Текст книги "Идет охота на "волков""

Автор книги: Геннадий Астапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

20

– Сережа? Дела! Когда приехал? Ну заходи, не стой на пороге. Привет! – Юля отстранилась от прохода, пропуская Сергея в квартиру. – Так неожиданно! И без предупреждения.

– Ты разве не рада? – Сергей снял обувь, повесил куртку на вешалку и через узкий коридор пробрался в комнату, втаскивая сумку и целуя хозяйку.

Она увильнула, проскочив под его рукой.

– Почему? Рада. Располагайся. Я обед готовлю.

Зажарка на сковороде из лука, сала и томата слегка надымила. Сергей прошел за Юлей на кухню, сгреб остатки разбросанных по столу кириежек, закинул их в рот и громко захрустел.

– М-м-м! Вкусна-а! Я эти сухарики с пивом люблю.

– Если хочешь – пиво в холодильнике.

– Не-а. Потом.

Юля работала у газовой плиты, Сергей, жуя кириежки, обхватил её сзади, она присмирела.

– Заходил к твоим родителям, передали кое-что, в сумке. А мои шлют поклон.

– Спасибо. – она повернулась и чмокнула его в губы. – У тебя вежливые родители.

– Они тебя обожают. А я, между прочим, приехал за тобой.

– Как за мной?

– Ты же говорила – ждем весны?

– Ну, говорила.

– Все, Юлька, тянуть не будем. Или разлюбила меня?

– Почему? Нет.

Сергей отпустил её, сел между столом и холодильником.

– Мне снился сон один… Я вообще-то не верю снам, чепуха это. Но он сидит во мне неделю, и-и, как-то тревожит.

– Что за сон? – Юля закинула зажарку в красный украинский борщ из свеклы, ложкой оттуда зачерпнула несколько раз бульона и ошпарила сковородку. – Плохое? Если плохое – скажи: куда ночь, туда и сон. Три раза. Перекрестись и скажи: аминь. Я всегда так делаю.

– Э-э-э! Знаю я все! И крестился, и аминькался.

– Ну ладно. Колись, что за сон.

– За ночь он снился мне три раза. Представляешь, фигня какая. Я видел, будто тебя убили. Ты так звала меня на помощь, плакала, но все равно умерла. Только проснусь, обрадуюсь, что это всего лишь сон, поаминькаюсь, начинаю дремать – снова он. Так ты просила помощи! Всю неделю рвался приехать, всю неделю болело сердце, и наконец добрался. Теперь – все, хватит ждать!

– Действительно, сон у тебя… Вроде пока здорова. – Юля постучала костяшками пальцев по подоконнику.

– Да ладно… Дело не во сне, глупость это. Просто соскучился, Юль. – он снова подошел и обнял её.

– А ты?

– Тоже.

Он долго и страстно поцеловал её, она не сопротивлялась, потом отпустил и пошел разбирать привезенную из Кентау сумку. Родители передали связанный матерью свитер, банки маринованных с дачи огурцов, помидоров и письмо. Юля распечатала его и углубилась в чтение. Благодарили её за триста долларов, оставленные в вазочке, этих денег хватило рассчитаться с долгами, сообщали о новостях, передавали привет от родственников, а в конце письма сделали приписку о том, что приходил Сергей и объявил о женитьбе. Родители кандидатуру зятя поддержали: милый парень, с университетским образованием, с большими и смелыми планами на жизнь, только почему Юля сама не сказала обо всем, когда приезжала?

Она дочитала и отложила письмо.

– Ты сказал, что мы женимся?

– Ага. Взял ответственность на себя. Сколько тянуть? А что, не правильно сделал?

Она не ответила.

– Борщ сварился, пошли кушать. Оценишь мои кулинарные способности.

Борщ был вкусным, проголодавшийся Сергей зачерпывал полной ложкой жижу с овощами и, обжигаясь, торопливо глотал. Юля выжала ему из упаковки майонез, кусочки хлеба полила кетчупом, на дольки порезала присланные из дому огурчики, положила рядом пучки свежего зеленого лука и петрушки.

