Текст книги "Идет охота на "волков""

Автор книги: Геннадий Астапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

36

В аэропорту Пулково было как всегда взавал людей. Цыганки и цыганята хапали их за полы пиджаков, навязчиво набиваясь в предсказатели судьбы. Слезливо-хамовато-наглые рожи, мелькавшие в толпах наэлектролизованных пассажиров, до одури надоели Булату-Сифону ещё в Москве. Ланцет энергично расшвыривал их, как ледокол, прокладывая путь своему патрону. Диктор второй раз обращалась к прибывшим депутатам Государственной Думы пройти к встречающим в веб-зал. Когда Ланцет оттолкнул попавшегося под руку молодого матросика Балтийского флота – Булата-Сифона ухватила за локоть цыганка, семенящая рядом с ребенком на руках. Он в сердцах выругался:

– Отстань, лист банный! Уйди!

Но не так просто от неё избавиться.

– Красавец! Мне понравилось твое лицо! – тараторила та, перехватывая ребенка другой рукой. – Всю правду скажу, не за деньги, милый, не за деньги! В глазах всю жизнь тебе прочитаю!

– Уйди сказал! Милицию крикну! – громко пригрозил Булат-Сифон, посмотрев на близко стоящего длинного сержанта без всякой надежды. – Тот будто бы не слышал, задрав голову – вертел ею, кидая взгляды поверх толпы.

Другого от него и не ждали.

Остановились у камеры хранения, Ланцет, пританцовывая и сунув руки в карманы, почти простонал:

– Невмоготу, Булат! Отлить надо, еще в самолете припекло, до сих пор терплю!

Тот насмешливо махнул:

– Иди, иди! Писающий мальчик.

Ланцет устремился в туалет, диктор в третий раз объявила депутатам Гос. Думы о встрече. Что за неорганизованный народ!

Булата-Сифона сзади тронули за руку, он оглянулся.

– Опять ты!

– Послушай! У тебя большие дела начинаются! – не отпускала цыганка, ловко управляясь с малышом. Возле неё вертелись ещё несколько баб в широких цветных платьях, с бусами, кольцами, серьгами, болтливых и громкоголосых. – Не жмись ты, рубль дай, мне хватит!

Булат-Сифон согласился с ухмылкой.

– Ну, хрен с тобой. – вынул мелочь и отдал.

Та обрадовалась, перевернула ему ладонь кверху, заторопилась:

– Были у тебя, друг, неприятности! Из-за женщины неприятности! Какая-то черная – есть у тебя черная? – зло имеет. Берегись той женщины, у неё большая сила! – и цыганка показала на карман пиджака. – Чтобы продолжить, покажи этот карман. Не бойся, денег не прошу. Такой обряд гадания, так нужно!

Булату-Сифону стало смешно, насколько держат его за лоха, насколько просты приемы отбора денег у этой оравы из табора. Сейчас он по очереди вывернет карманы, то есть засветит их пустоту или наполненость. Рядом топчатся ловкие подельники, для которых, собственно, эта информация и предназначается – карманники. Ежели наружные карманы пусты, значит, кое-что имеется во внутренних, а дальше – вопрос техники. Но дело построено ещё и таким образом, что нельзя ни мента позвать, потому что, он в доле, ни уронить неловкое слово, на которое гадалки специально нарываются. Лишь стоит это слово произнести – сбежится весь табор защищать «обиженную», в толчее и неразберихе, которую они устроят – пропали башли!

Булат-Сифон видел, как издалека, с двух сторон спешат на подмогу Ланцет и встречающая братва от питерских воров. И улыбаясь, шутки ради, согласился засветить карман. Вынул оттуда расческу, носовой платок, монеты – сдачи от пепси-колы. Монеты передал гадалке, она приняла их с сожалением, и продолжила чревовещание:

– У тебя сильные денежные интересы, но они не исполнятся из-за черной женщины. Жизнь твоя в опасности. Не знаю кто ты, но остерегайся. Ходишь как циркач по битым стеклам, но подошвы пока целы. Не делай резких движений! Или умоешься собственной кровью. Жизнь длинная и корявая, ты как одинокий зверь бежишь впереди стаи, ты вожак. Но бойся, тебя готовы растерзать!

Цыганка протараторила все это в мгновение и на секунду умолкла.

– Для продолжения надо показать карман. Такой обряд гадания. Покажи этот карман! – указала на следующий, с другой стороны.

В этот момент подскочил Ланцет, уже веселый и довольный.

