Текст книги "Могильщик. Черные перчатки (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Худшую половину, – холодно произнёс черноволосый могильщик. – Да и спас ты меня только потому, что не видел, как я на самом деле владею мечом.

– Может быть, – не стал спорить Карпре. – Но ведь спас, а? Тебе хватило денег на лечение ноги, ты дожил до следующей весны. Как-никак, ты обязан мне жизнью.

– Дерьмовое обязательство.

– Какое есть, – твёрдо сказал прокажённый, казалось, он даже немного протрезвел и согнал с себя наркотический угар. – Я плыву на остров, торчащий посреди этого гигантского корыта с водой, чтобы добыть Сердце Озера. Ты мне нужен, Велион. Может, и не именно ты, но другого выбора нет. Мне нужен старый, опытный могильщик, а не эти сопляки, которые сейчас кичатся друг перед другом тем, что вытащили из хоженых-перехоженых могильников пару медяков и бронзовый подсвечник. Я обращался к двум опытным ребятам, но они отказали. Остальные из тех в ком я уверен мертвы. Если не хочешь идти сам, хотя бы подскажи ныне здравствующего могильщика, которого знаешь больше двух лет, да что там, больше года. Знаешь таких?

– Только тебя, – честно признался Велион. – Репей, вроде бы, погиб прошлой осенью, Крами осталась без ног и теперь содержит бордель, с деньгами она всегда умела обращаться. Это всё. Остальные гибли или на моих глазах, или на руках, в случае остальных… в их смерти я тоже не сомневаюсь.

– Твою мать…

– Ты что-то говорил о Сердце Озера, – напомнил Велион.

– Да, – кивнул прокажённый. – Мне нужно Сердце.

– Зачем?

– Один маг… – Карпре замолчал, всасывая в себя дым из кальяна. – Один маг, – продолжал он, выпуская из губ тонкую струйку дыма, – пообещал мне, что рискнёт меня вылечить, если я принесу ему Сердце Озера. А ты не выглядишь удивлённым, могильщик.

– Потому что ты меня не удивил… могильщик. Я удивился, когда услышал, что в мелком городке, стоящем на Лельском озере, собралась орава могильщиков. Когда выяснилось, что это правда, связать этот факт с тем, что на острове посреди Лельского озера располагается один из крупнейших могильников, жемчужиной которого является кристалл под названием Сердце Озера. Так что причина меня не удивляет. Меня удивляется твоя тупость. Многие хотели добыть Сердце, но все остались ни с чем, Карпре, – Велион на миг замолчал, запивая свою речь элем. Он наговорился уже на год, горло пересохло, мысли немного путались. Возможно, виной этому был эль и тошнотворный запах курящегося гашиша. – А что до того мага, – продолжал он, напившись, – то я бы ему не поверил. Даже если ты добудешь Сердце, в чём я сильно сомневаюсь, то он просто прикончит тебя, а кристалл заберёт.

На удивление Карпре ответил не сразу. Он долго молчал, куря и лакая своё вино. Наконец, отрыгнув, старый могильщик сказал:

– Мне плевать, Велион.

Велион вздрогнул. Он не ожидал услышать в голосе собеседника столько боли, столько тоски и безысходности.

– Мне плевать, – повторил прокажённый. – Ты не понимаешь. Я готов умереть… нет, я знаю, что умру. Неужели ты не видишь? Мне конец. Моё тело болит, не переставая, кожа и плоть гниёт. Я не трахался уже два года. Чтобы заглушить боль, я пью каждый день, курю эту дрянь, но, даже упившись и накурившись до полусмерти, я не могу спать ночами из-за боли. Да если этот маг меня убьёт тихо и безболезненно, я его в жопу поцелую. Если он меня вылечит… даже если у него получится… Я не знаю, смогу ли я остановиться пить, а особенно накуриваться. Но если у меня есть хоть шанс, хоть мизерный шанс на то, что проснувшись, я не почувствую этой боли, я готов рискнуть.

Велион кивнул. Он уже знал, что согласится. Да, чёрт возьми, он испытывал жалость к этому человеку. К человеку, который был готов бросить его тогда на том могильнике. К наркоману и алкоголику, который наверняка не увидит этой осени, к конченому человеку.

