Текст книги "Пятый сон Веры Павловны"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

Соавторы: Александр Богдан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть II. Понять тьму

Осязаемый предмет действует гораздо сильнее отвлеченного понятия о нем.

Н. Г. Чернышевский

След Коляна

Хрустальная пепельница преломляла свет, как призма.

Сунуть окурок в такую пепельницу – значит, оскорбить саму Красоту.

Но, судя по безжалостно раздавленному окурку, кто-то недавно выкурил в кабинете сигарету «Прима» или «Луч». Это было странно: Суворов не курил и редко кому разрешал курить в кабинете. К тому же, выкурены были не «Кэмел», не «Марльборо», а вот именно «Прима» или «Луч».

И начал Суворов не с главного:

– Ты хорошо знал Олега?

– Мезенцева? Конечно. Он дважды втравливал меня в идиотские сделки. В последний раз я потерял на нем пятьдесят тысяч.

– Долларов?

– Само собой.

– Каким образом?

– Покупка валютных фьючерсов, – неохотно объяснил Сергей. – Мезенцев должен был оплатить убытки, но долг так за ним и остался. С Мезенцевым вообще никогда нельзя было расслабляться, по-моему, он сам у себя воровал. Даже когда занялся нефтью, ничего в этом смысле не изменилось. А ведь сильно пошел в гору. По крайней мере, прошлой весной он сам мне звонил. Как, мол, живешь, Рыжий, готов получить должок? Наличкой хочешь или нефтепродуктами?

– Совесть проснулась?

– В Мезенцеве? – Сергей невольно повел носом, потому что нежный запах горячего шоколада заполнил кабинет. Секретарша, безгласная, но улыбчивая, поставив серебряный поднос на стол, вышла. – Совесть и Мезенцев! Эти слова никогда не стояли рядом.

– Тогда почему ты работал с Мезенцевым?

– А где выбор? Томск не Москва с ее триллионами. А Мезенцев все же Новый капиталист, прозвали не зря, была у него хватка. Жаль, исчез, не выплатив долга. Уже год прошел, слухов много, но сдается мне, что совсем смылся Мезенцев. Почувствовал, что кредиторы по-настоящему берут его в оборот, вот и смылся. Прячется в каком-нибудь кукурузном штате.

Сергей осторожно поднял чашку. Его не переставал дивить окурок в хрустальной пепельнице. По какой-то непонятной ассоциации он сказал:

– Помнишь Якушева, капитана ФСБ? Теперь он, правда, майор. Мы занимались с ним аферой с противогазами. Завтра он приезжает.

– Это как-то связано с Мезенцевым?

– И не только с ним, – кивнул Сергей. – Это связано и с господином Фесуненко из «Русского чая». Помнишь, он как-то кинул меня, ну так вот, все повторяется: теперь в Москве кинули его самого. Он вложил большие деньги в некий солидный банк, а банк лопнул. По совету умных людей господин Фесуненко попросил Валентина помочь ему и Валентин согласился. Не мог не согласиться, потому что, независимо от договора с господином Фесуненко, понятно, договора, санкционированного сверху, официально прикомандирован к тому же банку – от экономического отдела ФСБ. В деле этом фамилия Мезенцева мелькала не раз. Как и твоя, впрочем. Твою, правда, скоро вынесли за скобки, но Олег…

– Что Олег?

– Ну, ты понимаешь, – несколько запоздало предупредил Сергей. – Это конфиденциальная информация. Оказалось, что именно с Мезенцевым связан один крупный заказ, уже проплаченный банком. Некоторых клиентов только тем и утешали, что вот, значит, пойдет скоро томская нефть, тогда все получите. Грешным делом, господина Фесуненко мне совсем не жаль, – усмехнулся Сергей. – По старой памяти я даже кое-что подсказал Валентину.

– Что именно? Не секрет?

– Да потяни ты все это дело, подсказал я. Потяни, сколько можешь. Мезенцева все равно нет, год как исчез. Так что, копни хорошенько. И заработаешь, и поймешь, что действительно за всем этим стоит. Если уж искать Мезенцева, то всерьез.

Суворов покачал головой:

– Утром звонил Каляев. Говорит, нашли Мезенцева.

– Где? – удивился Сергей.

– В Томске.

– Вернулся?

– Ну, можно сказать и так. – Суворова покачал головой. – Можно сказать, что вернулся.