– Ну, оборзели! – сообщил, запыхавшись. – Барсуки в верзошнике внаглую харятся! Закрылись в кабинке и трутся, суки! Питер – город гомосеков!

И в следующую секунду, за ним подошли встречающие.

– Булат-Сифон? Мы от Ивана Ивановича.

– Здорово, пацаны.

– Двинули? Тачка на улице.

Но цыганка, жалея упущенную выгоду, попробовала возмутиться. Один из «пацанов», детина в метр девяносто и килограммов под сто тридцать, удивленно повернулся.

– Это что за фуфлетка? Ну-ка исчезни, бикса бановая!

Та что-то недопоняла, не вникла, не разобрала, опять раскрыла рот.

– Заткнись, сука, а то бебики потушу! – он положил раскоряченную пятерню ей на рожу и толкнул вместе с ребенком на руки позади стоящим подельницам. Ребенок завыл, а длинный сержант ничего «не замечал». Откуда ни возьмись, вынырнули цыганские мужики, поднялся галдеж, боевиков окружили, зажали в кольцо, и всех вместе потеснили на улицу. Там – выскочили из машины еще несколько людей Ивана Ивановича. Дело собиралось перерасти в крупную потасовку, но к цыганам подбежал ещё один, холеный, гладкий и кучерявый, что-то крикнул на своём языке, и все мгновенно расступились. Посеменил к детине, виновато развел руками:

– Извини, брат! Не разобрались! – и повернувшись, снова проорал на цыганском, те начали быстро расходиться. – Я проучу своих дураков, чтобы глазами смотрели! – пообещал он.

У детины из-за пояса, под пиджаком мелькнул макаров.

– Ладно! Все путем, кирюха! – они хлопнули друг друга по рукам, разошлись.

Булат-Сифон с Ланцетом уселись в BMV, боевики прыгнули по машинам, рванули в Питер. Детина на переднем сидении прокомментировал события:

– Этот табор отстегивает нам проценты. Их барон, правда, падла-падлой. Недавно начал луну крутить, ну и влетел в косяк. Козел, месяц пургу гнал, пока не допер, что на банк попался. Теперь заискивает. Ничего, с пенёй все вернет!

– Куда едем-то? – поинтересовался Булат-Сифон, когда въехали в город. Он всматривался в улицы, кажется, сейчас неслись по Лиговскому проспекту.

– Скоро доберемся. – ответил детина, зевая во всю пасть и оголяя золотые фиксы. – Вообще-то вас определили в Англетере, но Иван Иваныч решил сначала побеседовать, а потом уж культурная программа.

Они петляли еще несколько времени, пока не подкатили к пирсу, на котором пришвартовался теплоход «Андрей Красин». Машина вздрогнула и остановилась, задние тоже подъехали, замерли. Все вывалились на пристань, Булат-Сифон и Ланцет по сходням поднялись на борт теплохода. Палуба была вылизана, медяхи надраены, точно к смотру, переборки выкрашены белым, такелаж – черным. Иван Иванович ждал на шкафуте, рядом находились другие воры.

– А-а! Булат-Сифон! – радостно протянул Иван Иванович, пожимая руку и притягивая его к груди. – Держатель Казахстанской короны!

– Иван Иваныч! – воскликнул тот в ответ. – Князь града Питерского!

– Ну, пошли, пошли, в кают-компанию пошли. Видишь, какой прием приготовили? Как арабскому шейху! Жить будешь в «Англетере», столоваться на «Андрее Красине», девочки и кофе в постель! А? – подмигнул Иван Иваныч, когда все перездоровались.

– Да-а, хорошо… Думаю, в Алма-Ате мы тоже не ударим в грязь лицом, когда надумаешь в гости к нам, Иван Иваныч! От аэропорта до гостиницы ковровую дорожку кинем! Как-никак князь северной столицы Руси!

Рассмеялись.

Коки на камбузе варганили что-то вкусное, по теплоходу распространялись запахи. Иван Иваныч внезапно остановился.

– Слушай, Булат-Сифон, ну его к херам, твой «Англетер»! Большую каюту выделю – оставайся здесь! Охрана надежная, сам знаешь, и сервис в порядке. А?

– Отчего же? Можно! – ответил тот, вдыхая аромат жареного мяса, они с Ланцетом изрядно проголодались. – Только на одну ночь, Иван Иваныч. Завтра – назад. Дела, дела.

– И договорились! Как насчет душа, освежиться с дороги?

