Текст книги "Пятый сон Веры Павловны"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

Соавторы: Александр Богдан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Яблоко Фурье

Рыжего лоха с удобной сумкой на ремне Колян засек возле почты.

В крохотном зале, пристроенном к железнодорожному вокзалу с западной стороны, можно было написать письмо и тут же сдать дежурной, а можно было через ту же дежурную отбить телеграмму или заказать срочные телефонные переговоры с любым городом.

Впрочем, в любой – это так только говорилось.

На самом деле, в Новосибирск, например, дозвониться можно было сразу, а вот в Читу далеко не всегда. И объяснить причину никто не мог. Какая, к черту, причина? Просто линия барахлит.

Рыжий лох, голубоглазый, плечистый, дважды заходил в почтовое отделение. Может, пытался дозвониться именно до Читы, кто знает? Главное не в этом. Главное в том, что была при лохе удобная спортивная сумка на ремне, на молниях и липучках.

Сумка сразу понравилась Коляну.

В такой сумке вещи должны лежать качественные, решил он, не то что в его затасканной – несвежие носки да чужая записушка.

Правда, интересная записушка.

В ней вся дурь человеческая, а может, весь ум, все двенадцать гармоний.

В ней яблоко Фурье, которое особенно нравилось Коляну – ну, никак его не угрызть!

Чего говорить, хорошая сумка.

Не так давно, правда, была у него не хуже – спортивная, с капустой, но ее пришлось бросить в Томске. Там же Колян бросил пушку. Осталась при Коляне только чужая записушка, да еще повезло – вырвался из Томска, сумел добраться до станции Тайга. Намертво залег у Саньки Березницкого, а это старый кореш, надежный, лось по жизни. Всегда занят, но все видит. Сегодня, например:

«Куда?»

«На свиданьице».

«А с кем?»

«А с Анькой».

«А кто такая?»

«А стерва одна».

Врал, конечно, да Санька и не думал верить.

А рыжий лох – уверенный, с уважением отметил Колян, морщась от головной боли. Хорошо держится, живет не за чертой бедности. Правда, никак не сидит на месте. То прошвырнется по перрону, то заглянет в зал ожидания. Наверное, не привык ждать. Даже странно, что такой уверенный лох шастает по вокзалу. Зачем он в Тайгу приезжал? Покупал что-нибудь?

Впрочем, это Коляну было все равно.

Главное, что рыжий лох хорошо прикинут.

Но, конечно, если б не Санька Березницкий, лось по жизни, старый кореш, лет семь назад (после досрочного освобождения) прочно обосновавшийся в доме умершей матери, Колян ни за что не выполз бы в город. Опасно, ох, опасно появляться ему на людях. Пусть никто не знает его на станции Тайга, все равно опасно. Почти полтора месяца просидел Колян у Саньки Березницкого, никуда не выползая из закрытого тесовым забором двора, а опасность не миновала, он всей шкурой чувствовал – не миновала. По-доброму, сидеть бы еще да сидеть, да бабки кончились.

Колян ухмыльнулся.

Сидеть – не бежать, одышка не мучает.

Если бы старый кореш не стал коситься, что вот, мол, жрать-пить все кончилось, Колян отсиживался бы за глухим забором. Как в той коммунистической фаланге, про которую вычитал в чужой записушке с золотым обрезом. Там, правда, не все было понятно написано, но так получалось, что коммунистическая фаланга это что-то вроде большой веселой общаги. Ешь вволю, пьешь вволю, стучишь на фортепьянах, лапаешь баб, а хочешь – землю паши. У Саньки Березницкого жизнь, конечно, сложней. Жила при нем малая собачка Зюзя, алкашка, вот и вся общага. Проснувшись, требовала хлебных корок, смоченных в пиве, а то в водке, во всем, паскуда, подражала хозяину.

А лето.

А тепло.

А времени свободного хоть завались.

Санькин дом на отшибе. Во дворе пахнет сладкой травой.

Забор глухой, высокий, с улицы во двор заглянуть не просто.

Вечером, когда прохладнее, когда не сильно досаждают комары, когда совсем не видно вблизи прохожих, можно искупаться в грязноватой запруде – поблизости. Но лучше просто валяться на траве и думать.

Думать Колян любил.

Когда тебе за тридцать, есть о чем подумать.

К тридцати годам у человека много скапливается материала для раздумий.