– То есть?

– Я же сказал, нашли Мезенцева. Точнее, труп нашли. В Ушайке под железнодорожным мостом.

– Опять отец Даун?

– Все в Томске, как сговорились, – сжал губы Суворов. – Что бы ни случилось, всё валят на Дауна. И зарезал отец Даун. И украл отец Даун. И поджег, и изнасиловал, и ограбил он. Только в милиции не имеют ни его описания, ни его портрета. По-моему, сами преступники всё это придумали. Но если всерьез, то вот как раз с Мезенцевым получается интересно. Не обнаружили при нем ни денег, ни бумаг, один только паспорт. Разбух он от воды, понятно, но все же остался паспортом. А вот одежка на трупе самая что ни на есть мерзкая и потасканная. Никогда Мезенцев не носил таких лохмотьев, и не мог носить. И лицо разбито. Полковник Каляев считает, что Мезенцев вернулся в Томск тайком. Вот только не добрался Мезенцев до дома.

– А это точно он?

– Полковник утверждает, что да, но официального заключения пока нет.

– Значит, плакали мои денежки?

– Теперь уж точно плакали, – согласился Суворов. – Но у тебя есть другая возможность вернуть свои пятьдесят тысяч.

– Что ты имеешь в виду?

Суворов отставил пустую чашку:

– Что ты, собственно, знаешь о Мезенцеве?

– Большая скотина, – усмехнулся Сергей. – Можешь мне верить.

– Ну, такое можно сказать про многих.

– Ладно, уточню, – согласился Сергей. – О мертвых плохо не говорят, но я уточню. На мой взгляд, он всегда был именно скотиной. Сам знаешь, что без некоторой доли мошенничества в бизнесе не выжить, но у Мезенцева любое мошенничество выглядело как-то особенно гнусно. Натолкать в задницу бумаг – нет проблем, нагнуть партнера – тоже. И жаба давила: собственную жену дальше Синего утеса никуда не пускал. Лучшие годы ее жизни прошли на Обской даче. Не побывала она ни на Кипре, ни на Мальдивах, как жены других ребят, не посмотрела мир, а когда однажды попробовала заняться благотворительностью, Мезенцев из этого акта устроил такое наглое рекламное шоу, что она раз и навсегда отошла от всякой деятельности. Да ты знаешь, Соня Хахлова об этом писала.

Он произнес имя Сони и сразу пожалел об этом.

Любое напоминание о людях, входивших в близкое окружение Веры Павловны, сразу меняло Суворова. Он мрачнел, в глазах появлялась странная тень. Он до сих пор никак не мог смириться с тем, что Веры нет. Иногда мне кажется, сипло и как бы даже виновато объяснял Суворов Сергею, что Вере попросту не хватило сил. Она слишком много времени провела в жизни, полной ограничений. Не понимаю, почему Вера не умерла с тоски еще раньше? В той, например, нашей двухкомнатной хрущевке на Красноармейской… Продолжайся та жизнь, Вера, наверное, точно умерла бы с тоски, или бросила меня… Оставайся я тем нищим доцентом, так бы все и случилось… Если помнишь, не раз объяснял Суворов, любимым Вериным писателем был Чернышевский. Так вот, в первом сне Веры Павловны, в самом первом, в самом поэтическом своем сне Верочка (героиня Чернышевского) видела себя лежащей в параличе, заточенной в сыром подвале. И когда чудом была вылечена и выведена из подвала, то подумала: «Как же это я могла так долго переносить паралич? Как же это я могла не умереть в таком сыром и темном подвале?» Суворов сумрачно качал головой. «Это я помогала тебе, это я вывела тебя из подвала и вылечила», – ответила Верочке некая девушка, лицо которой постоянно менялось. То оно было лицом француженки, то лицом полячки, немки, англичанки, то русским лицом. Это так писал сам Чернышевский. «У меня много самых разных имен». Прости, что я тебе все это напоминаю, не раз сумрачно косился Суворов на Сергея, но ты, наверное, давно уже забыл содержание снов Веры Павловны. Та странная девушка с меняющимися лицами сказала Верочке: у меня много имен, у меня разные имена. Дескать, кому как надобно меня называть, такое имя ему я и сказываю. А ты, предложила она Верочке, зови меня любовью к людям. Это я вылечила тебя и выпустила из подвала. Иди в мир, сказала она Вере Павловне, и всегда помни, что много еще в мире обиженных и страдающих. Иди, и помогай, и лечи.