– Было бы не плохо. Не помешает.

Гостей устроили в просторной каюте. Иван Иванович предлагал две отдельные, но Булат-Сифон, в целях безопасности, подумав, отказался. Питер все же не Алма-Ата, хотя и там спокой только снится. Пусть тут и охрана надежная, и хозяин радушный, но… Бог бережет, и сам старайся. Вдвоем, оно веселее будет. Просторной каюта называлась по морским меркам, по общепринятым же, это небольшое помещение с двумя кроватями, с двумя креслами и тумбочками, встроенным платяным шкафом и иллюминатором, с видом на причал. Впрочем, все довольно уютно, со вкусом и шармом.

Булат-Сифон разделся и по пустынному коридору прошлепал в душевую, отрегулировал теплую воду, намылился, и стоя на резиновом коврике, с наслаждением поливал себя упругими струями. Сполоснувшись, тщательно вытерся махровым полотенцем, и набравшись бодрости, насвистывая, отправился одеваться. Ланцет проделал все то же самое.

Через сорок минут собрались в кают-компании на ужин. Ужин был вкусным и обильным, говорили о всякой ерунде, Иван Иванович будто и не помышлял о деле, а попытки Булата-Сифона вежливо пресекал. Наконец насытились. Пили мало, хотя стол ломился от бутылок, Булат-Сифон не пил вовсе, а жирное ел осторожно. Язва. Вышли на верхнюю палубу, поднялись на спардек и, устроившись в креслах-качалках, закурили. Присутствовали только воры в законе, остальные остались на шкафуте и, опершись руками на леера, глядя на грязную воду, плещущуюся у ватерлинии, перекидывались шутками.

Солнце закатывалось, стояла редкая, без дождя, теплая погода. В порту вскрикивали буксиры, помогая швартоваться прибывшему лайнеру из Франции. Иван Иванович подвинул к себе пепельницу, стряхнул пепел.

– Во-от. Теперь можно. – на правах хозяина сказал он. – Можно и о деле. – Несколько помолчал. – Я уполномочен, Булат-Сифон, от имени питерского сходняка предложить пятьдесят процентов. Ты знаешь. Мурловка эта, Мурка, – при упоминании её клички, лицо Ивана Ивановича перекосилось злобой, – позволила себе роскошь кидать воров. И не просто кидать, а кидать по-крупному. Плюс к тому завалить четырнадцать невинных людей. – Иван Иванович еле сдерживался. – Левушнице давно надо дать наркоз. Нам помощь нужна. Нужна, Булат.

– Ну, что ж. – Булат-Сифон запнулся, сглотнул слюну. – Мы собирали воров на конду. Нашему сходняку я зачитывал твою клеву, Иван Иванович. Аргументы весомые. – Булат-Сифон решил не говорить пока о своей обиде на Мурку. Не подвернись Ивана Иваныча, ей все равно объявлена была бы война. А теперь, по такому случаю, надо поломаться с понтом, набить цену, авось на будущее пригодится. Он вздохнул. – Плохо, что с бабой дело приходится иметь. – сказал он. – Бабы коварны и расчетливы, чуют опасность за километр, но вследствии природной глупости – почти не испытывают страха. А эта – умная стерва. И у неё двести пятьдесят стволов. Прикинь? Иван Иваныч? Алтушками она не занимается.

– Знаю, знаю. – нетерпеливо перебил Иван Иванович, сложив пальцы шелбаном и швырнув бычок за борт, в блестевшую от нефти воду. – Не крути статистику, Булат-Сифон. Тебя не устраивают пятьдесят процентов?

– Я и говорю. Устраивают. Только с неё возьмешь? Этот куплет мы спели, она не собирается их возвращать. Де-фолт!

– Ну, и…

– И помогу я тебе, Иван Иваныч, считай задаром. Символически. Десять процентов я завтра должен увести с собой.

– Ско-олько? Охренел, Булат? Десять процентов! – Иван Иванович медленно поднялся из-за стола. – Это не серьезно! Пять процентов. Пять! И то много. Остальные сорок пять после победы.

– Не катит. – качнул головой Булат-Сифон. – После победы никто ничего не возьмет. Не у кого будет. Или ты, Иван Иваныч, надеешься найти в её доме сундуки с изумрудами? Хотя… Хер его знает… Ладно, семь. Но не меньше!

– Шибер косоглазый! Ладно! Семь – так семь! Завтра с утра получишь. С таможней помочь?

– Не беспокойся, Иван Иваныч. С таможней в порядке.

