Текст книги "Идет охота на "волков""

Автор книги: Геннадий Астапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

11

Легко сказать – «гаси всех»! Бригада Грека находилась на виду у питерцев, достаточно зайти в Интернет, набрать в поисковой системе «Серые волки», и любому желающему открывался сайт прокуратуры с полным набором имен, фамилий, паспортных данных и адресов братанов. Да и не надо Интернета! Северяне в полном объеме владели информацией, касающейся бригады Шерифа, а теперь – Мурки: наркота, бензоколонки, проституция, для прикрытия – барит, хлопок и кое-что по мелочи. Это они могут гасить их без риска! А вот попробуй, узнай: когда приехали питерцы, сколько их и где обосновались! Наметки, правда, появились: оказывается, их АН-24 чартерным рейсом приземлился в Ташкенте. Но сколько человек прибыло в Шымкент – вопрос. Как воевать с невидимым врагом? Поэтому, когда утром на сотовом раздался звонок и Греку предложили забить стрелку для переговоров – был рад! Рад окончанию неопределенности, теперь нужно пораскинуть мозгами, и обезвредить противника. Встречу назначили на пять в районе птицефабрики, на ответвлении дороги, «там, где кончается асфальт». Грек выехал по указанному маршруту для изучения местности. Местность открытая, отдаленная, ни деревьев, ни кустарников, ни холмов: удобная для переговоров. За короткое время необходимо успеть многое. И успел!

Боеприпасы, прикупленные у военных, и складированные на одной из конспиративных квартир «Серых волков» – пошли в ход. Три фугаса и одна противотанковая мина зарыты и замаскированы именно «там, где кончается асфальт». С военными работать в кайф: и цены божеские, и секретность соблюдена, и концы в воду. А в случае чего – поддержка военно-следственных органов. Когда с поличным поймали вертолетчиков на конопляных полях Чуйской долины, с мешками, утрамбованными дурью – никто в серьез не беспокоился. Нет, конечно, были волнения, переживания были, но в том, что дело спустят на тормозах – не сомневался никто. Так и вышло!

До пяти часов Грек не находил себе места. Мурка звонила из Афгана – там все нормально. Гениальная баба! Не каждый мужик сумеет так управлять фирмой, как она! А ссора с питерцами – вообще за гранью храбрости. На бывшей территории Советского Союза у них колониальные интересы. Если взглянуть шире, можно сказать, постсоветский криминал – это государство в государстве: со своими криминальными чиновниками, (ворами в законе, смотрящими и т. д.), хорошо отлаженной и строгой налоговой системой, (общак), с дисциплинированной армией, готовой к действиям и за страх и за совесть, (боевики), со своими бизнесменами и дешевой рабочей силой, со своими банками, с мобильной и надежной связью. А главное – население, потерявшее веру в родное правительство, наконец-то осознало реальную силу в лице местных авторитетов. Не случайно потянулись к ним жалобщики, как к последней инстанции, инстанции, производящей суд не по законам, красивым, но не живым, а по понятиям. А по понятиям – это тоже по закону, но понятному всем. Единственное, что не позволяет назвать все это государством в полном смысле – вражда авторитетов. Сегодняшнее состояние криминального СНГ напоминает средневековую княжескую Русь с раздорами. Не нашелся пока воровской Иван Грозный, объединивший, и провозгласивший себя – государем Всея… Сколько кровушки прольётся…

Грек встрепенулся. Он сидел на заднем сидении БМВ и слушал музыкальную дребедень, тихонько ползущую из приемника. Пора! Тронул за плечо Костю, которого часто привлекал к серьезным мероприятиям. Костя, конечно, бывший сутенер, но парень что надо. И Юльку сразу уступил.

– Трогай. Только медленно.

Без десяти минут пять. Они двигали по шоссе Шымкент-Самара, за ними – единственная машина охраны. К чему привлекать много народу? Мероприятие, конечно, зрелищное, но в таких делах лучше подключать интеллект, чем силу боевиков. Впрочем, те тоже без работы не остались: сосредоточились на въезде в город, перед аэропортом, целая колонна. Так, на всякий случай.

