Текст книги "Последняя принцесса"
Автор книги: Гэлакси Крейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
16
Войдя в спальню, я сразу поняла: что-то не так. Все девушки, кроме Вашти, собрались в круг в центре комнаты, но карт не было видно. В воздухе витало тревожное предчувствие.
– Ты меня беспокоишь, – медленно выговорила Порция, смакуя каждое слово, будто конфету. – Еще не начала лисью накидку – я даже не уверена, что ты шьешь. Ты не умеешь убираться. И акцент то шотландский, то как у лондонской элиты.
Последнее она сказала, подражая моему голосу, но на высокой ноте и в нос. Все засмеялись. Сержант заговорила на октаву ниже:
– Честно говоря, не знаю, что в тебе нашел Уэсли. Он и прежде якшался с рекрутами, но не так же.
Я замерла, не рискуя даже переступить с ноги на ногу или на мгновение отвести взгляд. Сердце колотилось в груди.
Таб подошла к Порции.
– Может, ты шпион Сопротивления?
Порция закатила глаза, приблизилась, взяла меня за подбородок и повернула к себе, чтобы заставить смотреть ей в глаза.
– Не думаю, что у нее хватило бы ума для шпионажа. Эта глупая девица даже не может выполнять простые приказы.
Все снова захохотали. Она наклонилась ближе, вцепляясь в мой подбородок, и зашептала на ухо, чтобы ее слышала только я:
– Зачем ты здесь?
– Чтобы служить в Новой страже, – громко сказала я.
– Серьезно? Тогда почему ты колебалась, когда дралась с бойцом Сопротивления в Ночь смерти? Ты их сторонница или просто трусиха?
– Я здесь, чтобы служить в Новой страже, – повторила я с каменным лицом.
Порция отпустила мой подбородок.
– Тогда докажи.
Я отшатнулась.
– Что?
– Докажи!
Порция закатала правый рукав. На бледной коже предплечья синела татуировка: скрещенные севиль и меч. Прежде чем я поняла, что происходит, Таб и Джун схватили меня, Джун пнула в спину. Порция встала рядом и крепко связала веревкой мои запястья.
Они втащили меня в туалет. Кафельный пол поплыл под ногами, когда Порция достала с полки длинные ножницы.
Сержант схватила меня сзади за шею. Я не издала ни звука – не хотела их радовать. Холодные лезвия на коже головы. Щелчок. Пряди моих волос дождем упали вокруг колен на пол уборной.
Порция толкнула меня к зеркалу:
– И как тебе?
Они остригли меня почти наголо, даже кожа была видна.
Таб и Джун согнулись от хохота, держась за животы. Их лица покраснели.
– Теперь сержант Уэсли уж точно не будет флиртовать с тобой, – веселилась Джун.
Посмотрев в зеркало, я больше всего поразилась не кое-как остриженным волосам, а отчаянию в глазах. Тень меня прежней…
– Неплохо. – Я повернулась к Порции и остальным. – Все равно собиралась подстричься.
Мой сарказм лишь разозлил Порцию. Ее прекрасное лицо исказилось и побагровело.
– Я еще не закончила, – сплюнула она. – Джун, подержи ее.
Джун повалила меня на пол, я ударилась затылком. Придавив плечи, она села мне на ноги. Ее немалый вес не давал пошевелиться. Я вырывалась изо всех сил, но она достала свой севиль и приставила мне к груди, так что при малейшем движении лезвие вспороло бы кожу. Я сжала кулаки.
Краем глаза я заметила: Порция стоит у греющегося на углях котла с водой. Она раскручивала, выпрямляя, проволочную вешалку. А потом положила на угли…
– Пожалуйста, отпустите, – умоляла я, ненавидя себя за то, как жалко это звучало, но остановиться не могла. – Пожалуйста, отпустите…
– Держите ее! – закричала Порция.
Она с пугающей сосредоточенностью смотрела на угли. Темные зрачки отражали пламя, она улыбнулась, наслаждаясь моментом.
«Только не глаза, – мысленно молилась я. – Не дайте ей ослепить меня…»
Порция сняла с углей раскаленную докрасна проволоку и поднесла к моему лицу.
– А ну тихо! Если испорчу, придется повторять.