– Лады.

Ударили по рукам. Опять спустились в кают-компанию обмыть соглашение.

– Теперь можно и расслабиться. – Булат-Сифон весело посматривал на Ланцета. – Можно и оттянуться! Молочком.

Выпили армянского коньяка, любимого коньяка Ивана Ивановича. Никакие Камю, Метакса и прочие не сравнятся с армянским, считал он. Только истинные любители с тонким вкусом могут по-настоящему оценить этот солнечный напиток. Держались все непринужденно, шутили, смеялись.

– Я вот, смотрю, Булат-Сифон, вы с помощником дополняете друг друга. – поделился наблюдениями Иван Иванович. – Булат по фене – означает нож. А Ланцет по медицински – тоже нож. Арсенал!

– Действительно. – удивился Булат-Сифон. – Я на это не обращал внимания. А у тебя, Иван Иванович, погоняло по фене тоже, прямо прокурорское!

– А ты думал! Знаешь, сколько мне лет? – вдруг спросил Иван Иванович. – Много! Помнишь песенку про вора, у которого отец прокурор? Жалостливая такая, наша, воровская. Раньше частенько напевали. Так вот, сочинили её про меня. У меня ведь отец прокурором в войну был, и до войны, и после. Ба-льшая сука! Собственноручно сдал меня синичкам по малолетке. И в зону определил, а потом приезжал, и на свиданках читал мне странички из краткого курса истории ВКПБ. Воспитывал. Пацанам конфеты и сало возили, а мне этот гад – толстую книгу. Песню, правда, немного переделали, у меня по-другому было. Помню, под Иркутском сидел – мороз, стужа, по щелям ветер воет, в бараке торчим, дубеем, раз – к барину вызывают. Оказывается, папочка прикатил, семьсот километров махнул, соскучился. Упрятал меня, и хоть бы угрызение совести на лице. Ни хрена! Лицо одухотворенное, мечтательное. Я тебе говорит, сын, сказать хочу о товарище Сталине. О нашем вожде и о партии большевиков, которые строят коммунистическое общество. Когда приедешь из лагеря – (звучало так, будто здесь лагерь пионерский) – много почитаешь литературы. А пока я сам расскажу. И заводил старую пластинку о светлом будущем через пятнадцать лет. Декохт у меня, голодуха, его самого сожрал бы, а он мне с бубновым заходом: «Ты, сын, не переживай, что я бердыч не привез. Соскучился, в спешке собирался, ну и забыл. Ведь ты и без того рад меня видеть? Ведь правда? Ведь так?» Семь раз паскуда приезжал, и только один раз привез кило комкового сахара и пачку папирос «Казбек». Вот, в честь папашки и погоняло получил прокурорское: Иван Иванович. Домой я, конечно, не вернулся, на товарняк – и во Владивосток, в порту приворовывал, кормился, пока снова не влетел. Там, кстати, и море залюбил. Ну, а как влетел, попал в одну из приморских зон, где и познакомился с Седым. У него с юности клок седых волос на башке был. Торчал белый пучок среди каштановой кущи. А через много лет, когда Седой тянул не знаю, какой уже срок, и ты с ним встретился в Приморье. Так?

– Так. – охотно отозвался Булат-Сифон. – Я тогда в Сибирь прикатил на заработки, народ там богатый был, беспечный. Для воров – Клондайк. Летом ездил работать, на зиму – назад, в Алма-Ату. Жил как король на именинах. Но в Тынде раз замели меня, шестаков развелось – тьма, вот один алеха, мразь, и заложил. Ссученым вором оказался дружбан мой. Я и под Иркутском отмечался, и под Красноярском, а с Седым встретился – да, в Приморье, в N-ской зоне. Любил Седой пожить. Баб любил, на юбки деньги спускал, и не жалел. От того и погиб, дурак. Я в Волгоград специально мотался, все выяснил. У Мурки бареха есть – вертолетом шворится, кликуха Мессалина, на неё и позарился Седой. А разработал всю канитель Грек, Муркина рука правая. Потерял Седой осторожность на старости, ну – судьба такая. – улыбнулся и закончил Булат-Сифон.

Они проговорили ещё долго – темно не становилось: белые ночи. Рында на теплоходе Ивана Ивановича отбила час, когда разошлись спать. Перед тем, как потушить свет, Ланцет запер двери на ключ, а ключ оставил в замке. В Питере было прохладно, погода не алма-атинская, они укрылись теплыми одеялами и вскоре погрузились в сон.