Хорошо думается о самых разных вещах, даже о таких, какие раньше в голову не приходили. Ну, скажем, о коммунистических фалангах. Или о всеобщем счастье. Или о жизни, в которой делай, что хочешь, всё в жилу и никто тебе не указ.

И Саньку интересно послушать.

Он нытик, но жизнь знает, просто не везет ему.

Первую ходку в зону Санька совершил случайно: за плохо вымытый железный ковшик. За колючку обычно садятся по делу, а Санька сел за плохо вымытый железный ковшик. Сварил ханку, а ковшик помыть не успел. Тут менты и нагрянули. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, посуду вовремя мой, паскудник!

И вторую ходку Санька объяснял непрухой.

Шел по улице и нашел будто бы пакет с травкой.

Ну, сухая травка, ничего особенного, он понюхал, запах целебный. Кто ж ее знает? Санька не старик-шептун и не знахарь. Разболелись ноги в тот день, он подумал, может нагреть воды да попарить найденной травкой ноги? Так и подумал: приду домой, ноги попарю. А тут, как в страшной сказке, набежали менты. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Да неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, всякую травку не подбирай, паскудник!

Опять поворот судьбы.

После нехорошей перестрелки, приключившейся летом в Томске, Колян прятался у Саньки почти полтора месяца. Слышал, что одна из пуль, выпущенных им из «Макара», попала в человека. Даже не в человека, а в бабу. При этом в бабу богатую.

То-то и плохо, что в богатую. Значит, теперь на него, на Коляна, спущена не одна стая легавых. Значит, у каждого мента на транссибирской магистрали имеются в кармане его фотки. Самое время отсиживаться за тесовым забором, тихонько сосать пивко, но Санька прав – бабки кончились. Все, что было при Коляне, все кончилось, а капусту он бросил в Томске. И пушку бросил. Все не по-людски получилось. Думал свалить из Томска богатым, в вагоне СВ, может, с кудрявой подружкой (обязательно с кудрявой!), думал купить в глубине России в уединенном райцентре небольшой домик с удобствами, а вот никуда теперь не едет, от всех прячется. И, прежде всего, от отца Дауна, обещавшего счастливую жизнь.

Вспоминая об отце Дауне, Колян нервничал.

Хорошо, что (пока были бабки) Санька выправил ему справку о досрочном освобождении. Понятно, липа, и выписана на имя какого-то Кобелькова, но все-таки документ. Только раздражало Коляна, почему, твою мать, Кобельков? Почему не Кобелев хотя бы? И вот в Томске, все вспоминал он, в тот вечер все должно было получиться иначе, но почему-то остервенились менты. Может, на непогоду – высыпали на улицу, как горох. Или ловили кого-то?

Может, меня ловили?

Такая дурная мысль уже приходила Коляну в голову.

Не нравилась Коляну эта мысль, портилось от нее настроение. Но ведь может и правда, его ловили? Почему нет? Уж как-то понятливо кинулись на него менты. Пришлось стрелять. Последнее дело.

Колян сплюнул.

В жизни не бывает так, чтобы все шло ровно и гладко.

Утром вот тоже пообещал Саньке: «Вернусь с бабками». Подумав, пояснил: «Еще недельку перекантуюсь, а потом съеду. Сам вижу, что приелся тебе». Санька, понятно, возразил: «Да живи, мне-то что. – Даже пошутил: – Соседка опять заглядывала через забор».

«Кто такая?» – насторожился Колян.

«Да так, сучка, – объяснил Санька. – Прописана по соседству, живет у родной тетки. А работает в собесе, нужный для местных старух человек. Языком, правда, любит молоть, тетку жалеет. Знает, что с теткой когда-то жил. Прикрикну на нее, она зашипит, как змея: сядешь, мол! А я рублю: „Отсижу, выйду честный, тебя задавлю“. У нее вообще-то, что ни глаз, то рентген. – И спросил: „Может, правда, тебе свалить из Тайги?“

«Да свалю, свалю. Недельку перекантуюсь и свалю».

«Куда?»

«На Кудыкину гору. А может, в Мариинск. Мне зиму пересидеть надо. Где-нибудь в котельной на Пихтаче, а лучше на пихтоварке за Яей. Ближе к весне можно будет подумать об остальном. Мне один человек крупно должен… – намекнул Колян, с внутренним содроганием припомнив отца Дауна. – Очень крупно… Вот должок с него слуплю и с тобой, Санёк, рассчитаюсь. А сейчас пойду, накопаю бабок».