– Ну, что скажешь?

– Я согласен, – сглотнув слюну, сказал Чёрный могильщик.

– Я знал, – усмехнулся Карпре. – Пойдём, познакомлю тебя с ребятками.

Велион молча встал и проследовал за прокажённым.

Первого звали Халм. Ему было восемнадцать лет, он не знал свою мать и сильно сомневался в отцовстве мужчины, воспитывающего его. На его правой руке не было большого и указательного пальца – парень дважды попадался на мелком воровстве. Два года назад прибился к шайке ему подобных, они обдирали бродяг и занимались браконьерством. Первый раз надел перчатки три месяца назад, на спор. Говорил, что был в десяти могильниках. Четыре из десяти были вымышлены. В трёх других сопляк не прожил бы и десяти минут.

Второй назвался Хромым. На вид ему было за сорок, может и меньше, но плохие зубы, большие залысины и морщины у глаз и в углах рта сильно старили его. Перчатки нашёл два года назад. Первые полтора года бродил по сёлам и, пугая крестьян перчатками, вымогал пищу. Потом его поколотили так сильно, что он едва не умер, после этого и решил «заняться работой по специальности». Работал два месяца, был в трёх могильниках, но из двух «драпал так, что пятки колотили мне в затылок».

Третий и четвёртый назвались сложно запоминающимися именами. Заявили, что они братья, хотя ни капли не были похожи друг на друга. Акцент говорил о том, что они приплыли из-за Ядовитого моря с островов Щита. По их словам они были опытными могильщиками. Велион, глядя в их рожи, сказал бы, что они опытные убийцы. После вопроса о количестве могильников, в которых они побывали, островитяне начали наперебой называть названия мёртвых городов, успокоились только когда набрали с два десятка. Велион не знал ни одного из перечисленных могильников и решил, что южане лгут.

Пятому было лет шестнадцать, он был худым и бледным, с длинными сальными волосами, обрамляющими болезненное лицо с тонкими чертами. Пацан выглядел перепуганным до усрачки, хотя делал уверенную мину и жрал самогон со всеми, как заправский пьяница. Естественно, он окосел первым. Назвался Кермегом, сказал, что сбежал из дому, а перчатки нашёл случайно. Честно признался, что не посетил ни один из мёртвых городов.

«Сброд, – мрачно думал Велион, пожимая ладонь каждому из них. – Просто сброд. Салаги, сопляки, хотя старшему уже за сорок. Они сдохнут, просто сдохнут, а Карпре, эта старая обожранная сука, пройдёт по их трупам. Но они сами на это согласились.

Ублюдок, – думал он, возвращаясь вместе с Карпре за их стол. – Грязный ублюдок, конченый наркоман… Я презираю его и жалею одновременно. Больше всего сейчас мне хочется уйти. Скинуть перчатки, которые будто бы связывают меня с этим слизняком, и уйти, поселиться в другой трактир, купить там себе пива и смотреть, как пьют и жрут обычные люди. Я их тоже ненавижу, но хотя бы не жалею.

Но я этого не сделаю. Почему?»

– Отказы принимаются ещё два дня, – весело хихикая, заявил Карпре, усевшись за стол. – На третий мы садимся на баркас и плывём к острову. Баркас и так стоит денег, а к острову приблизиться рискнёт не каждый рыбак, так что стоимость нашей поездки составит сорок грошей, больше марки. Поделим на шестерых и, с учётом вашего проживания здесь, получим две марки, то есть по десять грошей с каждого. С тебя – семь, ты мой старый друг, – прокажённый расхохотался. Смеялся он долго, постанывая, утирая слёзы и сморкаясь на пол. – Конечно, ни у кого из этих засранцев могильщиков, кроме моего, – истеричный смешок, – старого друга Велиона, нет таких денег, поэтому за всё эти ребятки заплатят со своей доли, я думаю это справедливо, тем более, доля будет большой, очень большой. Сто марок, двести! Вы впятером получите весь хабар, а я заберу Сердце Озера. Велион, старый хер, как ты думаешь, это справедливо? А у тебя есть семь грошей, а, Велион?