И опустилась на колени рядом со мной…
Сначала я почувствовала жар, словно поднесла к огню палец. Потом – жжение, когда проволоку прижали к моей щеке. Я взвилась от боли, пытаясь освободиться, но Таб стукнула меня головой об пол. Жгучая боль – страшнее я в жизни не испытывала – пронзила тело. Кто-то закричал – наверное, я. Все вокруг покраснело, потом почернело. Последнее, что я слышала, – женский смех.
17
Разбудила меня боль.
Сжавшись от ощущения горячих игл, пронзающих кожу под правым глазом, я повернула голову, чтобы прижаться щекой к холодному мрамору пола. Но легче от этого не стало. Я глубоко и судорожно дышала, чтобы прийти в себя, все еще крепко зажмурившись. Встала, пошатываясь. Ухватилась за раковину.
Под правым глазом вздулись волдыри, образуя топорное изображение скрещенных севиля и меча.
Они заклеймили меня символом Новой стражи.
Дотронувшись до обожженной кожи, я подавила крик боли. Даже оставшись одна, я не могла позволить Порции победить. Я не должна показывать ей слабость, которую она так хочет увидеть.
Я оперлась на раковину. Нужно уходить сегодня же: если останусь, пытаясь завершить безнадежную миссию, меня убьют. Я потянулась к двери, но та не поддалась. Меня заперли.
Глубоко дыша, чтобы не паниковать, я огляделась в поисках выхода. Я не знала, долго ли пролежала без сознания, но понимала, что Порция рано или поздно вернется. Через круглое окошко в южной стене виднелись верхушки деревьев, погруженные в темноту ночи. Окно было из толстого стекла, армированного проволокой. Третий этаж. Если прыгну, едва ли выживу…
Я неловко подняла котел с углей и ударила им в окно. Поморщилась, затаив дыхание, когда по ванной разнесся грохот. Никто не прибежал на шум, и я снова ударила по стеклу, потом еще и еще раз, пока оно кусками не осыпалось на пол. В окне осталась только сетка.
Прорвала в сетке дыру, проползла в нее. На наружном подоконнике остановилась, схватилась за каменную кладку окровавленными руками и поглядела вниз. Воздух был неподвижен, ночь разлилась по небу чернильной лужей – ни звездочки. Единственный источник света – мелькающие под окном факелы патрульных. Отклонилась назад, прячась в тени, голова кружилась, живот сводило от боли и страха.
Слева закапала вода. Я посмотрела туда и заметила блеск медной водосточной трубы, увитой плющом. Теперь трубы служили для сбора питьевой воды во время дождя. Я сомневалась, что она выдержит мой вес, но это было лучше, чем ничего. Потянулась… и едва не упала, так и не достав до плюща.
Глубоко вдохнув, я попыталась прикинуть расстояние, а потом резко отпустила раму и соскочила с подоконника.
Быстро скользнула вниз, не обращая внимания на боль в пальцах, все еще утыканных мелкими осколками стекла и обрывками проволоки, и схватилась за плющ, ногами стараясь нащупать хоть какой-то уступ. Наконец нашла среди грубо обработанных камней и толстых лоз точку опоры. Вцепилась в плющ, сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.
Дюйм за дюймом я сползала по водосточной трубе, как по пожарному шесту, пока не почувствовала под ногами твердую землю.
Прижавшись спиной к стене дворца, посмотрела по сторонам. Из темноты прямо передо мной поднималась десятифутовая колючая проволока. Перебраться через торчащие в разные стороны шипы поверху и не покалечиться не получится, да и сделать подкоп, пожалуй, тоже. Там, с другой стороны, лес. Там должен быть лес… Я перешнуровала ботинки и кинулась бежать прочь от здания, к темной стене, которая когда-то была лесом.
И почти пересекла поле, когда возникшая впереди фигура сбила меня наземь.
– Руки за спину! – скомандовал грубый мужской голос.
Свежий ожог заболел, когда солдат придавил ногой мою шею, не давая подняться. Подошел другой, с горящим факелом, и связал мне руки за спиной. Я поморщилась, когда веревка впилась в израненные кисти, но старалась не издать ни звука.
