Текст книги "Идет охота на "волков""

Автор книги: Геннадий Астапов

28

В зрительном зале медленно погас свет, сначала чуть слышно, а затем громче и громче, из стереоколонок плеснула жизнерадостная увертюра, включились софиты и малиновый занавес побежал в стороны. На сцене, за декорациями, происходили запоздалые приготовления, мелькали последние тени убегающих рабочих. В русском драматическом театре гастролирующая труппа из России давала комедию Мольера «Тартюф или обманщик».

Козыбаев со свитой устроился в первом ряду, посещение спектакля сидело в плане мероприятий акима, согласованное с руководителем аппарата и заведующим отделом культуры. Завкульт робко жаловался на недостаток внимания к своим проблемам, интеллигенция, мол, ропщет. Это – конечно, не так, на различных встречах и мероприятиях интеллигенция проявляла благосклонность к акиму, но, зато при случае, требовала свое. Впрочем, требовала мало. Кого-то лишь надо публично похвалить, кому-то – сделать назначение, другому пожать руку при встрече. Ему это ничего не стоило, но отдача – большая. Интеллигенция честолюбива, а на честолюбии можно играть.

Аким откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, готовый расслабиться. Но все же, даже в расслаблении он казался вождем.

На авансцену между тем вынеслись первые действующие лица.

 
Флипота! Марш за мной!.. Уж пусть они тут сами…
 

Эльмира

 
Постойте, маменька! Нам не поспеть за вами.
 

Госпожа Пернель

 
Вам прежде бы меня уважить, не теперь.
Без ваших проводов найду я, где тут дверь.
 

Эльмира

 
О нет! Вас проводить велит нам чувство долга.
Но почему у нас вы были так недолго?
 

Госпожа Пернель

 
А потому, что мне весь этот дом постыл
И ваши дерзости сносить нет больше сил.
Меня не ставят в грош, перечат, что ни слово.
Поистине для них нет ничего святого!
Все спорят, все орут, почтенья нет ни в ком.
Да это не семья, а сумасшедший дом!
 

Дорина

 
Но…
 

Госпожа Пернель

 
Милая моя! Я замечала часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
 

Дамис

 
Однако…
 

Госпожа Пернель.

 
Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора – уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него – изрядный обормот,
С которым горюшка он досыта хлебнет.
 

Мариана

 
Но, бабушка…
 

Госпожа Пернель

 
Никак, промолвила словечко
Тихоня внученька? Смиренная овечка?
Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.
 

Эльмира

 
Но, маменька…
 

Госпожа Пернель

 
Прошу, дражайшая невестка,
Не гневаться на то, что выскажусь я резко.
Была б у них сейчас родная мать в живых,
Учила б не тому она детей своих —
И эту дурочку, и этого балбеса.
Вы расточительны. Одеты, как принцесса.
Коль жены думают лишь о своих мужьях,
Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах.
 

В парадизе кто-то натужно кашлял. Издалека слышались мажорно-лукавые аккорды оркестра. Огни рампы под сердце били госпожу Пернель. Козыбаев повел глазами на подчиненных – в полумраке на лицах обнаружил отрешенность и предвосхищающие улыбки. И снова повернулся к сцене.

Им вовсе ни к чему рядиться в пух и прах, коль жены думают лишь о своих мужьях. В пух. В прах. Прах? Тлен и прах. Прах – пыль, сухая гниль. Сгнившие останки. Останки чего? Кого? Человека! Зеленого человечка, устремившегося на таран пассажирского лайнера, и – американского летчика, тычащего большим пальцем в землю! Их смердящий, выворачивающий кишки тлен и прах! Все суета, все приходяще, тлен – вечен! Говорят о том, что моё Дао велико и не уменьшается. Если бы оно уменьшилось, то после долгого времени оно стало бы маленьким. Не уменьшается потому, что оно является великим. Я имею три сокровища, которыми дорожу: первое – это человеколюбие, второе – бережливость, а третье состоит в том, что я не смею быть впереди других. Я – человеколюбив, поэтому могу стать храбрым. Я – бережлив, поэтому могу быть щедрым. Я не смею быть впереди других, поэтому могу стать умным вождём. Кто храбр без гуманности, щедр без бережливости, находясь впереди, отталкивает тех, кто находится позади, – тот погибает. Кто ведёт войну из-за человеколюбия, тот побеждает, и возведённая им оборона – неприступна. Естественность его спасает, человеколюбие его охраняет. Кто это? Ян Хин-шун? Что-то их китайской философии…

 
Я слишком вас люблю, и никакая сила…
 

Оргон

 
Да не желаю я, чтоб ты меня любила!
 

