Текст книги "Средневековая Европа. 400-1500 годы"

Автор книги: Гельмут Кенигсбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Церковная организация и монашество

Политическое положение папства оставалось весьма неопределенным на протяжении трех последних веков первого тысячелетия, но именно в этот период произошло становление важнейших церковных институтов и традиций. Окончательно сложились иерархия архиепископов, епископов и священников, а также организация диоцезов и приходов; установился и размер церковного налога (десятины), теоретически определенного в десятую часть урожая и назначенного на содержание приходского духовенства. Столь же важным было распространение бенедиктинских монастырей, устав которых предписывал обеты бедности, послушания, целомудрия и трудолюбия.

Монашеский образ жизни был наилучшим выходом для тех, кто считал окружающую повседневную жизнь неподходящей либо чересчур греховной для своих духовных устремлений и поэтому затворялся от нее – в одиночестве или в некотором сообществе, чтобы осуществлять свои религиозные искания более ревностно, чем остальные люди. Феномен монашества был характерен для целого ряда развитых религий в Европе и Азии, включая иудаизм, индуизм и буддизм. Христианство совершенно естественным образом унаследовало монашеские идеалы, духовные, интеллектуальные и психологические корни которых лежали в традициях Ближнего Востока. В IV в. греческий теолог св. Василий Великий разработал монастырский устав, ставший основой организации монашеской жизни в рамках Восточной христианской церкви. На Западе соответствующие правила ок. 540 г. сформулировал Бенедикт Нурсийский; его устав был положен в основу монастырской жизни в католической церкви, и по сей день им руководствуются члены Бенедиктинского ордена.

Бенедикт, наследник римских традиций с их навыками практической организации, решил отойти от слишком созерцательного стиля жизни египетских и сирийских отшельников, многие из которых, как говорилось выше, жили в пустыне или совершенствовали свою святость, сидя на столпах. Многие пункты правил св. Бенедикта посвящены организации монастырей, и в особенности роли настоятеля, который пожизненно избирается из числа монахов и управляет ими самовластно, но руководствуясь правилами. Бедность была личным обетом монахов и не распространялась на монастырь в целом либо на весь орден как организацию. Послушание считалось «первым шагом смирения» на пути, ведущем к «славе небесной». День монаха был тщательно расписан между молитвой, физическим трудом, чтением Писания и переписыванием религиозных текстов. На практике устав применялся, конечно, с известной гибкостью, сообразно возрасту и здоровью монахов.

Правила св. Бенедикта современные исследователи называли, не без явного преувеличения, первым трудовым законодательством в Европе. Но они действительно сыграли важную роль в утверждении в обществе, где нередко властвовали хаос и варварские привычки, навыков упорядоченного и регулярного труда и традиции грамотности, из которой фактически развилась практика образования и сохранения знаний. Устав ордена подчеркивал важность смирения; но и здесь монашество, как и в других своих проявлениях, сохраняло откровенно элитарный характер: монахи и монахини считались (по крайней мере в идеале) более святыми, чем остальные люди. Подобная двойственность составляла, вне сомнения, одну из привлекательных сторон монашеской жизни и вызывала со стороны мирян столь же двойственное отношение к обитателям монастырей. В Позднее Средневековье эти чувства нередко перерождались в открытую враждебность или презрение: в бесчисленных литературных сатирах монахи изображались жирными алчными циниками, и эти сатиры во многом питали тот критический настрой по отношению к Римской церкви, который нашел свое полнокровное выражение в Реформации.[52]52
  Ibid. Ch. 2.


[Закрыть]

Монастыри служили убежищем и пристанищем для тех, кто в поисках Бога желал удалиться от мирских невзгод. Но монашество было и особым образом жизни, часто весьма аристократического свойства, для мужчин и женщин, наделенных склонностью к созерцанию, интеллектуальными способностями или художественным вкусом. Однако это обстоятельство само по себе вряд ли может объяснить, почему миряне столь охотно делали богатые пожертвования многочисленным монастырям. Скорее это связано с тем, что монахи и монахини считались посредниками между Богом и людьми; их неустанные молитвы воспринимались верующими как залог того, что Бог не оставит их своей помощью в этом грешном мире. Но слишком часто епископы и священники выглядели недостойными такой высокой миссии.

