Текст книги "Пришедший из тьмы"

Автор книги: Гелий Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Не спросится? Почему?

– Уже близко… Ты поймешь. Потом… Иди в третий двор, там машина, заведи ее и жди, вот ключи…

– А… ты?

– Я скоро вернусь. Иди по черной лестнице. – Он вдруг замолчал: взгляд выхватил на мешке с формой какую-то несообразность, нечто такое, чего вроде бы не должно было быть…

Ткань остро приподнялась, какой-то предмет был внутри мешка или в форменных костюмах. Под недоумевающим взглядом Тани он вытряхнул из мешка содержимое и сразу же увидел колпачок шариковой авторучки – он торчал из внутреннего кармана кителя. Аккуратно вынув авторучку целиком, Сергей все понял с первого взгляда: это была портативная рация. Почему же она молчала?.. Впрочем, и здесь не было загадки. Они были уверены в себе, в легкости предстоящей работы – шли-то ведь к обыкновенной девушке, которая, конечно же, не могла оказать ни малейшего сопротивления.

– Ступай… – непререкаемо произнес он. – Машину подгони к черному входу. Иди. – Он ничего не стал объяснять. Это было еще рано.

Она ушла. Сергей дождался знакомого щелчка дверного замка и аккуратно повернул головку авторучки. Сразу же послышался взволнованный голос: «Я – третий, почему молчите, отзовитесь. Отзовитесь».

– Я – первый, – сказал Сергей: слава Богу, позывные были примитивные и присвоены только на эту «операцию». – Квартира 87, повторите.

«Восемьдесят семь, понял, иду».

Сергей открыл оба замка и встал к стене. Дверная створка должна была прикрыть его и дать свободу маневра. Послышался шум приближающегося лифта, хлопнула дверь шахты, потом торопливо застучали по плитке пола подковки на каблуках, и двери открылись.

– Ч-черт… – только и услышал Сергей.

– Документы… – Он вышел и встал прямо перед сержантом милиции, который обернулся профессионально-резко и готов был нанести удар, но слова Сергея смутили, да и опыта еще никакого не было – выпускник специального учебного заведения КГБ был хотя и отличником боевой и политической подготовки, но разве всему научишь… Это была ситуация, которая разве что в кино бывает.

– А вы… Кто такой? – почти возмутился «сержант» (на самом деле он был, конечно же, офицером). Это возмущение захлестнуло его, и коронная фраза Паниковского из «Золотого теленка» вылетела из него непроизвольно, он даже забыл на мгновение, что в двух шагах лежат на полу какие-то люди в штатском. Может быть, именно это обстоятельство и не позволило действовать сразу. Ведь он никак не мог соотнести этих «штатских» со своими старшими товарищами.

Сергей улыбнулся и ударил. Сержант отлетел к стене, сшиб велосипед и рухнул, накрывшись рамой и колесами словно одеялом.

Теперь надо было придумать, каким образом спустить их всех вниз, к машине. И что было делать с милицейским «Газиком»…

Сергей пошел на кухню. Здесь стоял старинный дубовый буфет, на полке которого поблескивал боками добрый еще десяток бутылок «Столичной». Видимо, «фронтовых друзей» было у покойного Сильвестра несчетное множество, а скорее всего – глушил он этой водкой свое дурное настроение и никому неведомые уколы не то совести, не то ее иногда всплывающего невесть откуда призрачного и невнятного подобия…

Сержант высосал бутылку даже с видимым удовольствием. Ой сопел и чмокал и хотя находился в полубессознательном состоянии – всячески способствовал усилиям Сергея.

Следовало принять решение. Сергей стащил велосипед с бесчувственного тела и повесил на место. Этот велосипед привлекал его внимание, словно он все еще был пацаном, мальчишкой и мечтал о такой привлекательной машине, о такой редкости – у кого они были, эти велосипеды, перед войной тринадцатого года…

Он словно споткнулся на этом воспоминании. «Тринадцатый» год? Да какое же он, этот год, имеет к нему, молодому человеку конца двадцатого века, отношение?