И Вера Павловна пошла.

Как моя Вера, сипло пояснял Суворов.

Иногда мне кажется, не раз пояснял он, что в последние годы Вера любила уже не меня, а только то, что я как бы извлек ее из сырого подвала и дал возможность выпускать из подвала других. Вполне возможно, думал про себя Сергей. Ты ведь, наверное, даже не догадываешься про господина Хаттаби…

Вздохнув, Суворов подержал на ладони тонкую книжку.

– «Папася мамася, – негромко процитировал он. – Банька какуйка визийка Будютитька васька мамадя Уюля авайка зыбититюшка». Спасибо тебе за книжку Крученых. Почему-то Вера хотела, чтобы я что-то такое собирал. Теперь это мне помогает.

И вдруг спросил:

– Чем ты занят сейчас?

– Налаживаю связь с рабочими.

– В каком смысле? – удивился Суворов.

– А в самом прямом, – усмехнулся Сергей. – Прошлым летом с Колей Игнатовым поставили мы в Мариинской тайге пихтоварку. Сейчас сидят на таежной реке Кие два наших мужика и гонят пихтовое масло. Работы хватает, продукты есть, вот только рация оказалась слабоватая. По нынешней жаре воздух сильно наэлектризован, мужики часто теряются в эфире.

– Пихтоварка может приносить доход? – удивился Суворов.

– В пихтовом масле много редких компонентов, которые охотно используют французские парфюмеры. Мы договорились с химиками в новосибирском Академгородке. Они выделяют эти компоненты из пихтового масла, а мы отправляем продукт во Францию.

– Говоришь, на Кие? Где это? – Суворов извлек из ящика письменного стола топографическую карту Кузбасса: – Здесь?

– Примерно здесь, – указал Сергей. – Черневая тайга, почти нехоженая. Обычно моторная лодка доходит до старой заимки. Там мы поставили пихтоварку, но нынче лето сухое, вода упала. Раньше, говорят, поблизости находилась деревня, точнее, поселок при исправительном лагере, но теперь нет ни деревни, ни лагеря. Сидят мужики в глуши. Два раза в неделю должны выходить на связь, а вот уже вторую неделю не выходят.

Суворов кивнул.

Сунув карту обратно в ящик, задумался.

Похоже, с самого начала он неуклонно шел к главному вопросу. Судьба Мезенцева и дела Сергея явились только подходом.

– Помнишь Коляна?

– Еще бы не помнить, – нахмурился Сергей. – Я с ним литр водки выпил в прошлом году. Зачем ты его искал?

– Хотел поговорить с ним.

– О чем можно говорить с убийцей?

– О разном, – покачал головой Суворов.

– Ну, поговорил ты с ним, и что? – неодобрительно покачал головой Сергей. – Определил на исправительные работы? Отправил в монастырь?

– К сожалению, нет, – Суворов рассеянно улыбнулся. – Колян сбежал. Мои люди его упустили. Тогда, из Тайги, его привезли прямо сюда. Мы проговорили с ним до утра. Он сидел вот здесь, у окна и, наверное, мог видеть двор… Под утро я ушел отдохнуть, а его повели в гараж… Как бы временная мера… А он сбежал… А может, ему помогли сбежать…

– Кто-то из твоих людей?

– Не знаю… Пока…

– Коляна ищут?

– Я попросил полковника Каляева закрыть дело.

– Что за черт? Как можно закрыть дело об убийстве?

– Закрыть можно любое дело, – нехотя усмехнулся Суворов. – Точнее, спустить на тормозах. На мой взгляд, это был правильный вариант.

– Фактически ты прости убийцу.

– Убийца убийце рознь, – покачал головой Суворов. – Есть убийцы, заслуживающие трех пожизненных заключений, а есть убийцы по случаю. Этот Колян… Он действительно не хотел убивать Веру.

– Это он так говорит. А полковник Каляев?

– Что полковник Каляев?

– Полковник знает, что Колян был в твоих руках?

– Зачем ему это знать? – отозвался Суворов. – Я тебе уже говорил, я сильно разочарован в полковнике. Он него несет мылом. Но дело не в нем. Дело, скорее, в тебе… Я не думаю, что ты много зарабатываешь на пихтовом масле…

– Я занимаюсь и другими делами.