– Я отдам все десять и сделаю это сейчас, – сухо отозвался могильщик, единственный настоящий могильщик в этой своре. – Не хочу быть тебе должным.

– Это хорошо, – Карпре снова рассмеялся.

– Вот только я не понимаю, – продолжал Велион, не обращая внимания на смех, – зачем тебе напарники? Для того чтобы пройтись по их трупам?

– Нет, дорой мой друг, не для этого. А для того, чтобы выжить. Да-да. Если нас будет много, мы выживем. А знаешь почему? А? Молчишь? А я всё равно тебе скажу. Нас шестеро, рыбаков на баркасе – а нужен серьёзный баркас, чтобы проплыть сто миль до острова, ведь на этом озере бывают настоящие штормы – будет пять, может, тоже шесть. Мы заплатим деньги за то, чтобы они нас отвезли… и вот тогда начнутся проблемы. Если бы я – или ты – был один, они просто прирезали бы меня, а деньги вытащили из карманов. Зачем куда-то плыть, если можно получить всё и сразу? Или, если командир рыбаков был бы рисковым человеком, он бы отвез меня – или тебя – на остров и подождал, пока я или ты вернулся бы с добычей. И чтобы он бы тогда сделал с тобой, или со мной, или с тем парнем, которого зовут Кермег?

– Прирезал бы.

Карпре расхохотался.

– Ты прав, друг мой Велион, прав. Я уверен, что могильник на острове не так уж и опасен, а большая часть погибших на нём погибли от рук нанятых ими же рыбаков. Если нас будет шесть, рыбаки побоятся убить нас, они же не солдаты и даже не пираты. А ты неплох на мечах, так, а?

– Может быть.

– Может быть? Но как ты меня пугал тогда, а?

– Но ты же так и не увидел, каков я в деле, так?

Карпре выпучил глаза с большими, как блюдца, зрачками. В этих глазах можно было разглядеть ненависть, хотя, казалось бы, ничего, кроме дурмана, там не было. Он молчал некоторое время, играя желваками и надувая щёки. А потом расхохотался, зло и неестественно.

– Да ты шутник, друг мой Велион, – сказал он, резко обрывая смех. Голос был пьяным и злым. – Шутник и выдумщик.

– Не худший, чем ты, Карпре.

– Был в Импе? – неожиданно спросил прокажённый могильщик, видимо, решив сменить тему разговора.

Велион вздрогнул, слишком сильно, чтобы это не осталось незамеченным, этого вопроса он не ожидал.

– Был, – констатировал Карпре. – Был в Импе и ещё не менее чем в полусотне других могильников на всём материке. Знаешь, о тебе ходят слухи, которые уже можно назвать легендами, причём не только в нашем кругу, но и среди обычных, но небедных людей, ещё – магов. Бледнорожий могильщик с чёрными глазами, Велион, Чёрный могильщик. Да-да, это тот, что был в каждом могильнике по всему свету. Да-да, именно он вытащил так много своих раненых товарищей, вернее – коллег, из мёртвых городов, благородный могильщик, который никогда не бросит в беде. Теперь у тебя ещё и есть шанс поучаствовать в походе за Сердцем Озера. Знаешь, я начинаю завидовать. Но что это? Тень гордости за себя на бледном и таком мужественном лице? Нет? Конечно – нет! На этом лице не написано ничего, кроме безразличия. Что же такое случилось в Импе, что ты так отреагировал только от упоминания об этом городе, раз уж весть о собственной славе, пусть и в узких кругах, не вызвала в тебе никаких чувств?

– Ты пьян и мелешь чепуху.

– Да что ты? А, по-моему, я достаточно трезв, чтобы говорить об этом. А-а, или ты мне не веришь? Думаешь, я лгу тебе? Нет, дорогой мой друг, я не лгу. Эти сопляки тебя не узнали, потому что они не знают ни хрена. Им ничего не сказало твоё имя только потому, что они в этой жизни ни черта не знают, особенно – каково это, быть могильщиком. Ведь они обычные отбросы общества, которые нацепили на свои грабли чёрные перчатки, и считают теперь, что мир падёт к их ногам, а бабы будут стелиться перед ними сотнями. Они… – Карпре подавился слюной и закашлялся. Велион только сейчас понял, что его собеседник уже почти перешёл на крик, но никто из их «компаньонов» не обращает на это внимание. Наверное, уже привыкли. – Они, – взревел прокажённый, наконец, вернув себе возможность говорить, – не знают, что жизнь могильщика – это увечья и смерть! Вот что такое жизнь могильщика! – он рванул на себе повязку. Велион увидел, как ткань пропитывается чем-то тёмным. Запахло гниющей плотью, причём не гноем, сочащимся из фурункула или раны, а смрадом разлагающейся плоти.