Дорина

 
А я люблю! Люблю! Хотя бы вам назло.
 

Оргон

 
Вот как?
 

Дорина

 
И до того на сердце тяжело —
Ведь скоро станете вы притчей во языцех.
 

Оргон

 
Уймись!
 

Дорина

 
Уж лучше бы оставить дочь в девицах.
 

Оргон

 
Ехидна! Кончишь ли ты изливать свой яд?
 

Дорина

 
Вы злитесь? Ай-ай-ай! Ведь гнев приводит в ад!
 

Почему в ад? Подземное царство? Кто грешник? Оргон? Душа его подвергнется мученьям! Лишь проявляя мудрость – ада избежишь. А что мудрость? Если не уважать мудрецов, то в народе не будет ссор. Если не ценить драгоценных предметов, то не будет воров среди народа. Если не видеть желаемого предмета, то не будут волноваться сердца народа. Поэтому управление мудрого человека делает их сердца пустыми, а желудки – полными. Оно ослабляет их волю и укрепляет их кости. Оно постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знание не смели бы действовать. Осуществление недеяния мудрецом всегда приносит спокойствие. Опять китайская философия!

Козыбаева осторожно тронули за плечо.

– Нургали Аширович. – шептали в темноте. – Обратите внимание на игру Тартюфа!

^{(садясь)}

 
Итак, оправились вы от недуга злого?
 

Эльмира

^{(садясь)}

 
Спасибо, все прошло, и я вполне здорова.
 

Какого недуга? Чьего недуга? Господи! Опять он! Тартюф! Зеленый человечек! Исчезни! Пропади!

Тартюф

 
– Что для небес мои смиренные мольбы?
И все ж с усердием молился я, дабы
Скорей вам небеса послали исцеленье.
 

Ты мне?! О черт! Какого исцеленья?! Лишь разве только сон? Иль явь? Прошу у Бога избавленья! Аллах, избавь меня, избавь! Зеленый человечек – и сон во мне, и явь!

Тартюф

 
Мне ваше здравие столь дорого, что впредь
За счастье бы почел я вместо вас болеть.
 

Ты лжешь! Ты нагло лжешь, зеленый человечек! Темно… Темно… Зажгите свечи!

Тартюф

 
Возможность вам служить за счастие почту.
 

О – да! Ведь ты за мной пришел? Смердит, и дух ужасный… Я не готов. Рука… Нога… Где голова? И рампа гаснет. А ты мне сладостен, зеленый человечек… Ну что ж мы в темноте? Подайте ж свечи!

Тартюф

 
Польщен доверьем вашим крайне.
Скрыть не могу от вас: и мне
Столь с вами сладостно побыть наедине,
Что я давно молил об этом провиденье
И дожил наконец до дивного мгновенья.
 

– Нургали Аширович! Нургали Аширович! Ну, как вам Тартюф? В нем есть такое! Правда? Необычное! Притягательное!

Да, правда. И я дожил до дивного мгновенья… Будь проклят ты! И летчик тот из сновиденья! Иль нет… Но дух!.. Но смрад! Аллах! Здесь не театр – ад!

Тартюф

 
О, тут найдете вы во мне единоверца!..
 

В зале грохнули аплодисменты и смех, актер опять выкинул удачное па.

– Нургали Аширович! Нуреке! В перерыве позвать этого Тартюфа?

Козыбаев, плохо видя кто говорит, бросил через плечо:

– Нет-нет. После спектакля я сам побеседую с труппой.

Когда объявили антракт, он в сопровождении режиссера, худрука, директора театра и своих приближенных ходил по фойе и рассматривал художественные фото актеров. Руководство театра просило помощи в ремонте, а он, незаметно морщась, тревожно спросил:

– Вроде как запашок у вас в зале. А? Что за запашок? Чем-то вроде несет. Нет? Нет?

Все дружно начали вертеть носами и тянуть воздух.

