Текст книги "Ни за грош"

Автор книги: Геннадий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

10

В сыром полуподвале, приспособленном под зал занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах нота – хотя фрамуги даже зимой были настежь.

Ребята взмыленные. Севка жал с груди лежа, по блинам – килограммов семьдесят. Молодец. Иван качал на тренажере спину. Лицо его, когда увидел в дверях Андрея, дрогнуло. Выдохнул:

– Обожди.

– Работай, работай.

Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.

Андрей поставил рядом с ним коробку на попа. Потрепал за кудри.

– Тебе. С годовщиной.

Яшка смутился.

– Спа… па… сибо, – когда волновался, он заикался сильно. – Раз… разз… денешься?

– В душ с вами схожу. Не отвлекайся.

Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.

– Сачкуем?

– Дела, Олег Матвеич.

– Не принимаю. Если для тебя что-то важнее – прощай. Только так.

– Ох, и крутой же у вас характер, Олег Матвеич.

– Уходишь?

– Сам – ни за что. Пока не уволите, помозолю вам глаза.

– Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.

– Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.

Андрей разделся, и в душевой занял дальний отсек.

– Здорово, лейтенант! – Севка влетел первьэм. – Где пропадал? Целый день названивали, аж диск раскалился.

– Надо обсудить.

– Есть что-то для неленивых?

– Может быть.

– А я? А мне? Я тоже хочу! – улыбался Иван, стягивая через голову липкую, пропитанную потом майку. – Сев, мочалка у тебя?

– В сумке.

Они мылись под одним соском. Зашумела вода и и соседних отсеках – и там жали-сь по двое, по трое. Душевую заволокло паром.

– Гребцов! Ты здесь?

– Он вышел, Олег Матвеич.

– Отставить разговорчики. Андрей! На минутку!

– Пупок промою!

– Некогда мне!

– За ухо прихватили! Не могу!

– Кончай свои шуточки!

– Они не «антеи», Олег Матвеич, они бандиты, – Андрей подошел, потирая ухо, – Накачали на мою голову.

– Я по делу.

– Весь внимание, Олег Матвеич.

– Ты мне такую достать не можешь?

– Вы о чем?

– Да вот.

В дверях душевой сидел на тележке Яшка в новенькой куртке. И улыбался. И благодарно смотрел на Андрея.

– А, это, – Андрей обошел Яшку, завернул полы куртки, чтобы не волочились по полу. – Чуть велика.

– Ннн-нет, – с чувством возразил Яшка.

– Сойдет. Чудь подтянем, и порядок. Главное, в плечах тик в тик, верно?

– Ддд-да.

– Ну что? – спросил тренер. – Сделаешь?

– Боюсь, не потянете, Олег Матвеич.

– Сколько?

– Страшно сказать, Олег Матвеич. Три штуки.

– Сколько-о-о?

– Меньше никак. Фирма.

– Хамье. Убийцы. Ну дерут! – Тренер отвернулся и рубанул кулаком по косяку. – Сволочи! За горло взяли. Дышать не дают!

– Правильно, Олег Матвеич.

– Передушил бы. – Лицо тренера сделалось малиновым, и чтобы разрядиться, он измордовал боксерскую грушу.

– Ну? – улыбнулся Яшке Андрей. – Доволен?

– Ттт… такие дденьги.

– Вы как сговорились сегодня. Все меня обижают. Разве дареному коню в зубы смотрят? А, Яш? Это же от всех нас. Скинулись. Что деньги. Ерунда. Тебе же нравится? Вот и носи.

– Иззз-вини.

– На семь кабак заказан.

– Ггг-де?

– «Раджив Ганди»… Эй, бойцы! Намыль имениннику шею!

– Пусть идет!

– А К-кк-атя ббу-дет? – спросил Яшка. И густо покраснел.

– Приказывай. Для тебя – из-под земли достанем.

– Ддд-остань.