Сергей уминал и нахваливал.

– А сама-то, почему не ешь?

Она села напротив, подтолкнула ему соль с перцем.

– Там много мяса, а я пощусь. Не знаешь разве? Великий пост начался.

– Знать – знаю. Ты разве верующая? С каких пор?

Она пожала плечами.

– Особо, конечно, не верующая… В церковь хожу редко, но тянет иногда грехи замолить.

– Какие могут быть грехи? Ты молодая, не успела наследить. Слушай, а может, мы в церкви обвенчаемся? Сейчас это модно.

– В церковь идут не для моды. Душа должна потребовать. Когда перестаешь понимать себя, когда там поселился беспорядок, сломался стержень, когда там хаос и страх – тогда твоя дорога в церковь.

– Новые мысли. Взрослые. А ты совсем ребенок, ты – моя маленькая-маленькая девочка. Да? Ты моя маленькая-маленькая девочка? – он отломил кусочек хлеба и отправил в рот. – А-а, вот что хотел спросить. Говоришь, соблюдаешь пост, а варишь борщи из мяса. И колбас полно в холодильнике, и сливочного масла, и сметаны? Какой же это пост? А вот…

Договорить не успел. Кто-то провернул замок, вошел, и в прихожей начал раздеваться. Через несколько секунд появился хорошо скроенный, молодой мужчина, с внешностью кавказца, с оливковыми глазами и волосами, зачесанными назад. В прихожей раздавались голоса других, тоже раздевающихся мужчин.

Сергей отложил ложку в сторону и вопросительно глянул на Юлю, поднимаясь из-за стола.

– Не понял…

Юля молча стояла у подоконника, сложив руки на груди и опустив глаза. Вошедший мужчина, увидев поднимающегося Сергея, положил руку ему на плечо, усаживая на место.

– Гость? – спросил, обращаясь к Юле, с улыбочкой.

Из прихожей вывалились еще пятеро.

– Грек, ну что, хавать готово? С утра не жрали!

Юля показала рукой на Сергея.

– Это Сережа, из Кентау. Мой давний друг. – затем указала на Грека. – А это Эдик, но мы шутя зовем его Греком.

Сергей тихо спросил:

– Обед готовила для него?

– Сережа, давно хотела тебе сказать…

– Нет, подожди. Для него?

– Я сейчас объясню, и ты поймешь. Грек, пока убери пожалуйста ребят из квартиры.

Тот, после некоторой заминки, скомандовал:

– Костя, ждите на лестнице. – и кивнул на выход.

Костя ухватил пикантность ситуации и, прыская в кулак, повел дружков за дверь.

Сергей, глядя на Грека снизу вверх, предложил:

– В ногах, говорят, правды нет? Может, посидим гуськом, побалакаем? Эдик?

– Ну, давай. Побалакаем. – Грек опустился напротив, а Юлю посадил посредине.

Сергей спросил:

– Юля, скажи честно, давно у тебя с ним? И вообще, что происходит?

– Понимаешь, Сережа…

– Ты его любишь?

– Я бы сама все объяснила, но ты ве…

– Любишь его?

– Не торопи. Не так все просто.

– Ну почему? Я же вижу, слишком у вас зашло далеко. По семейному. Обеды готовишь, ключ у него от квартиры. У меня ведь нет? Чего ж ты стесняешься? Любишь – скажи: да, люблю. Чтобы внести ясность.

Юля, опустив голову, чуть слышно сказала:

– Да, люблю. Прости, Сережа. Я, наверное, слабая женщина, не решалась сказать. Я виновата перед тобой.

Сергей сглотнул подкатившийся ком.

– И что же вы, поженитесь?

– Я не знаю…

Грек сидел хмурый, перебирал губами, молчал.

Сергей вздохнул.