Колян не знал, где накопает бабок, но был уверен, что накопает.

Тайга город большой, тихий. В таком большом тихом городе много чего накопилось за годы советской власти. Из такого города даже перестройка всего сразу не вытряхнет. Колян знал, где искать живые бабки – у сберкасс или на вокзале, а то на рынке. Самые те места. А потом снова залечь. Хотя бы на недельку. Ведь лето, ведь облака в небе. Хорошо валяться на травке, болтать с разговорчивым корешом и с запойной собачкой Зюзей. Она пьющая, не сбрехнет.

Перейдя железнодорожный виадук, прислушиваясь к отдающей эхом скороговорке диспетчеров, Колян спустился в старый центр города.

Скрипучие тротуары…

Темные колодезные срубы с навесами…

Темные деревянные дома, обнесенные палисадами, почерневшими от времени и непогоды…

В таком древнем городе много пенсионеров, подумал Колян, а каждому пенсионеру у нас выдают пенсию. Пусть за май, пусть даже за апрель, да даже за март, но выдают, а ему, Коляну, абсолютно все равно – майская пенсия или выдана за апрель…

Решив лично пронаблюдать, как в городе Тайга идет выдача пенсий, Колян неторопливо поднялся в первую попавшую по пути сберкассу.

Но ловить там оказалось нечего.

В темноватый коридор второго этажа, душный, обшитый некрашеными досками, выходили три двери и все три по случаю упомянутой духоты были распахнуты настежь. Одна вела в пустую сберкассу, другая в такую же пустую ремонтную контору, а третья к нотариусу. У нотариуса, усатого, сильно морщинистого, совсем облысевшего и чем-то недовольного человека, два пожилых гегемона оформляли доверенность. А в сберкассе, чтобы, значит, не затруднять людей, висела приметная табличка: «Денег нет».

Такие таблички злили Коляна.

Куда в большой стране вдруг подевались деньги?

Колбасы и выпивки сколько угодно, а денег, хоть умри, нет.

А ведь были времена, вздохнул он, когда добывать деньги было несложно. При этом деньги приличные. Такие, что он покупал билет на скорый поезд и отправлялся отдохнуть, нервы привести в порядок. Валяйся в вагоне СВ, поезд сам домчит тебя до Сочи или до Риги. А теперь: «Денег нет».

Пройдясь по коридору, Колян сердито спустился по деревянной скрипучей лестнице. Похмельная боль пульсировала в левом виске. Слаб что-то стал я на левую сторону, сердито отметил про себя Колян и, найдя в затененном сквере скамейку, закурил. Пыль перед скамьей казалось жемчужной. Три белых курицы неподалеку купались в жемчужной пыли, счастливо раскидывая встопорщенные крылья. И бетонный солдат с автоматом застил вид на пустую площадь. Вот не скажешь ему: «Отсунься!»

В глубоком раздумье Колян выкурил сигарету.

А когда бросил сигарету, когда уже вдавил ее пяткой в жемчужную пыль, подошли два мордоворота в пятнистых комбинезонах. Глаза бледные, но убедительные, как кипяток. Таким ребятам абсолютно все равно, сразу тебя убить или мучить до вечера. Один все время молчал, только всей пятерней закидывал длинные жидкие волосы за нагло оттопыренные уши, а другой, поплотнее, но чуть пониже, с каким-то противным бабьим волосяным хвостиком на затылке, строил из себя вежливого человека.

«Вот вы пятнадцать минут тому назад были у нотариуса».

«Да не был я, только заглядывал», – неохотно согласился Колян, держа руку на левом виске.

«Зачем?»

«А опохмелиться хочется, – честно признался Колян. Он знал, что честность редко, но помогает. – Голова трещит. Думал, встречу знакомых, вдруг кто пенсию получил».

«А здесь что делаете?»

«А здесь курю».

Оказывается, быть честным совсем не трудно: на каждый вопрос Колян отвечал сразу, без раздумий, и никаких встречных вопросов не задавал. Так сложилась жизнь, что в последние годы вопросы чаще задавали ему, вот и сложилась полезная привычка – не торопиться со встречными вопросами. Правда, на какое-то мгновение Коляну стало обидно: вот, не дай Бог, пойдут насмарку все его беганья. Заберут в ментовку, а тогда ни собачка Зюзя больше с ним не выпьет, ни кореш Санька не сбегает за разливным пивом.