– Почудилось, Нургали Аширович!

– Может, почудилось. – хмуро согласился он.

Проклятие! Эта вонь удушит! Нет избавления!

Он недовольно поморщился и тронулся к следующим фотопортретам.

– С ремонтом поможем. Из внебюджетных средств. – Он посмотрел на режиссера, семенящего рядом. – Темно в зрительном зале. Задумано так?

В этот момент увидел Муратидзе, с улыбкой спешащую к нему, и сам в ответ разулыбался. Она протянула ладошку, Козыбаев с удовольствием её пожал.

– Наслышана! Все газеты мира сообщили о вашем поступке! Как вы? Как здоровье?

– Да вот. Повоевали немного. – скромно сказал Козыбаев. – В госпитале отлежался. В Германии.

– Да-да. Читала. Ну надо же! Террористы! Значит, в Америку так и не попали?

– Не повезло.

– Что же, он так вот, ножом вас тыкал? – сделала жест Муратидзе, показывая на себе.

– Да. Но в основном легкие ранения. Людей было много – помогли. – Козыбаев тревожно тянул воздух, беспокойно оглядывался. Свита расположилась вокруг, слушая и тоже улыбаясь. – А вы садитесь ко мне в первый ряд, там и побеседуем. – тихонько пригласил он. – Антракт заканчивается.

Мурка охотно согласилась.

29

Пакистанская газета News сообщила, что Осама бен Ладен прячется в труднодоступном районе Памира на бывшей советской базе. Американские военные, опираясь на данные космической и агентурной разведки, приходят к выводу, что Осама бен Ладен укрылся на укрепленной военной базе в крайне труднодоступной местности в горах Памира.

Вплоть до прошлой недели преобладало мнение, что бен Ладен и его ближайшие подручные прячутся в пещерах в малонаселенной провинции Урузган к северо-востоку от Кандагара. Лидер талибов мулла Омар – уроженец именно этой провинции, и информаторы американцев из «Северного альянса» уверяли их, что там бен Ладен всегда будет чувствовать себя в безопасности. Более того, бен Ладен и его покровители из числа талибов между 15 и 20 сентября отправляли в Урузган грузовики с продовольствием – как будто чтобы создать впечатление, что Осама и его приближенные запасаются продуктами для жизни в тайном убежище.

«Ложные следы» были также устроены в районе Джалалабада. Англичане почти что им поверили и уже вроде бы готовились к операции в этих местах. Но, как выяснила News из весьма достоверных источников, российская разведка сообщила, что Осама, возможно, нашел убежище в труднодоступном уголке в горах Памира. Сотрудники российской разведки снабдили американцев картами с указанием путей к этому району.

Этот район, имеющий на карте форму длинного узкого выступа, находится по соседству с тремя странами: к северу от него лежит Таджикистан, к югу – Пакистан, а к востоку – Китай, точнее, его Синьцзян-Уйгурский автономный район, населенный преимущественно мусульманами. Высота горных вершин составляет здесь 6–7 тысяч метров над уровнем моря.

Любопытно, что стратегический потенциал этого района, известного как Малый Памир, был впервые использован именно русскими. В период войны в Афганистане 1979–1989 гг. местность была фактически захвачена советскими войсками. Пакистан и его союзники тогда громко возмущались тем, что марионеточное правительство «отдало СССР Ваханский коридор». Но никто не знал, что на самом деле Советский Союз держал там ядерные межконтинентальные баллистические ракеты – «оружие третьего удара» на случай ядерной войны.

Даже после вывода советских войск из Афганистана в 1989 году Москва сохраняла за собой эту базу. Так было до самого распада СССР в 1991 году. Осама узнал об этой базе от известных ему казахов и киргизов, присоединившихся к джихаду в Афганистане еще в середине 1980-х годов. После своего изгнания из Судана и перемещения в Афганистан в 1996 году он занял этот район.

Хотя к тому времени русских там уже не было, на базе по-прежнему действовало энергоснабжение. Осама, сын владельца крупной строительной фирмы, без труда создал здесь неприступную цитадель.

Поскольку на базе есть огромные складские помещения, здесь могут годами жить сотни людей. Жилые помещения «зарыты» глубоко под горами к югу от долины Сары-Куль, которая находится на границе с Таджикистаном к северу от города Бузай-Гумабад. Есть тут и запасной форт, откуда ведут пути в Китай.

