Текст книги "Жюль Верн"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

35

Смелый и находчивый пятнадцатилетний капитан Дик Сэнд спасает свою команду, а подлого черного кока – предателя Негоро насмерть загрызает пес Динго.

Справедливость восторжествовала. Разочарованным остался только кузен Бенедикт.

Вернувшись в Сан-Франциско, энтомолог закрылся в своем кабинете. Он дрожит от нетерпения. Он предвкушает научный триумф. Его работа будет посвящена необыкновенному пауку, открытому лично им и заранее им названному «шестиног Бенедикта» – «Hexapodes Benedictus».

О! Настоящий шестиногий паук!

Никогда прежде мировая наука шестиногих пауков не знала!

К сожалению, эпохальному открытию не суждено было состояться.

Вооружившись очками и лупой (в Африке он всего этого не имел – лупа разбилась, очки были растоптаны работорговцами. – Г. П.), кузен Бенедикт с горечью обнаруживает, что привез домой самого обыкновенного паука. Так уж случилось, что, отлавливая насекомое, неловкий негр Геркулес нечаянно оторвал ему две ножки…

36

У романа «Пятьсот миллионов бегумы» – своя история. Рукопись, полученная по почте Этцелем в 1877 или 1878 году, принадлежала старому знакомому Жюля Верна по Парижу – Паскалю Груссе. Бедствующий республиканец надеялся на гонорар.

К сожалению, художественный уровень рукописи «Наследство Ланжеволя» не вдохновлял. Но вот идеи…

Жюль Верн и его издатель были патриотами.

Отторжение от Франции Эльзаса и Лотарингии до глубины души возмущало автора «Необыкновенных путешествий». Географические карты в его представлении должны были выглядеть совсем не так, как после войны. Прочтя присланную ему рукопись, Жюль Верн написал Этцелю: «Романа фактически не существует. В нем начисто отсутствует действие, борьба, интрига ослаблена и не может захватить читателя. Никогда в жизни я не читал ничего более бесформенного: в тот самый момент, когда у читателя может появиться интерес, действие застывает. Собственно, весь интерес заключается в борьбе между пушкой и торпедой. И что же? Пушка так и не стреляет, торпеда так и остается невыпущенной…»

Но писатель увидел возможность выправить рукопись.

«Нужно усилить контраст между стальным милитаристским городом и светлым городом истинной будущей цивилизации…»

И далее: «Даже не знаю, что сказать о заводе Круппа, ибо речь, несомненно, идет о нем. Завод, столь ревниво оберегаемый от посторонних взглядов! – герой же проникает туда, всего лишь переодевшись, а обратно выходит вообще с помощью самого обычного напильника! Смех, да и только…»

За время, проведенное на каторге в Новой Каледонии, а затем в изгнании, бывший активный участник Парижской коммуны несколько подрастерял свои республиканские идеалы. С каторги Паскаль Груссе сумел бежать, в Лондоне перебивался журналистикой, печатаясь под самыми разными псевдонимами – Филипп Дариль, Андре Лори, Тибюрс Морай, доктор Блазиус, Леопольд Вирей. Известность Паскалю Груссе принесла книга «Политические заключенные в Новой Каледонии» (1874).

«Вы еще услышите о нем!» – сказал Жюлю Верну Этцель.

И опять не ошибся. Со временем Паскаль Груссе прославился как автор многочисленных приключенческих романов, изданных под псевдонимом Андре Лори – «Наследник Робинзона», «Атлантида», «Капитан Трафальгар», «Изгнанники Земли», «Лазурный гигант», «От Нью-Йорка до Бреста за семь часов»…

Но это впоследствии.

Пока же он просто продал Этцелю рукопись.

Ее же Этцель передал для работы Жюлю Верну. Он был уверен в его патриотизме.

37

«Профессор Шульце слышал о проекте соперника – построить светлый, зеленый, чисто французский город и создать в нем условия, которые способствовали бы развитию самых лучших человеческих качеств, но затея неутомимого доктора Саразена казалась ему нелепой. Он заранее предсказывал ее провал, потому что, по его мнению, затея эта в корне противоречила законам эволюции, жестоким, но справедливым законам, беспощадно и объективно обрекающим латинскую расу на полное подчинение саксонской, а в дальнейшем – на полное исчезновение. Долг истинного саксонца, приверженного идее мирового порядка, считал профессор, всеми силами помешать высказанной французом безумной затее. Именно он, профессор Шульце, доктор химических наук, приват-доцент Йенского университета, известный своими многочисленными трудами о различии рас, – трудами, в которых он убедительно доказывал, что германская раса избрана в скором времени поглотить все другие, – именно он призван уничтожить глупых пигмеев, осмелившихся бунтовать против самой природы…»

Впрочем, указанная проблема в программе профессора Шульце занимала не самое главное место. Он думал не просто об уничтожении латинской расы, он думал о быстром и эффективном истреблении вообще всех народов,которые не захотят слиться с германцами.

