Текст книги "Пришедший из тьмы"

Автор книги: Гелий Рябов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Она швырнула на стол масленку с пожелтевшим огрызком масла и черствый батон за 13 копеек. Батон громыхнул по столу и слетел ему на колени.

– Чай согреешь сам. – Метнула подолом широкой юбки и исчезла.

Он стал пить чай. Почему-то эта сцена оставила равнодушным. Но он не удивился своему равнодушию.

Ровно в три он подъехал к кладбищу. Гроб с телом Сильвестра уже увезли на каталке, у ворот стояли автобус-катафалк и десяток черных «Волг». Парень лет двадцати пяти на вид с умным студенческим лицом прохаживался по мостовой – на ней еще оставались траурная хвоя и ошметки цветов.

– Где хоронят? – подошел Сергей. Этот студенческого вида парень был им «срисован» мгновенно: КГБ. Странность заключалась в том, что включилась профессиональная интуиция («А она у меня есть»? с усмешечкой подумалось ему) было очевидно: «мальчик» из КГБ. И не просто оттуда. Он элитный, из ПГУ, разведки.

– Кого? – прищурился «студент» и нежно прижал ладошку к груди.

– Покойника, – Сергей улыбнулся. – А ты думал – кого?

– А мы не думаем, мы – стоим. – Лицо у него сделалось недобрым.

– Ладно. Тогда передай Молофееву (это была фамилия блудливого генерала из комсомольской верхушки), что ты – мудак и уши у тебя – холодные.

Парень испугался, это было видно. Фамилий руководства ПГУ посторонний человек знать никак не мог. Значит…

– Извини… те. – Смешался: – 33-й участок. Я все понял.

«Он все понял… – Сергей уже вышагивал по центральной аллее. – Он – все понял. А я? Молофеев какой-то… Кто это? Что-то не так…».

Зычный голос привлек его внимание и подсказал, куда идти.

«Мы все хорошо знаем… То есть – знали покойного Сильвестр Григорича… Он начал, или, как розмовляют образов а нцы – н а чал свою деятельность в системе ГУЛАГа или ИТУ, если по-новому, безусым, можно сказать, мальчиком, сотрудником ОЧО – не разъясняю, тут все посвященные, так вот это все было в самом дальнем, самом северном участке Беломоро-Балтийского строительства, товарищи…»

Последние слова Сергей как бы и увидел. Слова эти произносил обрюзглый штатский лет семидесяти на вид, с таким количеством орденских планок на сером пиджаке из старомодной «жатки», что они, эти планки, уходили куда-то в правое подреберье выступавшего. Стоял почетный караул с развернутым знаменем, дамы в черном держали у глаз кружевные платочки, военных было мало, человек пять, все остальные стояли в мятых пиджаках и брюках мешочком – на заду. Да и ботинки у большинства были заскорузлого цвета…

– Тогда, по решению родной партии возникла на глазах капиталистов изумленных эта стройка коммунистического идеала, товарищи! Мы не жалели ни себя, ни врагов, мы никого не жалели, и Союз наш стоял, как у мо… То есть, как крепкий штангист, мастер спорта, товарищи. А что мы видим теперь? У нас не был о , то есть не было побегов! Все знали: у чекиста Сильвестр Григорича Пыжова вша со лба… То есть – с… Ну да, именно лба не убежит! Хотя, товарищи, лоб, как известно, очень скользкое место! Григорич ушел из системы в звании «полковник». Все вы видите его боевые ордена и знак «Почетный чекист», товарищи! Мир его, то есть твоему праху, Ваня… То бишь – Сильвестр.

К усопшему двинулась вереница прощающихся, все по очереди склонялись к самому скользкому месту покойного – как это только что обозначил выступавший, и целовали, а может быть, только делали вид, что целуют, а потом отходили, облегченно вздыхая: нет ничего радостнее на свете, нежели чувство исполненного долга, особенно – последнего…

«Сейчас она придет…» – подумал между тем Сергей. Он уже не удивлялся странному появлению вроде бы совершенно нелепых, не относящихся – на первый взгляд – к делу мыслей. Спустя минуту или две всегда оказывалось, что мысль посетила самонужнейшая, логически обоснованная, ибо она, мысль эта, являла собой некое предчувствие или даже предостережение – ну, что ж… И слава Богу, как говорится.