– Ну, Дон Жуан! – развеселился Андрей. – Казанова-восемьдесят.

11

Севка привез его на такси, а Иван встретил, посадил на загривок и внес. С креслом решили не связываться, и обратно – так же, сдадут отцу с рук на руки.

Яшка был счастлив. Нарядный, радостный – в белой рубашке с галстуком, а поверх новая куртка, воротник поднят, мех струится, играет, округло обтекает тонкую шею, рукава закатаны на два оборота. На коленях букет алых гвоздик – Кате приготовил.

Официант принес шампанское и закуски – молодой парень, а уже распаренный на казенных харчах, с почти женской грудью, приторно вежливый от предвкушения чаевых.

– Приятного аппетита.

– Привет «агропрому».

– Горячее?

– В восемь ноль-ноль.

Иван бесшумно открыл шампанское, разлил по фужерам.

– Клюкнем, – сказал Севка. – Без раскачки.

За него.

– А потом за свободу. Весь вечер.

– Мальчики! Мальчики! – к столику пробиралась Катя. – А дама? Как можно?

– Бабье, – заворчал Иван. – Выпить спокойно не дадут.

Яшка сиял.

– Поздравляю, – сказала Катя и выложила на стол книгу «Воздушные пути». – Желаю тебе, милый Яшенька, всего-всего, – наклонилась и поцеловала в губы.

Яшка протянул ей букет.

– Как? – Она удивилась притворно. – Мне?

Ну, мальчики. Я не стою.

– Бери, бери, – грубовато сказал Иван. – Пока дают.

Севка подставил еще один стул. Катя сняла шляпку и села. Андрей наполнил вином еще один фужер.

– Давай, Иван, – сказал Севка. – Загни тост.

– При дамах я – пас.

– Мизантропический.

– Не.

– Боишься, что ли?

– Да они хуже чумы.

– Ладно, – сказал Андрей. – За него. За ум его. И душу. Может быть, мы вместе не стоим его одного.

Ребята притихли.

Чокнулись, выпили.

– Люблю повеселиться, – сказал Севка, набрасываясь на закуски.

– Опухнешь с голодухи.

– Яш, – сказал Андрей. – Позволь, я уведу твою даму.

– Ссс-совсем?

– Что ты. За кого ты меня принимаешь? На пару слов. Не волнуйся, насчет барахлишка.

Катя поднялась и чмокнула Яшку в щеку.

– Скоро вернусь. С ним я в безопасности. Мальчики, присмотрите за моей шляпкой, пожалуйста.

– Лебедям подбросим.

– Грубиян.

12

Внизу, под выносным балконом ресторана, одиноко и незаметно жил несчастный пруд. Под бликами света застойная вода его казалась искусственной, неживой, дальше к центру она жирно темнела. Зеленоватая мутная ряска тянулась дугообразно от ресторана к ближним липам. Грязно светлели окурки, огрызки, куски недоеденного хлеба. Утки сбились к домику, а два черных лебедя, потеряв природную гордость, выпрашивали подачку, плавая вдоль берега.

– Был?

– Пока все в тумане. Твои тусовщики – в дупель. Не жди. Очухаются, приползут. Если очухаются. Хуже другое. Третий, Серый, как ты говоришь, смылся. Умотылял. Ни «Жигулевича», ни приставки. Кто он?

– Понятия не имею.

– Допустим. Он их поил. Как я понимаю, о целью. Ворюга. Почерк знакомый. Втихаря. Сидел и носа не показывал. Пока не подсидел. Налакались твои клиенты вусмерть, а Серый не пил, в фикус сливал.

– В какой фикус?

– Африканский такой, в деревянной кадушке.

– Мне про фикус Максим ничего не говорил.

– Тепа ты все-таки, – засмеялся Андрей. – Да мимо проносил!.. Они грамотные. Дождался, стырил и укатил. Думаю, прошлой ночью.

– Мать меня прикончит.