Жюль Верн считал немцев слишком агрессивными.

Так, кстати, позже к ним относился и островитянин Герберт Уэллс.

Тем проще показалась Жюлю Верну задача рассказать об истинном мире света – французском утопическом городе и о чудовищном мрачном мире тьмы – немецкой военной крепости.

«Доктору Саразену исполнилось пятьдесят. Ясные живые глаза на тонко очерченном лице серьезно и в то же время приветливо смотрели на окружающее из-за очков в стальной оправе».

Это не прежние многостраничные описания походки, одежды, речи героев.

А вот появляется некий Уильям-Генрих Шарп-младший с сообщением о неожиданно свалившемся на доктора Саразена наследстве:

«Церемониймейстер распахнул дверь и пропустил в комнату весьма странного субъекта, которого доктор с первого взгляда мысленно окрестил "мертвой головой". Это был еще не старый человек с маленькими серыми, пронизывающими насквозь глазками, с тонкими, словно высохшими губами, которые, раздвигаясь, обнажали ряд длинных белых зубов; впалые щеки, обтянутые пергаментной кожей, и землисто-серый цвет лица придавали ему сходство с египетской мумией…»

Что ж, наследство Ланжеволя, баронета Британской империи, попало в хорошие руки (французские). Первая мысль доктора Саразена (конечно, мысль самого Жюля Верна): а не отдать ли эти огромные деньги милой, родной Франции – на уплату контрибуции за проигранную войну?

Впрочем, следовало учитывать то обстоятельство, что вторая часть наследства попала в плохие руки (немецкие).

Профессору Шульце лет сорок. У него бледно-голубые холодные глаза, они лишены прекрасной французской живости и у любого непредвзятого человека сразу вызывают откровенно неприятное чувство (как вообще все немецкое). Даже крепкие зубы профессора наводят на одну мысль: рвать и кусать. И он постоянно озабочен вопросом: «Да почему же все эти проклятые французы не обнаруживают явственных признаков вырождения?»

38

На купленной в Северной Америке земле доктор Саразен, наследник миллионов индийской княжны (бегумы), строит идеальный город – Франсевилль.

«Мы сделаем гражданами Франсевилля всех честных людей. У нас найдут убежище все те, кого чужестранцы-победители (читайте: те же немцы. – Г. П.)обрекли на уход из родных мест. Мы приютим изгнанников, построим прекрасные школы, в которых молодежь получит представление о самых высоких принципах моральной, умственной и физической культуры. И очень скоро это обеспечит нам здоровое, сильное и цветущее поколение».

Невозможно не привести еще одну цитату. В ней размышления самого Жюля Верна, несомненно, выстраданные, хорошо обдуманные. В конце концов, в ней мечта о городе, в котором он сам хотел бы жить.

«Комитет не счел нужным навязывать проект однотипной постройки домов. Наоборот, он стремился к тому, чтобы в архитектуре города не проявлялось обычное томительное и однообразное безвкусие. Вот правила, которым должны были следовать архитекторы и строители:

1. Каждому дому отводится участок земли, на котором надлежит насадить деревья, разбить цветники и газоны.

2. Ни один дом не должен иметь больше двух этажей, чтобы не лишать света и воздуха соседние постройки.

3. Фасад каждого дома должен отстоять на расстоянии не менее десяти метров от улицы. Этот промежуток должен быть занят цветником или газоном, отделенным от проезжей части улицы оградой в половину человеческого роста.

4. Стены домов – только из патентованного трубчатого полого кирпича.

5. Крыши надлежит строить четырехскатные и обносить их, во избежание несчастных случаев, балюстрадой; они заливаются асфальтом и обеспечиваются водостоками.

6. Все дома ставятся на высокий фундамент, образующий под нижним этажом открытый сводчатый подвал, который способствует циркуляции воздуха и в то же время служит местом хранения продуктов. Сточные и водопроводные трубы должны проходить вокруг центральной опоры так, чтобы всегда можно было проверить их состояние, а в случае пожара – обеспечить подачу воды. Подвал сообщается с кухней и хозяйственными помещениями особой лестницей, дабы ни зрение, ни обоняние обитателей дома не страдали от кухонной стряпни.