Не доезжая до места, Грек достал морской бинокль и стал изучать обстановку. Питерцы прибыли. Маленькие фигурки толкались вокруг двух машин, то соединялись в кучу, то рассеивались по полю, готовясь к боевым действиям. Когда осталось метров двести – остановились, Грек улыбнулся и вышел на дорогу. Впереди, «там, где кончается асфальт», ждали. Посмотрел на часы – пять! Со вздохом достал из плаща дистанционный пульт, устройство, которым любил пользоваться, и направил на питерцев.

– Помоги вам бог! – и нажал кнопку.

Земля дрогнула под ногами. Тонны щебня, комьев взметнулись к небу, по степи покатилась эхо, поднимая в воздух тысячи прятавшихся птиц. Столб дыма от горевших машин зловеще вырастал на глазах. Надо уезжать. Повернулся, и не спеша, двинулся к своим. Внезапно – громыхнули автоматные очереди. Долбили с двух сторон. Он пригнулся, и бросился бежать, на ходу выхватывая пистолет, охрана высыпала из тачек и попрыгала в кювет, открывая ответный огонь. И питерцы не дураки, устроили засаду! Калашниковы молотили звонко, пули весело и музыкально ложились у черепа. Грек пукал из пистолета неизвестно куда и матерился неожиданному обороту дела. У братвы – единственный израильский автомат Узи, остальные пистолеты. С таким оружием далеко не уедешь! Бой затягивать нельзя, необходимо прорваться к машинам! Но огонь настолько плотный, что Грек не решался поднять людей. Сзади хлопнул гранатомет, и тут же машина охраны подскочила, брызнули стекла, искореженный металл занялся пламенем. Костя рядом с Греком тоже куда-то целился, тоже пулял неизвестно в кого, степь только кажется ровной, а заляжешь – черт тебя не возьмет! Пока Грек медлил и берег людей – куски свинца не берегли ни кого, четверо охранников уже отдыхали. Подполз к одному из них, освободил из рук Узи и крикнул Косте:

– Заводи машину! Я прикрою!

В один бросок тот оказался возле двери, распахнул, и, извиваясь как уж, вполз в салон. Повернул замок зажигания – машина взревела, Грек влезал в заднюю дверь, не целясь, строчил в разные стороны.

– Гони!

Немного впереди на дороге ухнула вторая граната, обдав машину градом осколков, и не причинив большого вреда. Костя успел вырулить в последний момент, но передним колесом все-таки влетел в воронку, машину крутануло, а в следующую секунду – они летели прочь. Грек всматривался в зеркало заднего вида – погони не наблюдалось. Ушли! На бешеной скорости выскочили на трассу, пристроились к камазу в хвост и пилили до канализационных стоков, затем – в сторону, съехали на грунтовую дорогу, густо поросшую травой, и через полкилометра тормознулись.

– Что будем делать? – голос у Кости охрип, лицо черное, брюки в глине.

– Дальше на этой арбе нельзя, менты на посту! – Грек скинул простреленный в двух местах плащ, бросил под ноги. – Сейчас умоемся, и двинем на попутках. На въезде братва ждет. Только пока доберемся – питерцы исчезнут!

Прополоскались в ручейке, подожгли искореженную машину и кинули в огонь оружие. Широким шагом направились в сторону трассы. Грек, через силу улыбаясь, пропел первое, что пришло на ум:

– Весело, весело, встретим Новый год!

12

Следующие три дня прошли тихо. Грек проводил бесконечные совещания с братвой, инструктировал, готовился к столкновениям. Обманчивая тишина раздражала, понятно ведь: питерцы залижут раны и непременно объявятся. Как не удалось замочить всех разом! На четвертый день по неизвестным причинам сгорела одна из заправочных станций, еще хорошо – огонь не добрался до емкостей с топливом, успели потушить, но здание выгорело полностью. Заправка находилась в жилом районе, и жахни цистерны – мало не показалась бы никому! Понаехавшие «Серые волки» грозно потрясали кулаками, только грозить некому, никто ничего не видел, и почему случился пожар – не понятно. Может, просто замкнула электропроводка. Но этой же ночью сгорел и магазин с электроникой, а четверых «волков», дежуривших в магазине, ухайдокали, их вытащили из уцелевшей подсобки с перерезанным горлом, в луже крови. Странный случай, учитывая, что у каждого на поясе болтался сотовый телефон!

