Текст книги "Вчерашнее завтра: как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь"

Автор книги: Геннадий Бордюгов

В Молдавии в декабре 2008 года Ассоциация историков Молдавии, придерживающаяся румыно-интегрированной позиции, на своем общем собрании приняла резолюцию, в которой потребовала от молдавских властей отзыва из системы образования учебников интегрированной истории, которые базируются на слиянии курса всеобщей истории и истории румын. Как заявил вице-председатель ассоциации Ион Негрей, молдавские ученики «получают моральные и интеллектуальные травмы» из-за содержания учебников интегрированной истории, «пропитанных идеями молдовенизма»^{120}.

В России последние годы также отмечены острыми дискуссиями по поводу содержания учебной литературы. В 2007 году в центре внимания были две книги для учителей, предназначенные в качестве концептуальной основы для разработки адресованных школьникам учебников – «Новейшая история России. 1945–2006» А.В. Филиппова и «Общество-знание: глобальный мир в XXI веке» под редакцией Л.В. Полякова. И пособие для учителей Филиппова и созданный позднее на его основе учебник (А. Филиппов, А. Данилов, А. Рыбкин) «История России. 1945–2007» лидировали в печатных СМИ и в Интернете по количеству критических отзывов. Какие особенности этих учебных пособий вызвали наиболее заметную реакцию?

Если обратиться к содержательной стороне текстов, то это прежде всего апология изоляционизма, характерного для советской эпохи, оправдание насильственной коллективизации как средства обеспечения индустриального роста, обоснование ускоренной модернизации как высшей цели, достигаемой «любой ценой», трактовка ГУЛАГа как досадного, но побочного продукта эффективной сталинской политики, объяснение террора стремлением верховной власти «не потерять контроль над страной», трактовка концепции «суверенной демократии» как оптимального формата политического режима для современной России. В теоретико-методологическом отношении критические отзывы вызвали ориентиры на безвариантность путей исторического развитии страны (своего рода мировоззренческий фатализм), стремление доказать непосредственную преемственность между до– и послереволюционной историей России в режиме апологии авторитаризма и имперской державности. Специфика ситуации состояла в том, что уход от научности в пользу неосталинистского «позитива» и авторитарного «патриотизма» по сути своей не отражает базовых идейных установок власти. Об этом свидетельствуют неоднократные высказывания руководителей страны о неприемлемости в современных условиях «форсированной модернизации» как целевой установки государства, о недопустимости возрождения «железного занавеса», о традиционном государственном патернализме как «весьма неоднозначном национальном опыте». По мнению Т.А. Филипповой, внешние проявления «успеха» упомянутых учебных пособий (министерские грифы и рекомендации, значительный тираж и т. п.), востребованность позитивного образа исторического прошлого страны все же пока истории в школе и в вузах все-таки пока далека от принудительной ориентации на некий моноучебник. Стремление же власти к формированию «позитивной идентичности» (что по сути означает гражданскую идентичность) и воспитанию уважительного, заинтересованного отношения новых поколений к собственному прошлому, как свидетельствуют современные дискуссии, вполне достижимо не в режиме апологии тех или иных государственных деятелей прошлого, а путём обращения к сфере широко понимаемых культурных достижений^{121}.

Что касается преподавания истории государства, то об этом (от лица части академического сообщества, приобщённого к созданию новых учебников) достаточно корректно и показательно высказался заместитель директора Института всеобщей истории, специалист в области древнерусской истории И. Данилевский: «Президентская республика Российская Федерация – государство совсем молодое, ему от роду чуть более полутора десятилетий. России как государству полиэтничному и поликонфессиональному, безусловно, необходима объединяющая идея, государственная идеология. И в формировании этой идеологии немаловажную роль может сыграть история – но история не государства, (наше государство не является преемником Киевской Руси или, скажем, Московского царства), а история государственности, история властных институтов, история этносов и культур. Изучая её, граждане России смогут лучше ориентироваться в переменах, которые переживает наша страна сегодня, и принимать вполне осознанные политические решения, не позволяя манипулировать собой при помощи исторических образов и символов»^{122}.

В 2010 году в центре острых общественных дискуссий оказалось учебное пособие профессоров МГУ А. Барсенкова и А. Вдовина «История России 1917–2009» (3-е изд. М.: Аспект Пресс, 2010). Его обсуждение нередко принимало форму скандала, в который были вовлечены представители СМИ, академической среды, Общественной палаты и блогосферы. Сторонники авторов утверждали, что ценностью текста является национально-государственный фактор. Противники недоумевали, как стало возможным третье издание учебника, в котором оправдываются «казни политических оппонентов» и «государственный антисемитизм», в котором педалируются чуть ли не конспирологические, национал-социалистические теории о вредной роли «инородцев» в истории России.