Во время своих набегов викинги разрушили немало английских, ирландских и западно-франкских монастырей. Но сколь бы ни были значительны эти бедствия, они происходили, по-видимому, на фоне общего упадка монастырской жизни в позднекаролингский период. Политический и социальный хаос в Западной Европе IX–X вв. привел к тому, что состояние монастырей стало совершенно невыносимым. Не удивительно, что в X в. именно во Франции, в аббатстве Клюни, возникло движение за монастырские реформы. Величественная литургия, молитвенное сосредоточение (в котором монахи пребывали непрерывно по 6–7 часов), облагороженный образ жизни, рассчитанный на чтение или переписывание рукописей (а не на более прозаический физический труд, предписанный св. Бенедиктом), – все это вкупе с демонстрацией чудотворных реликвий должно было уверить людей, от короля до простого крестьянина, что истинно христианская жизнь действительно возможна. Религиозное сознание неизбежно зависело от жизненного опыта. Со времен Римской империи люди пребывали в убеждении, что гораздо лучше иметь сильного покровителя, который будет представлять их интересы перед более высокой властью, чем делать это самим. Развитие феодальных отношений только укрепило эту практику. Но что было более естественно для человека, чем обращаться за духовным посредничеством перед Богом или Христом к Деве Марии, святым или к тем людям, которые показали себя истинными христианами, то есть к монахам?

Клюнийская реформа постепенно распространялась по Европе и в XI в. достигла Рима, что имело далеко идущие последствия для отношений между Империей и папством.

Каролингское возрождение

«Изо всех королей Карл Великий прилагал более всего стараний, чтобы отыскивать мудрых людей и снабжать их всем необходимым для жизни, дабы они могли искать знание в подобающей обстановке. Именно таким путем Карлу удалось возродить жажду человеческого познания в королевстве, которое Бог вручил ему, – на землях, лишенных образованности и, можно сказать, почти совершенно непросвещенных». Так в середине IX в. писал Валахфрид Страбон, аббат монастыря Рейхенау на Боденском озере, в своем вступлении к «Жизни Карла Великого» Эйнхарда.

В этих словах мы находим характеристику «ренессанса», возрождения учености и литературного творчества, – процесса, который повторялся в XII, XIV и XV вв. Возрождение имело своей целью хотя бы частичное достижение той цивилизации, которая считалась наиболее передовой. Непременным условием было наличие определенных знаний об этой цивилизации, хотя многое в ней понималось неправильно, и сохранение преемственности культурной традиции – временами едва заметной, но все же не прерывавшейся окончательно. Невозможно переоценить значение, какое эта осведомленность о классической цивилизации имела для формирования европейского сознания. Она побуждала людей подражать древним и соперничать с ними, а процесс соперничества неизбежно открывал путь к новым достижениям. Подобный результат был следствием не только интеллектуальных усилий, но, как ни странно, крайне отрывочного представления о достижениях древних. Показательно, что византийцы, которые сохранили непрерывную традицию, восходившую к самому классическому миру, а также свободный доступ к гораздо более полному своду интеллектуальных достижений этого мира, никогда не ощущали потребности ни в «возрождении», ни даже в сознательном соперничестве со своими великими предшественниками.

Нужно признать, что интеллектуальные достижения первого «возрождения» были весьма скромными. В течение двух веков, предшествовавших правлению Карла Великого, в Европе к северу от Альп исчезли практически все римские школы и развитые центры интеллектуальной жизни. Кроме Италии и Испании, только в Англии, прежде всего в монастырях Нортумбрии, все еще процветала классическая образованность, прекраснейшим плодом которой явилась «Церковная история» Беды.

Английские миссионеры стали учреждать монастырские школы в новообращенных землях Франкского королевства, а отсюда они распространялись на запад через Рейн. Изучение латинского языка и латинской литературы, как церковной, так и светской, стало главным достижением Каролингского возрождения и основной целью деятельности «ученого кружка» при дворе Карла Великого. «Писать духовные книги лучше, чем возделывать землю под виноградник, ибо первое доставляет пропитание душе, а второе – только желудку», – писал Алкуин Йоркский, самый влиятельный представитель этого круга придворных интеллектуалов. Следует отметить, что нам почти неизвестны религиозные сочинения, написанные в те времена. Гораздо более важны латинские хроники, жизнеописания королей и святых, а также литературные упражнения самого Алкуина и других ученых людей. С точки зрения современности, самый весомый вклад Каролингской эпохи состоял в копировании классических текстов, которые переписывали в монастырях. За небольшими исключениями, это самые древние рукописи латинских классиков, дошедшие до нас. Кроме того, они выполнены прекрасным четким письмом, которое получило вторую жизнь в эпоху Итальянского Возрождения и послужило образцом для современных печатных шрифтов.