– Вот теперь ясно. Только, любить как я – не сможет никто. И он тоже. Помни об этом. Елы-палы! Какой я дурак! Дурак и глупец! Я был ослеплен этой глупой любовью… Сколько лет! Наверное, с четвертого класса? – он потирал лоб и массажировал глаза. – Ну что, прощай, Юленька. Всегда звал тебя «моя маленькая-маленькая девочка». Дур-рак! Дурак!

Поднялся, прошел в коридор, накинул пальто и двинулся к двери. Грек сопровождал его.

– Шапку забыл. – виновато подал Сергею головной убор. – Не обижайся, брат. Такая история…

– Да пош-шел ты! – и крикнул Юле в кухню: – Вот тебе и сон!

Хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка. На лестничной площадке ржали боевики Грека. Не обращая на них внимания, медленно стал спускаться вниз.

21

Теплоход «Андрей Красин» завывал дизелями и дрожал железным туловищем, рассекая воды Финского залива. Штормовой норд-ост поднимал полутораметровую волну: залив две недели как освободился ото льда. Верхнюю палубу от бака до юта окатывало холодным соленым раствором – жемчужным балтийским бисером. Справа по борту плыли Красная Горка, Ломоносов, слева остался Кронштадт. На траверзе «Андрея Красина» прыгала на волнах рыбацкая шхуна, тоже, видимо, возвращавшаяся в порт.

В кают-компании было жарко, присутствующие только что приняли банные процедуры и теперь, распаренные, в халатах, с полотенцами на шеях, сидели за длинным, богато сервированным столом. Хозяин теплохода Иван Иваныч, пожилой мужчина за шестьдесят, с обвислой кожей на лице и шее, разливал водку по рюмочкам и крякал от удовольствия, подсовывая яства гостям.

– Это вот кальмары, рекомендую. Не те кальмары, что в магазине тухнут, нет. У меня прямые поставки морепродуктов. Это – сёмга. А это вот – икорка, между прочим тузлук сам делал. – не без гордости сообщил он. Иван Иваныч поднял рюмку. – Однако, за встречу, друзья мои! И пусть нам будет пруха!

Выпили не чокаясь, и взялись за закуску. Один из гостей заметил:

– Ну и болтает твой пароход, Иван Иваныч. Сил нет.

Тот посочувствовал, удерживая съезжающую тарелку:

– А ты Гастрит, полежи. Полежишь, оно и полегчает. И кушать не советую.

– И правда. Мутит, полежать бы надо.

Гастрит, высокий и тощий, держась за живот, со страдальческим выражением лица, отошел и прилег на кожаном диване, ноги оставил на ковре. Иван Иваныч разлил по второй. Опять выпили. Перемалывая зубами кальмара, спросил:

– Что решать будем, господа-товарищи? Как поступим?

– Ты, Иван Иваныч, сам, что думаешь?

– Я-то? Мочить их надо! Мочить сук невоспитанных! Всех поганцев, до одного! И бабу эту в первую очередь! У тебя, Цунами, есть мысли?

Цунами, в стрижке седого ёжика, с набитым ртом кивнул на соседа.

– Голова пусть скажет, я ем.

Тот дожевал и вытер рот салфеткой, затем вытер руки и плеснул в стакан минеральной воды. Головой его назвали за несоответствующие пропорции головы с туловищем и большое мясистое лицо. В детстве прозвали его Сперматозоидом, а на зоне перекрестили в Голову.

– Далеко это. Перебрасывать людей надо больше. Сколько наших повалили?

– Четырнадцать человек.

– Во-от. Придется казахстанских воров привлекать.

– Надо в Алма-Ату заслать весточку Булату-Сифону. Он в Новосибирске коронованный.

– Авторитетный вор. Я слышал, по зонам бучу затеял?

– Да это так, права качает. Проверяет силу.

– А кто поручился, говоришь? Я в Волгограде на неделе отметился.

– Седой.

– А-а! Так замочили его, Филя теперь там! Поганый слушок ходит – Филя и мочил. Но доказательств нету. След, между прочим, тянется туда же, в Чимкент, к «Серым волкам».