Последней подошла к гробу Таня. Она молча склонилась к руке покойника и поцеловала ее нежно, потом провела мягко ладонью по белому лицу.

– Закрывайте… – только и сказала она. Бедная девочка…

Рабочие подняли крышку, примерились и стали было накрывать, как вдруг кто-то очень внятно произнес: «Мерзавец».

Рабочие замерли, толпа провожающих мускулисто – от негодования – повернулась: стояла седая женщина в черном платке, профиль у нее был гордый, почти античный; презрительно вперившись в лица друзей покойного, она усмехнулась и не то чтобы плюнула в лицо Григоричу, нет – харкнула, да так густо и смачно, что по лицу усопшего просто-напросто потекло…

Но – странное дело. Почетный караул вскинул винтовки и по команде офицера начал давать залпы. Один, второй, третий, гроб пополз в глубь могилы – на веревках, под непримиримые звуки «Интернационала» (чего тут не сыграли «Союз нерушимый» – сказать было нельзя, должно быть, сочли, что Пыжов образовался именно под эту славную коммунистическую мелодию, и поэтому решили порадовать его за гробом, а себя прижизненно).

А нарушительница кладбищенского спокойствия стояла как монумент себе самое и наблюдала за окончанием церемонии со странной усмешкой. Когда свеженасыпанный холмик выровняли лопатами и поставили железный свежеокрашенный обелиск с красной звездой, женщина медленно повернулась и скрылась в глубине зеленой аллеи.

Стали расходиться. Только теперь орденоносец с планками на пиджаке возмущенно произнес: «Ходют тут всякие! Куда только милиция смотрит! В наше время за такое – под микитки и в подвал!» «Да что вы, Олимпий Венедиктович, – отозвался седовласый полковник в потертом кителе, – Бог с вами, дорогой, какая милиция? Да наверняка эта стерва помнит все пыжовские дела! Ну, ее взяли бы. А она – скандалить, обличать… Пустое, право…».

– Верно, – подошел Сергей. – Ваше прошлое лучше не бередить, себе же дороже выйдет. Я вас помню, полковник. Вы служили на 132-м лагпункте?

– Что?! – старик побелел, покачнулся, Сергей поддержал его под руку.

– Глупые шутки, молодой человек! – сердито вмешался орденоносец. – Какой такой «лагпункт»? Вы этого знать не можете, вы – сопляк! Вон отсюда!

– А вы – в Управлении, там же, – тихо сказал Сергей. – Должность: помнач по режиму.

– О Господи… – только и произнес орденоносец. – Нет… Неттт… – Он начал заикаться.

Сергей грустно улыбнулся и отошел. Он вдруг понял, что знает биографии этих людей, дела и поступки их знает – в мелочах и подробностях, но не удивился этому. Это было в нем как должное, он уже освоился с этим своим странным качеством и почти привык к нему…

Парень из ПГУ был на месте, заметив Сергея, он сразу подобрался, вытянулся и, как бы ненароком приблизившись, шепнул вроде бы безразлично: «Скандалистка – из наших. Обслуживает жандармерию, вот адрес, – он протянул глянцевый календарик. – Это реклама нашего кладбища! – громко добавил он. – Обслуживание по высшему разряду!».

И каким-то непостижимым образом Сергей понял или догадался: «жандармерия» – это профессиональный сленг. Управление по борьбе с инакомыслием… Нужно было догнать Таню, он помчался к остановке. Слава Богу, она еще не уехала.

– Здравствуй, – сказал просто. – У меня машина, я подвезу.

– Сергей… – она не удивилась. – В другой раз. Мне надо побыть одной… Как Зоя? Ты помнишь мой телефон?

Телефон он помнил.

– Сколько у тебя детей? – голос ее звучал равно душно.

– Тебе интересна эта женщина – в черном платке? – Сергей взял ее за руку.

Она вырвала руку:

– Ты не ответил на мой вопрос…

– О детях? Ты же знаешь, у нас нет детей. Это хлопотно по нынешним временам.

– Это точка зрения Зои?

– Таня… Эта женщина из лагеря. Большевистского концентрационного лагеря. Твой дед и она столкнулись когда-то. Давно…

В глазах у нее промелькнуло изумление.