На заседании Общественной палаты РФ официально констатировалось, что в книге «помимо ряда исторических неточностей встречаются такие одиозные формулировки, как «представители нерусской национальности», чувствуется, по меньшей мере, пренебрежительное отношение к ряду национальностей». Практически во всех СМИ цитировалось выступление Виктора Дашевского, учителя истории, заместителя председателя Московского антифашистского центра. На положения учебника о том, что евреи в основном не воевали в войну, а отсиживались в эвакуации, что более 10 тысяч евреев воевали на стороне Гитлера и поэтому выжили, оппонент привёл такие документальные свидетельства: во-первых, их (евреев) было вдвое меньше; во-вторых, это были венгерские евреи, которых адмирал Хорти сначала насильно мобилизовал как солдат рабочих батальонов, а потом отправил под Сталинград, где они попали в плен…

После заседания палаты Ученый совет Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова решил, что дальнейшее использование учебного пособия по истории профессоров Барсенкова и Вдовина при имеющихся в нем недостатках нецелесообразно, официально было отмечено, что в пособии много фактических неточностей, недостоверных данных, «нередко встречается подбор фактов и цитат под априорные схемы и оценки».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В эволюции национальной идеи как сердцевины исторического познания в эпоху советского социализма явственно просматривается несколько этапов, крупных полос. В первое послеоктябрьское десятилетие формирование «своих историй» происходило в обстановке сотрудничества/заигрывания центра с «туземными» элитами, «коренизации», квазилиберальной языковой политики, что стимулировало процессы образования наций среди крупных этносов. Национальные историографии обрели новую – советскую – идентичность и зачастую разрабатывались под флагом краеведения. Однако уже в это время предпринимаются выборочные акции против «национал-уклонистов». Официальная историография в целом ориентируется на классово-центристские и интернационалистские подходы к проблемам истории. Последняя интересна официальной историографии скорее как история революционных движений масс, как «объяснительная глава» к революционным битвам начала XX столетия, грядущего социального переустройства в рамках мирового развития.

В конце 1920-х годов обнаружилось глубинное противоречие между русским (русскоязычным) научным сообществом центра, олицетворяющим официальную историографию, с одной стороны, и национальными историками – как марксистами, так и «идеалистами», – с другой.

1930-е – начало 1950-х годов – время истребительного удара по национальным элитам и культурам, их последовательного и систематического подавления и сдерживания в обстановке утверждения национал-большевистских приоритетов идеологии. Эти приоритеты, однако, не отменяли колебания идеологического маятника между «национальным» и «интернациональным», «классовым» и «державным». Режим был озабочен поддержанием напряжения в среде творческой интеллигенции. Перевод историографии на позиции великорусской державности сопровождался развалом ленинистской историографии, сформировавшейся в основном в 1920-х годах. Идея «своей истории» в этот период сохраняется скорее в виде сокрытых культурных ориентации и предпочтений, удерживается в «закоулках» и «щелях» национального исторического сознания. Функции национальных историографии, связанные с решением крупных проблем историознания, переходят к официальной советской историографии. В последней не прекращается противоборство «державников» и «революциоцентристов». Попытки политического руководства решительно изменить баланс сил, превратить русскую патриотику в тотальную идеологию и историографию прекращаются после смерти Сталина.

Постсталинский период характеризуется оживлением нациестроительства, формированием новых национальных элит, восстановлением процесса «собирания» национальных историй, который происходит в основном в замещённых формах – желании показать «в лучшем виде» представителей своего этноса, доказать «зрелость» своего региона для дела революции и социализма и т. п. Стремление к «исторической правде» как восстановлению научной объективности в среде национально ориентированных историков во многом совпадает с этноцентристскими предпочтениями, которые предстают в виде слабо отрефлексированных элементов национального взгляда на историю. Идеологическая система и официальная историография удерживают ситуацию доминирования советско-патриотической, в целом великорусской, концепции, распространяемой в основном в научно-теоретических формах. Это не исключает показательных идеологических акций против национальных историографии и историков.

Национальный историк в условиях советского новоимперства был до известной степени декоративной фигурой. Самим фактом своего существования он призван демонстрировать достижения советского социализма в разрешении национального вопроса. Он всегда под рукой в качестве назидательного примера во время кампаний по борьбе с национал-уклонизмами. Нельзя сказать, что обвинения в его адрес с позиций официальной теории истории и общества были всегда беспочвенны. Национальный историк делал своё дело: с разной степенью осознанности в обстановке господства моноидеологии культивировал и удерживал отдельные фрагменты «своей» истории. Он чувствовал себя тем уверенней, чем более нарастали националистические тенденции.