– Так тебе и надо. Одни шляпы на уме. А ум – в шляпе.

– Я сейчас обижусь.

– Зря. К критике надо относиться терпимо, сейчас даже партию к этому призывают. Ум, честь и совесть нашей эпохи… Я тебе сколько раз говорил: думай сначала, а потом делай.

– Уйду, Бец.

– Да подожди ты, не шебуршись. Загнать он еще не успел. Я тут пытался кое-что о нем разведать. Темный, гад. Но – здесь. Чую – здесь он, рядом. Ты давай, припомни. Сейчас все важно. Каждая мелочь. Припомни. Как одет, что говорил. Походка.

– Молчал.

– А подружки твои? Не знают?

– Все. Пропала я. Родители съедят. Загрызут.

– Спроси у Маринки.

– У кого?

– У Маринки.

– Она-то здесь при чем?

– Учти, – пригрозил Андрей. – Расколю.

– Не придумывай, пожалуйста, – Катя тряхнула головой и зашвырнула сигарету в воду. – Не хотела говорить, потому что обещала… Его Боб знает, маклер на ипподроме. И еще Кера, бармен.

– В кабаке? Где именно? Место?

– Не знаю. Честное слово. Он на Калине стоял, недавно уволился. Куда не сообщил.

– Привираешь – зачем? Мне – зачем? Не хочешь, чтобы нашли, так и скажи. Нам-то на фигa?

– Что ты? Ну, что ты?

– Еще?

– Нет… Не помню.

– Вот что, Катерина. Дело серьезное. Крупнее, чем я думал. Поумнеешь позвони. Поняла? Сразу же.

– Будешь искать?

– Именинник у нас ревнивый, – уклонился от ответа Андрей. – Пойдем вниз.

– Ты так со мной обращаешься… ужасно… как будто ничего не было… утром.

– Привыкай, – Андрей приобнял ее. – Мухи отдельно, котлеты отдельно.

– Ты был такой… нежный.

– Спускайся. Посиди с Яшкой, ладно? А бойцам скажи, пусть сюда лезут. Жду.

13

– Яшка дуется, – сказал Севка.

– Ничего, – сказал Иван. – Стишками побалуются.

– Тихо, мужики, – сказал Андрей строго. – Совет в Филях.

– Ух, – обрадовался Севка.

– Правильно: когда риск минимальный. Шеф настаивает – когда минимальный.

– Мокруха?

– И да, и нет. Прокатился сегодня, видел. Двоих наповал.

– И хорошие были люди?

– Да в том-то и дело! Катькины придурки – Максим и Славка.

Иван присвистнул.

– Полный атас, – сказал Севка. – Пошли шампанское допивать.

– Катька в курсе?

– Сдурел?

– Ну, мало ли.

– Значит, так, – сказал Андрей. – Что я понял. Уложил их какой-то псих, и это нас не касается. А приставку свистнул другой, и вот он меня очень интересует. Руки чешутся.

– Не понял, – сказал Севка.

– Поехали втроем. На дачу. У Катьки отцыганили приставку.

– А, у Катьки.

– Третий – на «Жигулевичах». Кличка Серый. Думаю, в законе. Напоил дураков и смылся. По всем приметам – прошлой ночью. А Максима и Славку – сегодня. Прямо к моему приезду. Я там на бригаду напоролся. Следователь, «скорая». Даже с мильтоном мило побеседовал.

– Засекли?

– И что?

– Плохо.

– Сам знаю. Поздно сообразил. Да я и раньше наследил – когда приставку искал. И мотоцикл – не по небу летает. К соседке в гости набивался. Запомнили, конечно. Разнесут.

– Будут искать?

– Не исключено… Там дождь собирался… Хотя… Если и был, все равно…

– Аида шампанское допивать.