Истерика Карпре кончилась неожиданно. Он обессилено упал на стул и зашёлся в сухом плаче. Велион продолжал сидеть с каменным лицом, готовый оглушить истерика в любой момент. Но Карпре, кажется, успокоился. Его рыдания начали становится тише, интервал между всхлипами и вздохами становился всё длинней. Наконец он успокоился окончательно. Успокоившись, сразу потянулся за кувшином с элем.

– Пустой, – прохрипел он почти нормальным голосом. – Эй, вина сюда. А моему другу ещё эля!

– Я больше не буду, – сухо сказал Велион, отстраняя пустую кружку.

– Эй, могильщик, успокойся, – насмешливо произнёс Карпре. – Завтра не в дорогу. Выпей, отдохни.

– Я достаточно отдохнул.

– Вот в этом ты весь, Велион, мой старый друг. Ты не отдыхаешь. Ты не умеешь отдыхать. Ты переходишь от могильника к могильнику только для того, чтобы переходить от могильника к могильнику. Действие ради действия. Ты мало пьёшь, бабы тебя интересуют постольку поскольку… Ты существуешь, а не живёшь. Ты как собака, одни инстинкты. Я могильщик, и я буду ходить по могильникам, думаешь ты. Не ради денег, не ради баб. Мне не надо ничего, даже славы. Я просто хожу по могильникам, потому что я могильщик. Я мало пью и не употребляю наркотики, чтобы моя реакция не стала хуже, чтобы руки не тряслись, когда я буду ковыряться в очередном магическом куске говна. Я наберу себе чуточку, ровно столько, сколько мне надо, чтобы на выручку дойти до следующего города. Подкоплю немного денег к зиме, потому что зимой по могильникам лучше не ходить, да и не пройдёшь ты по могильнику зимой. И зимой всё изменится. Я буду жить в какой-нибудь халупе, где всё пропахло клопами, и жрать. Два месяца, ну или пока хватит денег. Жрать самый дерьмовый эль, упиваясь ежедневно, валяясь на полу, выблёвывая свой желудок. Я буду себя ненавидеть, жалеть, начну думать о самоубийстве… Но к марту всё это закончится. Пройдёт неделя или две, я приду в себя, ведь скоро апрель, а в апреле я снова выйду на большак и буду бродить от могильника к могильнику, от одного могильника к другому могильнику, от тысячного могильника к тысяча первому, и кончится это только в тот момент, когда я, наконец, постарею, и моя дрожащая рука сделает неверное движение, или меня прирежет за пару медяков в моём кармане троица разбойников.

Ты не человек, Велион, ты собака. Я, кажется, уже это говорил? Может быть. Я повторю ещё раз: ты собака, Велион. Собака, которая сидит на цепи, радуясь помоям, которые ей вываливает хозяин, радуясь дырявой конуре, в которой только гнилая солома, настолько набитая блохами, что кажется, что она шевелится. Собака может порвать цепь, загрызть хозяина, сбежать в лес, где будет охотиться и спариваться с суками. Но собака даже не думает об этом. Твоя цепь – перчатки. Эта цепь ограничивает лишь слегка, чуть-чуть, просто иногда надо заходить в могильники. Но в остальном – свобода! Вино, женщины – настоящая жизнь! Но ты, как и собака, этого не понимаешь.

Ну что, Велион, я прав?

– Прав, – сказал Велион коротко.

– И ничего не хочешь мне сказать?

– Хочу. Сказать, что ты, по-моему мнению, похож на человека ещё меньше, чем я. Что ты грязное животное ещё хуже, чем я. Что ты только тешишь себя свободой, которая весьма и весьма относительна.