На некоторых израильских сайтах можно найти утверждения о том, что Осама скрывается в своем убежище вместе с двумя сотнями людей из командного состава своей организации «Аль-Кайда». Сообщается также, что свыше 2500 человек прикрывают эту базу, заняв позиции на подходах.

Даже самые интенсивные удары с воздуха не могут нанести ущерба памирскому убежищу бен Ладена. Туда можно добраться только в ходе наземной операции.

Похоже, что именно к такой операции готовятся многочисленные американские коммандос из подразделений «Дельта» и «Морские котики». Есть сведения, что их передовой отряд уже подбирается туда – как сообщают надежные источники, он был «запущен» с базы Джартымумбез в Таджикистане три дня назад. Как полагают, Осама и его верные сторонники находятся примерно в 50 километрах от этого места.

Спецназовцы собираются действовать с помощью нового, еще не опробованного высокоточного оружия. Это, например, винтовка с двумя стволами. Нижний из них стреляет обычными боеприпасами калибра 5.56 мм, тогда как из верхнего можно вести огонь на расстояние до 800 метров 20-миллиметровыми боеприпасами, которые разрываются над целью. Коммандос переговариваются между собой еле слышным шепотом: звуковой сигнал усиливается и посредством спутниковой связи передается на устройство в шлеме собеседника. Связь также может осуществляться посредством сообщений, набираемых на миниатюрной клавиатуре на запястье. Эти сообщения читаются на экране, который находится на забрале шлема.

Охотники за бен Ладеном также могут использовать специальный боевой лазер, который может засечь и уничтожить человека в толпе, обрушив на него луч мощностью в 2 мегаватта. Впрочем, по мнению некоторых военных экспертов, до того как вступить в неизбежную непосредственную схватку, американцы наверняка попробуют «выкурить» Осаму и его людей из их цитадели с помощью вакуумных бомб GBU-15. (News, Пакистан.)

Памир – горная система в Средней Азии, главным образом в Таджикистане (Горный Бадахшан); восточная и южная части в пределах Китая и Афганистана. Высшая точка вершина Конгур в Кашгарском хребте, на востоке Памира (7719 м). Западный Памир резко расчленен глубокими ущельями рек. Восточный Памир имеет сглаженный рельеф; плоские днища долин и котловин на высоте 3500–4500 м, хребты достигают 6000 м и более. Площадь оледенения (в границах Таджикистана) свыше 7500 км², крупнейшие ледники: Федченко и Грумм-Гржимайло. В Восточном Памире преобладают высокогорные пустыни, в Западном Памире участки степей. (Mountain.RU)

Разогретые путники дышали свежим воздухом гор. Справа внизу оставались сочно-зеленые альпийские луга, тысячи овец песчинами рассыпались по джайляу. Впереди – заснеженные скалы, спрятавшие вершины за облака. Хорошо вооруженный отряд из десяти человек пробивался на юг. Памир шуток не любит: сутки назад сорвался в каменную бездну одиннадцатый член отряда вместе с поклажей. Привязанный репшнуром на встречный узел со своим напарником, он долго болтался над каньоном, долго пытались его вытащить, пока старший отряда, раздосадованный задержкой, не приказал обрезать веревку. И лишь эхо испуганным криком бесконечно отдавалось, перекатывалось в вечерних горах. А группа упорно двигалась по тропам, известным проводникам. Оба проводника из Кыргызстана, альпинисты-любители, снаряженные ледорубами, кошками, веревками, карабинами – за хорошую плату не в первый раз ведущие отряды через Таджикистан – в Афганистан и обратно.