– Иван! – вспыхнул Андрей. – Врубайся. Думай… Что мы имеем на этот час?.. Да, могут найти. Могут. И что? Пройду свидетелем. И пусть… А с другой стороны? Пока прочухаются, туда, сюда – месяц ухлопают, не меньше. Мы бы за это время…

– А, – махнул Севка, – где наша не пропадала. Давай.

– А ты? Что скажешь?

– Гиблое дело.

– Спиноза, – подковырнул Севка.

– Может, этот Серый и убил, откуда мы знаем?

– Проверим, – сказал Андрей. – Что мы теряем, кроме цепей?

– Не договаривались… чтоб с убийством.

– Поплыл, – сказал Севка. – Мы же с тобой не убивали, ты что?

– Пришьют. Не знаешь, как у них делается?

– Потому и говорю – риск.

– Все, – решился окончательно Севка. – Я – за.

Иван помедлил.

– Ну… и я тогда.

– Порядок, – Андрей радостно стиснул Ивана и потряс. – Завтра, как солнышко встанет – у меня. Отловить, братка, надо быстро. Напор и натиск. Найдем, и заляжем.

– А шеф когда возвращается?

– Двадцатого, в девять сорок. Внуково.

– Времени куча.

– Успеем.

– Смотри-ка, – сказал Севка и показал вниз. – Яшка-то наш раздухарился.

– Ему ни гугу.

– Само собой.

– На брудершафт пьют! – Севка по-разбойничьи свистнул, перемахнул через поручень и повис над водой, раскачиваясь на одной руке.

Внизу охнули.

– Яш! Оставь горло промочить!

Какая-то слабонервная завизжала.

– Шутка, граждане!

Севка ловко подтянулся.

– Надо же снять интеллектуальное напряжение.

– И как – снял?

– Не-а.

И они, рассмеявшись, стали спускаться вниз.

Часть вторая
ОТШЕЛЬНИК

1

Простоволосый, в старом с заплатами плаще, он стоял на коленях, нервно вскидывал седую голову и жадно, с надеждой, всматривался сквозь ветви, шевеля тонкими бескровными губами. Вымаливал что-то, казнясь.

А потом медленно опускался на колени, дрожащими руками оглаживал свежий могильный холм, и, когда склонялся совсем низко, пышная, в оклад всего лица, длинная борода его цепляла влажные земляные крошки.

Рядом, под старым кленом, лежала его мятая зеленая шляпа замасленным исподом вверх и под полуденным солнцем исходила паром.

Следователь Кручиннн наблюдал за ним, стоя неподалеку, за деревом. Он вовсе не собирался подсматривать, подслушивать или скрывать свое присутствие – он намеренно искал встречи со сторожем, и не его вина, что он застал его здесь за столь печальным занятием.

– Прости… Прости меня… Если можешь… Не уберег… Плохо… Часто вижу во сне… Дружище… Ужасно… С этим жить… Ужасно… Прости меня… Прости…

Поднялся с колен. Оббил порчины брюк.

– Прощай… До завтра. Я приду.

Поклонился в пояс.

– Алексей Лукич? – окликнул его Кручинин. – Изместьев?

Сторож вздрогнул. Настороженно осмотрел следователя, поднял и надел шляпу.

– Извините. Я понимаю, некстати. Но пугать вас я не хотел.

– Ничего, – Изместьев был раздосадован и не скрывал этого. – Никак не привыкну к нашему отечественному…

– Хамству, вы хотите сказать?

– Вероломству.

Кручинин потупился, предвидя нелегкий разговор.

– Мне хотелось бы побеседовать с вами, Алексей Лукич. Здравствуйте. Вот мое удостоверение.

– Здравствуйте. Я видел вас, помню. Вы даже о чем-то спрашивали меня. Кажется, Виктор?..

– Петрович.

– К вашим услугам.

– Не возражаете, если мы немного пройдемся?

– Охотно.

Они вышли на тропу и неторопливо двинулись в глубь леса. Кручинин достал из кармана пиджака три металлических шарика, ловко подбросил их один за другим, поймал и дробненько рассмеялся.

