Текст книги "Жюль Верн"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

30

В романе «Дети капитана Гранта» под пером Жюля Верна появляется поистине феерическая фигура – некий рассеянный натуралист Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель. Ученый секретарь Парижского географического общества, член-корреспондент географических обществ Берлина, Бомбея, Дармштадта, Лейпцига, Лондона, Петербурга, Вены, Нью-Йорка, почетный член Королевского географического и этнографического института Восточной Индии… Этот чисто кабинетный ученый вдруг решил заняться практической географией и собрался в далекую Индию, чтобы подвести итог многим великим путешествиям.

Жак Паганель добр, умен, но чудовищно непрактичен.

Он изучает испанский язык по оригинальной книге Камоэнса – португальца (и на португальском языке, кстати). Собравшись в Индию, попадает на борт яхты «Дункан», отправляющейся к берегам Южной Америки. Он постоянно совершает сотни нелепостей, некоторые из которых (в силу чистой случайности) отводят от спутников лорда Гленарвана смертельные опасности. А еще он глубоко уверен в правоте науки – всегда и везде. На слова отчаявшейся леди Элен: «Да поможет нам Бог» – он спокойно отвечает: «Непременно поможет, сударыня… если мы сами себе поможем…»

Таким людям и везет по-особенному. Некая милейшая тридцатилетняя девица (кстати, двоюродная сестра майора Мак-Наббса), особа эксцентричная, но видная, и с неплохим капиталом, без памяти влюбилась в Жака Паганеля. А ученый муж, как это ни странно, по возвращении из путешествия почему-то активно бегает от девицы, которая ему, между прочим, весьма по душе. Тайна Паганеля так и осталась бы его личной тайной, если бы майор Мак-Наббс не поделился своими наблюдениями с лордом Гленарваном, а тот не рассказал бы всё леди Элен, а леди Элен в свою очередь не шепнула бы миссис Мангле… Оказывается, в плену у маорийцев географ был с ног до головы татуирован дикарскими рисунками, даже на груди у него красуется диковинная птица киви…

Казалось бы, в чувственной атмосфере французской литературы XIX века Жюль Верн вполне мог писать смелее.

«Ручка у нее была чуть полновата и, возможно, даже коротковата, но так медлительна в движениях, тепла и округла, с ямочками у основания пальцев, приятно умащена, розова и мягка, аристократична – весьма чувственная ручка; она так и притягивала его взор, глаз блуждал по каждой из двух линий, очерчивающих запястье, по всем пальчикам поочередно, с любопытством вбирал в себя цвет этой чуть смугловатой, тонкой кожи с пробегающими по ней синеватыми перекрещивающимися тенями мелких вен…» – так Постав Флобер рисовал в «Первом "Воспитании чувств"» некую мадам Рено, в которую влюблен герой повести.

Но Жюлю Верну такие подробности не нужны.

«Лорд Гленарван не забывал, что его жена – дочь известного путешественника. Ему казалось, что Элен, должно быть, унаследовала страсть отца к путешествиям. Был построен "Дункан", яхта, которая должна была перенести лорда и леди Гленарван в самые дивные уголки земного шара, к островам Архипелага, в воды Средиземного моря. Легко представить радость Элен, когда муж передал "Дункан" в ее полное распоряжение. Действительно, есть ли большее блаженство, чем плыть с любимым вдоль прекрасных берегов Греции и переживать медовый месяц у сказочных восточных берегов…» Этого Жюлю Верну достаточно.

31

У многочисленных читателей «Дети капитана Гранта» вызвали самый настоящий восторг. Тираж романа быстро расходился, а Жюль Верн (с помощью драматурга Деннери) еще и написал по мотивам романа пьесу. Правда, пьеса на сцене не удержалась.

Жюль Верн отнесся к этому спокойно. Он хотел писать романы, этого ему было достаточно. Он испытывал наслаждение, мысленно путешествуя по странам мира, по его самым необжитым и загадочным уголкам. Герои Жюля Верна давали имена всем открытым ими горным хребтам, рекам, озерам, проливам, землям и островам. Это было их великим правом. Да и вообще, утверждал тот же Жак Паганель, «река или гора без имени подобна человеку, лишенному гражданских прав».

Дипломированный юрист Жюль Верн относился к таким вещам серьезно.