Крутанул колесо, спицы замелькали, сливаясь в серый туманный круг, сквозь пелену проступило вдруг некое пространство: сад, разбитый «регулярно», по-версальски, с открытым пространством до самого дома в два этажа, с портиком и высокой крышей. Заходящее солнце желтило верхний этаж, он красиво вписывался в бледно-голубое небо, а впереди, по самому краю сада прогуливались две женщины в длинных платьях, одна придерживала шаль на плечах, вторая поправляла волосы, у нее была высокая прическа с узлом…

Остановил колесо и в задумчивости посмотрел на лежащих. Велосипед… Тринадцатый год… Нет, здесь что-то другое, нужно только понять, уловить – ишь как улыбается юный Сильвестр, сидя на этом самом велосипеде… Потертая фотография была намертво приклеена к обоям…

Он мгновенно раздел сержанта, снял свой костюм и переоделся в форму. В его костюме сержант выглядел совсем молодо – сопляк-десятиклассник, напившийся некстати…

Забрав обе рации, Сергей спустился вниз и вышел на улицу. Стало совсем темно, это было ему на руку: мало ли что могут заметить бдительные алкоголики, – их ведь так много теперь.

Он завел «газик» и лихо подвернул к своему «жигулю». Таня стояла рядом с автомобилем, ей было плохо, ее трясло.

– Все в порядке, – Сергей хотел ее успокоить, но, увидев на нем форму, она вновь зарыдала.

– Ты… Ты сошел с ума, – губы у нее прыгали, руки тряслись, она перестала владеть собой.

– Я пришел спасти тебя. И наказать виновных, – сказал он тихо.

– Спасти… – повторила она ничего не выражающим голосом. Она не понимала – о чем он.

– От бездны, – он говорил спокойно, даже равнодушно, и она вдруг словно проснулась, глаза стали осмысленными, дрожь прошла.

– От смерти? – спросила она с недоумением.

– От бездны, – повторил он. – Смерть – это еще не бездна. Это временно.

– Как? Я не понимаю.

– Временно. Смерть и время – это одно и то же, в сущности… Слушай: смерть может перейти и в бездну. В небытие. Всегда. Вечность. Нет ничего. Никогда. Безнадежно. Но может быть и пробуждение.

– Ты сошел с ума…

– Нет. Ты виновна своей принадлежностью к палачам. Но ты достойна пробуждения. Это все. Сейчас забудь об Этом разговоре. Он еще не ко времени. И успокойся. Мы пойдем путем истины, другого нет.

Протянул «шариковую ручку»:

– Держи в руке. Это рация. Если что – скажи. У меня такая же, я услышу.

Теперь следовало спустить их по очереди вниз. Он и проделал это – свез их в лифте, открыто и в полной уверенности, что на этот раз никакой опасности не будет: все ведь давно привыкли, что милиция только тем и занята, что перетаскивает пьяных с места на место…

«Сержанта» и офицеров положили в милицейский «газик». Это тоже было совершенно обыденно и потому безопасно. Сергей носил форму «сержанта» ловко, слава Богу, она ему пришлась впору. Служебное удостоверение у него тоже было. Несоответствие звания в удостоверении и на погонах он легко бы объяснил – советский человек генетически жил в таинственном мире «операций» госбезопасности.

Сергей ехал в «газике», Таня следом, в «жигуле». Город миновали быстро и безо всяких приключений. Когда впереди замаячила у светофора последняя будка ГАИ – Сергей взял левее, ближе к ней, Таня ехала правее, скрываясь за массивным «газиком». Это у них получилось ловко, как бы само собой, гаишники не обратили на них ни малейшего внимания.

Сергей вел машину уверенно, видно было: он знает, куда ехать. Километров через пятьдесят проскочили сонный городок, а еще через двадцать оказались в небольшой деревне, скорее даже – дачном поселке, об этом свидетельствовали островерхие современные дома и дореволюционные, с башенками и балконами. На окраине поселка Сергей остановил автомобиль около глухого забора и открыл ворота. Въехал в запущенный сад. Дом был старый, без единого огонька в окнах.

– Поставь поглубже, чтобы с улицы не увидели, – сказал Сергей.