Ладно, решил, глаза у мордоворотов, как кипяток, но терпеть можно.

«Имя?»

«Мое?» – Колян даже обернулся, как бы недоумевая: его ли спрашивают? Но в пыльном сквере было пусто, да и мордовороты не собирались шутить, хмурые оказались типы. Колян подумал было назваться Кобельковым, как значилось в липовой справке, но, глядя на мордоворотов, раздумал.

«Санька я».

И даже пожал плечами: Санька, мол, я, ничего особенного.

А про себя решил: раз уж пошел за бабками для Саньки, пусть Санька и разбирается с мордоворотами. Саньке ведь ничто не грозит. Санька не знает, что наделал в Томске Колян. Правда, странными показались Коляну мордовороты – обращаются на вы, и в зубы пока не дали.

«А точнее?»

«Да Санька я. Березницкий».

«Где проживаете?»

«В Шанхае»

«Китаец, что ли?»

Это мордовороты шутили. Прекрасно знали, что Шанхаем на станции Тайга с незапамятных лет называли северный район города.

«Документы есть?»

«Да какие с утра документы? Вот голова гудит, это точно».

«Адрес?»

Колян назвал.

Совесть его не мучила.

Это сам Господь оказал ему милость.

Это по подсказке Господа назвался он Санькой.

Вынув из кармана рацию, вежливый мордоворот отошел в сторону и коротко с кем-то переговорил. Может, с адресным бюро, может, с милицией, кто его знает? Коляна это, конечно, интересовало, но выказывать свой интерес он не стал. Вежливость мордоворотов ему страшно не нравилась. Упекут, падлы, в коммунистическую фалангу!

«Не врет, – кивнул напарнику вежливый. – Адрес верный». – И уже без особенного напряга предложил: «Слышите, Березницкий, пройдёте с нами. Минут двадцать назад, – он для точности взглянул на массивные наручные часы, – вы заходили в нотариальную контору. Там нотариус работал с клиентами. Все нормально, лишних нет, а когда клиенты ушли, нотариус оказался ограбленным. Кто-то, значит, вошел и мешок ему на голову! – Вежливый с непонятным значением взглянул на Коляна: – Кроме вас и тех двух клиентов, никто на этаж не поднимался. Вот вы сами как можете объяснить случившееся?»

«Может, чудо?» – пожал плечами Колян.

«В коридоре никого не заметили?»

«Это в каком смысле?»

«Будто не понимаешь».

«Нет, в этом смысле – нет!»

«А в нотариальной конторе?»

«Да я ж говорю, я просто хвораю, душно мне, – Колян снова приложил ладонь к виску. – Это ж не яблоко Фурье жрать! Ну, заглядывал к нотариусу, только не показался он мне подозрительным. И не брал я ничего». – Колян демонстративно вывернул брючные карманы.

«Что в сумке?»

«Платок-носовик, белье. Прачечная у нас не работает».

Колян увидел, что вежливый тайком усмехнулся, и с некоторым внутренним облегчением решил: не менты… Какая-нибудь охрана, теперь таких много, но не менты… И почему-то сразу уверовал: к Томску мордовороты не имеют никакого отношения. Осмелев, пошутил:

«Может, сами и хапнули?»

«Думай, что говоришь, – негромко, но убедительно заметил вежливый. – Я тебе глаз могу выткнуть. Пальцем. Прямо сейчас. – И приказал: – Вставай, поднимемся к нотариусу. Привезут клиентов, сопоставим все показания. Совпадут, отпустим».

«Вы менты, что ли?»

Ни вежливый, ни молчаливый не ответили.

Опять поднялись по скушной скрипучей лестнице.

Сидел за столом усатый нотариус, – теперь потрясенный, потерянно прижимал ко лбу мокрую тряпку. Перед ним на стуле сидел еще один мордоворот. Тоже в пятнистом комбинезоне. И пяти минут не прошло, как привезли растерянных гегемонов, полчаса назад работавших с нотариусом. Гегемоны ничего не понимали и ругались. Вежливый даже предупредил: «Спокойнее, господа!» – хотя какие они были господа. Так… Гегемоны… «Да в чем дело? – шумели они. – Мы тут доверенность оформляли».