Гастрит со стоном, держась за лоб, посоветовал Ивану Иванычу, указывая на прыгающую посуду:

– Убери ты лишнее со стола! Ведь попадает!

Иван Иваныч согласно кивнул, вытирая пот полотенцем, и нажал кнопку для вызова прислуги.

– Э-э-э! Сапог ты, Гастрит, сапог! – безнадежно уведомил он. – На море не стол называется, а бак. Не пол – а палуба, не стена – а переборка, не потолок – а подволок.

Вошел гарсунщик.

– Вызывали, Иван Иваныч?

– Ты, мил-человек, убери с бака лишнее. Того и гляди, перевернется все. Оставь водочки и икорки.

– Хорошо, Иван Иваныч.

Гарсунщик, качаясь и маневрируя, ловко подхватив разнос, быстро орудовал с посудой. Голова отпил большой глоток минералки.

– А какой резон Булату-Сифону встревать? Дело не простое, мокрухи много. Зачем ему рисковать людьми?

– Да-а… Мокрухи много. Помню, в прежние времена за мокрое сходняк не жаловал. Интеллигентные воры были, держатели традиций. Власть была в руках законников. А теперь? Беспредел! Банд больше – чем страна может выдержать. – Иван Иваныч почесал волосатую грудь. – Тесновато на одном пространстве ворам с беспредельщиками. – он вздохнул. – Менты дураки. Им бы воров поддерживать, как прежде, тогда в стране можно и порядок навести.

Цунами скривился.

– Ну-у, Иван Иваныч, загогулину сделал. Может, предложишь сотрудничать с ними?

– Сотрудничать, не сотрудничать, а задуматься стоит. Они воюют на два фронта: и против воров, и против мокрушников-беспредельщиков. Как ни крути, а тактические интересы у нас схожие: лишняя кровь ни к чему. В отличие от бандитов.

Голова снова спросил:

– Булату-Сифону пообещать что-то? Или как?

Цунами в который раз протер голову полотенцем, сверкая золотым перстнем.

– Они нам сколько, тринадцать должны? «Волки»?

– Тринадцать, плюс счетчик.

– Ну вот. Пятьдесят процентов – Булату-Сифону. На меньшее не согласится.

– И то верно.

Гастрита на диване начинало выворачивать, он мычал, прикладывая ладони ко рту, сверкал белками и сползал на ковер. Иван Иваныч отчаянно вскрикнул, расплескивая недопитую рюмку, швыряя её на стол:

– В гальюн! В гальюн давай! Вестовой! Гарсунщик!

Вбежал вестовой и потащил Гастрита из кают-кампании. Через десять минут вернулся он бледный, виноватый, шатаясь от слабости, от бортовой и одновременно килевой качки.

– Ох, Иван Иваныч, штормец… Ну, погода… На воздух бы, дышать нечем!

Иван Иваныч прикрикнул на вестового:

– Раздрай иллюминатор, пускай дышит!

Тот быстро отвинтил барашки, в помещение со стоном ворвался ветер вперемешку с ледяными брызгами, Гастрит подставил лицо и задышал облегченно, хватаясь руками за буртики иллюминатора.

– Смотри, после бани-то! – предупредил Иван Иваныч. – Не моряк ты, Гастрит!

Надышавшись, он снова добрался до дивана и опять лег. В иллюминатор хлестнуло ошалелой волной, обильно смочило ковер. Вестовой проворно его задраил, протер палубу и удалился.

Через час шторм внезапно успокоился, ветер ещё рвал снасти теплохода, еще завывал в стоячем такелаже, трепал капроновые концы на кнехтах, посвистывал в клюзах и шпигатах – но баламутить море сил уже не хватало.

Иван Иванович после долгого разговора подвел, наконец, итог.

– Будем считать – поставленные вопросы решили. Ты, Цунами, свяжись с Булатом-Сифоном, закинь нашу предложуху. С волчарами пора кончать. И без того мы пятый месяц передых им дали! Не по понятиям это!

«Андрей Красин» подходил к причалу. Из рубки дежурного летели команды по ретрансляционной сети.