Первый, сержант, грубо перевернул меня, чтобы увидеть лицо.
– Имя?
– Сбежать хотела, – сказал молодой стражник, грубо и болезненно выкручивая мне запястья.
– Встать! – рявкнул сержант, рывком поднимая меня на ноги и толкая вперед.
Подталкивая севилями, они погнали меня через двор в голые поля, к лагерям смерти. Звуки, что преследовали меня в кошмарах, – крики боли, звон цепей – становились все громче. Возле ворот я увидела длинную вереницу людей со связанными лодыжками. Они брели в поля. Солдат раздавал им лопаты.
«Почему они не воспользуются лопатами как оружием?»
Но узники были худы, как скелеты, и уныло волокли инструмент. Они уже не хотели бороться.
– Копайте! – крикнул солдат, что шел позади и плашмя бил севилем по голове отставших.
Звук ударов металла по черепам разносился в ночи. А потом я с ужасом смотрела, как солдат построил узников и выстрелил в голову каждому. Люди падали в ямы, словно домино.
Осознав, в чем дело, я прикрыла рот ладонью. Пленников заставили выкопать собственные могилы. Если я войду в эти ворота, пути назад не будет.
На страже у ворот лагерей смерти стоял солдат. Его освещал угольный фонарь. Я заморгала, думая, что обозналась: это был Уэсли. Мы посмотрели друг другу в глаза, и он быстро повернулся к моим конвоирам.
– Барт и Харбор, разве вас не поставили к передним воротам?
– У нас тут беглянка, – сказал сержант Барт.
– Сдайте ее, – приказал Уэсли, не глядя на меня. – И возвращайтесь на пост.
– Есть, сэр!
Солдаты отдали ему честь и потрусили в поля.
Когда они скрылись из виду, Уэсли ослабил хватку и развернул меня лицом к себе. Я уставилась в землю, но чувствовала, что его глаза жгут меня, словно раскаленная проволока. Мне никогда прежде не было так стыдно – за свое лицо, за глупость, которую я совершила, придя сюда в надежде убить Корнелиуса Холлистера. Вместо этого меня заклеймили его символом.
– Кто это сделал? – тихо спросил Уэсли. – Порция?
Глаза мне застилали слезы.
– Двигайся быстро и молча, – приказал сержант, подталкивая меня вперед.
Перед нами, освещенная луной, высилась ограда из колючей проволоки. Я замерла и повернулась к нему.
– Как ты можешь жить в ладу с собой, служа в этой армии? – спросила я дрожащим голосом, глядя ему в глаза. – Если хочешь убить меня, сделай это сейчас.
Он снова толкнул меня.
– Ты что, не слышала? Молчи и шагай.
Луна осветила его острые скулы и темные провалы глаз.
Мы миновали лагеря и пошли по темным полям к кирпичному строению без окон.
– Куда ты меня ведешь? – спросила я сквозь зубы.
Он дернул меня за руку, чтобы я остановилась, и начал развязывать веревку на запястьях.
– Ты ведешь меня не в лагеря? – спросила я, растерявшись.
Он достал из-за пазухи второй пистолет и вложил мне в ладонь.
– Стрелять умеешь?
– Да.
– Тут полная обойма. Не потеряй. Если разминемся, если тебя настигнут бродяги, просто стреляй. Никаких колебаний, а то они тебя убьют.
Я машинально кивнула и обхватила пальцами рукоять, потом, морщась от боли, примерилась, положив палец на курок.
– Я веду тебя в безопасное место, но нам придется пройти через лес. Нужно вести себя тихо и осторожно. Если выяснится, что я тебе помогал, нас обоих убьют.
Подняв голову, я посмотрела ему в глаза. Хотелось доверять Уэсли, но что, если это искусная ловушка?
– Зачем ты мне помогаешь?
Он посмотрел на оставшиеся позади лагеря смерти:
– Ты здесь не единственный человек, которому есть что скрывать, Элиза.
18
Звук моего настоящего имени заставил меня застыть на месте. Над головой заухала сова, застывшая на ветке, как изваяние. Все происходило как-то замедленно.
– Ты знаешь, кто я, – сказала я, но голоса моего было почти не слышно.
Ночной воздух холодил кожу. Было так темно, что я с трудом различала Уэсли прямо перед собой.