Так же серьезно он относился к категорическому требованию издателя давать своим романам счастливые финалы. Тот же роман «Дети капитана Гранта» заканчивался словами: «Возвращение яхты "Дункан" в Шотландию праздновалось как национальное торжество. На какое-то время капитан Грант стал самым популярным человеком во всей Старой Каледонии. Роберт, его сын, стал таким же надежным моряком, как капитан Джон Мангле, и теперь под покровительством лорда Гленарвана надеется все-таки осуществить давний отцовский проект: найти необитаемый остров в южных широтах Тихого океана и основать там шотландскую колонию».

32

В январе 1866 года Этцель предложил Жюлю Верну дописать начатую известным французским географом Теофилем Лавалле (1804—1866) «Иллюстрированную географию Франции». Смерть оборвала жизнь ученого, предстоящая работа выглядела весьма непростой, но Жюль Верн согласился.

«Свободного времени у меня нет, – писал он отцу, – но я, пожалуй, попробую. Это даст нам с Онориной несколько тысяч франков, необходимых для покупки нового дома, а еще мы с Полем сможем, наконец, совершить давно задуманное путешествие на "Грейт-Истерне"…»

«Работаю я как каторжник, – писал он далее. – Времени мне совершенно не хватает, я выкраиваю его, откуда только могу, но все же параллельно начал еще одну работу. Предварительное название – "Путешествие под волнами океана". План подробно разработан. Уверен, чудесная получится вещь…»

Улица Сен-Мартен…

Бульвар Монмартр…

Перекресток Круа Руж…

Пассаж Сонье…

Бульвар Мажента…

Сменив множество адресов, Жюль Верн осел в тихом парижском пригороде Отейе – на улице Ла-Фонтен, 39. Здесь, в просторном удобном особняке Онорина получила, наконец, возможность устраивать званые обеды для своих многочисленных парижских и даже амьенских знакомых, а у писателя появился отдельный кабинет.

Приходили друзья, старая артистическая компания – музыканты и поэты Шарль Валю, Делиу, Филипп Жиль, Лео Делиб, Виктор Масе, конечно, Аристид Иньяр. Стучали на пианино, декламировали стихи. Приходил загорелый географ Элизе Реклю, которого Онорина недолюбливала за то, что он был убежденным анархистом и таким же убежденным вегетарианцем. Первое ее пугало, второе наполняло тайными подозрениями. Зато Онорине нравился Паскаль Груссе [26]26
  Паскаль Груссе(1845—1909) – публицист, политический деятель, активный участник Парижской коммуны. Был сослан в Новую Каледонию, бежал оттуда, жил в Англии, во Францию вернулся по амнистии. Печатался в соавторстве с Жюлем Верном («Найденыш с погибшей „Цинтии“»). Под псевдонимом Андре Лори приобрел широкую литературную известность.


[Закрыть]– молодой, но уже известный публицист. Сохранился портрет, сделанный все тем же вездесущим Надаром. Рядом с голубоглазым бородатым Жюлем Верном, облаченным в добротный (по гонорарам) фрак, стоит молодой человек в недорогих клетчатых панталонах, в оливковом сюртуке…

Летом Жюль Верн вывозил семью в Кротуа.

Маленький Мишель нуждался в свежем воздухе.

К сожалению, отец, как и прежде, не находил времени для сына.

Участившиеся ссоры с Онориной тоже не привносили в жизнь спокойствия.

«Бедная, бедная Онорина, – признавался Жюль Верн своему другу-издателю. – Она не только занимается капризами Мишеля, но еще и переписывает для меня иногда по восемьсот строк в день. Зато, благодаря ей, я все-таки закончу в срок "Географию Франции"…»

И добавлял: «А еще, конечно, исключительно ради отдыха, я начал писать некое "Путешествие под водой". Мне пришла в голову одна прекрасная мысль, мой дорогой Учитель. Я хочу, чтобы таинственный неизвестный(капитан Немо. – Г.П.), придуманный мною, вообще не имел никакой связи с человечеством. Море дает этому человеку все – вплоть до одежды и пищи. Выбрав уединение, он ни разу больше не ступал ни на один материк. Он живет в своем корабле, и, уж поверьте мне, корабль этот будет построен понадежнее Ноева ковчега…»

33

Благодаря поддержке Этцеля Жюль Верн многое уже мог себе позволить.

Например, в марте 1867 года он с Полем отправился в долгожданное, заранее расчисленное ими путешествие в Северную Америку на самом крупном пассажирском судне того времени – английском пароходе «Грейт-Истерн».

Действительно, огромное судно!