В шесть утра, когда сон самый глубокий, а на верхней палубе охраны не осталось, возле теплохода на воде начали булькать пузырьки. Через несколько мгновений – чудовищный взрыв раздался рядом с судном. Теплоход подбросило волной и ударило бортом, за которым свешивались автомобильные шины – о стенку. Подкинуло и яхты, пришвартованные неподалеку, и учебные корабли, и шхуны запрыгали по волнам. Взвыли сирены, палубы начали наполняться людьми и гвалтом. Двое убегали с причала, охрана открыла пальбу и уложила обоих. Когда подбежали, обыскали убитых – документов не нашли, люди неизвестные, особых примет нет. Значит, был третий, или, может быть и четвертый, те, кто находились под водой, а эти, наверху, их страховали. Иван Иванович оценивал ситуацию, Булат-Сифон и Ланцет, полураздетые, находились тут же. Понаехало ментов и фэсбэшников, пожарников, эмчеэсовцев, несколько машин скорой помощи прибыли друг за дружкой. На теплоходе повреждений не нашли, за исключением мелких – на полубаке по правому борту – небольшая течь. Следаки и оперативники производили замеры, опросы свидетелей и пострадавших, то и дело сверкали фотовспышки репортеров. Никто ничего не понимал – полная неразбериха и бедлам! Версии у газетчиков рождались совершенно фантастические, нереальные, вызывающие у Ивана Ивановича злую усмешку. Типа: к трехсотлетию Петербурга американская подлодка выпустила торпеду по «Андрею Красину». Только в пьяной невыспанной башке может родиться такая дурь! Ну и что-то в этом роде. Лишь к двенадцати часам дня напряжение начало спадать, течь заделали пластырями и распорками, менты и фэсбэшники отвалили, но теплоход все-таки требовал расходов и докового ремонта.

Билеты на самолет у Булата-Сифона с Ланцетом лежали в карманах. Деньги получили. Перед прощанием Булат-Сифон тихо спросил Ивана Ивановича:

– Те двое, которых подстрелили. Кто?

– Есть догадки? – задумчиво переспросил Иван Иванович, глядя ему в глаза.

– Обратил внимание на пиджак тощего? На внутреннем кармане фирменная нашивка: швейная фабрика «ВОСХОД», город Чимкент. Кто у тебя в Чимкенте? Думай, думай.

Иван Иванович, не мигая, мрачно заключил:

– Кончу блядей!

37

– Ты представляешь, что сейчас сказал!? Ты! Счетовод Вотруба! Я ведь тебя!.. – она вдруг с крика, как это обычно бывает, перешла на вкрадчивый, почти задушевный тон. – Я ведь тебя, милый мой, упрашивать долго не стану. Знаешь это? Подписывай документы, и снимай деньги со счета. Будем считать инцидент исчерпанным. Ну?

– Нет, Мурка. Латышей кидать не стану. – твердо ответил Атамбай, и поднялся. В кабинете магнитофон тихо крутил «Сулико», было накурено, полная пепельница окурков находилась возле Мурки. – Я, конечно, сволочь, но не до такой степени.

– А я, значит, до такой? – правую руку она положила на бедро и тоже приподнялась. И села. – Хорошо, Атамбай. Уволен! Этого хотел? Слушай, а может, ты успел сколотить состояние на наших банковских операциях? Проверим! Или, может, питерские тебя приручили, или волгоградские? Или Булат-Сифон за тебя мазу держит? Колись, колись! Такую зарплату не каждый министр получал! Может, мало – решил пошантажировать? – Она вновь начинала заводиться, и внезапно закончила: «Все! Дела сдай заместителю! Свободен!» – бросила холодно, со злым прищуром.

Атамбай повернулся и вышел. Её дикие выходки до добра не доведут! Всегда держал её за умную бабу, а под конец разочаровался. На различных счетах «Серых волков» денег – Чимкент можно купить с потрохами! И это, не считая тайных хранилищ с черным налом! Не считая товаров на складах базы, в магазинах, не считая топлива в емкостях, тайных нефтеперерабатывающих заводиков в степи, не считая недвижимости по Казахстану, и за бугром, и много еще чего не считая! Зачем нужно было связываться с ураном!? С Бородатым!? Зачем кидать прибалтов, какой в этом смысл!? И уж совсем полный абсурд – взрывать Ивана Ивановича! Эта дура, полная, набитая дура, имея в руках золотую рыбку – останется с разбитым корытом! Не женщина – чудовище! Надо же так разворошить питерское воровское гнездо! Совсем чокнутая? Теперь осталось к списку заклятых врагов прибавить латышей, они ведь тоже сложа руки сидеть не захотят – деньги не малые! Что за новый бизнес – сплошное кидалово?!