Заночевать решили на ледовом плато, от усталости люди падали, отказывались передвигаться, чтобы выбрать более удачное место отдыха. Кое-как раскинули палатки, на скорую руку поужинали, развернули спальники и завалились спать. Командир группы, Камалбек, охранение не выставлял: кто будет шляться в этом Аллахом забытом углу, рядом с небом, где и архара не сыщешь! Отец звонил на спутниковый телефон и выразил недовольство: экспедиция задержалась на двое суток. А как не задержаться, когда валил снег, разыгралась пурга, и за весь позавчерашний день они смогли продвинуться на полтора километра?! Горы их не пускали. Такое бывает. Будто шайтан с цепи сорвался: то дождь поливал каменные хребты, то снег обрушился, то ветер с ног сшибал! А тут еще джигит сорвался. Жалко конечно, но спасти его на обледенелых валунах было нельзя, могли погибнуть другие джигиты. Самое плохое – с ним улетел спутниковый телефон, и остались они без связи. Камалбек часто дышал, согревая спальный мешок. Главное теперь не сроки, главное – любыми способами доставить груз. Но ничего, это на верху холодно, а в долинах весна, маки, впереди переправы через Яманджар, Гёздарью, Пяндж, десятки мелких быстрых речушек. Иногда реки возникают за ночь. Вечером – сухое руслице, а к утру буруны и водовороты.

Отряд спал. С восходом солнца позавтракали наспех и снова в путь. Разговаривать старались вполголоса: тяжелые снежные шапки, казалось, грозно и неумолимо сползали с вершин.

Проводники чуть слышно инструктировали джигитов:

– Что необходимо делать в случае схода лавины? В первую очередь – защитить дыхательные пути. Закрыть нос шапкой, шарфом, чем угодно – чтобы создать воздушную прослойку перед лицом. Барахтаться в лавине бесполезно, но когда она остановится, постараться как можно ближе оказаться к поверхности. Как определить где верх? Единственный способ: изо рта выпускают слюну, она стекает вниз. Кричать в снегу бессмысленно. Даже если спасатели будут находиться в десятках сантиметров над головой – не услышат, зато пострадавший услышит и голоса, и шаги.

Тропинка начала спускаться. Скоро граница, Пяндж, а там свои горы, безопасность. На лицах людей бродили улыбки, еще немного, и – отдых, радость за доставленный груз, богатый расчет. А груз, тяжелый, неудобный, упакованный в рюкзаки – отбивал спины, образовывал синяки и кровоподтеки.

Идти становилось веселее, начали встречаться редкие ели, ореховые саи, слепило солнце. А проводники остановились и замерли. Впереди, раскинувшись цепью, в камуфляжах и панамах, перепрыгивали с камня на камень пограничники. Видно было, как они махали им, приглашая сблизиться. Камалбек приказал залечь, он был взбешен. До дому – подать рукой, и опять эти неверные!

– Эй! Шурави! – крикнул он, всех русских презрительно называя «советские». – Разойдемся мирно!

Пограничники тоже попадали.

– Оставьте оружие и выходите по одному!

– Шурави! Здесь наша земля! Мы таджики! Не мешайте нам!

– Даем десять минут! – крикнул по-таджикски пограничник, выглядывая из-за булыжника. – Проверим документы и отпустим! Выходи без оружия!

Камалбек прицелился и выстрелил, пуля шлепнулась в камень и красиво запела. И сразу разгорелся бой. Хорошо обученные погранцы заходили с флангов, перебегали, ложились, то вскакивали, то, как змеи ползли меж валунов. Камалбек понимал, что необходимо отходить, но вражеский пулемет перехватывал инициативу. Он зарядил гранатомет и выпустил гранату в его сторону, взрыв – и пулемет умолк. Пока шел бой, двоих джигитов заставил рыть землю, спрятать груз. Нельзя, чтобы он попал в руки пограничников, а потом можно вернуться. Когда дело было сделано, груз захоронен, яма замаскирована, Камалбек, боясь окружения, приказал отступать. Но поздно, пока возились с грузом – «шурави» заняли склоны и теперь поливали их сверху перекрестным огнем.

– Бесмилля рахману рахим! – коротко помолился Камалбек. – С нами Аллах! Вперед!

Впереди мелькали озлобленные лица таджикских пограничников, нарушители поливали их свинцом, в ответ получали свинец, один за другим падали подкошенные джигиты. Прорваться сквозь цепь погранцов удалось двоим. Яростно отстреливаясь, Камалбек со слугой уходили от погони. И когда наконец полностью оторвались, выяснилось, что слуга тяжело ранен в ногу. Близился вечер. Камалбек перебинтовал его и, спрятавшись в каменной пещерке, прижавшись друг к другу, голодные, они тяжело забылись. Бедняга всю ночь стонал, просил воды, его мучил жар. А утром, скрипя зубами, Камалбек подхватил раненого и спотыкаясь, побрел вниз, к реке. Если переправиться на ту сторону – спасение. Выбивался из сил, отдыхал, снова поднимался, и, не слушая уговоры слуги застрелить его – тащил и снова скрипел зубами.

