раскопки. После полудня работа закипела вновь.
Находок, достойных внимания, не было, и Понтий грустным взглядом рассматривал окрестности.
– О чем задумался, друг? – спросил магистр.
– Я смотрю, как сильно изменилась эта земля. Теперь здесь редко встретишь мусульманина, хотя все напоминает о них. Вокруг франки, германцы… христиане. Кто они? Гости, хозяева? Что ждет Святую землю?
– Да откуда ты можешь знать прежнюю Святую землю, если прибыл сюда из Рима почти что вместе со мной? – удивился де Пейн.
– Я был в Иерусалиме мальчишкой. Еще дед накануне своей кончины пожелал поклониться святым местам и взял меня с собой. А еще память прежних поколений моего рода всегда со мной.
– Как это? – удивился тамплиер.
– Что здесь удивительного? Вы, знатные франки, имеете родословную, знаете, какими подвигами отличились ваши предки в прежние столетия. А мы еще сохраняем в памяти нашу землю, события, происходившие на ней.
– У иудеев голова не больше, чем у франков. Как же в ней помещается столько всего?
– И у франка, и у жителя Палестины в голове неимоверно много свободного пространства. Надо всего лишь научиться его заполнять, надо заставить свою голову работать.
Речь зашла о вопросах, в которых де Пейн ничего не смыслил, и чтобы не показаться недалеким, франк переменил тему:
– В твоем голосе я уловил печаль. Разве ты недоволен тем, что Святая земля находится в руках христиан?
– Не знаю, – честно признался иудей. – Надо видеть, чем это закончится.
– Хватит ли твоей жизни, чтобы окинуть взором произошедшие великие свершения в этом мире.
– Разумеется, нет. Величие дел видится на расстоянии. Сегодняшние события будут оценивать наши далекие потомки.
– Тогда тебя и не должно ничто печалить сегодня, коль ты не можешь оценить происходящее. Но вместо того, чтобы радоваться освобождению Гроба Господня от власти неверных, ты печалишься. В чем причина?
– Господь пожелал, чтобы на этой земле жили иудеи, а они рассеяны по всему свету.
– Ты хочешь сказать, что франки, германцы, норманны, которые сейчас здесь, – тоже не на земле, отведенной им Господом? Их здесь быть не должно?!
– Не знаю, – честно признался иудей. – Время скажет свое.
– Хоть чего-то ты не знаешь. Но я знаю точно, что святые места отныне и навсегда будут охраняться христианами. Даже если для этого придется всему Западу переселиться на Восток.
Несмотря на уверенность в своей правоте, на душе магистра остался неприятный осадок после разговора с другом. Он опасался, что продолжение беседы его не развеет, а только усугубит, а потому мысли он решил сменить физическим трудом:
– Однако, добрый друг Понтий, иерусалимский король ждет от нас Ковчег Завета.
– Жаль разочаровывать короля, но у него нет шансов обладать святыней иудеев.
– Почему ты сразу сдаешься, Понтий? Разве Ковчег Завета не находился в Иерусалимском храме? Разве это не последнее место его пребывания?
– Да, это так. Но в последний раз он покоился на самом почетном месте храма полторы тысячи лет назад. С тех пор о Ковчеге Завета говорят все, но никто его не видел.
– Но ведь он находился в храме, и почему бы ему не оказаться в каком-нибудь тайнике на месте разрушенного святилища? – не желал терять надежду тамплиер.
– Ты копаешься в руинах последнего храма, разрушенного римлянами тысячу лет назад. В этом храме Ковчега Завета не было. Думаю, что после его исчезновения иудеи просеяли землю, на которой стоял первый храм, настолько тщательно, что Ковчег не ускользнул бы от них, если б даже имел размер иголки.
– Расскажи, как он выглядел, – попросил де Пейн.
– Это ларь из дерева – два с половиной локтя в длину, полтора локтя в ширину и высоту. Внутри и с наружи обит чистым золотом. Шесты для его переноски из дерева той же породы – также покрыты золотом. Внутри находятся выбитые на камне Десять заповедей Божьих, – пояснил Понтий. – Поскольку ты бережно обходился с каждым вырытым камнем и подолгу их рассматривал, значит тебе немного известно о величайшей святыне еврейского народа.
– Немного слышал, – признался магистр.
– Видимо, очень немного, если принялся за поиски Ковчега Завета. И мне остается лишь молиться, чтобы ты не нашел ни Ковчега, ни должных в нем быть каменных Скрижалей.
– Почему? – удивился и даже немного обиделся магистр.