– Большевистского? – повторила она почти с негодованием. – Когда ты окончил Высшую школу КГБ, тебя все возненавидели! Ты же жандарм, дрянь! И ты произносишь такие слова? И не боишься?

– Тебя не боюсь. Вчера я посмотрел личное дело Сильвестра Григорьевича. В 1951 году он был начальником лагеря на Северном Урале; началось восстание зэков, он вызвал бронетехнику… Положили полторы тысячи человек.

– Положили?!

– В землю зарыли, там целое кладбище, оно и сейчас еще цело. Холмики, холмики, холмики… И метет пурга.

– Ты что, был… там?

– Сильвестр получил орден. Красного знамени. Его вызвали в Москву и дали новое назначение.

– Какое? – она с трудом сдерживала рыдание.

– Он должен был построить с помощью зэков специальный центр. В те годы по приговорам судов и без них уничтожали более пяти тысяч человек в год. Может, и больше… ЦК поставил задачу: механизировать процесс и чтобы эксцессов не было… После расстрела людей обычно хоронили на окраине городского кладбища. А в центре их сжигали, пепел развеивали по ближайшим полям. Прогресс очевиден… Сильвестр был строителем и начальником этого центра.

Таня заплакала. Беззащитно и безнадежно. Это было не просто отчаяние. У этой девочки рухнула жизнь, надежда, вера…

Он смотрел на нее, и неведомое, мучительное чувство вползало в сердце. Может быть – зря сказал? Все и сразу? Нет… В отличие от нее он знал, что будет дальше, а она даже не догадывалась. Ему нужна была, поддержка, опора. Он мог все, но он не мог оставаться в одиночестве…

Таня перестала рыдать, вытерла слезы.

– Ты здорово изменился, Сергей. – Она посмотрела ему в глаза: – Постарел, что ли? Всего пять лет прошло…

Пять лет? Возможно… Кто знает, что такое время? На самом деле? Да и есть ли оно? Выдумка мира сего, слабого и обреченного…

– Я позвоню. – Он направился к автомобилю. Парня из КГБ не видно было, он словно сквозь землю провалился, но Сергей знал, что на самом деде это не так: рядом парнишечка, бдит.

Парнишечка действительно был неподалеку. Он внимательно наблюдал за тем, как Сергей садится в машину, и взгляд у него был напряженный, недобрый. Как крыса, вдруг увидевшая капкан, он чуял не просто врага – он чувствовал приближение смерти. Подождав, пока «жигуль» скроется за поворотом, включил рацию: «Старушка плюнула в лицо Пыжову. Обнаружился знакомый Татьяны Ивановны. Проверьте: госзнак СЕГ42–54. Установите. Выдает себя за сотрудника. Однако есть сомнения». – И, удовлетворенно поплевав на руки, растер.

А Сергей между тем ехал по околокладбищенской улице с малопонятным для современных людей названием: «Камск а я». Спросить любого – не ответит, что означает такое название. А ведь еще лет сто тому любой прохожий объяснил бы без малейшего усилий: да ведь «камс а » – отрезанный кусок, ломоть, и значит название это означает линию, отделяющую живых от мертвых. Так просто все…

Старуха с античным профилем неторопливо вышагивала среди прохожих. Лицо у нее было спокойным, она будто исполнила свой долг и умиротворилась.

Села в троллейбус, проехала остановку, вторую… Сергей двигался сзади, не прибавляя скорости. Когда вышла и скрылась в подъезде старого пятиэтажного дома – припарковал машину и последовал за ней. На четвертом этаже она остановилась перед дверьми красного дерева с бронзовой ручкой и достала ключи. Вероятно, человек нашего времени замер бы перед такими дверьми в восхищении или уж по крайней мере с чувством глубокого удовлетворения – ну, как же, как же, такое чудо сохранилось среди разрушения и безликости, но… На Сергея двери не произвели почему-то ни малейшего впечатления, что, конечно же, было очень странно. То ли он в раннем детстве насмотрелся на подобные редкости – хотя… Какое там детство. Будто двадцать пять лет назад было не то же самое, что и сегодня.

Старушка между тем открыла удивительные двери и исчезла. Номер ее дома и квартиры запоминался легко: Два и восемьдесят семь – что соответствовало цене одной «бутылки» во времена с а мого развитого социализма.