Таня двинулась – первая скорость заставляла «жигуль» шуметь, надсаживаться, это было нехорошо: могли услышать, и Сергей пожалел, что не предупредил Таню. А пассажиры чувствовали себя вполне славно. Все трое были в стельку пьяны, капитан пытался петь единственное, что всплыло в его пьяной памяти в этот момент. То была известная партийная песня «Партия – наш рулевой»: Боевик плохо знал слова, и дальше того, что «партия наша надежда…», у него не шло, эти слова он повторял с бессознательной натужностью, изредка вскрикивая: «Забыл… Товарищ генерал… Изви-ни-те…».

Вернулась Таня. Она непримиримо взглянула, сказала сухо:

– Давай сначала. Деда – убили. Но это же чепуха, фильм ужасов. Ты наломал дров и теперь втягиваешь меня в дерьмо.

– Дерьмо… – повторил он насмешливо. – Что есть дерьмо? «Туаль» – звезда. Туалет – приведение себя в звездное состояние. Но это же самое слово означает и совсем другое…

– Хватит шуток. Объясни. Я требую.

– Тексты Зои. Мне иногда кажется, что ты – это она.

– Конечно. Ты перепутал нас пять лет назад. Любил меня, а женился на ней.

– Пять лет назад меня не было.

– Что ты мелешь? Юродивый… Хотя, конечно… – Она вгляделась: – Ты постарел, я уже заметила. Пьешь не по весу, вот что.

– Как хочешь. А «он» любил тебя. И любит.

– Он? – повторила Таня с усмешкой. – Ай, как славно! Мы о себе говорим в третьем лице. Ну, что ж… Я понимаю. Тогда «она» просто обязана все простить любимому… И «он» – тоже.

– Его прощение бессмысленно. Его это не интересует. А я… Я пришел спасти тебя. От твоего прошлого. От крови, которая в тебе.

– Можно подумать, что в твоих… Прости: в «его» жилах течет вода.

– В его жилах течет нормальная кровь. А в моих… Тебе все равно.

– Конечно. Человеколюбивый Санта-Клаус, Дед Мороз, зайчик из кровавой вонючей скотобойни!

– Скотобойни?

– Перебиты миллионы безропотных скотов, вот в чем дело.

– Таня, народ растерзан, уничтожен, зачем ты…

– Народ? – вскричала она, задыхаясь. – Богоносец! Творец! Ваятель! Безропотно сошедший в ад! Целовавший и целующий эту сволочь взасос!

Он усмехнулся:

– Ты говоришь, будто ты еврейка. Мне «объяснили» в парткоме… «Евреи – инородное тело в России».

– Патриот… – процедила она презрительно. – Может, ты – член Союза русского народа?

– Пустое… – произнес он безразлично. – Чушь…

Тьма настигла его, это часто бывало с ним, и это означало, что он увидит…

То был темный зал, фриз на стенах тянулся переплетением алых знамен, светлый кристалл – прозрачный и загадочный, стоял на постаменте посредине, он светился, внутри неподвижно лежал человек с бородкой, бессильно выпростав руки из-под покрывала.

Стояли люди с винтовками, в фуражках с голубым верхом. Прохаживался старший с кобурой нагана на ремне, и бесшумно обтекали прозрачный саркофаг толпы людей. Странность была только в том, что по вполне реальному каменному настилу мимо такого же реального гроба текли призраки. Все они были серого цвета – в отличие от полнокровного покойника и такой же полнокровной охраны, а когда старший двинулся вокруг саркофага – наверное, с целью обыкновенной служебной проверки «объекта», – случилось и совсем нечто нереальное и невозможное: старший – живой, розовый, бодрый, – проходил сквозь людей легко, без усилий, словно нож сквозь масло, или даже точнее: сквозь пыль.

– Лагерная пыль… – тихо сказал Сергей.

…Всех троих по очереди внесли в комнату и уложили на пол. Таня зябко ежилась, укутываясь в шаль; Сергей решил было зажечь огонь в камине – вон он, этот камин, но раздумал: отблеск мог привлечь внимание.

А за окном стояла полная луна, освещая комнату неверным невсамделишным светом, «чекисты» в этом рассеянном свете казались черными колодами – без малейших признаков жизни.

– Только два алгоритма, – сказал Сергей. – : Мы сейчас отсюда уедем. Эти трое придут в себя под утро, наверное… Кстати, – посмотрел на часы, – ждать уже совсем недолго. Будет поиск, его организуют сразу же. И поскольку все трое хорошо меня рассмотрели – «робот» получится безукоризненно похожим. Как брат-близнец. Потом найдут тебя. Финал очевиден. Или объяснить?