Берег был пустынен. Камалбек быстро наломал сухого камыша, как мог, соорудил плотик, положил на него больного, вошел в воду и поплыл.

Когда с трудом добрался до другой стороны и выбрался на берег, вытянув за собой плот – в изнеможении свалился лицом в песок, раскинув руки в стороны. Буксуя, вдоль реки, на воющем джипе, с телохранителями, спешил отец. Почихан.

30

– Здорово, брат!

– Что, поздравляю?

– Да. Вот, откинулся.

Грек внимательно осматривал собеседника. Перед ним стоял высокий красивый парень, руки в брюках, в зубах беломор с жеваным мундштуком. Одет в костюмчик черного цвета, на рукавах – пятнышки от жиринок и пыли. Кепка сдвинута на глаза, на губах хамоватая улыбка.

– Погоняло?

– Цацей называли.

Вокруг – народ, ждали акима, который должен разрезать ленту, открывающую презентацию новой пристройки областной больницы. Аким задерживался на двадцать минут, рядом с пристройкой на бетонной дорожке, музыканты из славянского общества исполняли рок-н-ролл и казахские народные мелодии.

– Отойдем!

Они выбрались из толпы и остановились возле навеса шашлычника, от мангалы тянуло аппетитным дымом. Грек, опираясь, положил руку на сооружение, напоминающее столярный верстак, где шашлычник разделывал мясо и резал лук. Тот недовольно на них косился, ловко стругая ножом тонкие ломтики хлеба.

– Мне передавали маляву на тебя. Я в курсе, сделал ты все как надо. Чем собираешься заниматься? Что умеешь, Цаца?

Цаца мечтательно вздохнул.

– Эх, пожрать бы сейчас! Да бабу! Давно не мацал… Стоит – как морковка!

Нахальным взглядом проводил девицу, фланирующую по тротуару туда – обратно.

– Вот курва! Специально жопой вертит! Сечет ведь, что я влюблен!

Грек повернулся по направлению его взора и весело успокоил:

– Скинься в тюбик, там сыро и прохладно. Успеешь. Их блядей всех не перетрахаешь. Так что умеешь?

– Умею? Ты, командир, вздохнуть не даешь. Абшибиться умею, жухать не дурак, в картишки, там, перекинуться. Что ещё? Взять хавиру могу, зонт спустить…

– Ну ладно, Рыбкин! Уши не топчи, съезжай с базара. Бирку получил?

Цаца вынул удостоверение личности и небрежно, держа двумя пальцами, сунул Греку.

– Зачем? – отстранил Грек. – В отделе кадров лачпорт засветишь. Ну? Я Мурке о тебе базарил, в принципе она не против. Будешь пока у Кости в роте пехотить. Знаешь такого ротного? – поинтересовался Грек. – Проверим тебя на вшивость пару месяцев, а там видно будет. Но – борзой, борзой, и коцаный шибко. Вижу. Значит, говоришь, пожрать мастак? – Грек помедлил, затем сунул лапу в портмоне, расстегнул внутреннюю молнию, взял деньги и подал Цаце. – Это подъемные.

Цаца удивленно присвистнул, мгновенно сосчитав купюры.

– У тебя хороший вкус, Грек! Бля буду, не жадный бардым! Только боюсь – не заслуженно.

– Отпахаешь! А сначала – погуляешь маленько, отдохнешь. Сейчас лоретку поймаешь, пощупаешь маркоташки, потрудишься на ней, злость сбросишь. – Грек склонился к уху Цацы и доверительно шепнул. – Да! Как у тебя с… Абдаста имеется?

– Не-а. Я ствол в арык выбросил, когда меж двух огней наголо остался. Опера, суки, засаду соорудили.

– Ладно, не проблема. Ко мне больше не приходи. Твой патрон – Костя, все вопросы он разведет.