– Да.
– Кто-нибудь еще знает?
– Насколько мне известно, нет.
Я отшатнулась.
– Как? Когда? – Я покачала головой, прежде чем задать вопрос, который мучил меня уже несколько недель. – Почему той ночью во дворце ты дал мне бежать?
Он кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное.
– Я посмотрел тебе в глаза и… просто не смог поступить иначе. – Он помолчал, подбирая слова. – Пожалуйста, доверься мне.
Я подумала о тех моментах, когда мы оставались вдвоем, с оружием, и он не причинил мне зла. Если бы он хотел меня убить, то уже сделал бы это. Наконец я кивнула.
– Куда мы идем? – спросила я, все еще плохо соображая от изумления, когда мы зашагали обратно к центру лагеря.
– Увидишь, – мрачно ответил он.
Внутри шлакобетонного строения без окон, за толстыми прутьями, бились в стойлах боевые кони Корнелиуса Холлистера. Они были по меньшей мере на голову выше обычных лошадей, и их налитые кровью глаза горели яростью. Подкованные копыта рыли землю. Они ударялись головами о заграждения так сильно, что у некоторых сквозь разодранную шкуру виднелись кости.
Уэсли оседлал черно-пегую кобылу, пока я караулила в тени дверного прохода. Седло и уздечка висели на крюках, вбитых в стену, – толстые, в железных бляхах, больше походившие на броню, чем на сбрую. Я подумала о Джаспере и вздрогнула. Этих существ готовили к войне, их били с самого рождения, превращая в машины для разрушения.
Я увидела, как Уэсли вкладывает шипастые удила между челюстей кобылы, и подавила крик протеста.
– Что ты делаешь? – громко зашептала я. – Ей же больно!
– Знаю, – печально кивнул он. – Но на обычные удила они не реагируют.
Он вывел огромную лошадь из стойла во двор и подсадил меня в седло.
– Ее зовут Калигула, она одна из самых резвых.
Он вскочил в седло впереди меня, и Калигула рванула с места галопом через поля. Я крепко обхватила его за талию.
Когда мы скрылись в лесу, Калигула пошла рысцой, легко переступая через корни и упавшие стволы деревьев. Звуки ночного леса наполнили окружившую нас тишину. Стайка летучих мышей с писком пронеслась мимо маленьким темным вихрем.
Казалось, прошло около часа, когда Калигула неспешно затрусила по краю отливающего серебром озера. Уэсли озадаченно нахмурился.
– Странно, – пробормотал он, – этой воды я раньше не видел.
– Похоже на озеро, в котором мы купались в Шотландии, – сказала я, думая об озере, где с Мэри и Полли провела столько беззаботных летних дней.
Мы устраивали пикники, играли в разные игры, учились нырять с ветви, нависавшей высоко над водой. Джейми считал наши прыжки, закутавшись в одеяло: он мерз даже летом.
– Давай остановимся здесь, – сказал Уэсли. – В любом случае нам нужна вода.
Он спешился и привязал Калигулу к дереву.
– И надо охладить водой твой ожог, – добавил он, спускаясь по тропке.
Прежде чем я успела сообразить и оглядеться, по воде прошла рябь – и исчезла. Рыба? Я уже несколько лет не видела живых рыб. Я могла бы загарпунить ее и поджарить на костре: Джордж, отец Полли, научил меня ловить на гарпун лосося, когда я была маленькой. Я последовала за Уэсли к озеру, ожидая, что рябь появится снова. Подойдя ближе, увидела, что вода странного серебристого оттенка отражает свет, словно сияя изнутри.
Уэсли встал на колени и сложил руки, чтобы набрать воды. Я вдруг сообразила, почему вода светится.
На долю секунды задумалась, не остановить ли Уэсли: одного глотка могло бы хватить, чтобы отравить его, а я все еще не знала, доверяю ли ему и куда он меня ведет.
– Подожди… стой! – закричала я в последний момент. – Это ртуть! Она убьет тебя. Тут даже дышать не стоит.
Уэсли отпрянул, глаза его расширились при виде серебристой отравы. У края воды я увидела то, что не замечала раньше: изуродованные тела водных обитателей, плавающие на отмели. Рыбы с плавниками на месте глаз, лягушки без ног, угри с головами с обоих концов.