Сторож удивился.

– У вас первая профессия – клоун?

– О, нет. К сожалению, здесь я любитель, – сказал следователь. Догадываетесь, почему я за вами подсматривал?

Изместьев пожал плечами.

– По долгу службы, наверно. Вам же надо найти виновника.

– Или виновников.

– Их и искать не надо, – сухо сказал Изместьев. – В той жизни, какую мы с вами ведем, нет человека, который не был бы виноват.

– Я правильно понял? Вы отказываетесь помочь следствию?

– Не отказываюсь – вряд ли смогу… Что вас интересует? Если у вас только один вопрос: кто именно? – то мы напрасно теряем время.

– Алексей Лукич, вы знали потерпевших?

– Избави бог.

– Мы опросили работниц дома отдыха. Все они утверждают, что вы могли их видеть. Говорят, что вы регулярно, в одно и то же время, гуляете у озера.

– Так и есть.

– Значит, видели их?

– Конечно. И не раз.

– Видели, но не были знакомы?

– Не имел чести, – раздраженно сказал Изместьев.

– Ив тот день, во вторник – тоже видели?

– Свела нелегкая.

– Что же вы мне сразу не сказали? Тогда же, когда мы осматривали место происшествия?

– Вас тогда интересовало совсем другое.

– Алексей Лукич, – Кручинин подбросил шарик, – не ожидал от вас. Расскажите, при каких обстоятельствах?

– Встретились?.. Днем. Примерно в полдень… На буднях там, у озера, обыкновенно никого нет. Пустынно, покойно. Вода – чи-и-истая. Лагерь уехал. Хорошо… Я уже обошел озеро, хотел углубиться в лес, и тут они меня окликнули… Они лежали в траве. Рядом магнитофон, бутылка спиртного, кажется, коньяк. Явно скучали. Они из тех, кому скучно с самим собой…

2

На поляне играла музыка.

– Эй, мужик! – позвал Агафонов. – Эй!

– Слышь! – Притула вскочил. – К тебе обращаются? – догнал и грубо развернул сторожа за плечо. – Охамел тут совсем на природе?

– В чем дело? Чего вы хотите?

– В глаза дать. Желаешь? Могу.

– Кончай, – сказал Агафонов приятелю. Лениво поднялся и подошел. Извини, батя. Ты не сторож случайно?

– Случайно – да.

– Ходишь здесь, бродишь, «Жигуленка» не видал? Белый, грязный такой, весь заляпанный, не видал?

– На пляже?

– Ты из деревни?

– Нет.

– А откуда?.. Ну, ладно, неважно. Вон наша деревня. Привольное. Видишь? Второй дом с краю. Наш. Там через Оксану Сергеевну, секретаршу какой-то темной конторы.

Это их слегка обижало. Не очень, но обижало.

Слегка.

3

– Отпустили, слава богу.

Кручинин неожиданно подмигнул.

– Вы рассказали все?

Изместьев не понимал этого человека, не чувствовал.

Озадачивали странные ужимки следователя, неестественная для его возраста резвость, походка попрыгунчика, шарики и, главное, неприятный, сухой, дробно-взрывчатый смех в самом, казалось бы, неподобающем месте.

– Кое-что опустил, – признался он, досадуя на самого себя. Несущественное.

– Вы думаете? – Кручинин построжел лицом и заговорил по-военному жестко. – Нет, Алексей Лукич. Так у нас ничего не получится. Я хотел бы избежать официальности. По крайней мере, с вами. Повестки, протоколы и прочее. Давайте внесем ясность. Я не понимаю. С одной стороны, я вижу, вы хотите что-то мне сообщить, как вы считаете, для вас важное. А с другой… явно умалчиваете. В чем дело? Иначе мы долго будем ходить вокруг да около смеха. Зачем? Странная ситуация. И бледна и нездорова там одна блоха сидит, по фамилии Петрова, некрасивая на вид. Я знаю, что вы знаете больше, чем говорите. И вы знаете, что я пришел к вам не с пустыми руками. К чему нам икарийские игры, Алексей Лукич? Мне кажется, вы должны быть заинтересованы в том, чтобы помочь следствию. И я предоставляю вам такую возможность. А вы? Почему не идете навстречу?