Контору домоуправления Сергей нашел мгновенно. В прихожей обретались красноносые, сутками не просыхающие от воды и спирта сантехники, они смачно дымили и перемывали кости какой-то «фифе Катьке», коя настолько разожралась (это они так говорили о женщине, и подобный языковый отбор или набор, точнее, конечно же, свидетельствовал о полном и несомненном падении нравов), что ее груди не влезают даже в шестой номер лифчика или «бюстхальтера», как уточнил один, видимо, наиболее образованный.

Сергей молча миновал всю компанию и сразу же очутился в приемной – с глазу на глаз с «фифой Катькой». Бывалые сантехники были правы: такого бюста Сергей ранее не видывал.

– Текёт, что ли? – подняла глаза, вглядываясь оценивающе. – Из милиции, что ли?

Сергей молча показал обложку красной книжечки.

– Проходите, у себя, – милостиво улыбнулась она. – Егорова-то скоро отпустите?

– Кто такой? – Сергей спросил скорее из озорства, нежели из профессионального любопытства. Он просто почувствовал, что должен спросить и что эта роскошная женщина ему еще понадобится.

– Во, менты! – сказала она беззлобно. – Человек третьи сутки мается, а они хоть бы хо! Он жене своей поганой баки выбил!

Этого «термина» Сергей не знал и, чтобы отвязаться, сказал шутливо:

– Да он уже здесь, сейчас войдет.

То, что произошло вслед за его легкомысленной фразой, повергло фифу в мистический ужас: в дверную щель на карачках вполз смертельно пьяный тип с валенком в руке. Он подкатился к Катьке и тихонечко заскулил:

– Отпустили, Катечка… А я ей-ей баков ей не выбивал!

«Странно», – подумал Сергей и вошел в кабинет. Управляющий был типичный: худой, желчный, с карандашом в корявых пальцах. Прижимая трубку телефона к уху, он что-то яростно записывал, приговаривая: «Бревнышки поленочки, Леночка – по бревнышкам…» И, заметив Сергея:

– Вам, собственно, что, товарищ?

– Домовые книги: два, четыре, шесть. Я спешу. – Сергей положил красную книжечку на стол.

– Уголовный розыск… – задумчиво произнес домоуправ. – А я вас, товарищ, чего-то не знаю?

– Я вас тоже. Я из управления.

– Да? Другое дело. Фифа! Два, четыре, шесть!

Фифа уже стояла на пороге, улыбаясь Сергею, как старому знакомому. Положив книги на приставной столик, она подмигнула и исчезла. Но Сергей еще раз, почти невольно, зацепился глазом за ее невсамделишный бюст.

Он начал просматривать домовые книги. Почти физически слышал он спор, разгоравшийся где-то не то глубоко внутри, почти в подсознании, не то даже извне, словно кто-то под потолком бубнил в ухо прописные истины «принципа» оперативной работы. Или это просыпалось его давно угасшее сознание, проникая в другое физическое тело, а может быть – и совсем наоборот все было, он пока не знал.

«Просматриваем – для вида, – бубнил „голос“, – все книги подряд, не выделяя и не уделяя внимания чему-то одному. Постороннее лицо – в данном случае домоуправ – никоим образом не должно даже заподозрить, что конкретно вас… нас… Меня! – вдруг сообразил Сергей. – Конечно же – меня интересует. Да ведь это глупый „принцип“. Я все равно должен буду спросить прямо!» – «Да, конечно, – выполз откуда-то, может, из стены, „голос“. – Конечно! Но необходимо в этом случае поинтересоваться тремя, а то и четырьмя „фигурантами“. Он не должен понять – кто интересует на самом деле!»

– В доме два, квартира 87, – начал Сергей, отмахнувшись от «голоса» рукой, словно от надоевшей мухи, чем вызвал изумленный взгляд домоуправа, – проживает пожилая женщина…

– Конечно. Конечно – проживает! – закричал домоуправ громким неестественным голосом. Третьего дня он, вступив в преступный сговор с, истопником централизованной котельной, распродал половину припасенного на зиму угля и совершенно неожиданно для себя перестал спать, ожидая возмездия. Когда Сергей положил на стол красную книжечку, у домоуправа перехватило дыхание и сдавило желудок – да так, что хоть корзину для бумаг подставляй. Очень уж стало плохо. Конечно, домоуправ не знал, что службы милиции давно уже перестали «взаимодействовать» и помогать друг другу. Распродажа угля из котельной «проходила» по службе БХСС – борьбы с хищениями соцсобственности. Сергей же был из уголовного розыска, и его «хищения» не интересовали. Он формально занимался «кражами». Но владелец кабинета не разбирался в таких тонкостях. Хотя – какая же тут тонкость? Ведь в одном случае у государства изымает ценности преступным путем тот, кому они доверены этим самым государством, а во втором – человек посторонний. Но разве легче от этого общенародному государству, с которого все дерут по три шкуры?