Эйнхард сообщает, что Карл Великий любил слушать германские саги и приказывал записывать их. Эти записи не сохранились, хотя нам известно, что некоторые эпические произведения, ставшие знаменитыми в последующие столетия, уже в ту эпоху распространились почти по всему германоязычному миру, а первые версии «Песни о Роланде» с конца IX в. стали известны в романоязычных странах. Немногие эпические поэмы, дошедшие до нашего времени, имеют гораздо большую литературную ценность, чем все, что писалось тогда по-латыни. В этом ряду первое место принадлежит, несомненно, староанглийской поэме «Беовульф», которая повествует о борьбе новообращенного скандинавского героя с различными силами зла.[53]53
  Эпическая поэма «Беовульф», написанная на древнеанглийском языке, дошла до нас в рукописи X в., но составлена, по мнению филологов, в конце VII или начале VIII вв. Она повествует о подвигах молодого вождя гаутов (неясно, что это за народ – то ли готы Южной Швеции или острова Готланд, то ли юты Ютландского полуострова) Беовульфа в землях данов (предков датчан); любопытно, что Англия в поэме даже не упоминается. Вопрос о том, кем были автор поэмы и большинство ее персонажей – язычниками или христианами, – доныне широко дебатируется. Англосаксы и в VII и в X вв. были христианами, скандинавы – язычниками, хотя ко времени письменной фиксации «Беовульфа» христианство уже распространялось на Ютландском полуострове. В самой поэме наличествуют явные противоречия – Беовульф, безусловно, христианин, но даны в одном месте подчеркнуто названы язычниками, в других местах – христианами. Объявление главного героя новообращенным христианином есть лишь гипотеза, прямо из текста не вытекающая и отвергаемая многими филологами.


[Закрыть]

Строительство и архитектура

В предыдущей главе мы отметили, что римское строительное мастерство пережило крушение Западной Римской империи. Однако бедное общество, в котором, по крайней мере за пределами Италии и Испании, отсутствовали города и настоящая городская жизнь, не давало квалифицированным строителям и каменщикам почти никакой возможности проявить свое мастерство. Даже богатые люди обычно жили в деревянных домах, в качестве укреплений возводили земляные валы с палисадами, и лишь немногие церкви были построены из камня; поэтому построек до середины VIII в. сохранилось крайне мало.

Монументальное церковное строительство в камне возродилось лишь с появлением крупных каролингских монастырей, но даже в то время крыши нефов часто крыли деревом. Стиль построек был заимствован из римской традиции, но испытал влияние византийской и сирийской церковной архитектуры, а также воздействие местных германских, кельтских и славянских традиций деревянного зодчества. Наиболее заметным и оригинальным отличием новой архитектуры от римских образцов было растущее внимание к мощным вертикалям, то есть к башням. Характерным примером можно считать монастырскую церковь Сен-Рикье близ Аббвиля – массивное строение более 80 м в длину, над которым возвышалось девять башен (самая высокая достигала почти 60 м). Эта постройка послужила образцом для возникшей несколько позднее романской архитектуры и, возможно, способствовала развитию той страсти к строительству башен, которая придала средневековым городам характерный «остроконечный» облик.

Несколько иным был специфический «имперский» стиль, который предпочитали при дворе Карла Великого и во владениях крупных феодалов, усвоивших имперские идеалы. Типичным произведением этого стиля является дворцовая церковь в Ахене, в которой центральное восьмиугольное пространство завершается куполом над тремя ярусами колонн и арок, – искусная вариация на мотивы византийской церкви Сан-Витале в Равенне. Сама церковь сравнительно невелика, но она составляла органическую часть обширного комплекса с дворцом, банями и другими зданиями. К северу от Альп теперь господствовало убеждение в том, что королевство должно управляться из центральной резиденции, даже если практически это осуществлялось лишь в течение коротких периодов.