Утром возвратились наконец Атамбай с Муркой. Она прекрасно информирована и сразу вызвала Грека во временный офис неподалеку от ЦУМа. Когда вошел – не узнала: Грек посеребрел, исхудал, устал, но в глазах читалось прежнее – хищник! И движения остались прежними: плавными, плывучими, рысьими. Присвистнула и дала себя обнять, похлопала его по спине.

– Однако, Грек…

– Не бери в голову. Мы их найдем. Сдеру шкуру и порежу на абажуры!

– Ладно, Эдик, ладно. Знаешь, соскучилась я в этом Чуркменистане, по братве, по тебе, Грек. Мы с Атамбаем не мечтали вернуться живыми. Но дело того стоило! Представляешь, какие перспективы откроются, если все ляжет так, как задумано! Нам сделали очень, очень лестное предложение! Говорить рано, необходимо провести колоссальную работу. Кое-какие завязки передали, связи. – Мурка наконец отстранилась от Грека. – А теперь рассказывай!

Грек в подробностях изложил положение дел, и, сбиваясь на жаргон, описал бой за городом, потери, похороны убитых, рассказал о сгоревшей заправке, о магазине и зарезанных братанах.

– А кроме питерских – плотно сидят на хвосте следаки. – потер лоб рукой и помассажировал глазные яблоки. – С этим чертом рогатым, с Алмазом, надо что-то решать. Подозрение – в аквариуме колется. Балаболит. Я передавал маляву, что как попадет в ломбард или на зону, мы поможем устроиться. Ну и, кинем на алтарь абиссинский налог. Только барбосы его на понт ловят, балкой грозятся, а он думает – в цвет. Васек он, сливать надо.

Мурка согласилась, отвечая так же, на фене.

– Ладно Грек, думаю, ты прав. Опешил он. Мне гапка из гадиловки тоже на это намекал. Через глухарей выясни, чего да как – пока он не двинул куму, и пускай двадцать на два покумекают. Освободить зеленым прокурором все равно не получится. Да и не пойдет на это, здесь у него прищепка осталась, говорят в положении, на третьем месяце. Может, от того и опешил. Колонется, точно колонется. Если нужно ежика под кожу – делай. Так. Скоро подойдет Атамбай, пусть тоже занимается похоронами, а меня к акиму, я позже.

В приемной акима работала скрытая аппаратура, позволяющая из кабинета видеть, что творится в предбаннике. Это позволяло настроиться на разговор в зависимости от того – как человек себя ведет. Он не любил слишком веселых, считал таких людей пустышками, а, кроме того, опасными для общения: все мысли на языке, поручи серьезное дело – прохохочут. Служивые из акимата знали о вкусах барина (так за глаза его называли), и ходили по коридорам власти смурными, малоразговорчивыми, подозрительными. Не являлось секретом, что при удобном случае некоторые барину постукивали, и совсем даже не по служебной необходимости.

Когда Козыбаев увидел на мониторе Муратидзе, поизучал немного, то через секретаршу распорядился впустить. Поднялся, и грудью вперед вышел встречать, изображая подобие улыбки на холеном лице.

– Клеопатра Алексеевна! Рад видеть! Не верите – в Астане вспоминал! – провел её и усадил в кресло за журнальный столик в уголу кабинета. Сам сел напротив. Повздыхал для приличия и всплеснул ладонью. – Дела, знаете. Некогда личную жизнь устраивать. – смотрел на Муратидзе, как кот на сметану, разглядывал тонкие черные брови, прямой, с легкой горбинкой нос, подпухшие губы, изящный подбородок. Ниже наводить резкость стеснялся, но и без резкости проклевывались сладкие дыньки через тонкий свитер. Вздохнул еще раз, с шумом втягивая воздух. – Я вас, собственно для чего позвал… В курсе?

– Помощник говорил вкратце.

– Да-да. – Козыбаев нажал на звонок, вызвал секретаршу и заказал кофе. – Вы начали работы в областной больнице. Понимаю, такое положение… Конкуренты, взрывы эти… Примите соболезнование по погибшим в фирме. Я распоряжусь – дело на тормозах не спустят. – Достал из чехла металлические очки с роговыми дужками, и водрузил на нос. – Вот и современный бизнес. То наркоту подсунут, то взорвут, то подожгут, то расстреляют… М-да. И, тем не менее, спрошу: вы продолжите работы? Нет?