Домоуправ не знал только одного, главного: Сергей был из КГБ, из Особого отдела при МВД СССР и занимался охраной госбезопасности на ниве внутренних дел, так сказать. С другой стороны, это Сергеево занятие было и для него самого внове, а уж для его начальников – и подавно. Но если сам Сергей постепенно пробирался в свое новое, восстановленное, что ли, естество, то вот его начальники – да и все остальные вокруг – по каким-то совершенно невероятным основаниям воспринимали ситуацию, как всегда существовавшую. Между тем это было совершенно не так…

– Ее фамилия – Иванова-Потоцкая! – радостно вещал домоуправ. Какое счастье – желудок сразу отпустило, жизнь вновь была прекрасна и удивительна. – Двойная, значит, фамилия, очень интеллигентная дама, живет у нас испокон веку. А… что?

– Пишите подписку о неразглашении содержания разговора. – Сергей взял из стопки лист бумаги, снял колпачок с шариковой ручки и протянул ее домоуправу.

– Но… Но, позвольте… – снова встревожился домоуправ. – Где-то с момента перестройки, лет, то есть – годов… Простите, года два уже никто таких, извините, подписок не берет? У меня бывают… Даже в сферах, так сказать… Я понимаю, если бы органы, так сказать… НКВД? МГБ… Я забыл, простите… КГБ, то есть…

– Я из КГБ. – Сергей показал обложку второго удостоверения.

– Разве? А… как же? Не знал… Что писать? Что прикажете? Я, собственно, никогда… Я готов.

– Пишите: дана настоящая Комитету госбезопасности в том, что я обязуюсь…

Домоуправ послушно строчил, изредка поднимая на Сергея по-собачьи преданные глаза.

– Не разглашать содержание разговора… сего числа и года… с сотрудником Петровым С. А… Написали? Подпись. Давайте…

Сергей внимательно прочитал подписку и, аккуратно сложив, спрятал в карман.

– Товарищ… Товарищ… – Домоуправ вдруг начал задыхаться. – Я все понял! Я понял причину вашего, так сказать, профессионального интереса к этой женщине, – он начал отталкивать ладонями воздух. – Значит, так: в 1930 году она была неописуемой красоты – вы даже и вообразить не можете, и ее арестовали органы огромного государственного политического, кажется, управления…

– Объединенного, – поправил Сергей.

– Я и говорю! И вот, представьте себе, ее направляют на строительство Беломоро-Балтийского канала…

Сергей почувствовал странный звон в ушах. Комната словно растворилась-исчезла, перед ним расстилалось огромное сумрачное поле, посеребренное ранним морозом. Четверо в драных телогрейках и грязных изношенных сапогах несли пятого, ногами вперед, по сторонам вышагивали стрелки ВОХРа – военизированной охраны, и, кажется, то были свои, зэки… Из перековавшихся…

«Это они товарища своего несут… – тягостно соображал Сергей. – Кто бы это… Кто… Ребята! – закричал он. – Кого хороните?»

Но они молчали, только мерзлая трава под их ногами издавала какой-то странный звук…

– … она как бы и ничего… – выполз из тумана голос домоуправа, – но вот отец ее, он, видите ли, на фирме ювелирной мастером был и страстно собирал древние монеты! Ну, послал ее по адресу, прикупить или там – обменять, а по адресу-то – засада… Его-то сразу к стенке прислонили, а ее – за пособничество… Выжила, представьте!

Вечером Сергей поехал к Тане. Сквозь стекла автомобиля улицы разворачивались словно старая, протертая до дыр кинолента, и ему казалось, что он узнает эти улицы, что они уже были когда-то в его жизни, только постарели и поблекли изрядно, и это несмотря на то, что появилось множество новых домов; но выглядели они еще более ветхими, нежели старые, дореволюционные.