Идея «своей» истории являлась маргинальным дискурсом советской исторической науки. Она была связана как со старыми этноцентризмами, опирающимися на государственные традиции (украинским, грузинским, татарским и др.), так и вновь возникшими – вследствие создания СССР. В целом эволюция национальных историй в советское время может быть раскрыта с учётом взаимодействия различных факторов, среди которых процессы нациестроительства в советском социуме, трансформация идеологического обеспечения совпартсистемы от интернационального социализма к национал-большевизму, формы и характер насаждения русоцентристского подхода в историознании, политика московских управленцев в отношении национальных политических и культурных элит, состояние массового исторического сознания и степень включённости в него социально-культурных стереотипов и этнофобий, борьба «групп интересов» в науке, включая инициативы и «игры» с властью самих историков, вовлечённых в неформальные кастово-профессиональные объединения.

Обретение национальными историями статуса официальных историографии связано с теми трансформационными процессами, в которые втянулось советское общество во второй половине 1980-х годов. Довольно быстро стал разрушаться идеологический концепт – новая историческая общность «советский народ». На его месте возникли новые исторические представления народов о себе, и друг о друге, в которых реанимировались и получили мощный импульс развития, казалось бы, изжитые советским режимом, исторические представления, вышли загнанные вглубь национальные архетипы, часто несущие в себе конфликтные этнические доминанты.

Попытки модифицировать или исправить искаженную советскую картину прошлого предпринимались в начале периода гласности, но значительно усилились с возникновением новых самостоятельных государств на территории распавшегося СССР. Так называемые «исправления» были связаны с установками на проявление элементов культурно-исторической идентичности. Кроме того, попытки переосмысления прошлого в рамках сложившейся историографической традиции выглядела желанием анализировать и описывать самих себя психологически, или же рассказать о той или иной исторической ситуации без использования научного метаязыка, изнутри. Однако в тех случаях, когда «переписывание» связывалось не с принципами поиска истины, но с другими побочными – политическими, экономическими или гегемоническими – интересами, то тогда получалась, по выражению Карла Аймермахера, «историографическая каша», в которой перемешиваются правда, ложь, легенды и, конечно, мифы, как самый подходящий «клей истории»^{123}.

Освобождение национального историознания от диктата державно-имперской, великорусской традиции сменилось повсеместно утверждением «национальной концепции» истории. Этнонациональный фактор занял место чуть ли не главного критерия исторического познания, а мифотворчество – условием сохранения этноцентричности. Как в свое время идеология отвлекала от подлинной истории, так и сегодня прививаемые понятия наследия и облекаемые в научную оболочку мифы позволяют пользоваться историей «как той или иной красивой вещью, не задумываясь о том, откуда она взялась» (Ролан Барт). Здесь кроется одна из причин раскола во взглядах на прошлое в обществе и профессиональной среде историков. Поэтому, если говорить об актуальных вопросах для национальных историков, то они неизбежно касаются наследия – наследия территории, наследия «непобедимости оружия», наследия «старшего брата», но главное – сохранения подлинной исторической памяти народа.

ПРИЛОЖЕНИЕ.
История в государственной символике постсоветских государств

Азербайджанская Республика
Azerbaycan Respublikasi

Флаг представляет собой трёхцветное полотнище (триколор). Полосы (голубого, зелёного и красного цвета) расположены горизонтально. В центре флага на красной полосе размещены восьмиконечная звезда и полумесяц. Оба изображения белого цвета. Согласно Конституции Азербайджана, голубой цвет на флаге является традиционным цветом тюркских народов и символизирует – тюркство, красный – прогресса, зелёный – ислама. Полумесяц обозначает принадлежность к религии ислама, восьмиконечная звезда означает восемь ветвей тюркских народов.

В центре герба изображён огонь, который символизирует «Страну Огней». Цвета, использованные на гербе, являются цветами национального флага Азербайджана. Восьмиконечная звезда символизирует восемь ветвей тюркского народа. Снизу расположен венок из колосьев пшеницы и ветвей дуба. Венок из колосьев символизирует богатство, плодородие. Ветви дуба символизируют древность страны.

Государственный гимн Азербайджана

«Марш Азербайджана!» (азерб. «Azsrbaycan Marşi!»), один из главных государственных символов Азербайджана, наряду с флагом и гербом. Мелодия гимна написана азербайджанским композитором Узеиром Гаджибековым, слова поэтом Ахмедом Джавадом в 1918 г. Был гимном Азербайджанской Демократической Республики. Гимн официально принят в 1991 г. после восстановления независимости Азербайджана.

 
Азербайджан, Азербайджан!
О, колыбель святая славных сынов!
Нет земли милей Отчизны,
Нет её родней
От истока нашей жизни
До скончанья дней!
Под знаменем Свободы верши свой путь!
Тысячи нас, павших в бою,
Защищавших землю свою.
В час роковой встанем стеной
В нерушимом ратном строю!
Пусть цветут сады, твои!
Созидай, мечтай, твори!
Сердце, полное любви,
Посвятили мы тебе.
Славься, славься гордой судьбой,
Край наш древний, край наш святой.
Каждый сын твой движим мечтой
Видеть мирный свет над тобой.
О светлый край, заветный край,
Азербайджан, Азербайджан!
Азербайджан, Азербайджан!
 