– Потому и держишься на плаву. Не больше.

– Ну и что с того? – неохотно согласился Сергей.

– У тебя есть шанс заработать.

– Ты хочешь что-то предложить? Я и так пользуюсь процентами со средств, вложенных в твое дело.

– Это мелочь. Ты можешь получить больше.

– За что?

– Я объясню…

– Так за что все же?

– Найди мне Коляна…

– Как это? – растерялся Сергей.

Он ждал чего угодно, только не этого.

– Как это найди? – разозлился он. – Ты что, считаешь меня специалистом по этому придурку? На хрен он мне вообще сдался. Ты, наверное, перепугал его до смерти. Он, наверное, прячется сейчас в братской Белоруссии или в независимой Туркмении.

Суворов поднял тяжелый взгляд. Раньше он так не умел смотреть. И голос прозвучал сипло, но тяжело:

– Он где-то неподалеку.

– Откуда ты можешь это знать?

– Не важно откуда. Но Колян где-то неподалеку.

– Но, черт возьми, однажды он уже был в твоих руках!

– Был. Но я упустил его. А он мне нужен. – Суворов дотянулся до чашки, даже поднял ее, но поставил на место. – Если понадобится, привлеки к поискам своего приятеля майора ФСБ. Он ведь профессионал, да? Если понадобится, я договорюсь с начальством. Понадобится ему месяц или два месяца свободного времени, я и об этом договорюсь, есть у меня такая возможность. Понимаю, что ты не можешь бросить все дела ради этого Коляна, но на первом этапе тебе этого и не надо делать. Просто присматривайся, просто прислушивайся. Ты знаешь самых разных людей. Не бывает так, чтобы живой человек оставался в большом городе совсем один. А я слов на ветер не бросаю. Если вы с Якушевым выйдете на Коляна, премия окажется ощутимой.

– А если его нет в Томске?

– Он здесь…

Суворов медленно повернул голову и указал взглядом на пепельницу:

– Видишь?

– Ну?

– Сегодня утром в пепельнице оказался окурок. Охрана у меня не курящая, к тому же, доступ в кабинет резко ограничен. Я переговорил с каждым охранником отдельно, уверен, что никто из них не имеет никакого отношения к окурку. И все-таки окурок в пепельнице… Это сигарета «Прима»… Кто сейчас курит такое дерьмо?…

– Люди бедней, чем тебе кажется, – возразил Сергей.

– Может быть. Дело не в этом. Я знаю, что «Приму» курил Колян. В прошлом году он чуть не отравил меня дымом.

– Ты думаешь, окурок оставил Колян? – удивился Сергей. – Ты думаешь, что это он отметился таким странным образом?

Суворов молча кивнул.

– И ты хочешь его найти?

– С твоей помощью.

– Но зачем?

– Мы с ним не договорили.

Секреты скинов

Сергей давно не помнил такого жаркого дня.

Черная кошка выскочила под колёса. Опасно поменял ряд ошалевший от жары водила какого-то лилового «мерса». Выбежал на красный свет некто в черном, – вырядился, блин, как на похороны! А в нижнем гастрономе на Ленина Сергей столкнулся с белокурым громилой. Типичный прибалт: светлые волосы, светлые глаза, холодные, водянистые. Жарища, а он упакован в джинсу и прет, как танк, ничего не видит. Продавщица, все видевшая, выдохнула: «Вот хам! Ничего не купил, а толкается». Наконец, ко всему прочему забренчало что-то в движке. Сергей позвонил знакомому механику и повернул к вокзалу. И где-то на Кирова обратил внимание на упорно следующий за ним серый БМВ.

Неприметный окрас.

Ничего вызывающего.

Сильная машина скромного цвета.

Но за рулем (это неприятно удивило Сергея) сидел тот самый прибалт, с которым он полчаса назад столкнулся в нижнем гастрономе. Случайности, конечно, бывают, но серый БМВ не отставал.

Сергею стало интересно.

У выхода на привокзальную площадь он подрезал синего «москвича» и описав круг по площади, рискованно тормознул под аркой гостиницы. Приоткрыв дверцу, выглянул и сразу увидел серый БМВ. Светловолосый громила, явно обескураженный, озирал площадь своими водянистыми глазами.