– Прошу прощения, Виктор Петрович. Я сам неловко себя чувствую. Но, поверьте, иначе не могу. Понимаете? Не могу.

– Чепуха какая-то. Жареная рыбка, маленький карась, где ваша улыбка, что была вчерась?

Изместьева начинали раздражать эти прибаутки, эти дурацкие, совершенно неуместные стихи. Он вопросительно посмотрел на следователя, но на лице его нельзя было прочесть ничего, кроме солдафонской строгости, холода и отчуждения.

– Видите ли, я вам сочувствую, – сказал он, сдерживая себя. – Нет, бога ради, не подумайте, что я слишком высокого о себе мнения, чересчур высокомерен, заносчив или обуян гордыней. Вовсе нет. Так уж случилось: я нахожусь внутри ситуации, а вы снаружи. Мы по-разному смотрим.

– И что? – Кручинин подбросил шарик. – Трудно жить на белом свете. Это не довод.

– Больше вам скажу. У вас будут затруднения. И немалые. Причем не профессионального характера. Отнюдь. Скорее морального, нравственного… Если я, конечно, в вас не ошибся.

– Советуете?

– Если хотите, да.

– И как, по-вашему, я должен поступить?

– Откровенно?.. Нет, я понимаю, что нереально. Но… лучше всего – прекратить расследование. Закрыть дело.

Кручинин коротко рассмеялся – как перепуганный жеребенок.

– Вы предлагаете мне пойти на прямой подлог?

– Я бы назвал иначе. Смелый, решительный поступок. Во имя того, чтобы восторжествовала не та, ваша, узкопрофессиональная правда факта, а Истина. С большой буквы. Не мне вам говорить, что система правосудия у нас далеко не совершенна. И те нормы, на которые опираются суды при выборе наказания, зачастую – анахронизм, а порой и просто не выдерживают никакой критики. Я сейчас говорю о тех случаях, когда человека, уже наказавшего себя, машина правосудия давит окончательно. Она добивает лежачего, что по всем моральным сеткам – всегда безнравственно.

– Преступник должен быть наказан.

– Безусловно. Неизбежность, неотвратимость наказания – лучшая профилактика. Во всяком случае, иного способа пока не изобрели. Другое дело, как это осуществляется на практике, в определенной общественной среде.

– Вы хотите сказать, что наш преступник уже достаточно наказан?

– Не ловите на слове. – Изместьев замялся. – Я не утверждал, что знаком… Стало быть, и знать не могу, достаточно он наказан или нет. Теоретическое рассуждение, не больше.

– Ах, теоретическое. И на том спасибо. Должен сознаться, так далеко я пока не заглядывал.

– Я вам подсказал?

– Намекнули.

– Нечаянно.

– О, да, – рассмеялся Кручинин. – У вас, насколько мне известно, городская прописка?

Изместьев отвел глаза.

– Виноват… Никак не соберусь.

– Давно в берлоге?

– Около трех лет. Не беспокойтесь, я все улажу.

– Семейные неурядицы?

Изместьев ответил не сразу.

– Пожалуй… Если важно, я поясню.

– Будьте так любезны.

– Жена… Она уверена, что я не выдержу и рано или поздно вернусь. Короче, развода не дает, а мне бороться с нею скучно. Да и времени жаль… Понимаете, – заметно волнуясь, сказал он, – у нас погиб сын. В армии… Несчастный случай… И вот… кризис… разлад… Мы перестали понимать друг друга.

– Извините.

– Ничего… У вас служба.

– Так и живете в сторожке?