И вот в этот момент Колян подобрался, потому что внизу под окнами тормознула самая настоящая белая с синей полосой милицейская запыленная «шестерка». Вот сейчас настоящие менты поднимутся, сжалось у Коляна сердце. Вот сейчас поднимутся и у всех потребуют документы. Тут мне и кранты, отстраненно подумал Колян. Местные менты мне не поверят. Они, наверное, знают Саньку Березницкого.

Но судьба хранила Коляна.

Вежливый мордоворот и усатый нотариус сами спустились вниз.

Некоторое время они громко о чем-то спорили, и до Коляна понемногу дошло, что странные эти мордоворот и нотариус попросту отшивают ментов! Наверное, мордовороты – местная крыша над этими конторами, решил он. Понятно, что с накладками типа сегодняшней предпочитают разбираться сами.

Ну, ясно, ухмыльнулся Колян. Нотариальная контора – место злачное и злаки в таких конторах произрастают воистину удивительные. Кому-то дом отошел в наследство, кому-то квартира или машина, а кому-то приличный процентный вклад в банке. Опять же, кто-то продал крепкое хозяйство или наоборот приобрел приусадебный участок, оформил выгодный договор, а третий одинокой бабуле предложил опекунство с правом наследования жилплощади. На таких бумагах адреса и ФИО указывают совершенно точно, только успевай объезжать нужных клиентов… Все люди – братья, надо делиться… Короче, накололи братков, понял Колян. Может, какие-нибудь удачливые заезжие гастролеры. А братки теперь обиделись и не допускают ментов к разборке.

Колян потел, но терпел.

Лучше лишний час просидеть в такой паршивой нотариальной конторе. Она, пусть и душная, а все же не камера, не пропитана мерзкими запахами параши, плесени и цемента.

Правда, от волнения голова заболела по-настоящему.

Только через полтора часа, матерясь и поглаживая ломящий висок, Колян оказался на железнодорожном вокзале, где и заприметил рыжего лоха.

Неделю назад у Сергея заклинило спину: боль не давала ни встать, ни лечь, ни согнуться. Прижало так, что согласился поехать в Тайгу, где уже не первый год врачевал известный мануальный терапевт, слепой татарин. Три сеанса массажа удивительным образом сняли хворь. Правда, все эти три дня пришлось провести в Тайге. А теперь оказалось, что из-за ремонта путей электрички шли с большими перерывами.

Когда-то я любил электрички, подумал Сергей, пройдясь по перрону.

Можно, конечно, позвонить Леше Дорожкину в Юргу, он пришлет машину, но почему, собственно, не прокатиться на электричке? Сергей ни с того, ни с сего почувствовал себя студентом. Вон маневрушка на путях посвистывает… И несет мазутом, каменноугольным дымом, еще какими-то станционными запахами… Поеду на электричке, решил Сергей. Если даже пойдет в Томск ночью, поеду на электричке. А пока, усмехнулся, можно посидеть в ресторане.

Так он и сделал.

Станционный ресторан оказался на удивление пуст.

Заглянула в приоткрытые двери какая-то женщина, но тут же ушла, смутившись. Оглянулись на женщину три ленивых официантки в белых передничках и в таких же кокошниках, стоявшие у невысокой стойки, и снова в ресторане замерла жизнь. Когда-то жизнь здесь кипела, не протолкнешься, но времена изменились.

Сергея это в общем устраивало.

Он устроился в самой глубине, в прохладе, за столиком, поставленным впритык к старинной, покрытой цветными изразцами, высокой под потолок печи, понятно, еще дореволюционной, не действующей. Устроился так, чтобы видеть входную дверь, над которой размещался мрачноватый барельеф: черные чугунные гуси эпохи позднего застоя. Видимо, летели они над просторами Сибири над кострами многочисленных охотников и, черные, закопченные, добрались, наконец, до Тайги.

Когда Сергей доедал солянку, за столик подсел транзитник. Носатый, здоровый, немного стесняющийся. Посмотрел, правда, с вызовом:

– Не помешаю?

– Нисколько.

– Не могу обедать в пустом заведении…

В общем, понять человека можно. Не тот уют.