– А если второй?

– Еще не все. Если мы поступим так, как я рассказал – мы умрем… Да, именно мы: я и ты – праведно. На нас не будет крови.

– Ты издеваешься! Какая кровь? Кто прольет ее?

– Бессмысленный вопрос. Вот Зоя – та всегда по существу…

– Недолго ждать. Встретишься и насладишься.

– Вопросами? Я устал от вопросов, Таня… – сказал он грустно.

– На интеллигентной девочке надобно было жениться, мой милый…

– Ты даже не подозреваешь, как ты права… А теперь – второй. Мы отведем их в сад – минут через пятнадцать они пойдут. Ножками. В доме есть две старые лопаты и сломанный напильник. Наточим. Ямы выйдут глубокими, с ровными краями.

– Убить? Нет…

– Засыпем живыми…

– Ты сумасшедший. Никогда!

– Есть таблетки… Засыпем, когда умрут.

– Послушай… Я читала… Нужно любить врагов.

– Хорошо. Будем любить. Значит – первый?

– Нет…

– На этой даче жили бомжи. Теперь здесь пусто, и значит – безопасно… Закопаем в саду, поглубже, их никто никогда не найдет. Ты пока поживешь у моих друзей, это надежно. – Вытащил из карманов служебные удостоверения и пластиковые карточки, разложил и долго объяснял значение компостеров и цифр, перфорации.

– Зачем же работникам КГБ удостоверение милиции? – Таня была ошеломлена.

– Эти документы – так называемые прикрытия. Госбезопасность работает под милицию, милиция – под государственных служащих из жэка или еще откуда-нибудь. Конспирация… Что ты решаешь?

– Я не знаю…

– Таня… Они из разведки, ПГУ. Там есть «тринадцатый» отдел – специальных операций. Убийств, попросту… Разведке понадобились монеты твоего деда.

– Глупости, чушь! Есть Исторический музей, Эрмитаж, там в запасниках что угодно! Наконец – аукционы.

– Если бы такие монеты продавались на аукционах, человек, понадобившийся ПГУ, сам бы купил их, и не было бы нужды в такой сложной операции.

– Зачем он понадобился? Зачем? И монеты… Сергей, это все похоже на детскую сказку, понимаешь!

– Как тебе сказать… Представь: премьер-министр, руководитель военной технологии, еще кто-то, допущенный к самым тяжким декретам государства, страстный, полоумный нумизмат? Как к нему подступиться?

– Зачем? Зачем к нему «подступаться», Господи!

– Это понятно. Технологии будущего. Они позволяют владеть миром. А это затаенная, стыдная мечта коммунистов… Неотразимое оружие! Весь мир марширует и поет «Партия – наш рулевой!» – представляешь?

– Это похоже на фарс.

– С 25 октября в стране кровавый фарс.

– И это говоришь ты. Сотрудник КГБ…

– Время все расставит по местам. И тогда обнаружится истина. Пойми: нумизматика – это страсть. А за страсть отдают и даже продают все: родину, отца, мать…

– И ты бы… отдал?

– Ты очень красива…

– Ты признаешься в любви?

– А как же… Зоя? – страдальчески усмехнулся он. – С ней-то как быть, Татьяна Ивановна…

– Мне нечего сказать. Делай, как знаешь…

– Ты все же не поняла: возник интерес к тебе. У них что-то не сложилось. Что-то не то. С монетами… Тебя убьют, Таня, – сто из ста.

…Когда землю разровняли и сверху насыпали мусор – листья, сухие ветки, – Сергей сказал:

– Опасность есть. Собаки. Яма не глубока… Служебные собаки.

– А я и не сомневаюсь, что у нас с тобой – только отсрочка. Все найдут.

Он покачал головой:

– Миф, один из многих. Серьезно совершенные преступления не раскрываются. Ни милиция, ни КГБ не умеют, понимаешь?