Муратидзе достала сигареты из сумочки, повертела пачку, и сунула обратно. Козыбаев разрешил:

– Нет, почему же, курите.

Она прикурила, затянулась, положила дымящуюся сигарету в хрустальную пепельницу.

– Мы патриоты города. Конечно, строительство продолжим. Я понимаю ваше беспокойство.

Внесли горячий душистый кофе, запах распространился по кабинету. Козыбаев поднес чашечку Муратидзе.

– Говорят, когда кошку кормишь с рук – быстро приручается. А вас все называют Муркой. Удачное прозвище, подходит. Если бы не знал вас как волевую женщину, думал бы как о милом котенке. Видите – кормлю с ладони.

Мурка улыбнулась, принимая кофе и отпивая малюсенькими глоточками.

– Не думала, что вы такой галантный кавалер, Нургали Аширович.

– О! Мы к сожалению мало знакомы! Все по части деловых отношений. Ничего, как нибудь с вашего согласия это недоразумение поправится.

Мурка не противилась, но и не поддерживала такой разговор. И потом – не за тем её пригласили, чтобы расшаркиваться в комплиментах. Для такой цели можно найти неофициальный повод, приехать в офис, да господи, существуют десятки способов показать даме расположение! А тут – демонстрация власти, снисходительность, показ собственного достоинства! Кажется умный мужик, но вместо того, что бы вести хозяйство – увлекся политикой, окружил себя подхалимами и подрязг в сплетнях.

Козыбаев дохлебал кофе.

– Командировочка в Америку наклевывается. Могли бы вместе. Э? Поучаствовать в выставках, присмотреться к товарам. Э? Вы ведь бизнесмен? Свое предложили бы.

Мурка заглянула в чашку, вытерла изнутри, а палец вытерла о салфетку.

– Спасибо конечно. Но в планы не входит. Перед фирмой стоят другие задачи. И как в такое тяжелое время бросить предприятие? Подчиненные не поймут.

– А жаль. Хорошая возможность для выхода на международную арену.

– Понимаю.

– Понимаете?

– Конечно.

– А понимаете, что городской бюджет скуден?

Мурка прикинула, сколько средств Шериф передавал на различные командировки, тои, организации концертов, на всевозможные благотворительные мероприятия и даже (ха-ха!) на сбор средств для поддержки журналистов. Получат ли верные журналисты хотя бы крохи с барского стола?

– Да. – скромно сказала Мурка. – О городском бюджете мне хорошо известно. Сколько стоит ваша командировка?

– По скромным подсчетам – двадцать. Я не один…

– Двадцать – много. Мероприятие, конечно, государственного значения, но нельзя же все взваливать на плечи «Ынтымака», – словно обиделась Мурка. – Пусть и другие помогают. Я пришлю десять, в таком же дипломате.

Козыбаев согласно закивал.

– И знаете, желательно не откладывая. Одни проблемы, одни проблемы. Но вы не в обиде? Нет? А лучше бы вместе.

Они поднялись, Мурка пообещала на завтра прислать запрашиваемую сумму. Распрощались. Выйдя в приемную, где люди сидели и стояли, ожидая очереди, себе под нос пробурчала:

– Еще неизвестно, кто кого с ладони кормит!

Шофер рулил на малой скорости, а Мурка уткнулась в боковое окно «бимера». Падал и падал снег, в городе вьюжило, белая юла закручивалась то там, то здесь. С утра было тепло и солнечно, а к обеду небо заволокло, упала температура. С зажженными фарами ползли машины, светофоры отключены. Ровно гудела печка в салоне, обогревая ноги, тело, создавая уют и спокой – морило ко сну. Но нет.

Что за дела начались на фирме? Простое невезение? С лицензией – пролет, дошло до войны с питерскими, с герой – пролет, да еще какой! Пятьсот килограммов! Шерифа – нет, братвы тоже сколько легло! Седого пришлось валить. Может, действительно завелся крот? Кто новенький? Чепуха! Глупость! Просто полоса невезения. Будто в старом анекдоте. Встречаются два друга, один жалуется: жена при смерти, дочь проститутка, квартиру пропил, денег нет. Черная полоса. Встречаются через некоторое время, опять тот же: о, как я ошибался, то светлая была полоса! Что Грек рассуждал по данному поводу? Как у них в Греции? Нужно сказать: кестум! Кестум на неудачу! Кестум! И пусть придет удача!