Республика Армения

Флаг представляет собой прямоугольное полотнище из трёх равных горизонтальных полос: верхней – красного, средней – синего и нижней – оранжевого цвета.

Красный цвет символизирует Армянское нагорье, постоянную борьбу армянского народа за существование, христианскую веру, свободу и независимость Армении. Синий цвет символизирует стремление армянского народа жить под мирным небом. Оранжевый цвет символизирует созидательный талант и трудолюбие армянского народа.

Герб составляют следующие элементы: Щит – в центре – гора Арарат, которая является символом армянской нации, на её вершине Ноев ковчег, поскольку согласно библейской легенде ковчег после потопа остановился именно на этой горе. Щит разделен на 4 секции, которые символизируют четыре независимых армянские царства в истории Армении:

вверху слева – Багратидов,

вверху справа – Аршакидов,

внизу слева – Арташесидов,

внизу справа – Рубенидов. Лев и Орел, которые поддерживают щит, являются царями животного мира и символизируют собой мудрость, гордость, терпение и благородство. В течение многих столетий они были символами царских семей.

Государственный гимн Армении

Утверждён 1 июля 1991 года решением верховного совета Республики Армения. Фактически используются первая и четвёртая строфы гимна. За основу взят гимн Республики Армении 1918–1920 годов (первой республики). Автор стихов – Микаэл Налбандян, автор музыки – Барсег Каначян.

 
Родина наша, свободная, независимая,
Что веками жила
Своих сынов ныне созывает
В свободную, независимую Армению.
Вот тебе, брат, флаг,
Который я связала своими руками,
Ночами я не спала,
Слезами омыла.
Посмотри на него, в трех цветах,
Священный наш знак,
Пусть блистает перед врагами,
Пусть всегда будет Армения!
Повсюду смерть одна,
Человек умирает только раз,
Но блажен тот, кто погибает
За свободу своего народа.
 

Республика Беларусь
Рэспублiка Беларусь

Флаг представляет собой прямоугольное полотнище, состоящее из двух горизонтально расположенных цветных полос: верхней – красного цвета и нижней – зелёного цвета. У древка вертикально расположен белорусский национальный орнамент красного цвета на белом поле, составляющем 1/9 длины флага. «Красный цвет на нашем флаге – это цвет победоносных штандартов грюнвальдской победы белорусских полков над крестоносцами. Это цвет знамён дивизий Красной Армии и белорусских партизанских бригад, освобождавших нашу землю от фашистских оккупантов и их прислужников. Зелёный цвет воплощает надежду, весну и возрождение; это цвет наших лесов и полей. Белый цвет – воплощение духовной чистоты». А. Лукашенко.

Государственный герб Республики Беларусь представляет собой размещенный в серебряном поле зеленый контур Государственной границы Республики Беларусь, наложенный на золотые лучи восходящего над земным шаром солнца. Вверху поля находится пятиконечная красная звезда. Герб обрамлен венком из золотых колосьев, переплетенных справа цветками клевера, слева – цветками льна. Венок трижды перевит с каждой стороны красно-зеленой лентой, в средней части которой в основании Государственного герба Республики Беларусь в две строки начертаны золотом слова «Рэспублiка Беларусь».

Государственный гимн Беларуси Музыка гимна написана Нестором Соколовским для гимна Белорусской ССР 1955 г. Текст этого гимна, написанный М. Климковичем, начинался со слов «Мы, белорусы», как и нынешний. В 2002 утверждён новый текст гимна; текст переработан В. Каризной, который убрал ссылки на Русь, Ленина и коммунистическую партию.

 
Мы, белорусы – мирные люди,
Преданные сердцем родной земле.
Искренне дружим, силы закаливаем,
Мы в работящей, вольной семье.
Славься, земли нашей светлое имя,
Славься, народов братский союз!
Наша любимая Родина-мать,
Вечно живи и цвети, Беларусь!
Вместе с братьями мужественно веками
Мы защищали родной порог.
В битвах за волю, битвах за будущие,
Своё добывали знамя побед!
Славься, земли нашей светлое имя,
Славься, народов братский союз!
Наша любимая Родина-мать,
Вечно живи и цвети, Беларусь!
Дружба народов – сила народов —
Наш заветный, солнечный путь.
Гордо возвейся в ясные выси,
Знамя победное – радости флаг.
Славься, земли нашей светлое имя,
Славься, народов братский союз!
Наша любимая Родина-мать,
Вечно живи и цвети, Беларусь!