Въехал во двор и поставил машину в тень, к стене и сразу же ощутил напряжение – в сумерках словно висело что-то неуловимой, физически неощущаемой взвесью, но он чувствовал – то были «они»…

Прошел под аркой на соседнюю улицу – туда выходил фасад Сильвестрова (теперь уже Таниного) дома и сразу же заметил «рафик» «Газремонта» – он стоял на том же самом месте, ровно и не уезжал.

Он так и предполагал…

На Танин этаж поднялся пешком. Ничего подозрительного в лифте и на лестнице не было, он понял, что «рафик» позволяет им наблюдать за квартирой без дополнительных усилий.

Позвонил, двери открылись сразу, будто Таня стояла около них и ждала. Отступила удивленно:

– Ты?

– Не ждала? – Он вошел и тщательно прикрыл за собою дверь. – Подойди к окну и посмотри вниз. Там стоит «рафик»…

Она протянула руку к выключателю, он остановил ее, дотронувшись до руки:

– Не нужно.

– В чем дело, Сергей?

«Она смотрит на меня так, будто знает всю жизнь… – подумал Сергей без малейшего удивления. – Бедная девочка…»

– Ты не спрашиваешь: «Кто?» и открываешь двери. Впредь – спрашивай… Иди. Если автомобиль отъедет – вернись и скажи мне.

Он говорил внятно, достаточно громко. Он ощущал:; монитор в их машине пока выключен. Это ощущение было внутри, как чувство голода или света и тьмы, он подчинялся, он знал…

– И запомни: в тот момент, когда я приложу палец к губам – вот так… – он показал, как это будет выглядеть, – ты замолчишь. Если захочешь мне что-нибудь сказать – возьмешь лист бумаги и напишешь.

– Ты… сумасшедший?

– Иди…

Таня потерла виски, посмотрела на него исподлобья и ушла.

Сергей Остановился на пороге. Окно на улицу было перед ним, метрах в пяти – комната большая, сделанная, спланированная еще по старым законам, он вроде бы не мог во тьме за стеклами что-нибудь увидеть, но…

Окно словно придвинулось, и стекла обозначились так явственно, как будто он стоял прямо перед ними. Вот оно, вот…

«Литер» распластался на стекле. И на соседнем окне точно такой же. Они могли прослушивать и просматривать все…

Вбежала Таня, эта игра – ей так показалось – увлекла ее:

– «Рафик» уехал. И что?

Он подвел ее к окну и показал на стекло.

– Паук какой-то… – она взглянула недоуменно.

– Эти «паучки» на всех стеклах квартиры.

– Я не понимаю. И что же?

– Это телевизионные станции. Они принимают и передают – считывают всю информацию, какая имеется в комнатах.

– Для… кого?.. – Она поверила сразу, без сомнений и истерики. Она испугалась, это было видно. – Господи… Зачем это? Зачем? Это… Ваши?

– «Ваши», говоришь… – Усмешка, словно змейка, пересекла его рот. – Не бойся. Они могут все. В этом мире…

– «Они»? А… ты? Ты?!

– А я помогу тебе.

Она словно проснулась:

– «В этом мире», – ты сказал… Что это значит, Сергей?

– Это значит, что есть мир, в котором они – ноль.

– Ты говоришь темно и непонятно. Я боюсь.

– Я не могу сказать яснее. Бояться не нужно. Добро уже совершилось и еще совершается. Не бойся… Подойди к окну. Я слышу звук мотора.

Она подбежала к подоконнику и вспрыгнула на него словно кошка.

– «Газик» милиции! – Она смотрела на Сергея не то с изумлением, не то с откровенным ужасом.

– Иди сюда. Сейчас они позвонят в дверь. Ты спросишь – «кто» и уйдешь, мгновенно. Я открою сам.

– Ты… ты спятил… – Таня заплакала. – Я тебя боюсь. Я не открою, нет!

– Тогда они взломают дверь, и все осложнится. Приготовься.

– Господи… За что мне все это…

– За Сильвестра. Но ты – чиста. Не бойся. У них не сложилось, Таня. Они будут пытаться поправить дело…

Послышался гул приближающегося лифта.

– Будет лучше, если ты уйдешь на черную лестницу.