Живопись и книжная иллюстрация

Каменное строительство всегда стоило дорого: нередко приходилось выписывать издалека не только искусных каменщиков, но и сам камень: в Ахен, например, мраморные колонны везли из Италии. Но тем, что в целом, хотя и не всегда оправданно, называют «малыми» («прикладными») искусствами, могли заниматься местные мастера, используя, как правило, местные же материалы. О присущих человеческому существу творческих способностях и о фундаментальной потребности в их художественном выражении свидетельствует то обстоятельство, что, как только условия жизни приобрели относительную стабильность, почти по всей Европе появилось множество искусных изделий различных ремесел. По сравнению с относительным единообразием стиля поздней Римской империи более всего впечатляет богатейшее разнообразие художественной продукции Европы с VII по X в. Этому сопутствовала виртуозная техника владения различными художественными формами, далеко превосходившая все достижения раннего варварского искусства: от украшенных резьбой ладьей викингов, функциональных и вместе с тем художественно совершенных, до больших ирландских каменных крестов и восходившей к ним ирландской, шотландской и английской алтарной резьбы. Можно упомянуть и монументальную, подражающую античным классическим образцам скульптуру лангобардских и постлангобардских церквей Италии, каменную резьбу капителей, распространенную от Астурии до Баварии, и причудливую резьбу по слоновой кости и китовому усу в Каролингскую и Оттоновскую эпохи. Старинное германское мастерство в изготовлении дорогих мечей, шлемов и самых разнообразных ювелирных изделий повсюду стало более совершенным и более изощренным, а сами изделия приобретали все большую ценность.

Но, пожалуй, самым характерным видом искусства той эпохи была книжная иллюстрация. Это искусство существовало в обществе, которое сохранило некоторые навыки грамотности, однако уже не считало грамотность чем-то обыденным, в отличие от образованных римлян. Книги, по большей части религиозного содержания, сами по себе стали считаться ценными, почти священными предметами; ими дорожили, их почитали, сохраняли с помощью сложных и, как правило, дорогих переплетов. К счастью, их переписывали, причем самым роскошным образом. Ни одна другая сфера искусства не позволяет с такой ясностью увидеть, насколько отдельные части Европы были открыты художественному влиянию различных народов, сменявших здесь друг друга, а также влиянию византийских, сирийских, армянских, арабских и даже центральноазиатских традиций. В каждом случае эти влияния усваивались на протяжении нескольких веков и трансформировались в самостоятельные, совершенно непохожие стили, так что выявить их общие особенности способен лишь квалифицированный историко-искусствоведческий анализ. По счастью, все стили хорошо представлены сохранившимися манускриптами, и лучше всего рассматривать их по отдельности. Подчеркнутая монументальность, например, свойственна испано-христианским миниатюрам «Комментария к Апокалипсису» Беата Лиебанского: этот в высшей степени своеобразный художественный язык, основанный на классических, вестготских и исламских традициях, создали христиане, жившие в мусульманской Испании. В отличие от них, кельты и англосаксы выработали невероятно замысловатый орнаментальный стиль, с причудливо извивающимися и переплетающимися кругами, завитками и драконоподобными существами, лучшими образцами которого служат шотландско-ирландская «Книга из Келлса»[54]54
  «Книга из Келлса», чаще именуемая «Евангелием из Келлса», была создана в VIII в. скорее всего в Ирландии и обнаружена в монастыре Келлс в Южной Шотландии. Эта рукопись представляет собой яркий образец произведения книжной живописи так называемой «островной школы», то есть традиций щедрого орнаментирования книжного текста, процветавших на островах Британия и Ирландия в Раннем Средневековье.


[Закрыть] и нортумбрийское «Линдисфарнское Евангелие».

Франкская миниатюра, также имевшая свои особенности, претерпела с течением времени наиболее заметные изменения. В VIII в. франкские художники выработали поразительно нарядную манеру изображения заглавных букв алфавита, декоративных колонок или арочек, а также пересекающихся букв в виде ярко окрашенных рыб, птиц и животных. В эпоху Каролингского возрождения произошло сознательное возвращение к классическим образцам, прежде всего к изображению фигур Христа, апостолов или франкских королей. Впервые королевский двор не только покровительствовал художественному творчеству, но и определял содержание и стиль изображения. В Оттоновскую эпоху, с середины X в., стиль книжной миниатюры вновь начал меняться. В Германии художники в такой мере усвоили классический стиль, что смогли отказаться от прямого подражания ему и выработать совершенно новую, исполненную драматизма манеру изображения библейских сцен и религиозной символики. Однако период расцвета этого стиля относится уже к новой художественной эпохе – эпохе развитого романского искусства.