Я посмотрела на лес по ту сторону озера. В зарослях, увитых плющом, скрывалось здание из шлакобетона с огромным логотипом СХ. Один из тысяч заводов Chemex, где до Семнадцати дней производили все, от шампуней и удобрений для газонов до Облаков смерти. В начале разрушений смертоносные химикаты растеклись и отравили землю на мили вокруг.
– А я-то подумал, что это самая красивая вода, которую я когда-либо видел, – сказал Уэсли дрогнувшим голосом. – Я бы напился, если б ты не предупредила. Спасибо.
– Да ладно, – сказала я, и мне стало стыдно за мимолетное желание позволить ему пить. – Спасибо тебе за… – Я хотела сказать «за то, что пощадил меня», но вместо этого произнесла: – Что сохранил мою тайну.
Я посмотрела на озеро. Уэсли был прав. Такой красивой воды я в жизни не видела. Красивой, но смертоносной. Как почти весь этот мир.
Мое лицо все еще болело, но теперь и ладони болезненно пульсировали. Там, где в кожу впились осколки стекла и обрывки проволочной сетки, сочилась кровь.
Мы миновали ртутное озеро уже час назад, и я надеялась, что ехать осталось недолго.
– Почти на месте, – сказал Уэсли, словно в ответ на мой незаданный вопрос.
Он наклонился влево, отвел в сторону густой куст, и показалась узкая тропка, окаймленная лозами. Калигула осторожно зашагала, от ее дыхания в морозный воздух поднимались облачка пара.
Впереди на поляне стоял каменный домишко под соломенной крышей. Стены заросли мхом, краска на двери облезла, железные решетки на окнах были затянуты паутиной и плющом.
– Здесь… кто-нибудь живет? – тихо спросила я.
Я слышала, что у бродяг есть темный домишко на отшибе, где они держат пленных, чтобы потом их съесть, – такой человеческий холодильник.
– Тут никого нет, это безопасное место, – заверил Уэсли.
Но я крепко сжала пистолет, не обращая внимания на боль в руке, пока он привязывал Калигулу к столбу и доставал ведро воды из каменного колодца.
– Откуда ты знаешь? И почему уверен, что внутри никого нет?
– Больше никто не знает об этом месте.
Уэсли достал из кармана ключ и отпер входную дверь. Я осторожно последовала за ним внутрь.
Воздух в доме был холодный и неподвижный, пахло росой и влажной землей. Я стояла в маленькой гостиной, где напротив каменного камина были два плетеных стула и линялый двухместный диван в цветочек. Уэсли потянулся к восковой свече на кофейном столике. Вокруг пламени, подлетая опасно близко, кружили бурые мотыльки.
– Я разожгу камин, – сказал он. – Здесь холодно.
Оставаться ночью в лесу было страшно. Я посмотрела на окна и дверь. Выбить стекла было легко, дверь неминуемо подалась бы под ударами топора. Я все еще стискивала пистолет, словно для самоуспокоения, как ребенок – руку матери.
– Знаешь, пистолет можно положить. – Уэсли показал на мою руку. – Я тебя не обижу.
Я немного заколебалась, но все-таки положила оружие на стол.
– Знаю. Я боялась, что придут бродяги.
Уэсли задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, говорю ли я правду.
– Не придут. Обещаю.
Я села на диванчик, оглядываясь, чтобы понять, где мы. Низкий потолок пересекали балки из вишневого дерева, на полу лежал толстый овальный ковер. На окнах пыльные короткие бледно-желтые занавески, обшитые кружевом. В круге света я увидела скатерть с рисунком из розовых бутонов.
– Чей это был дом?
– Моей матери, – ответил он, подбрасывая хворост в камин.
Я ждала, что Уэсли продолжит, но вместо этого он смотрел на мои руки.
– Тебе надо промыть порезы. Я подогрею воду. Сходи на кухню, глянь в буфете, нет ли соли.
Когда я вернулась с солонкой в гостиную, оказалось, что Уэсли принес еще одно ведро воды и греет ее в котелке над огнем. По комнате плясали тени, отбрасываемые желто-красным пламенем. Было ясно, что в домике уже несколько лет никто не жил, но он все равно казался обжитым и любимым.