7. Кухня, хозяйственные помещения и помещение для прислуги должны быть расположены, против обыкновения, в верхнем этаже, там они сообщаются с крышей-террасой, которая используется для хозяйственных надобностей. Каждый дом снабжается специальной подъемной машиной, способной поднимать тяжести. За пользование такой подъемной машиной, так же как за освещение и водопровод, с жителей взимается умеренная плата.

8. В планировке комнат и внутренней отделке дома строителям предоставляется полная свобода. Но все вредные элементы, в первую очередь такие очаги инфекций, как ковры и обои, – категорически изгоняются из обихода. Нет смысла прятать под тяжелой, впитывающей пыль материей чудесный художественный мозаичный паркет, а стены, выложенные цветными изразцами, должны радовать взор богатством красок наподобие жилищ Помпеи. Такие стены легко протирать и мыть.

9. Спальные комнаты не должны сообщаться ни с туалетом, ни с ванной. В спальне человек проводит треть жизни – поэтому спальня должна быть просторной, обставлять ее следует просто. Стулья, металлическая кровать, легкий тюфяк, набитый мягкой шерстью, – никаких пуховиков, перин, стеганых одеял.

10. В каждой комнате должен быть камин, приспособленный для топки дровами или углем. Трубы камина выводятся в специальные подземные дымоходы. Там дым освобождается от частиц угля и выпускается на высоте тридцати пяти метров в атмосферу…»

39

Что же касается немецкого профессора Шульце, то, урвав, иначе не скажешь, часть огромного наследства, он строит на некотором расстоянии от Франсевилля свой город – Штальштадт. Конечно, тоже идеальный. Город высоких военных технологий, железной дисциплины. В секретных арсеналах копятся невиданные снаряды, «способные охватить пожаром и смертью целый город, объять его со всех сторон бушующим неугасимым огнем», а в самом сердце «стального города», на вершине циклопической башни Быка, профессор Шульце водружает чудовищную пушку, всегда направленную в сторону Франсевилля…

Но главным героем романа является все же не Саразен и не Шульце.

Они – антиподы. Они – полюса. А главный герой романа – это молодой француз, ловкий инженер-эльзасец (то есть человек с земель, захваченных проклятыми пруссаками) по имени Марсель Брукман. Он ловко и бесстрашно проникает в мрачные кварталы Стального города. Марсель – опытный человек. Он участник войны 1870—1871 годов – сражался в Париже в дни его осады, был ранен под Шампиньи, получил нашивку за битву под Бузенвалем. В разговоре с профессором Шульце, состоявшемся, понятно, не по желанию эльзасца, Марсель категоричен. «Не верю я в возможность завоевания немцами всего мира!» – бросает он в лицо герру Шульце. От возмущения бывшему профессору Йенского университета даже показалось, что он ослышался. «Вы не верите в то, что немцы завоюют мир? Может, соблаговолите изложить причины такого неверия?»

Марсель с удовольствием объясняет.

Причина такого неверия, на его взгляд, совсем простая.

Завоевать вес мир агрессивные немцы не смогут хотя бы по той причине, что французская артиллерия все равно обгонит немецкую – по мощности и дальнобойности. «У меня на родине, сударь, в этом никто не сомневается. А если говорить откровенно, того же мнения придерживаются и наиболее дальновидные люди Англии».

А немцы что?

Немцы – жалкие подражатели.

Нет у них никакой особенной изобретательской жилки.

40

К сожалению, работать Жюлю Верну становится все труднее.

Дело не только в ухудшающемся здоровье, это само собой; дело в семейной жизни.

«Сейчас нам известно, – писал Оливер Дюма в статье «"Буря за бурей": улица Шарля Дюбуа» [42]42
  Dumas O.«"Tempete sur tempete": rue Charles Dubois» // Bulletin. 2004.3 trimestre. №151.


[Закрыть], – что, сняв в 1882 году дом по улице Шарля Дюбуа, писатель оставил за собой и прежнее свое жилье. По крайней мере, почту он продолжал получать по адресу: бульвар Лонгвилль, 44. Зная скуповатость Жюля Верна, можно быть уверенным, что без веских оснований он не стал бы содержать дополнительное дорогостоящее жилье. Видимо, так было удобно – и для него, и для Онорины. Они жили теперь в одном доме, но порознь; к тому же Жюль Верн мог контролировать переписку и, прежде всего, свои денежные дела».