Неужели, правда следил за мной?

Предостережение Карпицкого моментально всплыло в памяти Сергея.

Карпицкий ясно намекнул в прошлом году: поостерегись, дескать, Сергей, попал ты в какой-то серьезный список. Неизвестно, что это за список, но ты в нем. В конце концов, те же господа Тоом и Коблаков действительно могут припомнить прогулку по Эстонии…

Оставив машину механику («Сделаю, выставлю за ворота, в мастерской места совсем нет»), Сергей отправился в Лагерный сад. Только расслабился, затренькал сотовый. «Ну и жара у вас! – услышал он голос Валентина. – Никак не ожидал такого в Сибири». – «Откуда звонишь?» – «Из аэропорта». – «Почему не предупредил, я бы подъехал». – «За мной уже подъехали, – засмеялся Якушев. – Ребята из вашей Конторы. Я весь мокрый, но считай, уже включился в работу». – «Когда ко мне?» – «А ты уже один? Семья на Алтае?» – «Уже неделю как один». – «Тогда завтра переселюсь к тебе». – «Почему завтра?»

Валентин засмеялся и переспрашивать Сергей не стал.

Расслабившись, развалился на скамье.

Вот хреновина это или нет?

Неделю назад прямо у подъезда какие-то бандиты шлепнули своего же братка. Шлепают они друг друга постоянно, Бог в помощь, но тут разборка состоялась какая-то слишком наглая. С утра торчали во дворе милицейские машины, труп увезли, но к Сергею (первый этаж) оперативники заглядывали раз пять. Слышали выстрелы? Где находились ночью? Видели кого-нибудь? Ну, и так далее, весь набор обязательных вопросов. А на следующее утро прямо под окном кухни (там, где раньше валялся труп) появился жестяной похоронный венок веселого зеленого цвета. Понятно, не от милиции, а от других братков. От жары крыша и у братков едет. Жаришь яичницу, а перед глазами венок маячит. Пьешь кофе, а перед глазами все тот же венок. Тут никакая еда в рот не полезет, пожаловался Сергей милиции.

Венок, естественно, увезли.

Но на следующий день он появился снова.

В конце недели милиция плюнула. «У нас столько сотрудников нет, чтобы держать их на вывозке ваших венков, – недовольно сказал Сергею начальник местного отделения. – Потерпите дней сорок, бандиты сами прекратят комедию». – «А если не только не прекратят, а еще и памятник поставят убитому?» – «У них конкуренты, памятник долго не простоит», – хмыкнул милицейский майор. «Это почему?» – «Да рванут его к чертовой матери!»

Сергей сидел на скамье, лениво созерцая пыльную улицу.

Когда-то ему очень хотелось перебраться из Киселевска в Томск.

Смешно и грустно вспоминать киселевский Брод, покачал он головой, а ведь было время, когда он казался ему настоящим Бродвеем. От главного гастронома до горкома партии, и от горкома партии до главного гастронома, – с обеих сторон улицы Ленина поднимались огромные тополя. Летом белый пух покрывал обочины, забивал канавы. Пацаны умело швыряли в сухие сугробы зажженную спичку. Сугробы вспыхивали спиртовым, почти невидимым пламенем. Все самые интересные события всегда происходили на Броде, там же в местном ДК можно было побалдеть под музыку «Викингов». К их смелым аранжировкам изумленно прислушивались основатели марксизма, изваянные на Броде в полный рост. Внимательно прислушивался к неистовству «Викингов» и вождь мирового пролетариата, привычно сунув каменную руку за отворот каменного плаща. Держался, наверное, за каменный кошелек, не доверял местной шпане.

Но все же похоронные венки под окна там не подбрасывали.

Как механик и обещал, купленная месяц назад новая «тойота» Сергея стояла за воротами мастерской. Но стояла чуть ли не на ободах. «Как это понимать, черт возьми?» – «А что такое?» – начал было механик.

И заткнулся.

Жара, похоже, действовала на всех: вот только что все было в порядке, а теперь три колеса «тойоты» (задние и переднее левое) оказались проколотыми.

Пришлось звонить Коле Игнатову.

Пришлось терять время на смену колес.