– И ты прав, дорой мой друг. Будешь пить? Притронешься хотя бы к этой, малой свободе?

– Нет.

Велион встал, нацепил на пояс меч.

– Куда ты? – усмехнулся прокажённый.

– Прогуляюсь к озеру, – ответил Велион, снимая с рук перчатки и бросая их на стол.

– Это тоже лишь относительная свобода, – сказал Карпре ему в спину. – Перчатки никогда тебя не отпустят, ты лишь тешишь себя, думая, что снимая их, ты освобождаешься.

– Я знаю. И я снимаю их очень редко.

Озеро пахло тиной и рыбой. Если отойти подальше, запах рыбы пропадёт, и озеро будет пахнуть озером, а не рыбьими кишками. Но идти куда-то дальше совершенно не хотелось. Поэтому Велион сидел на гальке, покрывающей берег, и морщился, ощупывая своё лицо и шею, на коже которых одиночными волосками или даже клочками оставалась плохо пробритая щетина. Ничего удивительного, что в этом городишке не оказалось ни одного приличного брадобрея, но побриться хотелось жутко.

Могильщик оглядывал окрестности, хотя оглядывать было практически нечего. Порт представлял собой несколько причалов, объединённых одним деревянным помостом. К каждому причалу были пришвартованы по нескольку суден – от утлых лодчонок до, в принципе, добротных баркасов, на которых действительно можно было проплыть те сто миль, что отделяли остров от берега. На берегу в нескольких ста футов от причала даже стоял портовый кабак – небольшенькое зданьице с покосившейся крышей, но большой популярностью он, судя по всему, не пользовался – за тот час, что могильщик сидел на берегу, в него вошли всего два человека, причём, одним из них была старая проститутка. Наверное, ещё не время. А может быть, здесь всегда «не время». Велион слышал, что в нескольких милях к юго-западу, там, где из Лельского озера вытекает река Крейна, впадающая дальше на юге в Ядовитое море, стоит настоящий город-порт. Ничего удивительного в этом не было: Крейна – полноводная река, местами достигающая ширины в три мили, имея длину всего-то в пятьдесят, могучая в своей неторопливости, ведь Лельское озеро располагалось на небольшой высоте относительно уровня моря. Вот там, наверное, настоящие портовые кабаки. А если идти вниз по течению и добраться до дельты Крейны, начнётся мёртвая зона – множество могильников, когда-то бывших портовыми городами. Говорят, там прекрасное место для жизни, когда-то там наверняка ловили рыбу. Но теперь во время приливов Ядовитое море травит всё на десять миль от берега. Велион никогда там не был. Наверное, после похода, вернее – плаванья, за Сердцем Озера надо будет сходить в те края.

Невдалеке на мелководье плескалась кучка ребятни разных возрастов, чуть дальше – люди повзрослее. Солнце уже клонилось к западу, но до заката ещё было далеко, так что вода в озере сейчас тёплая. Могильщику жутко захотелось искупаться. Поразмыслив, он поднялся с гальки и направился в сторону озера.

На него косились, признавая чужого, иногда тихо перешёптывались, но меч на поясе могильщика говорил сам за себя. К тому же мужчин среди купающихся было немного – большинство сейчас, скорее всего, ещё рыбачило или коптило рыбу, или солило, или мололо вяленую мелочь для того самого рыбного теста. И некоторые из женщин смотрели вполне недвусмысленно, но пока могильщик хотел только купаться.

Велион скинул одежду, оставшись только в нижних штанах, сложил вещи в кучку, а сверху положил пояс с мечом. Потом медленно направился к воде.

Озеро прогрелось ещё недостаточно, всё-таки даже начало июля – рановато, чтобы купаться в таком водоёме, но вода всё равно оказалась вполне терпимой. Раздражало только то, что у берега был слабый откос, хотя это позволяло привыкнуть к прохладной воде постепенно. Могильщик прошёл с сотню футов, но вода поднялась только чуть выше пупка. Но, сделав ещё один шаг, он ушёл под воду с головой. Вынырнув, тотенграбер долго отплёвывался и фыркал, потом, наконец, поплыл дальше от берега.