– Не может остаться в живых тот, кто видел Ковчег Завета, либо прикасался к нему. Он мог перемещаться только во время странствий еврейского народа. В пути за Ковчегом Завета следует необычное облако. Таким образом он мог собрать всех иудеев, и так они сообщались с небесами. Перемещали Ковчег только покрытым плотной тканью. Однажды Ковчег перевозили на колеснице, из-за неровности дороги он начал сползать. Один иудей протянул руку, чтобы его поправить, но в тот же миг был поражен насмерть. Потому на пути следования Ковчега все холмы срезаются, почва выравнивается.
– Как, по твоему мнению, Понтий: где может находиться Ковчег, если ты считаешь, его не может быть на месте храма?
– Его забрал у иудеев за грехи Тот, Кто дал им. Ковчег Завета бережно хранился, но заповеди, данные Господом, не соблюдались. Вот и преследуют иудеев несчастья с тех пор, как исчез Ковчег Завета. Они уничтожаются в своем священном городе; Иерусалим превращается в груду камней и песка другими народами; иудеи гонимы и разбросаны по всему миру; прочие народы их презирают, грабят, избивают…
– И его вернуть нет ни единого шанса? Ты так считаешь?
– Почему же… Ковчег Завета может вернуться. Только наши лопаты в этом деле не помогут… Хотя и от нас с тобой многое зависит.
– Я-то к святыни вашего народа отношения не имею.
– Милость Бога может вернуться, если каждый будет исполнять Его заповеди, если сердцем примет Ковчег Завета. Ковчег – знак того, что Господь присутствует среди народа. Обладая величайшей милостью Господа, Его осязаемым знаком, евреи возгордились более других народов. Они построили красивейший храм, посвященный Господу, отвели в храме лучшее место для Его дара, но оставили глухими свои сердца для Его пожеланий. Вот Богом избранный народ и получил то, что должен.
Гуго де Пейн внимательно слушал нового друга, опершись на лопату. Иудей давно перестал говорить, закончились вопросы и у магистра, а он все стоял в безмолвии, вызывая вопросительные взгляды слуг, стражи, орденских братьев. Понтий почел за лучшее прервать его размышления и вернуть к жизни:
– Я понимаю, Гуго, тебя не интересует золото в находках, тебе интересно просто держать в руках вещи давным-давно умерших людей. И еще, ты мечтаешь найти что-то, связанное с Ним, Его земной жизнью. Возможно, я тебе помогу. А теперь давай продолжим этот раскоп, коль сам король благословил наш труд.
И соединенные незримыми нитями дружбы – магистр христианского ордена и бродячий иудей – занялись тем, что им действительно нравилось делать в этой жизни.
Паломничество Петра Пустынника
В юности Петр Амьенский мечтал о сражениях и подвигах. Однако слишком часто ему приходилось видеть, как лилась кровь отнюдь не врагов-иноверцев, но братьев-христиан; как даже близкие родственники сражались друг с другом из-за неправильно, как им казалось, разделенного наследства. Сердцем Петр понимал, что Господь не может одобрить такое положение вещей; он постиг все несовершенство мира, ему удалось даже исторгнуть честолюбие из души и отвергнуть мирскую суету. Это был сильный человек.
Петр Амьенский избрал самый суровый монастырь, почти закрытый для постороннего мира, и день за днем проводил в одинокой келье, обращаясь к Господу с жаркими молитвами. За свое стремление к уединению Петр получил прозвище Пустынник.
В мире и покое жил Петр Пустынник год за годом, видясь даже с братьями-монахами нечасто. Обитателей монастыря не интересовали мирские сплетни, многие даже не ведали, какой король сидит на троне. Крестьяне, доставлявшие в монастырь самые необходимые для жизни вещи, делали это в глубоком молчании. Они знали нелюбовь монахов к мирским новостям, которые всегда заканчивались чьим-то осуждением, а судить мог только Господь – и плохих, и хороших. Ведь невольно, пусть даже интонацией в голосе, показывалось отношение к барону, отнявшему вблизи монастыря деревеньку в три хижины у вдовы погибшего рыцаря – но и этого барона не имели права осуждать добрые монахи.
Только вести со Святой земли монахи жадно ловили, где только возможно, и с особой радостью принимали у себя пилигримов, вернувшихся из Палестины. Рассказы путешественников чаще всего огорчали жителей суровой обители. Турки, захватившие Палестину, еще больше арабов угнетали христиан Святой земли; немало терпели паломники от рук грабителей и фанатиков-иноверцев. Собственно, длиннейшее путешествие для большинства франков само по себе не могло быть безопасным – даже если б оно проходило только по землям христианских народов. Но, что касалось паломничества в Иерусалим, все дорожные беды и неприятности относились на счет турок, и вскоре новые завоеватели, сами того не ведая, вызвали своим только существованием ненависть всей Европы. И поскольку франки чувствовали себя гораздо сильнее турок, то ни у кого не возникло даже мысли начать договариваться с новыми властителями Иерусалима.