– Ты читал в детстве про кролика Питера? – спросила я. – Вот что это место мне напоминает – кроличью нору.
– Я рад.
Он улыбнулся. Я поняла, что впервые вижу улыбку на его лице.
– Ты совсем другой, когда улыбаешься, – тихо сказала я.
Уэсли встретился со мной взглядом и замер на мгновение, а потом посмотрел на мои окровавленные руки.
– Иди сюда.
Он показал жестом, чтобы я села на ковер перед камином.
– Будет щипать, но иначе раны не промоешь.
Насыпав соли в горячую воду, он опустился передо мной на колени, взял за запястья и медленно погрузил их в котел. У меня перехватило дыхание. Закрыв глаза, я попыталась отрешиться от боли. По чистой воде пошли кровавые разводы, и я остро осознала присутствие Уэсли, все еще стоявшего на коленях рядом со мной, его дыхание щекотало мне ухо.
Он резко поднялся.
– Оставайся здесь. Пойду посмотрю, нельзя ли добыть чего-нибудь съестного.
Через некоторое время он вернулся с несколькими банками овощного супа.
– Срок годности прошел, но, должно быть, еще ничего, – тихо сказал он, отодвинул котелок и поместил суп над огнем.
Когда тот согрелся, Уэсли налил его в две деревянные миски. Я обернула кисти импровизированными повязками, которые он нарезал из простыни, надеясь, что раны теперь чистые, и стала отхлебывать суп прямо из миски. И почти сразу силы начали возвращаться.
Уэсли подогревал очередной котелок с подсоленной водой. Когда она уже закипала, он окунул в нее полоску ткани, оторванную от простыни.
– Хорошо. А теперь ожог.
Острожными прикосновениями он очистил мою щеку теплой тканью.
– Поверить не могу, что Порция сделала это, – тихо сказал Уэсли.
Помолчав, я заговорила нарочито спокойно:
– Вы когда-то были вместе?
Уэсли печально и горько засмеялся и покачал головой.
– Мы с Порцией никогда не были вместе, Элиза, – медленно сказал он, – она моя сестра.
Я открыла рот от удивления и вдруг подумала, что у них одинаковые темно-зеленые глаза, русые волосы, высокие скулы. Я просто поверить не могла, что не заметила этого раньше.
– Но вы такие… разные.
Он снова приложил к моей щеке теплую ткань.
– В детстве мы были неразлучны. Но после смерти матери Порция изменилась.
Постепенно я начала понимать, в чем дело. Этот дом – последнее, что осталось у него от матери.
– Прости, – выговорила я.
– Порция думала, что мама нас бросила. Но это не так. Она никогда бы нас не оставила. – Выражение его лица стало жестче. – Мой отец убил ее и представил это как самоубийство.
Я заморгала, ошеломленная его откровенностью. Просто не могла представить себе, каково это – знать, что твой отец убил твою мать. Уэсли отвернулся и так сжал кулаки, что, когда посмотрел на свои ладони, увидел кровь.
– Но почему? – прошептала я, не в силах молчать.
– Она… узнала о нем кое-что.
Он стал помешивать угли кочергой. Пламя яростно взвилось.
– Я иногда возвращаюсь сюда, чтобы подумать и побыть одному. Порция здесь не бывает. Не уверен, что она вообще что-то помнит. Прости, не надо было тебе об этом рассказывать.
– Хорошо, что ты рассказал.
Я накрыла его ладонь своей. В его душе жила та же печаль, что и в моей. Такая, что находит тебя еще маленьким и остается с тобой навсегда.
– Ты кому-нибудь рассказывал? – тихо спросила я.
– Нет, даже Порции. Если бы отца посадили в тюрьму, мы бы остались одни. Я хотел пощадить ее, уберечь от боли. Но…
Он умолк, глядя в огонь.
– Прости еще раз, – сказала я, – это был ужасный выбор.
– Знаешь, что самое странное? – сказал он с горечью. – Я все еще люблю отца, хотя и знаю, что он сделал. И в то же время ненавижу его за то, кто он такой, и за то, что он сделал с Порцией.