– Баковым – на бак! Ютовым – на ют!

Скрипел и визжал кабестан – разматывая швартовы, по трапу, неумело придерживаясь за поручни, поднимались воры-законники.

– Отдать линь! Трави помалу! Завести концы!

Гастрит спотыкался и путался в собственных ногах.

– Я эту прогулочку, Иван Иваныч, надолго запомню! Чуть не уморил!

– Не моряк ты Гастрит, не моряк! Я третий год здесь живу, и земля мне не нужна!

Вдоль берега сновали ялики, шлюпки и баркасы. В Петербурге дело близилось к вечеру.

22

Склад фирмы «Ынтымак LTD» находился в бывшем деревообрабатывающем цеху строительного треста, с подъездными путями, с мостовым и козловым кранами, с собственной подстанцией. Станки были давно демонтированы и проданы с молотка еще во времена разгула приватизации. Затем огромное здание с территорией – за купоны, или, как иные говорят, за спасибо, было приватизировано Шерифом и приспособлено для собственных нужд. Склад был заполнен всякой всячиной, начиная от мешков с баритом, весом в тонну, до товаров народного потребления, лекарственных товаров, виноводочных, металлов, стройматериалов, мебели и много еще чего.

Гремя шестеренками, мостовой кран разгружал из машины прибывший контейнер, авто и электрокары подхватывали и развозили объемные деревянные ящики, свистели стропальщики и матерились грузчики.

– Вира помалу! Вира! Стоп! Майна давай! Майна!

– Совсем там ослеп? – двигая контроллерами, орала крановщица. – Не знаешь, где вира – где майна!?

Мурка в красном плаще, в сопровождении мастеров и начальника склада, делала обход, наблюдая за работой предприятия.

– Почему все грузы перемешаны, ничего не разберешь? Существуют нормы, правила, стандарты, что за бардак в хранилище? Что за ералаш? Помещение маленькое?! – гневно повернулась к начальнику. – Даю двое суток, два дня и две ночи, послезавтра с утра доложишь в головной офис, что все рассортировал. Не успеешь – по-другому спрошу! – чиркнула в ежедневник пометку и устремилась дальше. – Целый стадион, а товары скопились на въезде, гора! Лень разобрать, как положено, вы что тут, пьянствуете?! – подняла палец, и Атамбаю: – Дай задание бухгалтерии, пусть подготовятся, и начинай ревизию. Не тяни, первые результаты жду через неделю! – она внесла еще одну запись. – Грузов на миллионы, а ни какой пожаробезопасности, скученность! Где огнетушители, почему не работают гидранты?! Подготовьте совещание на завтра! – резко бросила главному экономисту и менеджеру фирмы. – Бардак! – подытожила грозно.

Везде носились перепуганные мастера и срочно наводили порядок. В это время к Мурке подошел Грек и что-то шепнул на ухо. Она все ещё находилась в гневе.

– От кого? От Булата-Сифона? Какого черта! В гости никого не приглашала! – Немного остыв, скомандовала: – Ладно, зови в каптерку. Посмотрим, что им надо.

Кабинет начальника склада освободили от посторонних, остались только Грек с Атамбаем. Спустя несколько минут вошел мужчина-европеец в кожанке, аккуратно выбритый, отглаженный, в темных очках, прическа на пробор.

Мурка сидела за столом, положив подбородок на ладошку.

– А-а, Ланцет! Ну – здорово. – протянула руку для приветствия.

Ланцет пожал её, и пожал Атамбаю с Греком. Мурка дзынькнула ложкой в стакане, отхлебывая чай, и скосила глаза.

– Давно, давно не виделись. Со времен, так сказать, юности. Сколько же лет прошло?

– Много!

– Да, много. Ты со своей шоблой к нам в детдом частенько заглядывал. Ну, что за проблемы? Зачем пожаловал? Говорят, Булат-Сифон теперь твой папа?

Ланцет не дождался, пока его пригласят сесть, и присел сам на разболтанный табурет.