Деревянные кадки с жестяными фикусами. Искусственного шелка шторы, как паруса, раздуваемые сквозняком. Огромная бронзовая люстра под потолком, такая огромная, такая темная, так красиво покрытая старой патиной, что сделала бы честь любому театру. Ну, еще прихотливая алебастровая лепнина на потолке и столики, покрытые накрахмаленными скатертями.

А уюта нет.

И посетителей нет.

– Как насчет рюмочки? – с непонятным вызовом поинтересовался транзитник. – У меня до поезда три часа. Если, конечно, не опоздает.

Сергей неопределенно кивнул.

Вообще-то пить с незнакомыми людьми он не любил, всегда старался отделаться от подобных предложений, но транзитник, несмотря на некоторую нагловатость, не вызывал отталкивания, даже что-то смутно знакомое угадывалось в лице. Известно, что все люди на кого-нибудь похожи. Разговоримся – выясним.

– Я предложил, я и закажу, – обрадовался транзитник.

И поманил пальцем официантку:

– Нам бы «Российской».

– И воду будете?

– И воду будем, – незнакомец уставился на официантку. – Чего ж воду не быть? И мясо будем! Только овсянки не надо.

– Какой овсянки? – удивилась официантка.

– Да нет, это я так шучу, – ухмыльнулся транзитник, будто поймав себя на оговорке. – Солянку подайте, ну, мясо там.

И хмыкнул, когда она отошла:

– Не понять бабе.

Сергей вопросительно поднял глаза.

Мнимый транзитник (это был Колян) засмеялся.

Все шло так, как он хотел: за столиком рыжего лоха устроился, водочку заказал. Бабок на водочку нет, да ведь не ему расплачиваться. Расплатится рыжий нахальный лох, когда придет время. Колян даже печали подпустил в глаза:

– Я на зоне столько овсянки съел, что лошадям в глаза смотреть стыдно.

– На зоне? – насторожился Сергей.

Колян развел руками:

– Так Россия же… Сами знаете… У нас ведь от сумы да тюрьмы…

– И как это получилось?

– Да вы не подумайте, – развел руками Колян. – Я не из этих… – Он неопределенно и все равно нагловато повел крупным носом: – Я просто спец… Я хороший спец. Про Ачинку слышали? Вот ее-то, то есть авиатехническое я и закончил… Технарь от Бога, хоть сейчас подпускай к машинам, – выпятил он губу. – Только удачи не было. Какой корешок драку начнет, а мне ввалят, другой найдет деньги, а я в убытке. Ну, и все такое прочее. Я точно говорю, все шишки на меня сыплются. Я специально в библиотеке интересовался: существует особенный тип людей. Ну вот, как я. Как бы сам притягивает к себе молнии.

Колян воодушевлялся прямо на глазах.

– А на зону я попал из-за нашего особиста. Тот еще придурок! У нас «Руслан» работал… Ну, знаешь, – закинул первое ты Колян, – ходит такая большая машина в воздухе по кругам с большим запасом керосина, и пишет на приборах, что там к чему. Так вот, однажды на третьем круге отказал у «Руслана» один из двигателей. А я как раз вышел на дежурство. Дело серьезное, сразу просек, что к чему, у меня хорошее умение технического анализа. Диспетчеру подсказываю: связывайся с орлами, знаю, мол, как, не совершая посадки, запустить «отказник» прямо в воздухе. Там, объясняю, все дело в предохранителях, пусть проверят предохранители… А диспетчер да особист, вместо благодарности выставили меня из диспетчерской… А на деле, – ухмыльнулся Колян, – все оказалось так, как я говорил. Когда «Руслан» посадили, выяснилось, что точно полетели предохранители, о которых я говорил… Так ты что думаешь? – окончательно перешел Колян на ты. – Благодарность мне объявили с занесением в личное дело? Или внеочередной отпуск предоставили? А вот хрен! – ловко ударил Колян левой рукой по сгибу правого локтя. – Вместо благодарности одни подозрения. С чего, дескать, такой молодой, а умный? Каким образом прямо с земли определил причину аварии?… Ну, начали копать, нашли на предохранителях следы пассатижей, будто там могли остаться следы губной помады… Особист меня не любил, загремел я по воле этого козла на шесть лет: дескать я сам подстроил аварию, чтобы выслужиться… А на самом деле, – зло сплюнул Колян, – мы с этим особистом собачились из-за бабы… Но Бог не фраер, – зло сплюнул Колян. – Бог меня с зоны по амнистии вынул. Дескать, хватит тебе страданий, молодой хороший технарь!.. Так что, понимаешь, – негромко, с фальшивой печалью, как бы извиняясь за свою столь криво сложившуюся жизнь, рассмеялся Колян, – овсянки я в зоне наелся… Но технарь я от Бога. Меня хоть сейчас подпускай к машинам… Вот заезжал к родственникам на Почтовую улицу, но сердце томит…

Махнув рюмочку, Колян свободным движением руки показал томление сердца:

– Летать хочется!