Могильщик загребал воду руками машинально, так же машинально поворачивал то в одну сторону, то в другую, чтобы не отплывать слишком далеко от берега – утонуть от судороги, схватившей ногу, ему не хотелось.

«Я не человек».

А чему здесь, собственно, удивляться? Он уже почти тринадцать лет не считал себя человеком. Проклятый, не от мира сего, другой, и сам с радостью подчёркивает это. Та выходка с бабками-рыботорговками была не единственной. Он носил перчатки в городах, при каждом удобном случае показывая их людям, говоря «я другой, я не такой, как вы». Смеялся над людьми, сидящими в четырёх стенах своего дома, не высовывающими носа за пределы городских стен, людьми, распахивающими поле или шившими обувь. Посмеиваясь, поглядывал на них свысока, размышляя о том, что он – лучше, они же глупы и предсказуемы, они – обычные. Но всё не так. Их жизнь имеет хотя бы какой-то смысл, а для него мир – всего лишь череда могильников. Его жизнь – бродяжничество и распутывание магических ловушек. Могильщик – одинокий волк, гуляющий там, где хочется. Нет, само по себе это не повод кончать жизнь самоубийством в очередном могильнике. Пусть он проклят, пусть. Проклятье перчаток – цена за его отличие от других. И он считал, что сможет заплатить эту цену. Нет, тотенграбер помнил что-то из того, о чём думал перед тем, как войти в Имп. Но это было давно. Это был морок, минутная слабость, глупость.

Но одинокий волк становится дворнягой на цепи. Лес вокруг превращается в забор. Проклятье – в цепь. И это волк сидит на этой цепи, радуясь, что он будто бы другой, но если присмотреться, то ничем не отличается от других собак. Вот только в нём есть толика волка, но волка, которого сломили, из-под воль придав иллюзию свободы, толику чуждости, которые он так пестовал и лелеял, выставляя всем на показ. И волк даже этого не почувствовал, не понял. Поэтому он ненавидит других дворняг, а те ненавидят его. Но большой разницы между ними нет, кроме той, его отпускают с цепи побегать за забором, а их – нет.

Так зачем же он, волк на привязи, плывёт с Карпре? Всё-таки потешить своё тщеславие? Хочет быть причастным ко всем «подвигам» могильщиков, которые вошли бы в века? Нет. Ему просто интересно? Тоже нет. Конечно, интерес есть, но не такой сильный, чтобы рисковать своей шеей. Денег у него достаточно, десять марок золотом и ещё десятка два серебряных грошей. Может, из жалости к Карпре? Да, Велион его жалеет, но и ненавидит одновременно, ненавидит ещё с первой минуты знакомства. Такая жалость, пожалуй, доведёт его убийства «старого друга». Так зачем? Нет ответа, нет. Или он не хочет признаться даже себе?

Велион повернул к берегу, краем глаза увидев, что около его вещей кто-то сидит. Меч, оставленный для устрашения, остаётся всего лишь мечом, сам по себе он никого не ударит. А если что-то украдут, догнать воришку в незнакомом и таком запутанном городишке будет непросто. Хорошо, что сумку с кошельком оставил в трактире.

Но человек, сидящий у вещей могильщика, не собирался бежать, наоборот, ждал его. Когда могильщик подплыл ближе к берегу, он понял, что это женщина. Она сидела, наблюдая за его приближением.

– Как водичка? – спросила она, когда Велион вышел не берег.

– Ничего, – ответил могильщик.

– Любишь купаться?

– Иногда.

– А ещё что любишь? Женщины-то нравятся?

– Иногда, – усмехнулся Велион. Проститутка… что ж, можно раскошелиться и на проститутку, чтобы избежать длительного воздержания. Тем более, шлюха была довольно молодой и не выглядела затасканной. У неё было приятное лицо и большая грудь. Почему бы и нет…

Проститутка молчала, видимо, не поняв ответ Велиона.

– Сколько? – спросил он, развеивая её сомнения.

– Два гроша.

– Мои деньги остались в трактире.

– Ещё за грош прогуляемся и до трактира, – пожала плечами проститутка.

– Трактир называется «Рыбацкий хвост», – медленно произнёс Велион.