Грек перестал улыбаться и, глядя в глаза, жестко предупредил:

– У нас дисциплина. Костя – твой бог. Захочет – тебя уроют, захочет – опетушат. Ты полный ноль. Пехота. Там, за забором, сделал все как надо, с тобой рассчитались, а здесь другое. Проявишь себя – Костя тебя продвинет, провинишься – не обессудь. На моих глазах не появляйся, встреч не ищи и не звони. И тем более, если собой дорожишь, забудь такое имя – Мурка. Нужен будешь – тебя найдут, нет – сопи в две дырки. В любом случае все решит Костя. – Грек помолчал. – Сообразил? Но думаю, скоро понадобишься!

Цаца мял купюры, будто карты: сгибал, резал и тусовал. Сощурился, и хитро спросил:

– Может, отдать бабки? А, Грек? – и натянул кепочку еще ниже на глаза. – Ротный! Пехота! У вас что, дивизия? Армия? Так мне по уставу служить не положено. Шулер я! И мошенник. Понял, Грек?

– Труханул, что ли? – удивился Грек и посмотрел на шашлычника, который относил хлеб клиентам. – Не ссы в компот, там повар ноги моет! А насчет армии, Цацуля, ты прав. И вообще – врюхался по самые яйца! Ещё там, за забором врюхался. Забыл? – было прохладно, Грек застегнул верхнюю пуговицу рубашки, закрывая край волосатой груди. – Эй, отец! – позвал пожилого хозяина, узбека. – Сооруди пяток шашлыков! – и повернулся к Цаце. – Хватит тебе пяток?

– А тебе? – спросил тот, пряча деньги в носок под брюками.

– Я пост держу, Цаца.

Грек положил руку ему на плечо, и сжал.

– Установки понял? Кушай шашлык и отдыхай. Скоро тебя найдут. Будь здоров!

– Адью! – ёрничая, ответил Цаца, отдавая честь и усаживаясь за столик, не прибранный после предыдущих клиентов. К нему подскочила девочка узбечка и смахнула остатки еды, протерла клеёнку.

А Грек торопливо продирался через толпу к новой пристройке, где аким успел сказать слово и под туш перерезать ленту. Вместе с Муркой, с акиматовскими и с врачами они ходили по палатам, по кабинетам с новым медицинским оборудованием и нахваливали спонсоров. И было за что нахваливать. Оконные рамы, двери, отделочный материал, сантехника – всё высокого европейского стандарта, удобно и красиво.

Мини банкет по этому поводу Мурка дала в кафе, принадлежащем фирме «Ынтымак LTD». Кроме акима присутствовали руководитель аппарата, несколько замов, главный врач города, главврач больницы, Грек, Кошенов и два-три клерка из облздравотдела. Обедали в узкой, как пенал комнате, в которой, на казахский манер были раскинуты курпече и ковры на полу, и устроен богатый дастархан. Застольные речи сводились к тому, насколько мудро руководит городом аким, шеф аппарата беспрестанно подкладывал ему разные вкусности, подливал коньяк и излучал преданность. Помощник с сотовым телефоном то и дело вскакивал и выбегал на улицу отдать распоряжения от имени акима. А он цедил рюмку за рюмкой, не хмелея. И только когда обед близился к концу, прикрыл посудину ладошкой – хватит. Руководитель аппарата, в светло-зеленой сорочке, подержал бутылку и с сожалением поставил на место. Аким улыбался ему и разок даже подмигнул.

Вот ты какой, зеленый человечек! Заботливый, преданный, услужливый! Весь в моей власти! Когда будут устранены мудрствование и учёность, тогда народ будет счастливее во сто крат; когда будут устранены гуманность и справедливость, тогда народ возвратится к сыновней почтительности и отцовской любви; когда будут уничтожены хитрость и нажива, тогда исчезнут воры и разбойники. Все эти три вещи происходят от недостатка знаний. Поэтому нужно указывать людям, что они должны быть простыми и скромными, уменьшать личные желания и освободиться от страстей.

– Я люблю простоту и скромность. – сказал аким Мурке, поглядывая на зеленого человечка. – Вы – скромная женщина. И «Серые волки» ваши, – он кивнул на Грека, – тоже. Люблю. Но! Гуманность и справедливость! Зачем нам? Вот этот дастархан – зачем? Проще надо, проще! – Зеленый человечек одобряюще кивал и подобострастно скалился. – По секрету: нам не нужны умные и ученые. Нигде! Умные только на самом верху. Остальные – ду-ра-ки! Все! Умный народ – это плохо. Сытый – хорошо. Китайская философия! Но все это, – он сделался кислым и вяло докончил, уже почти испуганно наблюдая за руководителем аппарата, – туфта.