– Да, приехал по его поручению.

– Интересно, зачем я понадобилась вору в законе. – сделала еще один глоток, затем полезла за сигаретами. – У меня в памяти сидит, Ланцет, как ты мастерски обращался с ножом, за что и погоняло получил. Забыл увлечение?

– Ну почему? – Ланцет сделал молниеносное движение, никто ничего не успел сообразить и среагировать, как рядом со стаканом чая глубоко в стол вонзились два ножа. Сталь еще звенела и вибрировали рукоятки, а Ланцет уже спокойно подавал спичку Мурке с горящим огнем. С поздним зажиганием спохватился Грек, выдернул из подплечной кобуры макарова и передернул затвор. Мурка раздраженно цыкнула:

– Проснулся Грек, ты убит! – она прикурила, затянулась, подавилась – закашлялась. – А мне понравилось. Ловко получается! Но так больше не шути. Ребята могут неправильно понять. А, Грек?

Грек был на взводе, Атамбай отодвинулся в сторону. На всякий случай Ланцета обыскали и ничего больше не нашли. Мурка успокоилась.

– Теперь рассказывай. Что за дела сюда привели, что за проблемы.

Ланцет спокойно сидел, положив руки на колени.

– Скорее проблемы у тебя, Мурка. Булат-Сифон забивает тебе стрелку на послезавтра, важный базар.

– Не смеши, Ланцет. Какие у меня могут быть проблемы от Булата-Сифона? Выгляни в окошко, видишь, во дворе сто человек охраны? Через сорок минут я подниму ещё сто пятьдесят, и того – двести пятьдесят! Это четыре роты вооруженных боевиков. И потом – наши дорожки с Булатом не пересекались.

– Мое дело передать.

– Что конкретно ему от меня надо?

– За тобой следок из Волгограда, там замочили Седого, а Седой поручался за Булата-Сифона на коронации. Есть еще кое-что. Короче – Булат-Сифон предлагает встретиться и обсудить вопрос.

– Седого мы не трогали.

Ланцет усмехнулся.

– Так что передать?

Мурка поднялась, заложила ладони за пояс джинсов, сигарета в зубах, и прогулялась по кабинетику.

– Ну, хо-рошо. – процедила с сомнением. – Я буду. Где и когда?

– В три. В аэропорту. С собой не больше двух машин.

– Ладно. Приеду.

Послезавтра ровно в пятнадцать часов на пустую стоянку аэропорта подкатили четыре машины, по две с каждой из сторон и по восемь человек. Из салона вишневого мерседеса слышалась песенка «Сулико». Мурка открыла дверь и вышла из машины, за ней вывалились остальные. От противоположной группы отделился человек лет сорока – сорока пяти, выше среднего роста, в костюме с тонкой продольной строчкой, белолицый казах в широкополой шляпе, с задумчивым взглядом. Мурка двинула навстречу. Поздоровались. Тот, довольно холодно, но спокойно предложил:

– Прогуляемся пока, промнемся, за одно и поговорим.

Медленно побрели по скверику, одетом в молодую листву, по бокам журчали поливные ручьи, на земле прыгали и дрались с чириканьем воробьи.

– Я предложил встретиться, потому что всплыла гнилая информация. Тебя обвиняют в убийстве Седого.

Муркины каблучки стучали и царапали асфальт. Несколько человек в форме летчиков прошли мимо, оборачиваясь на красивую молодую женщину. Ей это льстило.

– Нет, Булат-Сифон. Это не моя работа.

Булат-Сифон грустно улыбнулся, поправил часы на золотом браслете, покачал головой, несколько склонил её влево.

– Не торопись. Обвинение серьезное. Лучше, если сама оплатишь этот долг.

– У меня нет долгов. Да, я работала с Седым, но сливали его не мы.

Булат-Сифон сцепил руки на животе и так шел, затем приостановился, полез во внутренний карман пиджака и достал с десяток фотографий, посмотрел сам, и передал Мурке.