Сергей с сомнением посмотрел на транзитника.

Крупный нос, взгляд мрачноватый, несмотря на нагловатую улыбку. Над левой бровью темная родинка. Весь в движении, ну, прямо двуглавый орел – голову влево, голову вправо. А в глазах печаль. Будто хочет веселиться по-настоящему, а не получается…

Колян!

Колян! – дошло до Сергея.

Я же видел эту рожу на компьютерной распечатке! Нагловатая улыбочка, крупный нос, родинка…

Ну да, Басалаев, окончательно понял он. Колян. Овсянку жрал не за «умение технического анализа».

Невозможно, подумал Сергей.

Почему такое происходит со мной?

Опустив глаза, боясь выдать неосторожным движением вскипающее в нем бешенство, Сергей рассеянно копался вилкой в овощном салате. Он как бы все еще с улыбкой прислушивался к словам Коляна, но темное бешенство поднималось в нем как рвота. Если это действительно Колян, прикидывал он про себя, стараясь не поднимать глаза, нужно немедленно сообщить о его появлении Суворову. А если Суворов не сможет добраться до Тайги за пару часов, надо сдать «спеца» транспортной милиции. Ведь он Веру убил… Если он не врет, если правда ждет поезда, то некоторое время в запасе есть. Целых два, а то и все три часа.

– Извини, – поднялся Сергей. – Выскочу на минуту.

И пнул ногой сумку:

– За вещами присмотришь?

– А то!

– Я ненадолго.

– Приперло?

– Дозвониться не могу.

– До Иркутска?

– До Новосибирска.

– Да мне-то что? – развеселился Колян. – Звони, куда хочешь, хоть в Иркутск, хоть в Новосибирск. Я просто так спросил.

А про себя подумал: да звони хоть в Москву!

Коляна действительно распирала веселая злость.

Когда Сергей вышел, он тут же подтянул к себе его сумку и, распустив молнию, увидел лежащую сверху новенькую бельгийскую электробритву в прозрачном пластмассовом футляре.

Электробритва Коляну понравилась.

Нагловато оглянувшись на застывшую у окна официантку, Колян с легким сердцем переложил электробритву в свою потрепанную сумку. Собственно, он мог не делать этого, все равно вещи перейдут в его руки, однако, сработала привычка. Твердая, устоявшаяся привычка не выпускать из рук того, что понравилось. Но сумку он поставил на место. Вещи вещами, а у рыжего лоха обязательно должны быть при себе наличные. Я его подпою, зло и весело решил Колян. А потом рыжий расплатится за обед. А потом я его испугаю. Заведу в какой-нибудь укромный уголок и испугаю. Он отдаст все, что есть при нем. Ишь ведь, сидит, слушает, кивает понимающе, а сам, наверное, ни одному слову не верит. Тюремной овсянки не пробовал, козел!..

Ладно, пусть усмехается, решил Колян.

Время есть, мы с ним про всякое еще поговорим.

Он, может, не дурак, он, может, слышал про яблоко Фурье.

Санька Березницкий тоже, конечно, не дурак, но ничего, кроме старых анекдотов, не помнит. А поговорить хочется.

Дозвонился Сергей сразу.

– Алексей Дмитриевич, он здесь!

– О ком это ты?

– Да о Коляне.

– Откуда?

– Со станции Тайга.

– А Колян?

– Он в ресторане. При вокзале. Пьет водку.

– Один? В компании?

– Мы с ним за одним столиком. Ресторан пустой. Так думаю, что он здесь один. По крайней мере, никто к нам пока не подходил. Говорит, что через два-три часа у него поезд.

– Сможешь продержать его при себе?

– Наверное.