Жюль Верн уже видел его – на верфи Депфорта, когда «Грейт-Истерн» только строился. Водоизмещение – 32 тысячи тонн, экипаж – 500 человек, каюты рассчитаны почти на четыре тысячи пассажиров. Выходит собственная газета, в музыкальных салонах проводятся увеселительные концерты. Настоящий плавающий город. Под таким названием Жюль Верн напишет впоследствии целый роман.

Бескрайняя Атлантика… Долгий, но ничуть не скучный переход…

9 апреля «Грейт-Истерн», шлепая плицами колес, вошел в гавань Нью-Йорка…

Перед Жюлем Верном и его братом будто открылось будущее. Их воображению рисовались улицы, набитые многочисленными автомобилями, бегущие по эстакадам поезда. Огромные небоскребы, стекло и сталь, бульвары и скверы, и везде люди, люди, люди. Жюль Верн и Поль побывали в Риме, в Сиракузах, в Пальмире (о, эта страсть американцев к мировой истории!), в Олбани. Невероятно поразил братьев Ниагарский водопад. «Над его испарениями всегда сияет лунная радуга, – писал Жюль Верн. – Пройдя по подвесному мосту, мы оказались на канадском берегу и… вернулись! Искренне сожалею о том, что больше никогда не увижу столь дорогую мне Америку, которую каждый француз может любить как сестру Франции!»

Впечатления от этой головокружительной поездки легли в основу веселого рассказа «Блеф», подзаголовок которого – «Американские нравы» – вполне отвечал содержанию.

Герой рассказа – типичный американец.

Имя у него тоже типичное – Огастес Гопкинс.

Огромная голова, широкие жесты, громкий голос, огненные бакенбарды, сюртук со стоячим воротничком – вот готовый кандидат в члены «Пушечного клуба»! И этот Огастес Гопкинс прекрасно знает, чем можно поразить сограждан, точнее, как быстрее и ловчее (но вполне легально) очистить их кошельки. Вблизи города Олбани Огастес Гопкинс покупает по дешевке участок в общем-то никчемной земли и с величайшей шумихой, с великой помпой, на которую так падки американцы, начинает широкую рекламную кампанию, вербуя самых опытных, самых умелых, самых-самых что ни на есть рабочих, способных реализовать задуманную им великолепную стройку – Универсальную выставку! – на которой можно будет увидеть всё!

Но стройка не пошла: при выработке каменной породы из котлована рабочие наткнулись на огромные давным-давно окаменевшие кости. Скелет чудища беспримерно велик, он достигает почти 40 метров в длину. После долгих дискуссий ученые, приглашенные Огастесом Гопкинсом, приходят к невероятному выводу: окаменевший скелет принадлежал не какой-то там безымянной вымершей твари, пусть и гигантской, нет, он принадлежал человеку! Правда, уже вымершему, но зато гиганту!

Наш допотопный предок! Вот кого откопали рабочие!

Огастес Гопкинс в полном восторге. Неукротимый патриотизм стопроцентного американца вознагражден. Ведь теперь не Азию и не Африку можно считать колыбелью рода человеческого, а именно Новый Свет! Америка – родина человечества! Допотопному гиганту посвящаются многие труды. Окончательно доказан тот факт, что рай земной находился когда-то не в древнем Междуречье, а на чудесной американской территории, там, где сейчас стоит город Олбани…

34

Еще до поездки в Америку, получив очередной гонорар от издателя, Жюль Верн приобрел рыбацкий баркас водоизмещением восемь тонн. Он знал, для чего покупает эту морскую посудину. Он переоборудовал его в яхту. Мечта Жюля Верна сбылась. У него, наконец, была настоящая яхта. Он назвал ее «Сен-Мишелем», хотя кто знает, какие еще имена приходили ему на ум… С опытным Полем, со старым приятелем Шарлем Валлю и с двумя опытными матросами – Александром Дюлонгом и Альфредом – Жюль Верн вышел в море.

На собственной яхте!

Было чем гордиться, чему радоваться.