– Здесь лица твоих людей и номера машины, которая находилась рядом во время взрыва квартиры Седого. Вот здесь – гостиница, опять твои люди. Вот – казино «Лас Вегас». Ты сделала ставку не на того человека. Филя пьяница, он не в авторитете. Он уже там! – Булат-Сифон указал на небо. – Своя братва его и замочила. Но перед тем он облегчил душу, и рассказал, кто организовал взрыв.

Мурка внимательно перебрала фотографии, они пошли дальше.

– Седой скурвился. – сказала она без тени смущения, пойманная на обмане. – В последний раз кинул меня на триста штук, до этого – на двести двадцать. Обещал вернуть, но, – она щелкнула пальцами, – скурвился.

Булат-Сифон отрицательно качнул головой.

– Он бы вернул. Седой – вор старой закалки. За его смерть нужно ответить.

Булат-Сифон был совершенно спокойным, голос ровным, тихим, даже скучным, впечатление создавалось, что дело это ему в тягость, только обстоятельства вынуждали браться за него.

– Но есть ещё причина, по которой я хотел встретиться.

– Какая?

– Твой долг питерцам. Тринадцать лимонов и счетчик. Плюс месяц простоя двух хлопкопрядильных фабрик по твоей вине.

Мурка внезапно вскипела.

– Даже если и так, ты какое сюда имеешь отношение?! Это наши дела, тебя не касаются!

– На коронации Седой был моим поручителем. А когда-то, очень давно, за него самого поручался Иван Иваныч. Тот самый, которого ты наказала вначале на тринадцать миллионов, и потом загасила четырнадцать его человек в Чимкенте. Это плохо. Это не по понятиям.

Мурка вся клокотала.

– Плевать на ваши законы и понятия! И вообще, достал ты меня, Булат-Сифон! Наши пути не скрещивались, не советую переходить мне дорогу! У меня двести пятьдесят стволов, я не собираюсь выслушивать нотации о том, что хорошо, и что плохо!

Они дошли до конца асфальтовой тропинки и повернули назад, так же медленно вышагивая. Не поднимая голоса, Булат – Сифон заключил:

– Этим ты признала вину. – И добавил с укоризной. – Я хотел только узнать, согласишься ли сама вернуть то, что тебе не принадлежит? Без крови. Тебе надо подумать.

Они подошли к машинам и остановились напротив друг друга. Постояв несколько секунд, Булат-Сифон докончил:

– Подумай. Жалко ругаться с такой красивой, умной женщиной. – Приподнял шляпу. – Честь имею! – и сел в волгу с заведенным двигателем. На этой волге он исколесил половину Казахстана, всю подвластную ему территорию. Булата-Сифона называли мобильным вором. Машина плавно тронулась с места, за ней – сопровождение.

Мурка стояла в окружении своих людей, рядом находился Грек и Костя. Она взяла Грека за рукав плаща.

– Дай закурить, свои забыла! – Затянулась, и злобно бросила: – Нам выкатили ультиматум! Эта с-сука все знает! И про Волгоград, и про Питер! И вообще все! – Передала веер фотографий Греку. – Любуйся! Вот как надо работать!

На одной из них красовался Грек, позади него – рекламный щит казино «Лас Вегас». На другой – Мессалина, за столом ужинающая с Седым. Атамбай запечатлен выходящим из номера гостиницы – с портфелем. Грек вопросительно смотрел на Мурку.

– Это Филя, пьяная гнида! Теперь волгоградский канал закрыт! Понял, что делается!? Обложили нас, Грек, обложили!

– Я порву его на куски! – Грек был взбешен от просмотра и сжимал кулаки.

– Поздно Рита! Его порвали свои! Перед кончиной он и раскололся, говнюк! – её гневное лицо горело и подрагивало правое веко. – Ну, поехали, чего торчать здесь!

Диспетчер объявил о транзитной посадке лайнера, следующего во Франкфурт. Надсадно ревели самолетные двигатели. Мурка загрузилась в мерседес и включила «Сулико».