– Удвой цену, и мне будет плевать, как называется трактир и кто в нём остановился на постой, – и не моргнув глазом, ответила проститутка.

Вот уж действительно кому наплевать могильщик ты или свинопас. Деньги на бочку и никаких проблем.

– Пойдёт, – кивнул могильщик.

Шлюха сально улыбнулась и поднялась с гальки. Она продолжала улыбаться всё время, пока они шли до трактира. Кажется, она даже гордилась таким клиентом. «Ничего не напоминает, а, могильщик?», – всю дорогу билась в голове Велиона мысль.

Когда они вошли в помещение трактира, то застали только спящего под столом в луже собственной рвоты Кермега. Четверо других куда-то ушли. Карпре тоже спал в неестественной позе – сидя на скамье, уперевшись лбом в стену.

Велион выспросил у трактирщика, на вид беспробудного пьяницы, где можно переночевать. Тот за два гроша уступил могильщику и проститутке свою комнату, прилегающую к внутреннему двору.

Когда они уже были полуголыми, Велион услышал взрыв пьяного смеха и различил фальшивые женские стоны. Он выглянул в окно и увидел остальных могильщиков, которые, видимо, по очереди трахали во внутреннем дворе, рядом с кучей конского навоза, трактирную служанку. На лице женщины было выражение полного безразличия к происходящему.

«Пусть я животное, а не человек, – подумал могильщик. – Но кто тогда они? Или разница только в обёртке?»

– У меня есть просьба, – сказал он вслух, начиная раздевать проститутку.

– Какая? – томно спросила та.

– Стони, пожалуйста, естественней, чем она. Чтобы обёртка была красивей, – пояснил он, видя непонимание в глазах шлюхи.

– Завтра в путь! – почти весело гаркнул Карпре и, залпом допив кружку вина, грянул ею о стол.

– В путь! – нестройно заголосили могильщики.

Велион, сидящий отдельно, криво усмехнулся. В путь. Молодцы, не боятся. А чего бояться? Тем более что они не трезвеют уже который день. Кажется, они вообще не успевают трезветь – так проще жить. Пить, чтобы не бояться, чтобы не думать о том, что твои дни сочтены. Даже если они выживут в походе за Сердцем Озера, долго всё равно не проживут. Ещё один запой и ещё один могильник – максимум. Может два, но этот сброд обречен в любом случае. В Карпре, этом наркомане, больше жизни, чем в них. Он хотя бы настоящий могильщик.

Дверь в трактир неожиданно отворилась. Велион даже вздрогнул от скрипа дверных петель. Все тотенграберы находились в помещении, служанка тоже была здесь, трактирщик пьяный валялся за стойкой. Неужели ещё один желающий поучаствовать в походе?

Но в зал вошёл не могильщик. Это был старик, обычный пилигрим или странствующий сказитель. Лысый, бородатый, в ободранной одёжке. И старый. Он остановился в проёме, щуря глаза, чтобы те скорее привыкли к царящей в трактире полутьме. Велион понял, зачем помещение так сильно затемнено – чтобы сидящие в трактире посетители успели рассмотреть вошедшего быстрее, чем тот рассмотрел бы их. Очень полезно для скрывающихся преступников.

– Да ты, старик, кажется, совсем оголодал, – насмешливо сказал Карпре, разглядев вошедшего, – если решил придти в этот проклятый трактир. Здесь обитают могильщики, старик, беги, пока не поздно.

– Странствия многому меня научили, – медленно произнёс старик. Голос у него был чистым и звонким, молодым. Значит, это странствующий сказочник или бард. – Я знаю, что слухи порой бывают лживы. Особенно – слухи, касающиеся могильщиков.

Карпре расхохотался.

– Ну что ж, входи, – сказал он. – Ты храбрый старик, и мы угостим тебя. Но и ты нас чем-нибудь накормишь, а, старик? Например, историей?

– Можно, – достойно согласился старик, подсаживаясь к могильщикам. У него была прямая спина и ясный, пронзительный взгляд. Настоящий сказочник. Велион был уверен, что такие встречаются только в сказках, которые рассказывают сами сказочники – тощие, ободранные, больные. – О чём вы хотите историю? – спросил сказитель, накладывая в тарелку еды. – О войне? Древние легенды?