«Шквальный ветер, опасность разбиться о скалы, – не без некоторых преувеличений писал он напуганному этой покупкой издателю. – Дорогой Этцель, мы тут испытали настоящую бурю…»

И 14 августа снова: «Мой дорогой Этцель! "Сен-Мишель" показал себя совершенным судном. У него теперь есть все, кроме Вашего благословения, но, надеюсь, и его получу…»

И еще: «Передайте Вашему сыну, что я получил его письмо. Напрасно он упрекает меня в том, что я не сообщаю ему никаких новостей о своем морском путешествии. Скажите ему, что о таких вещах просто невозможно ни рассказывать, ни написать. Они слишком красивы для этого! Зато рад напомнить, что Жюль (сын Этцеля, будущий его наследник. – Г. П.)забыл на «Сен-Мишеле» свой жилет из замечательной фланели марки Н с голубоватой каемкой чуть пониже спины. Вышеуказанный объект ждет своего владельца…»

И заканчивал письмо: «Я вернусь в Париж только 1 октября, мой дорогой Этцель, и, если Вы уже там, то немедленно получите от меня первый том романа о путешествии под водой. Он кажется мне удачным. Ничего такого мы с Вами не проделывали. Возможно, я выгляжу хвастуном, но уверен —вещь получается оригинальная…»

35

«1866 год ознаменовался необычайными происшествиями, память о которых, вероятно, жива по сей день у многих…»

Так начинается роман о приключениях таинственного капитана Немо.

«Слухи об этих необычайных происшествиях возбудили любопытство среди населения континентов и взбудоражили жителей многих портовых городов; но особенно встревожили они моряков. Купцы, судовладельцы, капитаны, шкиперы, военные моряки, даже правительства ряда государств Старого и Нового Света были заинтригованы одним непонятным феноменом. Корабли в тот год нередко встречали в море какой-то длинный, веретенообразный предмет, размерами и быстротой передвижения значительно превосходивший самого большого кита…»

Неизвестное морское чудовище?

Или судно, построенное людьми?

Пьер Аронакс, профессор Парижского музея, от имени которого ведется повествование, убежден, что речь идет, скорее всего, о морском чудовище. Научная и околонаучная литература того времени действительно была полна самых необыкновенных описаний животного мира. Дикобразы, мечущие во врагов свои длинные отравленные иглы… Сказочный единорог – странный зверь с лошадиным туловищем, слоновьими ногами, оленьей головой и скрученным винтообразным рогом во лбу… Русалки, морские змеи, чудовищные спруты… Даже в псалмах можно прочесть: «Это море – великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими. Там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем».

В глубинах океанов вполне могут существовать формы жизни, неизвестные современной науке, считает профессор Пьер Аронакс, приглашенный на борт американского фрегата «Авраам Линкольн», уходящего в погоню за невиданным чудовищем. Вместе с Аронаксом отправляется в опасное плавание опытный гарпунер Нед Ленд. «Когда невежды утверждают, что какие-то зловещие кометы ни с того ни с сего бороздят небо, что в недрах земного шара обитают страшные допотопные животные, это еще куда ни шло, – знающе говорит он профессору Аронаксу. – Но такому серьезному астроному и геологу, как вы, и такому серьезному китобою, как я, смешны подобные сказки. Я много раз охотился за большими китами, многих из них загарпунил, и как бы ни были на вид они велики и сильны, ни один никогда не смог ни хвостом, ни бивнями пробить металлическую обшивку судна…»

Так случилось, что профессор Аронакс, его преданный слуга Консель и грубый, всегда недоверчивый гарпунер оказываются пленниками никому не ведомого капитана Немо, управляющего такой же загадочной подводной лодкой «Наутилус».

Капитан Немо – капитан Никто. Так можно перевести его имя.

Загадочный капитан сам указал профессору Аронаксу на то, что давно живет вне человечества – по своим собственным правилам. Ему неинтересно все это так называемое человечество с вечными его проблемами. Он навсегда порвал с обществом. В случае необходимости (и герои скоро сами в этом убедятся) он готов без каких-либо рассуждений пустить ко дну любой корабль вместе с экипажем, под каким бы флагом он ни ходил…

К удивлению Жюля Верна, роман вызвал у Этцеля множество замечаний.

И прежде всего необъяснимая, на его взгляд, агрессивность капитана Немо.

Конечно, Жюль Верн знал, что Этцелю приходилось в свое время править и Бальзака, и Гектора Мало, и даже неподражаемого мэтра Виктора Гюго. В конце концов, успех писателя нередко зависит от правильной политики его издателя, но… Если раньше письма Жюля Верна Этцелю пестрели уважительными, восторженными, даже восхищенными обращениями: «Мой божественный учитель…», «Дорогой мастер…», «О, мэтр, Ваши замечания верны…», «Ваша правка, дорогой Этцель, даже интереснее моих вариантов…», то теперь тон сменился.