Атамбай влетел к заместителю, тот, конечно, в курсе, и вроде сочувствовал бывшему шефу. Хотя человек – скользкий и себе на уме. Никогда Атамбай не проявлял искренности в отношениях с ним, сильно подозревал дятла, стучащего Мурке обо всех и обо всем. Когда копались в бумагах, готовили акты на прием-передачу дел, он, словно стесняясь, предупредил:

– Тебе бы уехать, Атамбай. Исчезнуть на время. Есть у тебя яма?

Тот и без того был на взводе, отмахнулся:

– Какая там яма! Чего бояться?

Однако, как только сотрудники разошлись на обед, Атамбай, не ожидая ничего хорошего от сегодняшнего дня, решил действительно исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше. Вторые сутки пошли с начала окончательных разногласий, вот и Грек перестал в глаза смотреть. Но хуже всего то, что Мурка с крика перескочила на задушевный тон. Зная её, это означало: разговоры кончились, теперь начнутся действия. Теперь дорога каждая минута: исчезнуть!

Атамбай прокатился по магазинам, делая различные покупки, а на самом деле пытаясь оторваться от хвоста: сиреневый опель неотступно красовался в зеркале заднего вида. Бухгалтер проскочил на верхний рынок, на привокзальную площадь, зарулил на Хатынкопр, в Зеленую балку, мотался из конца в конец – надеясь уйти от недоброго глаза боевиков. Черта с два! Наконец на манкентском шоссе остановился у одного из супермаркетов, схватил сумку, вылез из машины, опель тормознул метрах в пятидесяти. Беспечно насвистывая и не торопясь, Атамбай вошел в магазин, там, нервничая, кинулся к черному входу, сунул охраннику десять долларов за открытие двери и, оглядевшись, юркнул в соседние дворы. Бегом проскочил квартал, задыхаясь – тормознул такси. Домой нельзя, обманутые и озлобленные боевики рванут туда, Атамбай нырнул на заднее сидение, назвал адрес.

* * *

Мурка сидела, оперевшись лбом в ладонь, и тупо смотрела на лакированную крышку стола, неслышно, по воздуху подплыл Грек, она испуганно встрепенулась:

– Черт! Грек, сколько раз просила! Как из-под земли!

– Слушаю, Клеопатра Алексеевна. – несколько склонил он голову к правому плечу. – Слушаю.

– Ты что-нибудь понял?

– Ты имеешь в виду, Мурка, Атамбая?

– Да, да.

– Ничего не понял.

– Какого ему не хватало? Грек? Разве он плохо жил? – она вдруг поймала себя на слове «жил» – глагол в прошедшем времени, и ядовито усмехнулась. – Разве он плохо жил? – повторила снова, подкрашенное синим, подрагивало веко. – Гнида! Он владеет информацией, которой владеть не должен! Договора, банковские счета, связи с Афганом, Россией, передвижение наркоты, ему известны люди в таможне, в полиции, в прокуратуре и судах, в акимате, в Астане, тайники с оружием – все! Даже урановые сделки! Ему известно – все! – тихо и устало резюмировала она. – Грек, прочитай мои мысли!

– Ты что, Мурка! – так же тихо ответил он, широко распахнув глаза, и начиная понимать. – Это же – Атамбай! Мы пришли с ним почти вместе!

Она вздохнула. Потом ещё раз.

– Это необходимо. – и с нажимом провела ладонью по лицу, от лба до подбородка. – Другого выхода нет.

– Но может быть, он поймет, что сыграл атанду, ведь не полный же бажбан!

– Полный! Полный бажбан, но очень информированный!

Грек и сам понимал, что вопрос с Атамбаем решен, и решен правильно, другого выхода действительно нет, но тянул, резинил, сам не зная зачем.

– Вообще то, конечно, за ним и раньше наблюдались вздрюки. Но… Мурка, подумай…

– Это должно произойти сегодня, Грек. Знаешь почему? Пятнадцать минут назад он бросил машину на манкентском шоссе и слинял. Скрылся от наблюдения. А если этот туз колыванский уже в КНБ? Например, у Ромейко? Представляешь?! Сегодня Грек, сегодня! Найди из-под земли, и – он мне больше не нужен.