– Мы совершили преступление серьезно. Нас не найдут. Ура…

– Ты знаешь, что такое КГБ? По сути? Преступная организация, которая рвется к мировому господству. Империя зла. Сборище завистливых, ущербных, глубоко закомплексованных обожателей девочек и мальчиков, водки, наркотиков и гнусности, с помощью которой они реанимируют свою и партийную власть – всеми способами, какие только придумал извращенный мозг палачей и убийц. Отравителей и лжесвидетелей. Клятвопреступников и извращенцев.

…Нужно было уничтожить или надежно спрятать милицейский «газик». Он сказал об этом Тане – возможно, надеялся, что она знает этот пригород лучше, нежели он сам? Или стремился втянуть ее в «работу» и отвлечь от дурных предчувствий?

Пригорода она не знала и посоветовать не смогла ничего. Только выразила сомнение: ликвидировать бесследно такую большую «улику» вряд ли удастся…

– Поехали, – сказал он уверенно. – Я знаю, как поступить.

В город они вернулись глубокой ночью. Фонари были притушены, общественный транспорт давно затих, даже прохожих не было. При въезде на мост, соединявший две части города одним километровым пролетом, Сергей остановил «газик» и подошел к «жигулю».

– Таня, впереди все видно. Сзади горка и небольшой изгиб… Езжай назад и если заметишь приближающихся людей или автомобиль – мигни фарами.

– А… ты? – Он понял, что ей страшно оставаться одной, уезжать…

– Не бойся, – ободрил ее так, как приводили в чувство его самого, много-много лет назад. Он даже не знал – сколько именно.

Таня уехала и мигнула фарами дважды в знак того, что она на месте. Впереди тоже было чисто. Сергей завел «газик», включил первую скорость и стал разгоняться поперек моста – от правого края к левому. Включил вторую, автомобиль пошел резвее, когда же левое переднее вскочило на довольно высокий поребрик – выпрыгнул.

Автомобиль влез вторым колесом, потом – обоими задними, вот и бампер слегка ударил решетчатую ограду. «Газик» приостановился на мгновение и рухнул вниз, переворачиваясь на лету…

Подъехала Таня, он сел рядом с нею, вытирая со лба вдруг выступивший пот.

– Но это же глупо! – страдая начала она. – Они же мгновенно поймут, что автомобиль на малой скорости пробил ограждение, трупа или трупов не найдут, и сразу станет ясно: кто-то уничтож а л следы, улики!

– Ты трогай… – мягко посоветовал он. – А то – неровен час – наедет кто-никто… Значит, так: да, на небольшой скорости. Но почему «кто-то», как ты говоришь, а не любезная троица? Трупов не найдут – тоже верно. Но пока не найдут – подозревать некого. Течение здесь мощное, могло ведь и унести всех троих. Бог весть куда, не так ли? Они, конечно же, станут искать тебя – но тщетно. Они проникнут в твой дом – и что же? То, что они ищут, – очень и очень близко. Но Господь не сподобит их, потому что они мастера простых решений и работы без усилий. То же, что им предстоит разрешить теперь, – не по уму им…

– Ты так презираешь своих товарищей… – сказала не столько с укоризной, сколько с издевкой, он понял.

– Они не товарищи мне. И я им – тоже. Мы находимся в разных измерениях.

– Это в том смысле, что ты тяжел нравственностью, а они, бедолаги, легче пуха? – Таня продолжала иронизировать.

– Это в том смысле, что я недосягаем для них. Я ни для кого недосягаем.

– Не мел и . Я сижу рядом с тобой, вот он – ты, – она тронула его за руку и рассмеялась.

– Кто знает… – произнес он загадочно.

Они поднимались по лестнице дома, в котором жили друзья Сергея. Эти люди должны были приютить Таню.

Все было обыденно здесь и вроде бы привычно, но неуловимые признаки чего-то совершенно, вроде бы, невозможного – в разрушительном бытии конца двадцатого века – удивляли, привлекали внимание. Таня остановилась у окна – оно выходило в нормальный вонючий и грязный двор, и невольно рука потянулась к латунной задвижке с красиво изогнутым цветком-рукояткой. Тронула ее, и рама плавно открылась. Это было совершенно невозможно, и Таня изумленно оглянулась на своего спутника.