Петр сам решил совершить паломничество к святым местам, какие бы страхи не рассказывали гости монастыря. Монах, кипучую энергию которого не смогли охладить за долгие годы стены кельи, добрался до Иерусалима и поклонился святым местам. Здесь он увидел, что положение местных христиан действительно достойно сочувствия; многие из них, уступая давлению завоевателей и ради спасения самих жизней, принимали ислам. В одну из ночей Петру Пустыннику явился Господь и велел призвать западных христиан помочь восточным братьям.
Как дитя своего прямого и сурового века, Петр Пустынник понимал только помощь, которая оказывается мечом. В те времена западная и восточная церкви вот уже несколько десятилетий как отмежевались друг от друга, и между ними существовала если не вражда, то неприязнь. К чести Петра Амьенского, надо сказать, он продолжал относиться к христианам Востока с братской любовью. Пустынник встретился с Иерусалимским патриархом Симоном и посоветовал тому обратиться к Папе Римскому, королям и влиятельным князьям Запада. Сам же пообещал по возвращении в Европу идти ко всем влиятельным людям сего мира и умолять их спасти христиан Святой земли и саму Святую землю от разорения.
Простой франкский монах удивительным образом сдержал свое обещание. Невысокого роста, невыразительной внешности, весьма тощего вида от чрезмерной умеренности в еде и питье, Петр Амьенский имел проницательный ум и, после долгих лет отшельничества и бесед исключительно с Господом, в нем открылся удивительный дар красноречия.
Петр отправляется в Рим, добивается аудиенции главы Западной церкви и пламенно рассказывает о бедственном положении христиан Палестины. А потом недавний затворник – на мулле, с крестом в руках и горячим сердцем в груди, от жара которого едва не воспламенялась грубая одежда, – отправляется в бесконечное путешествие по всем землям франков и за их пределы. Во всех людных местах звучит убедительная просьба Петра спасти Святую землю, а великий дар убеждения Петра заставил тысячи и тысячи людей позабыть свои мирские дела и устремить чаянья и помыслы на Восток.
Урбан II прекрасно знал положение христиан и паломников на Святой земле, но только проникновенная речь монаха побудила его к реальным действиям. Собственно, Франция уже готова была отправиться к Иерусалиму; Папе Римскому осталось лишь озвучить свершающийся независимо от его воли факт и благословить движение Европы на Восток. В ноябре 1095 г. вопрос об Иерусалиме встал на церковном соборе в Клермоне. Перед тысячами собравшихся на городской площади выступил недавний паломник. Речь Петра дошла до сердца каждого участника собора и до множества зрителей; голос его в зависимости от передаваемых событий звучал то с дрожью и слезами на глазах, то сурово и мужественно, словно удар меча, то с любовью и благоговением, когда заходила речь о Святом земном наследии Иисуса. К концу речи этого маленького человека все были убеждены, что необходимо немедленно отнять у турок Иерусалим. Как нельзя кстати прозвучали евангельские слова Господа: «И кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня». Они и дали название грандиозной героической эпохе. Духовенство, сеньоры и вассалы, простолюдины – все, кто дали обет выступить на защиту Гроба Господнего, нашили на свои одежды красный крест.
Папа провозгласил Крестовый поход; участникам его Урбан II обещал прощение всех грехов, всех погибших за освобождение Гроба Господнего ожидало Царство Божье; имущество тех, кто отправлялся в крестовый поход, глава христиан обещал принять под защиту церкви; а также прозвучало требование прекратить все внутренние войны. Народ многими тысячами голосов ответил: «Так хочет Бог!»
Князья, герцоги, графы, бароны и рыцари обстоятельно готовились к тяжелому дальнему походу. Гораздо скорее организовалось другое войско – вокруг Петра Пустынника. На его призыв откликнулись крестьяне и ремесленники – иные распродавали все имущество и приходили целыми семьями, оставив свои монастыри, к нему присоединялись монахи, разбойники и воры забросили свой мерзкий промысел, покинули тайные убежища в надежде искупить тяжкие грехи участием в войне за Святую землю. Не хватало крестов для всех желающих их принять, и Петр разрывал на заветный символ свою верхнюю одежду.