Не прощаясь, Грек вышел своей плавной, рысиной походкой.

Несколько парней звонили в квартиру на третьем этаже, за железной дверью было тихо, никто не отвечал. Один выхватил блестящую фомку, и ловко орудуя, открошил штукатурку под железным каркасом возле замка, в отверстие стал виден язычок, подтолкнул его – дверь отворилась. Вместе ворвались в прихожую и разбежались по комнатам, вещи лежали в полном порядке, значит, хозяина не было. Старший, выхватив из холодильника пиво и откупоривая, набрал номер на сотке.

– Ало? Это я. Его нет. Двоих? Понял тебя, понял.

Повернулся и коротко скомандовал:

– Двое в засаде, остальные за мной. – перевернул бутылку, выливая недопитое, шипящее пиво в раковину.

Кошенов накручивал номеронабиратель, в экстренном порядке обзванивая знакомых, наводил справки: куда мог провалиться Атамбай почти мгновенно? Час назад оторвался от наблюдения, весь город поставлен на уши – пропал! Такой прыти от интеллигентного, спокойного Атамбая не ожидали. Сказать по правде, было в нем всегда что-то светское, холеное, каким образом он уживался среди «Серых волков» – загадка. Никогда не слышали от него феню, а если, бывало, ругался – то сдержанно и стеснительно. Али Кошенович выглядел раздосадованным. Своей скрытностью и непонятностью Атамбай и прежде вызывал подозрение, но Мурка с Шерифом пригрели «Святого Павла», вот и благодарность грянула!

Грек на секунду заскочил домой, забыл в тумбочке документы на машину, и тут его застал звонок Кошенова, он интересовался результатами поиска.

– Какие там результаты! Залег, он залег! Люди с ног сбились! Ты, Али Кошенович, звондай по всем каналам, только осторожно, лишний шум ни к чему! А я на связи. Вот бухгалтер! Как утонул! – проорал в трубку.

И вдруг его осенило.

– Слушай, Кошенович, кажется, я знаю, где он! Ну – точно! Твою мать, как я сразу не допёр? Продолжай на всякий случай, а я пробью свою идею! – Грек бросил телефон и устремился на выход.

Из кухни несло жареным мясом и картошкой, тетя Валя готовила бефстроганов. Наперерез Греку вышла из туалета Юля и кинулась к нему, сцепив руки замком на его шее.

– Куда? Не отпущу! – пошутила, осыпая его поцелуями.

Грек разжал замок и грубо оттолкнул её.

– Некогда! Обедайте без меня! – Но в дверях остановился, и мягко поправился: – Извини. Я задержусь на работе, хорошо? Я тебя люблю! – сделал глазки, послал воздушный поцелуй и стремительно слетел с лестницы, стремительно, но беззвучно.

Узнав, что ехать придется на Сыр-Дарью в Майли-тугай, водитель жигуленка от поездки наотрез отказался, и только получив от Атамбая вперед наличными сто пятьдесят баксов – согласился без радости. Гонять машину по пыли, по бездорожью, на вечер глядя – удовольствие не из великих. Сколько таксистов пропадает! А тем более, что ехать в такую глухомань. Он опустил левую руку и незаметно пощупал приготовленную для таких случаев монтировку, спрятанную между дверью и сидением. На месте. Парень то на вид смирный, глаза грустные, но кто его знает…

Когда забуксовали в прибрежном дарьинском солончаке, Атамбай принял решение дальше топать пешком, осталось километра два, зато полного бездорожья. Шлепнул шоферу на панель приборов добавочные двадцать долларов, помог вытолкать машину на разбитую колею, и когда жигуль, безбожно воя, скрылся за поворотом – с сумкой стал продираться сквозь густые заросли саксаула, джантака, джангиля, валежника.

Витя был дома и оказался трезвым, редкая удача! Атамбаю обрадовался, и особенно обрадовался предстоящей выпивке, без которой тот не являлся. Сразу захлопотал с костром, схватив топор, принялся рубить ветки стального саксаула.

– Иди сюда! – подозвал Атамбай, спуская сумку в землянку. – Не суетись, Витя. Костра не нужно.

– Как так? – удивился тот. – Чаек сварганим, попьешь с дорожки.

– Не надо!

– Ну, смотри сам. А то – я скоро!

– Костер жечь не будем.

– Да что случилось? – теперь только он обратил внимание на усталый, встревоженный вид Атамбая.