– Когда холодно – да. Но, вообще говоря, у меня нет повода, чтобы быть недовольным. Надеюсь, как и у местного начальства – быть недовольным мною… Все-таки полторы ставки… И напарника устраивает… Рядом с лагерем у министерства небольшой дачный поселок, за которым я тоже присматриваю… Комната и веранда. До глубокой осени. Я очень рад.

– И все время один?

– К великому удовольствию.

– Не скучаете по городу? По удобствам? По друзьям?

– Откровенно?.. Нет. Я привез с собой книги. Отличная фонотека. Приемник, магнитофон.

– Такие, как вы, сейчас называют себя «невостребованными временем».

– В принципе правильно.

Кручинин снова подмигнул. И спросил ласково:

– Насколько мне известно, товарных невостребованный, вы проживали здесь не один?

– Что вы имеете в виду?

– У вас был друг.

– Ааа, – не сразу догадался Изместьев, – вот вы о чем… Да-да, вы правы… Цыпа. Цыпочка моя… Я взял его с собой, когда покинул город… Простите. Мне трудно об этом говорить… Вы, конечно, вправе думать все что угодно, но самые большие трудности у меня сейчас оттого, что ее пет рядом. И вряд ли кто-нибудь сможет меня понять… Только тот, кто сам испытал нечто подобное.

– Сильную привязанность, вы хотите сказать?

– Нет, Виктор Петрович. Любовь.

Кручинин подбросил шарик.

– Неприятно в океане почему-либо тонуть – рыбки плавают в кармане, впереди неясен путь… Все-таки придется рассказать. Я вас намеренно не торопил.

– Да-да. Понимаю… Вам нельзя обойти… А умолчал по двум причинам. Изместьев вздохнул. – Тяжко вспоминать… Сначала сын… Теперь вот она… Чемто я прогневил небо… А во-вторых… это не приблизит вас к разгадке. Дело, повторяю, у вас очень простое. И вместе с тем необычайно сложное. Всей душой вам сочувствую. Мне кажется, что вы, несмотря iia любовь к сомнительной поэзии, человек порядочный. Честный.

– В его органах кондрашка, а в головке тарарам… Мы с вами встретились на опушке. Там еще приметное дерево. Клен. У него ветви странно переплелись.

– Вы заметили?.. О, это удивительное дерево… Я прежде считал, что столь круто менять направление жизни только люди в состоянии. Оказалось, что и дерево тоже. Удивительно. Какой излом! Невольно начинаешь думать, что и растения обладают чем-то – если не разумом, то… свободной волей, что ли. Во всяком случае, рефлекс цели у них, несомненно, присутствует. Интуитивное знание. Принцип целесообразности…

– Мандибулы и педипальпы, – перебил Кручинин. – Под деревом похоронен ваш пес?

Изместьев кивнул.

– По кличке Цыпа?

– Полное имя Прннципиалка… По характеру – достаточно точно.

– Неопределенной породы?

– Отчего же неопределенной? Чистая дворянка.

– Рослая? Злая?

– Нет-нет, что вы. В холке сантиметров сорок. Примерно со спаниеля. Безобидное существо. Квадратненькая, черно-белая, с бурыми подпалинами. Как все дворняжки, трусовата. Веселая. И очень принципиальная. Ей шел седьмой год… Да, верно. В ноябре бы исполнилось семь. Цветущий возраст.

– И блоха мадам Петрова, что сидит к тебе анфас, – продекламировал Кручинин, уверенно и изящно жонглируя тремя шарами, – умереть она готова, и умрет она сейчас… Алексей Лукич, я примерно догадываюсь, как она погибла.

– Знаю, – Изместьев помолчал. – Мы обходили озеро. Как всегда. Цыпа забегала вперед или немного отставала. У нее свои интересы на прогулке. Но все время на виду. Незримый поводок. Она прекрасно меня чувствовала, даже на расстоянии… Обошли озеро и направились в лес. И тут они окликнули…