«Читая рукопись, – довольно сухо сообщал Жюль Верн издателю, – старайтесь помнить, пожалуйста, что вызов "Наутилусу" брошен был иностранным кораблем, принадлежащим нации, которую капитан Немо от души ненавидит за смерть своих близких и друзей! Провоцирует не капитан Немо, а это его провоцируют. Немо – поляк,помните это. Он именно поляк,а потопленный корабль – судно русское…»

Жюль Верн имел в виду Польское восстание против России.

Совсем недавно, в 1863 году, оно было жестоко подавлено войсками.

Франция, несомненно, сочувствовала Польше, ведь поляки немало помогли ей в годы Наполеоновских войн. Но осторожный Этцель совершенно категорически выступил против такого, на его взгляд, резкого определения национальности капитана Немо и мотивов его поступков. Опытный политик, опытный издатель, – Этцель понимал, что французскому правительству не время именно сейчас портить отношения с Россией из-за какого-то там романа. К тому же в таком варианте книгу вряд ли переведут в России. А это очень жаль, ведь Россия – один из главных книжных рынков.

Почему, предлагал Этцель, не сделать капитана Немо борцом против работорговцев?

«О нет! – яростно возражал Жюль Верн. – Если уж я не могу внятно объяснить читателям ненависть капитана Немо к человечеству, то лучше вообще умолчу о прошлом героя, о его национальности. Допустить хотя бы на миг, что загадочный капитан ведет такое затворническое существование только из ненависти к рабовладению и очищает моря исключительно от работорговых судов, которых, кстати, уже почти и нет нигде, – очевидная нелепость…»

И далее: «Вы говорите, что, без разбора топя корабли, капитан Немо совершает гнусность! А я Вам на это отвечаю: нет! Вспомните, каким был первоначальный замысел моей книги. Польский аристократ, чьи дочери были изнасилованы, жена зарублена топором, отец умер под кнутом, поляк, чьи друзья гибнут в холодной Сибири, – он понимает, что само существование польской нации под угрозой! И если такой человек не имеет права топить русские фрегаты всюду, где они ему встретятся, значит, возмездие – пустое слово. Я бы в положении капитана Немо топил врагов без всяких угрызений совести. Из уважения к Вам я не упомяну ни кнута, ни Сибири, но повторяю, мне не хочется заниматься политикой…»

36

Вот тут-то самое время вспомнить о мыслях Робинзона Крузо.

«Пока мы шли, – читаем мы в знаменитом романе, любимом Жюлем Верном до конца жизни, – я имел время поразмыслить о воинственном предприятии, задуманном мною (нападение на каннибалов. – Г. П.),и моя решимость начала ослабевать. Не многочисленность неприятеля смущала меня; в борьбе с этими голыми, почти безоружными людьми все шансы на победу были, несомненно, на моей стороне, будь я даже один. Нет, меня терзало другого рода сомнение – сомнение в своей правоте. С какой стати, – спрашивал я себя, – и ради чего я собираюсь обагрить руки человеческой кровью? Какая крайность гонит меня? И кто, наконец, мне дал право убивать людей, не сделавших и не хотевших сделать мне никакого зла? Чем, в самом деле, они провинились передо мной? Их варварские обычаи меня не касаются; это несчастное наследие, перешедшее к ним от предков, проклятие, которым их покарал Господь. Но если Господь их покинул, если в своей премудрости Он рассудил за благо уподобить их скотам, то, во всяком случае, меня Он не уполномочивал быть их судьей, а тем более палачом. И, наконец, за пороки целого народа не подлежат отмщению отдельные люди» [27]27
  Дефо Д.Робинзон Крузо. Пермь: Пермская книга, 1993.


[Закрыть].

Так думает человек, который, в общем-то, высокой нравственностью никогда не отличался. Не раздумывая, он мог продать своего друга знакомому капитану, мечтать о множестве подданных, которые слушались бы каждого его слова, наконец, без каких-либо угрызений совести подводивший итоги нападения на дикарей (живых людей, между прочим) вот такими словами:

«Вот точный отчет:

3 – убито нашими выстрелами из-за дерева,

2 – следующими двумя выстрелами,

2 – убито Пятницей в лодке,

2 – раненных раньше, прикончено им же,

1 – убит им же в лесу,

3 – убито испанцем,

4 – найдено мертвыми в разных местах (убиты Пятницей или умерли от ран),

4 – спаслись в лодке (один из них ранен, если не мертв). Всего – 21».