13

Когда Алмаза из Уральска привезли в Шымкентский изолятор, он совсем запечалился. Мало того, что следаки метелили беспощадно, так внушили и меру наказания – вышку, в лучшем случае четвертак. Под ребрами возникали колики, почки вздулись, он с трудом ходил по нужде, не в силах ни согнуться, ни разогнуться. Получив весточку от Грека – сначала обрадовался, потом сник. Грек обещал помощь в тюрьме или в лагере, обещал протекцию, только зачем все, если дадут ему, к примеру, двадцать пять? Выйдет отсюда стариком, сын или дочь станут взрослыми, Алтынай от него откажется, родители не доживут. Что с того, что в тюрьме начнут кормить вместо баланды – шоколадом на деньги общака? Его сделали инвалидом, и будь он даже на свободе – нужны приличные деньги для поправки здоровья. Что делать? Бежать? Во-первых – как? Каким образом? Во-вторых – то же самое, он инвалид, для побега не годен. Остаётся одно: расколоться, и получить меньший срок. Но тогда и Греку, и Мурке, и Кошенову, и многим ментам, и прокурорским не поздоровится. Ах, Алтынай, Алтынай… Не светят теперь не встречи! Алмаз скривился, неслышно для окружающих, про себя, застонал. Рассказать следователю все, как есть – на воле не жить. Боевики найдут, куда бы ни уехал, где бы ни скрылся. Но и терпеть побои – сил нет! Волыну бы сюда!

– Эй, ливер, чё там бухтишь? – сокамерник был насмешлив, тянул из кружки чефир, в перерывах поблескивая железными зубами. – Какая волына? Мало по батареям зашибали? Алтынай, Алтынай… Теперь начнешь Дуньку Кулакову по углам гонять!

Второй, выглядывая с нар, цыкнул:

– Хавело прикрой, ботало осиное! Он тебе что, бык доеный? Не видишь, сычи в индии отдолбали? На эстраду кровянкой ходит… Вспомнишь курицу с цыплятами! – и спрыгнул на пол. За высокий рост, красивую внешность, прозвали его зеки Цацой. Цаца заложил руки в карманы и подошел к Алмазу, покачал головой и, нагнувшись, сочувственно шепнул: – Не в сознанку играй! Подвиснул ты крепко, за пшеничку придется попыхтеть! Слух дошел – Мурки крестник? Мурка авторитетная мама! Будешь под моим шифером, пока митрополит молитву не прочтет. Толкай черемуху и не ссы!

Курбан допил чефир, заглянул в кружку, наполовину заполненную заваркой, потряс, и слил в рот последние капли.

– Ну что, Цаца, московского дурачка сгоняем? – достал потрепанные самодельные карты и распустил веером, затем карты побежали между пальцев, затем цепочкой полетели в другую руку, затем – обратно. – Сколько на тикалках?

Цаца взглянул на часы.

– Обед скоро. Сегодня не в масть, настрой не тот. – и опять упал на нары, вытянул ноги.

Алмаз устроился на стуле у холодной стены, хотелось прижаться к ней лбом, и остыть от жара. Это что за новости! Выходит, рассуждал вслух!? Докатился! Надо взять себя в руки. Надо! Алтынай, Алтынай… Через пять месяцев Алмаз может стать отцом. Странно. Отцом! Да сам ещё ребенок, не набегался, не нагулялся, не понял как следует свободу, не оперился, ни жилья, ни денег, ни положения, ни профессии, ни образования. Ни-че-го! Кроме Алтынай и, возможно, девочки. Или мальчика. Нет, только мальчика! Интересно, каким он будет? Будет похожим на мать, так должно быть, это хорошо, когда мальчик похож на мать. А девочка – на отца. Алтынай, Алтынай… Всего раз нужно было смотаться в Волгоград – и вот она квартира, машина, а дальше – бросить наркотики, найти приличную работу и жить с семьей. С семьей! Что теперь скажут родители? Соседи? Особенно те, с кем разругался отец? Рады будут! Сколько сказали времени? Обед? К вечеру опять на допрос и почти до утра. Суки! Когда надевают противогаз и зажимают шланг – кажется, лопаются легкие. А может, лопнули. Что-то там булькает. Кровавый понос – просто баланда негодная. Это ничего, питание наладится – пройдет. Потому и моча красная. Питание плохое, скоро с воли начнут передавать посылки – и пройдет. Такой боли как прежде нет. Значит, чего беспокоиться? Хотя почему? Когда под утро следаки прижигали сигаретами – тоже боли не ощущалось. Разве так должно быть? Нет! Пусть будет больно! Пусть! Алтынай, Алтынай… Волыну бы сюда…