– Расскажи нам о Сердце Озера, – попросил Кермег. Его глаза сверкали, ноздри раздувались. Кажется, он обрадовался появлению сказителя больше других. Впрочем, ничего удивительного – мальчишке было всего шестнадцать лет.

– Почему бы и нет, – усмехнулся Карпре. – Рассказывай о Сердце, старик.

– Сначала еда. Рассказывать с набитым ртом – портить историю. Жующий сказитель выглядит непристойно. Сказитель живёт ради того, чтобы рассказывать, а не зарабатывать на еду. Но и без еды никак, – усмехнулся старик.

– Ешь, – благосклонно сказал Карпре. – А мы пока выпьем.

– Я бы тоже выпил вина.

– Ну так выпей.

– Благодарю.

Сказитель ел и пил неторопливо, хотя наверняка был очень голоден. На вид ему было под шестьдесят, но руки не тряслись. У него было мало зубов, но он не ронял на бороду крошки и ошмётки еды. Его одежда была старой и оборванной, но довольно аккуратной, конечно, насколько это было возможно. Велион наблюдал за ним и чувствовал уважение. В детстве он хотел стать странствующим сказочником, но был слишком молчалив. Да и судьба распорядилась по-другому. Из странствующего сказочника в нём только странствия. Хотя бы наёмным убийцей не стал, и то хорошо…

Наконец старик доел. Он вытер ладонью бороду, поблагодарил. И замолчал, закрыв глаза. Пауза была достаточно длинной, Карпре уже начал проявлять нетерпение, но старик, наконец, начал:

– Есть в Лельском озере остров. Когда-то, сотни или даже тысячи лет назад, на этот остров прибыли поселенцы, решившие построить на острове город. Долго шла их стройка, но город, наконец, был достроен. Это был огромный город-порт с тысячами кораблей, стоящими у причалов. К этому времени сотни поселенцев превратились в тысячи, а к ним всё продолжали прибывать новые люди со всех краёв материка, и вскоре город занял весь остров.

О, это были жирные времена. Рыбацкие лодки возвращались полные рыбой, трюмы кораблей купцов ломились от товаров…

– А потом грянула война, и всё стало херово, – прервал старика Карпре. – Мне уже надоели эти песенки. Поверь, старик, мы, здесь присутствующие, никто иные как могильщики, и мы ощутили на своей шкуре последствия войны куда более сильно, чем все остальные, живущие сейчас на всех краях этого ёбаного материка.

– Вообще-то, – спокойно и тихо ответил старик, на удивление заткнув Карпре, – моя легенда о Сердце Озера. Она кончается за сотни, а может, и тысячи лет до того, как грянула война. Мне продолжать?

– Извини, старик, – примиряющее сказал могильщик. – Просто так же начинается каждая легенда о войне. О, это были жирные времена, бла-бла-бла, но вот началась война, бла-бла-бла… Продолжай, старик, я буду молчать.

– Но у этого города не было названия. Все называли его просто – Город на острове…

– А остров как назывался? – встрял Кермег.

– Заткнись, – шикнул на него кто-то.

– А остров назывался Остров в озере, – терпеливо объяснил сказочник. – И не было у этого города названия, хотя стоял он на берегах острова уже десятки лет. И тогда на землю спустился бог и сказал:

«Чада мои, ваш город не имеет названия. Обрушься на него буря или землетрясение, и вы все исчезнет бесследно, и никто не сможет вам помочь».

«Почему же?» – вскричали люди.

«Нет названия – нет города, нет народа. А как я могу помочь тому, чего нет?».

Бог ушёл, оставив людей думать.

Что делать? Как назвать город? Не знал никто. Люди начали придумывать разные названия, но ни одно из них не подходило городу, не могли жители придти к единому мнению. Если одним нравились одно название, то другим – другое. Люди обращались к совету мудрецов, но и те ничем не могли помочь, ведь и они принадлежали к разным народам.

– Спросили бы короля, – вставил Кермег.

– У островного народа не было короля, – строго сказал старик. – Иначе каждому народу пришлось бы выбирать своего короля, и как бы этим городом правили десять королей?