В той же статье Оливер Дюма указывал на многозначительное предисловие Шарля-Ноэля Мартена к роману Жюля Верна «Упрямец Керабан» («Rencontre», 1970), в котором отмечены места, явно отражавшие состояние самого писателя.

Ван-Миттен, один из героев романа, восклицает:

«– О, мадам Ван-Миттен, конечно, честная дама! Мне совершенно не в чем ее упрекнуть – ни как женщину, ни как спутницу моей жизни. Но вам признаюсь… Мадам Ван-Миттен и я… Да, да!.. Мы в данный момент разъехались!

– Разъехались! По взаимному согласию?

– Да, по взаимному согласию!

– Насовсем?

– Насовсем!

– Но что послужило причиной?!

– На протяжении нескольких лет наша жизнь с мадам Ван-Миттен была просто невыносима, – откровенно объяснил Ван-Миттен. – Бесконечные ужасные ссоры по любому поводу. Буквально по любому, даже по самому ничтожному. Поскольку в глубине души я человек мягкий, я старался во всем уступать, но, в конце концов, не выдержал. Сами знаете, десятью женщинами управлять легче, чем одной».

41

В июле из Индии вернулся Мишель. Физически он окреп, но окрепли и его пороки. «Я в полном отчаянии, – писал Жюль Верн Этцелю. – Эти его бессмысленные долги, эти его кощунственные бесчеловечные теории, это добывание денег любыми способами! Мишель живет в атмосфере откровенного цинизма, в котором я иногда угадываю нотку истинного безумия. Ах, мой добрый друг, я несчастен».

Плавание в дальние края нисколько не исправило Мишеля.

Вернувшись, он страстно влюбился в молодую актрису амьенского муниципального театра – Терезу Дюгазон.

«Вчера мне пришлось встретиться с сыном в присутствии главного комиссара полиции, – в отчаянии писал Жюль Верн Этцелю. – Из-за этой самой Дюгазон Мишель опять наделал больших долгов, а теперь еще требует от меня предоставления ему юридической дееспособности. Видите ли, он собирается жениться. Я сказал Мишелю следующее: сначала надо поступить на службу, потом дожить до совершеннолетия, а там уже видно будет. Хотя, боюсь, к тому времени – доживи я до такого – на смену одному его безумию придет другое. Но на данный момент Мишель, кажется, действительно влюблен. Он даже собирается следовать за труппой, когда театр выедет на гастроли. Только тюрьма могла бы воспрепятствовать этому, но Вы, мой дорогой друг, знаете, что я уже прибегал к такому неверному средству…»

Конечно, Мишель и в этот раз поступил по-своему.

«Неделю назад он уехал и сейчас находится в Гавре, где эта его Дюгазон играет в театре. После того как она стала его любовницей, Мишель сделал оглашение о предстоящем браке…»

Мишель упрямо следует за любовницей по городам Франции (как в будущем будут следовать за певицей Стиллой герои романа Жюля Верна «Замок в Карпатах») и, в конце концов, женится на ней. Загнанный в угол отец назначает молодым месячный пансион в тысячу франков.

Очень, очень неплохое содержание, но… Мишель снова влюблен!

Теперь он совершает прогулки на прекрасной верховой лошади под окнами молодой парижской пианистки Жанны Ребуль. Ей только шестнадцать, но Мишель увозит ее из Парижа. Конечно, родители не верят в любовь Мишеля к их юной дочери. Они готовы обвинить его в изнасиловании. Мать Жанны специально приехала в Амьен к знаменитому писателю обсудить создавшееся положение. Жюль Верн встретил расстроенную даму весьма нелюбезно. Да и как иначе? – ведь совсем недавно у него побывала обиженная Мишелем Тереза Дюгазон…

Всё у Мишеля совершалось стремительно. Он ничего не желал ждать. Он всего хотел сразу. Добившись развода от Терезы, он незамедлительно женился на Жанне.

И вот тут начались чудеса, других слов не найдешь.

Юная парижанка оказалась особой весьма практичной и думающей.

Она родила Мишелю двух сыновей. Она, оказывается, умела считать деньги и всегда находила им правильное применение. Узнав об интересе мужа к литературе, она не стала препятствовать его веселым встречам с друзьями-литераторами в клубе «Ша нуар». Будучи прекрасной пианисткой, всерьез заинтересовала мужа музыкой. Совсем как отец в прежние времена, Мишель сам попробовал писать, и даже написал вполне приличную оперу, которую исполнил со сцены профессиональный симфонический оркестр.