Закладывая уши, самолет несся к земле, выли женщины и дети, отвратительно воняло, чем? Чем воняло? Чем!? Наглая, улыбающаяся рожа! Уйди!

– Нуреке! – позвал Козыбаева помощник. – Вас к телефону просят.

– К телефону? – он часто дышал, на лбу, на груди, пробились капельки пота, сзади взмокла рубашка и противно липла к спине. Он взял протянутую трубку. – Козыбаев! Слушаю! Тьфу ты! – раздраженно бросил, платком вытирая пот. – Связь прервалась!

Поднялся, за ним поднялись все. Взял под локоть Мурку и поблагодарил за угощение.

– Вы, Клеопатра Алексеевна, пройдемте со мной в машину. – он сделал повелительный жест остальным, в том числе шоферу, чтобы отстали.

Загрузились на заднее сидение, Козыбаев откинул голову на спинку и подождал, пока устроится гостья. Окна закрыты, сквозь тонированное стекло видно было, как сопровождающие топтались у входа в кафе. Аким сосредоточился.

– Клеопатра Алексеевна… Я могу вам доверять?

Она подняла глаза, накрашенные веки перестали мигать.

– Конечно.

– Вот. А этим – не верю! – ткнул пальцем на улицу. – Продадут, знаю, продадут! – почесал висок и помассажировал глаза. – Хотел, с просьбой к вам.

Она несколько напряглась. Опять деньги кончились? Старая песня! Иначе зачем уединяться? Ну, это нахальство!

– С просьбой? Пожалуйста…

– Вопрос, знаете, такой неожиданный. Конфиденциальный.

– Все останется между нами. – успокоила она Козыбаева, догадываясь, о чем пойдет речь.

– Дело вот в чем. – Козыбаев помялся, но продолжил. – Есть в городе газетки паршивые… Сладу с ними нет. Законным путем, через суд к ним не подкопаешься. Они должны понять, кто здесь хозяин, а – не понимают. Особенно старается одна бульварная газетенка… В каждом номере – критика акима, акимата, это им не так, другое не эдак. Главный редактор давно нарывается, давно. – Козыбаев грустно вздохнул. – Я, конечно, найду причину, чтобы их прикрыть, это прежние акимы терпели и в демократию играли. Их поливали грязью, а они отмалчивались. Я – не буду.

– Пишут неправду? – поинтересовалась Мурка, заинтригованная неожиданным поворотом беседы, обрадованная, что разговор пойдет не о деньгах.

– Причем тут правда? – возмутился Козыбаев. – Их вообще надо заткнуть! Всех! Но ведь поднимется международный вой? Свои будут молчать – скручу гадов! А вот там, за бугром… Там ведь не понимают, что материалы в основном заказные, идет сплошной компромат. И не только на меня. Все статейки продажные!

– Можно закурить? – спросила Мурка, и не дожидаясь ответа полезла за сигаретами.

– Можно конечно, да.

Прикурила и протянула пачку Козыбаеву, он отказался.

– Я вот, плохо понимаю, когда говорят: статья заказная, купленная, проданная и так далее. Самое главное: факты соответствуют действительности, или нет? А заказная статья, не заказная – какая разница? В конце концов, если факты действительности соответствуют – пусть журналюги подзаработают. – сказала Мурка и спохватилась. – Но, это рассуждения. Разговор вообще. А в принципе я с вами согласна.

– Так вот. Дело деликатное. Сами понимаете, доверить полицейским или даже своим – не могу. Выболтают. А нужно этого главного редактора проучить.

Мурка с наслаждением затянулась и выпустила дым, разгоняя его рукой.

– Что вы имеете в виду?

– Для первого раза оставить живым. Может быть, даже калекой.

– Действительно, деликатное дело. Но почему вы решили обратиться ко мне? Я предприниматель. Бизнесмен.

– Э-э! Бросьте! – досадливо воскликнул Козыбаев. – К чему эти штучки? Предприниматель, бизнесмен! Если нужно заплатить, я заплачу! – Похоже, он был сильно раздражен. – Беретесь? Нет?