– Откуда ты… про нее… знаешь…

Раздался резкий звонок и сразу – второй.

– Иди… – одними губами произнес Сергей.

Она подошла к дверям:

– Кто… там?

– Милиция, откройте, – послышался привычно-властный голос.

Сергей плавно повел рукой: «Уходи…» – и она послушно направилась к дверям черной лестницы. Щелкнул замок, она ушла.

Сергей открыл и отступил в глубь коридора. Здесь справа на стене висел старый, изрядно проржавевший велосипед. Он был покрыт пылью, видимо, на нем катались в последний раз очень и очень давно…

Вошли два офицера милиции. Форма на них сидела ладно, были они непривычно для милиции подтянуты и бесконечно уверены в себе – это читалось на их властных безразличных лицах.

– Нам нужна Татьяна Петровна, – сказал капитан. Он вглядывался в Сергея оценивающе-цепко. Второй стоял словно изваяние.

Сергей понял: разговаривают, потому что не хотят лишних трупов. Но – если что… Они не остановятся ни перед чем.

– Я майор милиции Лагин. – Сергей дружелюбно протянул удостоверение. – Тани нет дома.

Капитан просмотрел текст и спросил, покачивая красную книжечку на ладони:

– Вы родственник?

– Больше, – улыбнулся Сергей. – Мы близки духовно.

– Взгляни… – Капитан передал удостоверение Сергея старшему лейтенанту. – Он как бы из «Особой инспекции» МВД. А?

Старлей вгляделся:

– Она у них называется «по личному составу»… Значит, ты, майор, из МВД? – И сузил глаза: – А вот врать нехорошо. Ты – из КГБ, так? Из Третьего управления. Не вешай лапшу на уши.

– А вы, значит, милиция в чистом виде? – Сергей улыбнулся недобро.

– Заткнись, – почему-то очень весело посоветовал капитан. Принадлежность Сергея к КГБ ничуть его не смутила.

– Ладно, ребята… – примирительно произнес Сергей. – Вы – из Тринадцатого отдела разведки. Вы – убийцы. Но я недосягаем для вас.

Они смутились – на долю секунды, но он успел заметить, что не ошибся. Что ж… Их не удастся оставить в живых. Жаль…

– Вы пришли, чтобы убить Таню и проверить, куда делись подлинные монеты. – Сергей говорил почти с сожалением. – Увы, ребята, у меня просто нет другого выхода… – Он ударил капитана пяткой в голову и положил его сразу, безошибочно.

Старший лейтенант попытался – и довольно мастерски – крутануть «фуэте», но Сергей поймал его ногу, вывернул и швырнул на пол. Потом – когда старлей попытался встать – ударил ладонями по ушам. Изо рта боевика хлынула кровь, он сник, так и не успев понять, что бил его не просто человек и, может быть, – совсем не человек…

Оба были в полной прострации.

– Таня… – негромко позвал Сергей.

Она появилась сразу – видимо, напряженно ждала там, за дверью.

– Они… живы?

– Живы… – не хотелось разговаривать, но у нее было такое лицо…

– Они пришли убить тебя, – равнодушно сообщил Сергей. – Все вопросы – позже.

Она судорожно кивнула и непримиримо качнула головой:

– Я требую объяснений. Я не понимаю, что происходит. Отвечай!

– Хорошо, – сказал Сергей. – Сейчас поймешь. Достань их документы.

Она послушно расстегнула кители и вытащила красные книжечки, протянула.

– Они из КГБ, – сказал Сергей. – Взгляни, специальные отметки – на их удостоверениях. Но я думаю, тебе это все равно.

– Я ничего не понимаю в отметках… Пусть из КГБ. И что же?

– Должны быть еще пластиковые карточки с перфорацией. Достань.

Словно сомнамбула она склонилась к ним. Да, пластиковые карточки у них были. На каждой – по три отверстия. Они располагались в определенном порядке.

– Ну и что? – Таня искренне не понимала.

– За городом есть комплекс зданий… – начал объяснять Сергей. Лицо у него сделалось странным, глаза широко раскрылись, зрачки стали огромными и потемнели. – Туда не может войти никто, ни один сотрудник КГБ, если у него нет такой карточки. Это пропуск в святилище, вход открывается только избранным, некой элите. А эти… – взгляд стал осмысленным, он смотрел на лежащих с некоторой долей сожаления. – Они получили свое. Рано или поздно любой из них может пострадать, скажем так… Принеси водку. Две бутылки.