Но Сергей стоял за ее спиной невозмутимо, со скучающим лицом, всем своим видом показывая, что незачем обращать внимание на подобные мелочи. Но вряд ли то были мелочи. Тяга задвижки – из латуни, причем начищенной. На решетке, ограждающей лестничные пролеты, – утомленные тюльпаны, а на площадках – античный меандр и орнаментальные композиции из метлахской плитки.

– Все это какое-то новое… – с недоумением сказала Таня, и Сергей насмешливо улыбнулся:

– Дом построен совсем недавно…

– Когда же?

– Недавно. – Он поднимался не оглядываясь, как бы давая понять, что не намерен отвечать.

И двери в квартиру были на удивление. Они даже напоминали чем-то двери Анастасии Петровны, разница же заключалась в том, что те, в 87-й квартире, жили в ногу со временем, эти же словно вторглись в реальный мир из далекого прошлого: нетронутое красное дерево, звонок с флажком, табличка с вырезанной гравером надписью: «Приютъ».

– Это… фамилия? – Таня была смущена.

– Это для уставших. И ищущих отдохновения. – Сергей позвонил.

Раздался мелодичный звон, фраза знакомого романса, кажется, то было «Утро туманное, утро седое…». Двери открылись, на пороге стояла женщина лет тридцати; заметно длинная шея и покатые плечи под длинным халатом с птицами, серьги в ушах и тщательно уложенные волосы – непривычно… И потому, что высокие укладки давным-давно перестали носить, но главным образом из-за того, что прическа эта с партийной парикмахерской не имела ничего общего. Она была ближе к одному из женских портретов работы Валентина Серова…

– Сергей Николаевич? – произнесла она с любезной простотой. – Милости прошу. – И, улыбнувшись Тане: – Проходите, я рада. Вы, я думаю, Татьяна Ивановна? Меня зовут Евгения Сергеевна. Столовая здесь, – она милым жестом указала на стеклянную дверь. – Сейчас я сварю кофе. Прислугу я отпустила – так просил Сергей Николаевич. – Она ушла, послышался звон посуды.

– Прислугу?! – Таня ошеломленно повернулась к Сергею. – Как это?

– Евгения Сергеевна имела в виду домработницу… – несколько смущенно объяснил Сергей.

– А у кого они есть сейчас? – наступала Таня. – У членов Политбюро? Балаган какой-то… В чем дело? И не морочь мне голову.

Появилась Евгения Сергеевна. На ней было легкое утреннее платье, сверкающая брошь с огромным камнем оттеняла белизну кожи, на руке высверкивал золотой браслет в виде змеи, голова у змеи была изумрудная.

Таня не сводила глаз с руки и груди Евгении Сергеевны. Та заметила:

– Красивые вещи. Мастер Лунгстрем – это от Фаберже. Прошу вас…

В столовую она вошла первой. Приборы были расставлены – кофейник с розой и такие же чашки, серебро. Сели. Сергей умело – будто всю жизнь делал это – подвинул стулья дамам, потом сел сам. С улыбкой и очень изящно Евгения Сергеевна разлила кофе по чашкам и прихлебнула из своей коротким неслышным глотком.

– Прелестный кофе! – произнесла она восторженно. – Настоящий «Мокко»!

Таня попробовала, кофе и в самом деле был очень вкусным.

– Я запиваю водой, – улыбнулась Евгения Сергеевна. – Очень крепкий.

– Забавно, – сказала Таня. – Но зачем? Пропадает вкус.

– Ну, что вы… – Евгения Сергеевна снисходительно покачала головой. – Вкус только обостряется. И аромат… – она вздохнула.

– Словно театральная декорация, – Таня посмотрела по сторонам.

Сергей и хозяйка переглянулись.

– Былое здесь сохранено в неприкосновенности, – задумчиво объяснил Сергей. – Прошу прощения, я должен идти.

– Я покажу Татьяне Ивановне ее комнату, – хозяйка скрылась за боковыми дверьми, приглашая Таню следовать за собой мягким, едва заметным жестом.

– И вот именно здесь меня не найдут? – с вызовом и обидой спросила Таня.

– Да. Ты можешь быть совершенно спокойна.

– Я не верю. Такой заметный дом. И квартира… Пень на пожаре.

– Ты ошибаешься.

– Но почему, почему, в самом деле? Я… Я требую объяснений!

– Потому что ничего этого на самом деле нет. Не пугайся. И до встречи, – он церемонно поклонился и ушел, аккуратно затворив за собой дверь.