А потом, уже под самый вечер, разозленного Сергея где-то возле почтамта прямо на ходу окликнула из белой «шестерки» Соня Хахлова: «Рыжий! Привет от Морица!» И мгновенно растворилась в дышащем жаром и бензином потоке машин, будто ее не было.

Крейзанутая, сплюнул Сергей.

Поэт-скандалист давно пропал, какой привет? Ищут прохожие, ищет милиция, нет поэта. Приеду домой, решил Сергей, сразу нырну под холодный душ. А потом завалюсь спать.

Завалиться-то он завалился, но не выспался.

В двенадцатом часу ночи почти под окнами, чуть не наехав на жестяной венок (в сумерках не зеленый, а черный), остановилась белая «восьмерка» с бритыми ребятами из третьего подъезда, гордо именующими себя скинами. Духота нисколько им не мешала, а любимой их группой оказался «Пикник».

Мое имя – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром… Что несу в зажатых ладонях меня не спросят, и я не отвечу… И как перед битвой, решительной битвой, стою у каждого перекрестка…

Не выдержав, Сергей вышел на лоджию:

– Эй, ребята!

– Отвянь, овощ!

На все вопросы не будет ответа, ведь имя мое – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром…

– Нет другого места?

– Отвянь, овощ! – так же лениво откликнулся лидер скинов, быстрый, остролицый, смахивающий на хорька человечек. На хищном его носу сидели темные очки в простой оправе. Скорее для красоты, чем по необходимости. Особенно в сумерках. Было у Сергея подозрение, что в свободное от безделья время бритоголовые разливают в гараже паленую водку, но сейчас водку они водку пили, сосали, вваливали – духота им была нипочем. Они балдели и от водки, и от духоты, и даже от некоей как бы сопричастности к валяющемуся на траве жестяному бандитскому венку.

– Ладно, отвяну, – согласился Сергей. – Только учтите, что на девятом этаже недавно поселился шиз. У него даже справка есть. Дезадаптированная личность с дилинквентным поведением, – удачно ввернул Сергей, вспомнив поэта-скандалиста. – Может, он и потерпит часок, не знаю. Но потом точно сбросит трехлитровую банку с водой.

Сообщение подействовало.

Впрочем, на следующий вечер, как раз в момент, когда приехавший Валентин не без удовольствия распахнул окно, выходящее на жестяной бандитский венок, белая «восьмерка» снова подвалила к дому.

И так же шумно.

Ты наверно нарочно красишь краской порочной лицо…

– Долго сидеть не будем, – как раз говорил Валентин. – У тебя тут тихо, а я почти всю ночь провел над бумагами. С майором Егоровым когда-то учился в школе, он друг детства, не просто коллега. Сам понимаешь, подкинул мне кучу самых интересных бумаг…

Обожжешься – смеешься, вот удача в конце-то концов… Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть кому-то… Он поймал тебя красным кольцом…

– Хозяева венка, что ли? – удивился Валентин.

– Да ну. Мелочь. Подмазываются.

– А чего не гонишь?

– Таких только задень!

– Местные?

– Само собой.

– Дом у вас, наверное, новый, да? Не притерлись еще соседи друг к другу?

– Это верно. Но пора бы уже понять, кто тут свой.

– А кто у них лидер?

– Хорьков видел?

– Конечно.

– Ну, увеличь хорька до человека, побрей ему голову, в глаза подпусти туману и напяль на нос темные очки в железной оправе.

– Информацию принял. Чем они занимаются?

– Курят, пьют вино, лапают грудастых девок. – Сергей выставил на стол запотевшую бутылку с водкой: – Плюнь!

Много дивного на свете, стоит дверь лишь распахнуть…

– Как это плюнь? – удивился Валентин. – Тебе венка мало?

– Не гнать же их кулаками.

– Это верно, – рассмеялся Валентин. – Гнать их не будем, а вот послушать – послушаем…

– Ты же хотел тишины.

– А я не про музыку. Я про бритых. Их в машине трое, о чем-то же они говорят. Даже интересно, о чем, правда?

– Как ты думаешь их слушать? – сдался Сергей.

Усмехнувшись, Валентин поставил на подоконник «дипломат», купленный когда-то на деньги Карпицкого. Все в нем было: компьютер, приемник, передатчик, дешифровщик, сцепка с телефоном и спутником, ко всему прочему – направленный микрофон, похожий на пистолет с укороченным стволом.