Она молча ушла. Сергей сложил красные книжечки вместе с пластиком, вернул на место, в карманы. Пришла Таня, одну бутылку она несла в руке, вторую – под мышкой. Это выглядело довольно смешно, и Сергей улыбнулся.

– Давай… Сильвестр пил?

– Он любил гостей. Старых товарищей. По фронту. Держал для них.

– По фронту… – повторил Сергей. – Ты знаешь, что он делал на фронте?

– Послушай… Ты сейчас скажешь очередную гадость. Я не хочу.

– Тебе придется примириться. Таня, правда, чистая, светлая правда… Понимаешь? В правде твое очищение и спасение. Впрочем – как хочешь…

– Говори.

Сергей подошел к велосипеду, покрутил колесо:

– Твой?

– Сильвестра. Зачем тебе?

– Потом. Возьми меня за руку. Не бойся.

Она послушно подошла, дотронулась до его пальцев.

– Крепче…

– У тебя ледяная рука…

– Закрой глаза. В сорок втором Сильвестр попросился на фронт… Ты видишь его?

– Да… Он выходит из… военкомата… садится в машину… Он так молод… еще…

– Видишь деревню?

– Да… Идут немцы… У них черные петлицы… Все горит… Столбы… висят люди… трупы…

– Офицер. Подойди к нему.

– Да… Это офицер «СС». Гауптштурмфюрер. Голубые глаза… Это… Это… Господи, это…

– Спроси его.

– Я не могу. Я не знаю немецкого.

– По-русски. Ну!

– Силь-вестр!!! – закричала Таня. – Сильвестр… Дед, Господи. Почему… Почему…

– Он отвечает тебе. Что? Говори!

– Это особое задание… штаба… партизанского… движения…

Таня проговорила эти слова и рухнула на руки Сергею.

– Очнись… – он похлопал ее по щекам. – Он сказал тебе правду. Он не был предателем. Он был коммунистом. Чтобы поднять жителей оккупированных районов на борьбу с немцами, группа чекистов, переодевшись в форму «СС», жгла и убивала, вызывая протест и ненависть… Так просто все… Двоих-троих оставляли в живых. Они свидетельствовали потом. На языке коммунистов это называлось: «Проведение специальной операции „ненависть к врагу“».

– Зачем… Зачем ты рассказываешь… – Она заплакала.

– Ты идешь по волосу, натянутому над бездной. Открой глаза и укрепи дух. Иначе я не смогу тебе помочь…

– Ты?

– Совсем немного и нужно, девочка… – сказал он тихо. – Победи себя, и ты перейдешь мост. Помоги… – Он приподнял капитана, вышиб пробку из бутылки и, как-то очень по-особенному изогнув податливое тело, легко влил содержимое бутылки капитану в рот. То же самое проделал со старшим лейтенантом. – Принеси два костюма и мешок, если есть.

Она взяла его за руку:

– То… что я видела… Что это было?

– Это была правда.

– Гипноз?

– Это была правда.

– Тогда кто ты? На самом деле? Ты Сергей? Я иногда смотрю на тебя, и у меня меркнет в глазах. Ты похож… Я видела тебя. Видела!

– Я не причиню тебе вреда. Не бойся. – Он снова подошел к велосипеду, провел ладонью по раме и вдруг улыбнулся: – Ступай. Нужны два костюма.

В эти костюмы Сильвестра он ловко обрядил обоих боевиков. Столь же ловко запихнул в мешок их форму и оружие. В кармане форменной рубашки капитана он нашел плоскую пластмассовую коробочку. В ней было шесть красных таблеток…

– Ответ на твой вопрос… Любая судмедэкспертиза подтвердила бы твою смерть от инфаркта…

– Что теперь? – Она смотрела отрешенно и печально. – Что?

– Там, внизу, еще один. – И заметив, как она в ужасе закрыла глаза, добавил непререкаемо: – У меня нет выхода… – сказал: «у меня», потому что понял ее состояние и пожалел ее. Это странное чувство он обнаружил в себе с некоторым удивлением. – С меня не спросится, Таня… – покачал головой. – Не бойся.