– Садись! – предложил Атамбай. – Витя, у меня неприятности. Очень большие. Тебе лучше уйти к соседям. Ну, к бичам твоим.

– Расскажи, давай толком, а потом я решу, куда идти. Идет?

– Ладно. Идет. – Атамбай задумался, почесывая лоб. – Короче, так. Меня разыскивают, если найдут – убьют.

– Менты? Проворовался, что ли, бухгалтер?

– Какое! Если бы менты. Гораздо хуже! Бандиты ищут!

– Та-ак! Не стану спрашивать за что – все равно не скажешь. Да это и не важно. – Помолчал. – Та-ак! – повторил снова. – Ладно! У меня тут кое-что припасено для торжественного случая, кажется, случай наступил. Не дрейфь, бухгалтер! Как там говорят? Прорвемся? Прорвемся!

Он поднялся и охнул, схватившись за почку, пару раз согнулся-разогнулся и отправился в ближайшие кусты. Там, с помощью лопаты откопал яму, вынул большой полиэтиленовый сверток и притащил к землянке. Развернул – положил перед Атамбаем жирно смазанный автомат Калашникова с двумя набитыми рожками, и двуствольный обрез с пятью патронами шестнадцатого калибра.

– Откуда!? – изумился Атамбай, рассматривая сюрприз, проводя пальцем по оружейному маслу, стекающему со ствола.

– Откуда? – переспросил Витя, улыбаясь. – От верблюда! Думаешь, бичи только водку пить умеют? Во-от. Для начала хватит, а там – как бог даст.

– Ты даешь! – качал головой Атамбай. – У меня дома тоже вальтер в тайнике. Но домой нельзя. И стрелять я толком не умею, баловался иногда, было дело, а так…

– С обреза стрелять легко. – успокоил Витя. – Как с обычного ружья. Два патрона в ствол – пали. Патроны береги, пять штук, больше нету. Между прочим, картечь.

– Может, не придется…

– Дай то бог.

– Вить, а может, тебе лучше действительно уйти? К чему такие приключения?

– Эх, Атамбай, Атамбай! Высоко ты меня ценишь! И отца твоего знаю много лет, и тебя. Как потом общаться будем? Да не бойся, говорю – прорвемся!

Они тщательно протерли оружие, вымыли руки, поели хлеб и консервы, привезенные Атамбаем, помидоры с огурчиками.

– Может, сто граммов? – предложил Атамбай. – Винчика.

– Не, – отказался Витя, – не хочется. – и жадно сглотнул слюну. – Потом!

Спать легли рано, Атамбай включил радио, послушал пять минут, и выключил. Никакая информация не воспринималась, в голову лезла тревожная дребедень. Долго ворочался, сопел, хлопал глазами в темноте и заснул к утру. Рядом спал Витя.

Рано утром позавтракали теми же консервами, попили воды.

– Схожу-ка я на рыбалку. – рассуждал Атамбай, кутаясь в шерстяной свитер, было прохладно. – К обеду горячей ухи сварганим, днем костра не видно.

– Обрез захвати. – напомнил Витя, выкладывая патроны.

В знакомом затоне тихо шелестели зеленые камыши, стайками над головой вилась мошка. Жирные, черные комары, хорошо потрудившись ночью – на день укладывались спать, лишь отдельные экземпляры лениво, сонно жужжали над ухом.

Атамбай закинул удочку, сел на колени и услышал первый выстрел со стороны землянки. Стаи уток шумно поднялись в воздух, взлетели стремительные фазаны. И тут же следом затараторил АКМ длинными и короткими очередями. Затем Атамбай различил чеченский Борз и израильский УЗИ. Он подскочил, вложил два патрона в стволы обреза, взвел курки и ринулся, почти не прячась, к Вите на помощь. Бой впереди разгорелся нешуточный: озлобленный калашников молотил во все стороны, шальные пули свистели и резали ветки даже над головой бегущего Атамбая. Когда замелькали фигуры бандитов, Атамбай не целясь бахнул дуплетом, дрожащими руками перезарядил обрез. Сразу воздух вокруг ожил, и белый солончак покрылся сетью мелких разрывов. Он выстрелил ещё раз и вскрикнул от боли – пуля раздробила правое плечо. Из обвислой руки выпало оружие, под рубашкой фонтанировала кровь, ручьем сбегая к трусам. Со стоном попробовал поднять обрез левой рукой, но не успел: трое подбежавших парней выбили его пинками, заодно угощая стрелка ударами по ребрам и по голове.