Стоит дверь лишь распахнуть…

Выпили по первой, закусили свежим огурчиком, Валентин нажал какую-то кнопку, сразу пошел звук. Музыка само собой – в окно вливалось, но звук голосов был очищен от помех.

«Это круто. Драйв есть. Я морально ощущаю. В натуре, блин, не слабо». – «А бомжевать?» – «И бомжевать тоже. И окурки клянчить, пятаки. И бутылки. Мне не западло. Я человек свободы». – «Зачем свобода, когда бабок нет?» – «Как зачем?»

– Отличная слышимость, – одобрил Сергей. – Только насчет информации ты ошибся. У них головы пустые.

– Из любой чепухи всегда можно что-нибудь выцепить, – возразил Валентин. – Они сидят в машине и считают себя защищенными. А раз считают себя защищенными, значит, непременно проговорятся.

– Ты мне лучше про Мезенцева расскажи. Говорят, его труп нашли?

– А ты откуда о трупе знаешь?

– Да весь город говорит.

– Это не город, это, наверное, твой руль большой говорит, – догадался Валентин. И заметил: – между нами говоря, в Ушайке нашли не труп Мезенцева, а некий труп с паспортом Мезенцева…

«Мужик, значит, говорит жене: пойду посплю, в натуре. Ты, говорит, разбуди меня, когда захочу выпить. А как я узнаю, когда ты захочешь выпить? А ты только разбуди…»

– Как тебя понимать?

– А буквально, – ответил Валентин. – В поликлинике сохранилась стоматологическая карта Мезенцева. И патологоанатом дал заключение. Не сходятся факты. И зубы не те, и факты не те. Сам понимаешь, паспорт можно подменить, но зубы не подменишь…

«А вы знаете, что делают эти педрилы на Пасху? Бабок у них много, вот они, в натуре, красят свои «мерсы» в разные цвета, и стукаются…»

– Вообще история с Мезенцевым какая-то неправильная, – покачал головой Валентин. – Нет у меня ощущения, что этим делом занимаются плотно. Как-то все урывками… Когда сверху надавят… Так что о трупе Мезенцева ты пока сильно не распространяйся, следствию это не на руку. Пусть люди считают, что в Ушайке нашли труп Мезенцева…

«Пивбар на углу знаете?» – «А то!» – «Леха вчера говорит одному лоху: хочешь выпью двенадцать кружек подряд? А лох говорит: не хочу. А Леха говорит: а за бабки? А тот говорит: за бабки пей. Леха посмотрел на лоха и вышел. Все решили, отлить пошел, дело нужное. А Леха вернулся минут через двадцать и высосал подряд двенадцать кружек. Ну, ты силен, говорит ему лох и бабки выкладывает, чувствуется, говорит, что ты хорошо отлил. А Леха говорит: какое отлил, я в торец бегал! Там пиво тоже на разлив, вот я и пробовал, смогу или нет…»

– А мелочи? – Валентин пил, закусывал, но внимательно прислушивался к голосам оттягивающихся скинов. – Чем интересовался Мезенцев?

– Да какие мелочи? Водку пил, да читал фантастику.

– Фантастику? – удивился Валентин.

– Вот именно. Причем, не просто фантастику, а научную. Любил, чтобы идея была. Если начинались стилистические сложности или появлялись драконы и прочая нежить, Мезенцев книгу бросал. Я сам не видел, но ребята, бывавшие у Мезенцева, говорили, что дома у него огромная библиотека. Он из тех типов, у которых амбиции всегда выше крыши. Суть дела схватить умел, этого не отнимешь, а вот подойти к предмету честно… Короче, скотина он… Мог Мезенцев запросто кинуть партнера, мог пролезть туда, куда другой не пролезет. А сам по себе скучноват, потому что без полета, без легкости. Он же из низов. Такие часто не знают, куда им плыть. Верным направлением они могут считать любое направление…

«Слышь, пацаны! Два пилота в падающей „тушке“, в натуре, смотрят в иллюминатор. Никак не пойму, говорит один, почему это моряки так радуются приближению земли?.».

– Мы с майором Егоровым почти всю ночь провели над бумагами, – опять напомнил Валентин. – Я о Томске и томичах много узнал. Точно говорю, много у вас интересных людей. Плесень любит сырость. А в России сейчас сыро.

– О чем это ты?