«Что за странная манера… – думала между тем Таня, прислушиваясь к удаляющимся шагам. – Малопонятные фразы, туманные намеки, похожие на бессмыслицу. И угораздило же деда так вляпаться…» – куда именно – она не успела сообразить: бесшумно вошла хозяйка.

– Милая Таня, – сказала Евгения Сергеевна, – вам не следует принимать так близко к сердцу намеки нашего общего друга. Настанет час – он действительно близок, – и все благополучно разрешится. Мы расстанемся, а это жаль, потому что вы понравились мне, я даже успела полюбить вас.

– Интересно, за что… – недоверчиво хмыкнула Таня, но Евгения Сергеевна не обратила ни малейшего внимания на некоторую Танину агрессивность и тихо сказала:

– Я тогда – много-много лет тому назад – была решительно уверена, что все кончено. Крах был столь грозен, всеобъемлющ и безнадежен, что… – она махнула рукой. – Но вот Сергей Николаевич рассказал мне о вас… – Она замолчала. – Знаете, наша встреча совершенно невозможна, но она состоялась, как странно… Неизменно милосердие Господне, и неисповедимы Его пути…

– Сергей… Собственно, кто он вам? – Таня спросила о самом главном. Эта женщина мешала ей и волновала ее, она чувствовала угрозу, и, словно поняв опасения Тани, Евгения Сергеевна мягко улыбнулась:

– Совсем не то, что вы могли подумать… Я много старше и вообще… Нас связывали когда-то родственные отношения…

– Какие? И это неправда, вы не старше! Почему вы все время говорите загадками?

– Потому что прикосновение к истине – одно лишь прикосновение – убивает… Наберитесь терпения. Все разрешится само собой.

Сергей между тем уже звонил в двери квартиры № 87. Звонок здесь был дребезжащий, растресканный какой-то, за долгие годы тьмы устали не только люди…

«Кто там?» – послышался из-за дверей традиционный вопрос, и Сергей мрачно отозвался: – Телефонная станция, прошу извинить.

Она открыла, высокая, стройная не по возрасту, с блеклыми остатками былой красоты. Правда, засаленный и рваный махровый халат придавал ей облик бабы-яги, но она держалась независимо и даже гордо.

– С телефонной станции, говорите? Я не вызывала.

– Проверка. – Сергей прошел в квартиру. – Вы меня не узнаете? Мы с вами виделись когда-то.

– Не говорите чепухи, молодой человек. И что вам угодно – на самом деле? Если вы грабитель – взять у меня нечего.

– Сейчас – да. А когда-то…

– Что? – она отступила к стене, прижав иссохшие руки к груди. – Что значит «когда-то»? Извольте отвечать!

– Будет лучше, если вы выслушаете меня, – толкнул двери. – Кабинет? Вашего батюшки… Садитесь. – Он подал пример, усевшись спиной к окнам.

– Не хотите, чтобы я вас рассматривала… Хорошо-с. Кто вы? Что вам угодно? Где и когда мы виделись?

– Моя фамилия вам ровным счетом ничего не скажет. Впрочем… – он включил настольную лампу и поднес ее к своему лицу.

– Нет… – она откачнулась. – Нет… Не может быть…

– Все может… – погасил лампу, достал и раскрыл удостоверение: – Я из Комитета госбезопасности.

– Позвольте… Но Иван Александрович – из милиции. И он обещал мне честным словом офицера… Фантасмагория какая-то…

– Не верьте честным словам офицеров милиции. Он соврал.

– Но я помогала бороться с валютчиками! Я… как это? «Выходила на связь» – вот! Только в очень значимых случаях! Он что же – передает меня вам? Решительно не желаю иметь дело с НКВД! Не хочу! Понимаете, я не хочу попадать туда, откуда нельзя вернуться! А вы – именно оттуда!

– Угадали. Я оттуда, куда никто не хочет попасть. И откуда нельзя вернуться. Оставим это. Иван Александрович из ПГУ.

– «ПГУ»? Не знаю…

– Это политическая разведка.

– Боже мой… – заплакала она, по-детски размазывая лицо кулачком. Слез не было – от старости или выплакала все… – Это ужас! Я не желаю сотрудничать с вами! Нет!