Я ничего не сказала.
– Я горевал о матери, но Порции пришлось хуже. Она решила, что мама не любила ее достаточно сильно, чтобы жить для нее и заботиться о ней. Она пошла в амбар, где держала выводок крольчат и ухаживала за ними, и свернула им шеи. Так появилась новая Порция. – Он стиснул руки. – Ей тогда было восемь лет.
Я сидела молча, глядя в огонь и думая о своих брате и сестре. Где же их похоронили? Неужели они уже на небесах, с нашими родителями? Думая обо всем, через что пришлось пройти нашей семье, о боли, горе и ужасе, я снова возжелала убить человека, который был виной всему.
– Ты не знаешь, где я могу найти Корнелиуса Холлистера?
Уэсли резко повернулся ко мне:
– Он в Тауэре в Лондоне. А что?
– Он убил мою мать и моего отца, – тихо сказала я. – А возможно, еще брата и сестру. Он забрал у меня все, что я любила.
Уэсли с мрачным видом рассматривал свои руки.
– Ты хоть понимаешь, сколько солдат его охраняет? Они вооружены до зубов.
– Да. Я знаю, что погибну, и к этому готова.
– Ты не понимаешь! – сорвался он. – Он хочет уничтожить твою семью! Если ты умрешь, он сможет короноваться.
– Разве это не то, чего ты хочешь? – Я выпрямилась и отняла тряпку от щеки. – Я забыла, что мы по разные стороны баррикад, лишь потому, что ты спас мне жизнь.
– Мы не по разные стороны, – тихо возразил он.
– Пока ты в армии Холлистера, по разные.
– У меня не было выбора!
– Выбор есть всегда, – покачала я головой. – Я понимаю, каково это – мерзнуть и голодать… теперь понимаю. Но если ты правда не веришь в его дело, неужели нельзя было найти другой выход для вас с Порцией?
– Не в том дело, ты не…
Он помолчал.
– Пожалуйста, просто обещай мне, что не сбежишь с какой-нибудь самоубийственной целью.
Наши взгляды встретились, и на этот раз я не отвела глаза. Вместо этого позволила себе рассмотреть его при тусклом свете камина. Что-то изменилось. Застывшая маска солдата исчезла, передо мной был печальный одинокий парень. Я смотрела на его мягкие вьющиеся волосы, отливающие темным золотом, блестящие зеленые глаза, широкие плечи.
Наверное, я казалась ему такой уродливой – остриженная почти наголо, с красными волдырями на щеке. Я прикрыла лицо ладонями.
– Прекрати, – сказала я. – Я не…
– Элиза, – перебил он, взял мои руки в свои, осторожно отвел их от лица и приподнял мой подбородок, чтобы лучше меня разглядеть. – Ты красивая.
Он придвинулся ближе. Я почувствовала его дыхание на своих губах, теплое и нежное. Потом наши губы соприкоснулись. Его рука нежно заскользила от щеки к затылку, пальцы пробежали по шее, едва касаясь линии волос.
На миг он замер, и я знала, что он дает мне возможность отстраниться. Но я наклонилась ближе, раскрывая губы и отвечая на поцелуй, охваченная странной неутолимой жаждой. В этот момент все словно потонуло в забытьи: клеймо на щеке, знак Новой стражи, беспокоящее знание о том, что Корнелиус Холлистер в Тауэре. Имело значение лишь то, что мы здесь, опускаемся на подушки и целуемся, а огонь превращается в тлеющие угли и остывает.
Уэсли притянул меня к себе, словно обволакивая теплым коконом.
– Уже поздно. Тебе надо поспать. Иди в спальню – я могу спать здесь.
Он показал на диван.
Я кивнула, но не хотела, чтобы он меня отпускал.
– Пойдешь со мной?
Он встал и отвел меня в спальню. Я легла под покрывало, все еще в форме, и потянула его к себе. Он поставил фонарь на прикроватный столик и потушил фитиль, так что в комнате стало темно. Устроившись, обнял меня за талию, словно защищая. От его кожи пахло свежестью, как от воды. Я закрыла глаза, на миг представив, что это будет длиться и длиться, что мы навсегда останемся в тепле этого домика посреди отравленного леса.