Валентин засмеялся:

– Да все о Мезенцеве. В Томске действительно о нем одном и судачат. Да еще об отце Дауне. Никто этого отца не видел, а судачат о нем.

Жили тут двое – горячая кровь, неосторожно играли в любовь… Что-то следов их никак не найти, видно, с живыми им не по пути…

– Ну, не совсем так, – возразил Сергей. – Судачат и о другом. Тебе твой майор Егоров сказал, что в Томске пропал не один Мезенцев? Еще, например, поэт-скандалист Мориц пропал. Совсем шумный был человек, а пропал. А с ним пропал несовершеннолетний инвалид по прозвищу Венька-Бушлат, тоже не самый тихий. Алкаш да калека, вот куда они могли деться? А до них Ленька Варакин…

– Варакин?

– Ну да. Его я хорошо знал. Мошенничал, конечно, но легко, с фантазией. Когда Ленька пропал, его искали. Конечно, не нашли, но месяца через три пришло от него письмо. Дескать, все надоело, все обрыдло до рвоты. Дескать, решил спрятаться в каком-то монастыре, там доживет жизнь. В общем, я понимаю… Варакину да Мезенцеву было что замаливать.

– Письмо он сам написал?

– Жена так утверждает.

– А экспертиза?

– А экспертиза поддерживает жену.

– А такой поступок, он в характере Варакина?

– Ленька был взрывной человек, – кивнул Сергей. – Он и не такое мог отмочить.

«Я от тебя на седьмом небе!»

«А я от тебя на пятом месяце!»

– Ты объясни, – Сергей откинулся на спинку стула. – Если труп, найденный в Ушайке, не принадлежит Мезенцеву, то почему в кармане нашли паспорт Мезенцева?

– Следствие выяснит.

«Козлы! В натуре, козлы!» – «А мы?» – «Чего мы?» – «Мы тоже, что ли, козлы?» – «А то нет? Забыл Верку Ханову?» – «Это у нее деревянная нога была?» – «Почему деревянная?» – «А чего бы я ее помнил?»

– Оттягиваются ребята, – усмехнулся Валентин.

И неторопливо налил еще по рюмашке:

– У вас не скучно. Я это вообще о Томске. Майор Егоров ввел меня в курс дела. Региональные службы, они сейчас как в трубе. В изогнутой. Ничего не видно ни впереди, ни сзади. Тем не менее, работают. С подачи майора Егорова я так понял, что в Томске в последние три года пропало десятка три человек.

– Это много?

– Ну, с какой стороны посмотреть, – усмехнулся Валентин. – Если со стороны живых людей, то много. К тому же, мы ведь наверняка знаем не обо всех исчезновениях. То есть, могут быть люди, которые тоже загадочно пропали, но по тем или иным причинам в официальный список не занесены. Вот, скажем, гражданин Гришин. Знаешь такого?

Сергей пожал плечами:

– Имя у него есть?

– Есть. И звучное.

– Ну?

– Василий Иваныч.

– А-а-а, кажется, припоминаю такого… Гришин… Если не ошибаюсь, бывший чиновник горисполкома…

– Не ошибаешься, – кивнул Валентин. – Бывший чиновник бывшего горисполкома. Но это в далеком прошлом. Гражданин Гришин из тех пронырливых чиновников, которые вовремя поняли, что старый мир рухнул. Навсегда рухнул. Он сметливый перец. По старой памяти взял выгодный проект и всем правильно распорядился.

– Вспомнил, вспомнил я Гришина, – кивнул Сергей. – Он свою фирму одним из первых зарегистрировал в Горно-Алтайске, в офшорной зоне. Но сам, кажется, давным-давно благоденствует на Кипре. Такие Гришины умеют хорошо устраиваться.

– Умели.

– Что ты хочешь сказать?

– Да нет этого перца на Кипре! Это только считается, что он там, а на Кипре его нет, все это фикция, видимость. Кипр есть, фирма есть, деньги ходят туда-сюда, как полагается, а гражданина Гришина нет. Никто не может выйти лично на гражданина Гришина.

– А пытались?

– А то!

– И никаких следов?

– Никаких! – довольно рассмеялся Валентин. – Правда, время от времени он звонит жене. Раз в квартал. И жена уверяет, что звонит действительно Гришин. И звонит с Кипра. Уже почти три года.

– Как она такое терпит?