Удивленный Жюль Верн приехал знакомиться с внуками и… подружился с Жанной!

Вместо трех дней Жюль Верн прожил в доме Мишеля целый месяц. А когда у Жанны и Мишеля появился третий сын, приехала навестить внуков и Онорина…

Одного только не осилил Мишель, даже с помощью умницы-жены: все деловые замыслы его, как правило, терпели крушение. Он увлекся молодым, только-только нарождающимся кино, даже снял, как мы уже отмечали, несколько фильмов по романам отца («Пятьсот миллионов бегумы», «Двадцать тысяч лье под водой», «Судьба Жана Морена», «Черная Индия», «Южная звезда»), но фильмы эти не снискали успеха. Он занимался журналистикой, банковским делом, торговал велосипедами и калориферами, спекулировал акциями, но во всем терпел крах. Спасая сына от суда, Жюль Верн не раз терял большие деньги.

«Будущее меня пугает, – писал он брату. – Из-за проделок Мишеля я потерял почти двести тысяч франков. А ведь надо содержать трех его мальчиков и думать о их образовании…»

42

В 1880 году в «Журнале воспитания и развлечения» появился роман «Паровой дом».

Возможно, мысль об Индии была навеяна недавним путешествием Мишеля. Природа огромной южной страны необыкновенна, приключения героев в диких местах могут оказаться невероятными. Вот только на чем передвигаться путешественникам в джунглях? На чем-то вроде мощного паровоза, только движущегося не по рельсам?

Вот и возник в воображении Жюля Верна некий мощный механический слон с прицепом, и сразу начали тесно переплетаться судьбы одного из предводителей восстания сипаев Нана-сахиба («Две тысячи фунтов в награду тому, кто доставит Нана-сахиба живым или мертвым») и волевого английского полковника Мунро, подавлявшего восстание. Кстати, жена и дети полковника были жестоко убиты как раз по приказанию Нана-сахиба. Правда, и полковник отметился: королева Рани, верная спутница Нана-сахиба, пала от его руки…

Паровой слон (две пагоды на колесах) движется по джунглям.

Полковник Мунро мечтает найти, изловить Нана-сахиба, отомстить ему за погибших жену и детей. То есть Жюль Верн описывает очередного Мстителя. В долгих вечерних разговорах с друзьями полковник Мунро пытается понять причины восстания.

«Английское правительство, – читаем мы, – ввело в туземную армию карабин системы Энфильда, требующий смазывания патронов жиром. Однажды в не очень прекрасный день по Индии распространился слух о том, что жир – коровий, а может даже свиной. А ведь патроны доставлялись в туземную армию, в которой одни солдаты принадлежали к мусульманской религии, другие – к индуистской. И как правительство ни силилось всех уверить, что жир названных выше животных не входит в смазку патронов, успокоить сипаев не удалось…

Двадцать четвертого февраля в Берампуре 34-й полк отказался от раздаваемых патронов. В середине марта убили одного из полковых адъютантов, и полк, разобщенный после казни убийц, разнес по соседним провинциям дрожжи брожения. В Мируте, лежащем севернее Дели, 10 мая полки 3-й, 11-й и 20-й подняли знамя бунта, убили своих полковников, разграбили город и бросились на столицу. Там к ним присоединился раджа Дели – потомок Тимура. В лагере Ланкау убили коменданта-бригадира, его адъютанта и нескольких офицеров. А в первых числах июня началось избиение европейского населения в Бхопале, – избиение беспримерно жестокое, в котором мучили и женщин, и детей, укрывавшихся в форте. Затем последовала резня в Аллахабаде, в Гвалиоре, в Канпуре, где были замучены сотни детей и женщин – среди них и леди Мунро; жертвы были лишены жизни после ужасных пыток, совершенных по личному распоряжению Нана-сахиба, и по окончании кровавой потехи брошены в колодец…»

Этцель категорически потребовал снять самые жестокие эпизоды романа.

«Если Вы считаете, что публике наскучили то ли жанр, то ли сам автор, – ответил издателю раздраженный его требованиями Жюль Верн, – я не стану спорить. Вы прекрасно знаете мое истинное мнение об авторах нынешних приключенческих романов… Вот пусть и попробуют написать лучше…»