– Ну, ты, вообще приторчал по кайфу? – Курбан еще баловался картами. – Цаца, крыша у ливера не съехала? Второй день волыну требует! Эй, сиварь, не подмороженный случайно? Или здорово татьяной отходили по богонелькам?

Принесли обед. Алмаз похлебал постной султыги, в которой плавали кусочки картофеля и кислая капуста, и отложил железную миску в сторону. Еда в горло не лезла. Лежать не мог – взбухли почки и воспалились, снова присел на стул, головой уперся в стену.

А может не почки? Слышал, когда позвоночник болит, радикулит – те же дела начинаются: ни согнуться, ни разогнуться. Когда отец, весь день отмахав кетменем на поле, взопревший валился на землю отдохнуть – его прихватывал радикулит, но тоже не мог сразу определить: то ли радикулит, то ли почки. Лучше всего обвязать пояс теплым, почки греются за счет собственного тепла, и воспаление спадет.

В камере было прохладно и сумрачно, тусклый плафон под потолком распределял по кругу желтый свет. За дверью конвойные провели по коридору новенького, видимо пьяного, который, смешивая русский с казахским, громко орал:

– Ана жаынан туыс! Родственник! Амансыз ба, коке! Аналы? тек![1]1
  Родственник по матери! Здравствуйте, дядя! Материнская порода!


[Закрыть]

Слышно было, как его ударили и матерясь, гремя засовами, захлопнули дверь. Но неугомонный рассерженно кричал из соседней камеры, стуча по двери кулаками:

– Ант?р?ан!?кесіне тарту![2]2
  Проклятый! Весь в отца!


[Закрыть] Ты не родственник! Вонючий козел!

Дверь открылась, двое или трое повалтузили крикуна несколько минут, затем все стихло. Не выпрямляясь, Алмаз продвинулся к нарам, вынул из-под матраца пуловер и перевязался в поясе, добрался до ведра, куда кидали мусор и окурки – сплюнул солоноватую слюну. Шершавым языком провел по рассохшимся губам и пошел на место.

* * *

Цаца лежал на нарах, подогнув ноги и высоко выдвинув коленки – изучал потолок. Держал сигарету возле носа, крутил её пальцами и нюхал табак, с шумом затягивая воздух.

– По зонам шухер катится. Братва вскрывает животы, юрики базар держали – решили от синичек требовать послаблений. – сказал он, распрямляя ноги. – С понтом – Булат-Сифон такой клич бросил. А? Курбан?

– С чего ты взял?

– Сука буду.

– У нас ничего не слышно. Надо через крюков выяснить, что за базар.

– В Таразе шестьдесят человек краску пустили, двое или трое кони двинули.

Алмаз в полудреме слушал о джамбульской буче. Рисовались картины одна прелестнее другой: по дворам валяются умирающие, истекающие кровью зеки, их складывают, как шпалы, и отвозят в тюремный лазарет. Дело поставлено на поток: фельдшер, ковыряясь кровавыми руками во внутренностях, суровой ниткой и сапожной иглой штопая животы восставших, то и дело рявкает: «Следующий! Следующий!» Откинувшихся неудачников за руки волокут в морг. Один из этих неудачников показался подозрительно знакомым Алмазу, он присмотрелся и увидел – себя! Тело и лицо опухли, казались синюшными и окаменелыми. Подошли двое и, подхватив его, подняли.

– Давай, давай, раскачивайся! Прикимарил! К следователю на допрос! – двое конвойных подхватили его и поволокли на выход.

Курбан посторонился, пропуская, и покачал головой. Цаца спешил к баку жахнуть воды. В камере продолжалась жизнь.