Заключение

В 20-30-х годах XX в. выдающийся бельгийский историк Анри Пиренн высказал мнение о том, что и экономика, и культура Европы остались в значительной мере не затронутыми варварскими нашествиями V в., а культурное и экономическое единство Средиземноморья сохранялось вплоть до VII–VIII вв., когда арабские завоевания разрушили торговые связи Западной Европы с Восточным Средиземноморьем. Вследствие этого города и торговые поселения стали приходить в упадок, и с VIII по X в. европейская экономика опустилась до уровня натурального хозяйства.

Историки, критиковавшие эту теорию, убеждали, что арабы не могли разрушить средиземноморскую торговлю христианской Европы, во всяком случае им это удавалось лишь на весьма непродолжительное время. Они утверждали также, что в VIII–X вв. торговля Европы с окружающим миром была значительно более активной, чем это представлялось Пиренну. Все критические замечания вполне справедливы; однако в последнее время историки начали воспринимать эту проблему иначе. Арабские завоевания, несомненно, нарушили культурное единство средиземноморского региона Римской империи. Несмотря на то, что и арабская, и христианская культуры восходили к Греции и Риму, а культурные и торговые связи между христианским и мусульманским мирами никогда не прерывались полностью, эти два мира демонстрировали почти абсолютное нежелание понимать друг друга. Причины такого сознательного взаимоотталкивания носили по преимуществу религиозный характер. Купцы (многие из них были евреями, которых не любили обе стороны), торговавшие немногочисленными предметами роскоши и способствовавшие установлению взаимных связей между двумя мирами, были не в состоянии преодолеть взаимное недоверие и неприятие. Впоследствии, начиная с XII в., в Испании и Сирийско-Палестинском регионе возникли две зоны активных межкультурных контактов и появились возможности для взаимопонимания, интеллектуальных и культурных заимствований. Но в центральных областях обоих миров продолжало сохраняться по преимуществу исходное, враждебное, отношение друг к другу. А еще позже, начиная с XVI в., техническое и военное превосходство христиан и их последующая экспансия привели к тому, что углубленное изучение ислама стало уделом немногих ученых и политиков.

В отличие от связей с исламским миром, в отношениях Западной Европы с Византией в рассматриваемую эпоху еще не наблюдалось открытого религиозного раскола. Однако восточный и западный христианские миры тоже начинали отходить друг от друга. Вековой конфликт по поводу византийского иконоборчества был зловещим предзнаменованием грядущих перемен, а вызванная им взаимная неприязнь забывалась нелегко. Ученые и политики при дворах Карла Великого и саксонских Оттонов восхищались Византией и стремились перенести ее величие на Запад. Но в подавляющем большинстве жители Западной Европы были далеки от подобных помыслов, а византийцы смотрели на Запад с глубоким и отчасти небезосновательным подозрением. Использование двух языков, латинского и греческого, которое все еще было обычным явлением в Риме и Константинополе во времена Юстиниана и даже Григория Великого, к концу эпохи сохранилось лишь в пограничных районах Южной Италии, где соседствовали владения византийцев, лангобардов или франков, либо же стало личным делом отдельных купцов или ученых. Император Лев VI (886–912), считавшийся образованным человеком, наградил, как рассказывают, 30 фунтами золота одного итальянца, который смог прочесть ему латинскую надпись. Трудно сказать, насколько эта история правда, но, во всяком случае, ее охотно пересказывали.

Итак, на месте прежнего христианского греко-римского мира начали формироваться три обширных региона: латинский христианский, простиравшийся от Центральной Италии и Северной Испании до Скандинавии, Польши и Венгрии, греческий христианский – от Анатолии до Греции и Балкан и далее – в Россию, и арабо-персидский мусульманский, охватывавший территории от горных хребтов Афганистана в Центральной Азии до Сирии, Египта, Северной Африки и Южной Испании.