Таким образом вокруг Петра собралось войско не менее чем в сто тысяч человек. Хотя войском эту огромнейшую толпу назвать трудно: многие вообще не имели никакого оружия, у них не имелось никаких обозов, а соответственно, не было запасов продуктов не только на время похода, но и на день сегодняшний. Если под влиянием проповедей Петра разбойники превращались в праведников, то теперь все огромное войско, вооруженное благими намерениями, превращалось в разбойников по причине того, что хотелось кушать каждый день, а есть было нечего.
Один из сподвижников Петра – Вальтер Готье (Голяк), обедневший рыцарь – собрал под свое знамя отряд в 15 тысяч франков и германцев. В германских землях они вначале нападали на незащищенные крестьянские поселения, а затем принялись грабить и крупные города на Рейне, избивая при этом евреев. Войско, собравшееся для благородной цели, сеяло хаос и смерть на собственной родине. Срочно нужно было уводить десятки тысяч вооруженных чем попало голодных людей.
Весной 1096 г. Петр Пустынник и его сподвижники повели разноплеменные толпы в направлении Святой земли. Венгерский король Коломан Книжник согласился пропустить крестоносцев через свои владения и даже обеспечить их продовольствием. Первым вступил на венгерские земли пятнадцатитысячный отряд пфальцского священника Готшалька. Вскоре до крестоносцев дошли сведения, что другой отряд их братьев почти полностью уничтожен в Чехии князем Брячиславом. Подчиненные Готшалька сочли своим долгом отомстить за смерть братьев, но почему-то их ярость обрушилась на венгров, гостеприимно предоставивших проход и съестные припасы. Коломан перебил весь отряд Готшалька, и только таким образом прекратил разорение своих земель.
Вслед за этим на территорию Венгрии вступили основные силы крестоносной голытьбы, ведомые Петром Пустынником и Вальтером Готье. Вождям удалось провести войско через Венгрию колоннами, избежать грабежа окрестного населения и недоразумений с местным королем. В православной Болгарии крестоносцы были приняты еще хуже, чем в Венгрии, и только после многих вооруженных столкновений им удалось выйти к проливам, отделявшим Европу от Азии. Число их было все еще весьма внушительное – около 180 тысяч (впрочем, не только воины входили в это число, но их жены, дети, простые паломники).
Византийский император был в ужасе от подобного нашествия. Как пишет дочь императора Алексея Анна Комнина, «кельты начали стекаться отовсюду, кто откуда, с оружием, конями и прочим военным снаряжением. Общий порыв увлек их, и они заполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд на небе, и на плечах у них были красные кресты. Как реки, хлынувшие отовсюду, всем войском они двинулись на нас через Дакию».
Император старался мирно проводить всю толпу к намеченной цели. На пути через византийские владения крестоносцев, в разных местах, ожидала собранная для них провизия. Алексей принял Петра Пустынника в своем дворце, и даже посоветовал тому дождаться рыцарского войска, так как понимал, что крестьяне не смогут противостоять туркам. Но это было невозможно. Как только западные пришельцы воочию убедились в богатстве византийских городов, ничто не смогло удержать их от соблазна. Грабежи и разбои, начавшиеся по ночам, вылились в сожженные дома и дворцы. Окрестности стоянки крестоносцев превращались в пустыню. Те, которые не забыли еще о благородной цели похода, требовали у Петра скорее вести их к Иерусалиму.
После переправы в Малую Азию от войска Петра отделились отряды норманнов и германцев под началом Рено де Брея. Почувствовав полную свободу, они принялись грабить окрестности Никеи.
Норманны, отягощенные добычей, вернулись в лагерь, но оставались в нем недолго. Их новой жертвой стал Ксеригорд, расположенный в четырех днях пути от Никеи. Мятежные крестоносцы взяли город с ходу – как оказалось, столь удачно они овладели не чем иным, как собственной могилой. Турецкое войско осадило город 29 сентября 1096 г., и на девятый день осажденные были вынуждены сдаться на милость победителя по причине полного отсутствия воды. Часть норманнов и германцев была перебита, а прочие уведены в плен.
Оставались еще франки с Петром Пустынником. В их лагерь султан Никеи послал двух шпионов с вестью о том, что норманны взяли Никею с огромной добычей. Франки, прослышав о богатствах малоазийского города, бросились в его направлении, стараясь обогнать друг друга. Напрасно Петр пытался остановить свое взбунтовавшееся войско. Путь к Никее лежал через ущелья, где толпы крестоносцев все и были перебиты в устроенных засадах.
Петр не был участником последнего акта трагедии. Потеряв власть над своим войском, он не пошел вместе со сребролюбивыми толпами в Никею, а направился обратно в Константинополь. Так, без всякой пользы, погибли сотни тысяч человек, и это было только начало трагической и героической эпопеи.