– Вы уже сотрудничаете. Тихо! Взрослый человек, одной ногой в раю, а туда же… Ладно. Пунктирно о деле. Вы пришли на кладбище…

– Но ведь это был Пыжов! Насильник! Подонок! Вымогатель! Я тогда, в лагере, поклялась, что если доживу – плюну в его мертвую рожу!

– Вы были его осведомителем в лагере… – тихо сказал Сергей. – Он заставил вас выявлять зэков, у которых – по случаю или по прошлому образу жизни – могли быть дорогостоящие коллекционные монеты. Просто золотые монеты. Вы выявляли также и тех, чьи родственники или близкие друзья владели коллекциями нумизматики…

Он говорил и проваливался в ночь. Все расплывалось, исчезало и таяло, Анастасия Петровна смотрела на него в упор, и с ее морщинистым лицом происходила какая-то метаморфоза…

Даже ватник и ватные брюки, заправленные в «кирзуху», сидели на ней великолепно. Из под шапки-ушанки выбивалась белокурая прядь, синие глаза сияли – не зэчка ничтожная, параша, бикса, «давалка», а красивая женщина, актриса в каком-нибудь агитационно-пропагандистском фильме – «Заключенные» или «Путевка в жизнь»…

Она шла в колонне разухабисто ругающихся баб и откликалась матом на скабрезные шутки мужичья – из мужской части лагеря. Те стояли у колючки, это даже не считалось зоной, вохровцев здесь не было. По ночам и мужчины – чаще, и женщины – реже, подкапывались под проволоку и сливались в экстазе. Пыжов не слишком препятствовал такому естественному общению – удовлетворившиеся зэки были менее агрессивны и более послушны, пребывание же начальника лагеря в должности напрямую увязывалось руководством УНКВД с «закрытием процентовки». К лету сюда ждали – был такой слух – самых высоких гостей…

Пыжов умел себя показать, преподнести, начальство ему верило и даже ставило в пример: все у него в порядке, повторных сроков практически нет, применения оружия – тоже, покой и тишина. По молчаливому сговору, даже внутрилагерная агентура на проверочных «встречах» с руководством лагерных «оперативно-чекистских органов» Пыжова не продавала. «Григорич» нащупал самую большую слабину человеческую…

Настя была у него в девках. Поблажек (кроме бани после бурных половых актов – банька топилась загодя, дни и часы жарких встреч были известны как жесткий график встреч с агентами) ей не давалось никаких, разве что одежонка была получше и по росту. (Сильвестр терпеть не мог вахлацкого внешнего вида любимых.) Взамен только одно: информация. У кого – в мужском или женском лагере – есть монеты. У кого из родственников, оставшихся на свободе, или друзей, даже просто знакомых – они есть.

– Был вечер, я шла на обычную нашу встречу – у него, кроме чисто служебных помещений, был еще уютный барак – спальня там стояла настоящая, с бельем кружевным, атласными одеялами, в соседней комнате даже душ горячий. Иногда ему нравилось смотреть, как я раздеваюсь, – в такие минуты он преображался: лицо другое, руки сильные, ловкие… Он говорил: «Марш в душ!» – Анастасия рассказывала взахлеб, словно сказку – прекрасную и исчезнувшую бесследно. Едва ли она помнила тот миг, в котором соединились явь и сон, далекое прошлое и настоящее.

– Откуда он взял мебель?

– Спальня эта принадлежала одному молодому человеку, дворянину, кажется… Он был – этот дворянин – заключен в наш лагерь, за участие в гражданской войне… У них там целая компания была. – Она замолчала, сумасшедшая улыбка змеилась по тонким губам.

Она стояла под душем и терла себя мочалкой, по лицу текла вода, мыльная пена слетала, освобождая изогнутую спину и бедра, словно сошедшие с игривой картинки XIX века…

Вошел Пыжов, он был в тюрбане из махрового полотенца, лицо у него светилось восторгом и предвкушением сладких объятий Анастасии. Мощная грудь обильно заросла курчавым волосом, набедренная повязка едва держалась, готовая вот-вот упасть под напором естества, он цепко схватил Анастасию сзади, и они сплелись с диким криком словно электрический провод далекого прошлого…