– Уж ты постарайся, Сережа, – сипло выговорил Суворов. – Ну, угости его водкой, пивом. Чего захочет, тем его и угощай, хоть французскими коньяками. Заинтересуй его. Пусть выпьет побольше. Сам понимаешь, за мой счет.

Было слышно, как он там далеко позвал: «Ант!»

– А потом? – спросил Сергей.

– А потом делай, что хочешь. Потом неважно. Потом тебя не касается. Главное, чтобы Колян никуда не исчез. Держи его при себе, пои его, улыбайся, трави анекдоты, и главное, никому не отдавай, даже милиции. Сейчас в Тайгу выйдет машина, считай, она уже вышла. Так что, придержи Коляна…

Пили.

Сергей слушал Коляна, но перестал его понимать.

Какое яблоко Фурье? Где он нахватался таких понятий? Какие полеты «Руслана»? Это же Колян застрелил Веру… Откуда он что-то знает про яблоко Фурье?…

А Колян разошелся.

Он уже понял, что рыжий лох у него в руках, что рыжий плечистый лох, как неумный окунь, крепко завис на крючке. Разойдясь, Колян честно признал, что вот чего не хватает ему, так это глубоких знаний. Широкие есть, а глубоких нет. Ачинка, конечно, много ему дала, сказал он, нагло заглядывая в глаза Сергею, но вот если бы раньше взяться за ум… А теперь с этими блядскими тюремными справками доказывай, что ты не верблюд… Хотя, если по правде, он не дурак. Он про яблоко Фурье знает. И про коммунистические фаланги.

Колян захихикал.

Ему нравилось, как рыжий лох морщил брови.

Не удержавшись, он прихвастнул, что один его близкий родственник основал в Тайге коммунистическую фалангу. Здесь удобное место, дикий край. Живет с ним, между прочим, одна пьющая собачонка. Имя называть не буду, пьяно ухмыльнулся Колян, но если по правде, то звать Зюзя. Такая алкашка, что никак не пробежит мимо выпивающих. Стоит собраться в этой фланге интеллигентной компании на троих, Зюзя тут как тут. Начинает повизгивать, втираться в доверие, вертеть грязным хвостом. Известное дело, алкоголизм у баб сильней проявляется.

Когда человек врет так самозабвенно, дошло до Сергея, значит, есть у него цель. Колян ведь сам подошел к столику, вспомнил он… Мог занять любой столик, но подошел к моему… Транзитник, видите ли, не терпит одиночества… Водки заказал в полную меру… Решил по пьяному делу срубить бабки… Увидел меня и решил, что я лучше всего подхожу для этого… Таким, как Колян, уколы надо ставить в живот – от глупости…

Он поднялся.

– Отлить? – понимающе ухмыльнулся Колян.

Сергей кивнул. Если Колян созрел, решил он, то он выйдет вместе со мной. Если он созрел, он сейчас встанет и выйдет вместе со мной.

Но Колян остался за столиком.

В туалете от запаха хлорки резало глаза. Глянув на часы, Сергей с удивлением увидел, что просидел в ресторане с Коляном уже более двух часов. Вот-вот мог подойти поезд Коляна. Скорее всего, этот поезд – туфта, не ждет Колян никакого поезда, некуда ему ехать, окопался где-то поблизости, но Сергей не хотел рисковать… И старался не вспоминать про Веру…

Погасив сигарету, он вышел из туалета.

Он отсутствовал всего-то три-четыре минуты, но за это время что-то произошло.

В сумеречном переходе он увидел Коляна.

Колян был пьян.

Он был в дупель пьян.

Этого не могло быть, но Колян был пьян до бессознания.

С уголка расслабленных губ тянулась вниз прозрачная струйка слюны. Глаза прикрыты, прядь влажных от пота волос свалилась на лоб. Он непонимающе что-то мычал, как бы недоумевая, и едва перебирал ватными ногами. Но с двух сторон подпирали Коляна незнакомые Сергею крепкие молодые ребята в спортивных костюмах. «Ничего, сержант! – весело крикнул один показавшемуся в коридоре милиционеру. – Это наш приятель. Он крепкий, он не нагадит. Видишь, просто устал. Какая нынче житуха?» – «Чтоб ноги его не было на вокзале!» – «Да ни ноги, ни руки! – с удовольствием пообещали сержанту крепкие ребята. – У нас машина. Мы его прямо домой доставим».