Текст книги "Газета День Литературы # 54 (2001 3)"

Татьяна Глушкова ОБ ЭЛЕМЕНТАРНОЙ КУЛЬТУРЕ И ЧЕСТИ (Письмо в редакцию «Дня литературы»)

Не мною одною замечено: если сегодня кто-либо кичливо, акцентированно рекомендует себя: «Я – дворянин, потомственный дворянин!» – стало быть, тут же ожидай ХАМСТВА. Неспособности к публичному поведению в рамках традиционной этики и морали.

Это – естественно: ведь вырождение данного, некогда правящего, сословия началось очень давно, – отчего и рухнула «окормляемая» им Российская империя.

Действительное же фамильное благородство, в осколках еще сохранившееся, никогда не станет афишировать свой формальный сословный статус. Воистину – по восточной поговорке: зачем кричать, что у тебя в кармане мускус, когда запах его сам говорит об этом?..

Вот что первым делом подумалось мне, когда я ознакомилась со статьей Александра Севастьянова «Разговор с глухими» («ДЛ», № 1 с.г.). Хотя, в сущности, подготовлена была к этому стилистикой обширных его националистических «простыней» (четыре с лишним полосы в «Независимой газете»), да и прямой информацией со стороны одного из тамошних же оппонентов Севастьянова – С.Королева, который в «НГ» от 6 июля 2000 г. прямо указывал на заносчивость, грубость, скандальность, саморекламу («оголтелое самоцитирование»), суетливо-"торговые" ухватки «лавочника», сутяжничество и прочие неприемлемые для хода серьезных дискуссий свойства «идеолога русского национализма».

Но в своей статье – «Своя своих не познаша?» («ДЛ», №№ 16–17 2000 г.) – я отмела в сторону эти королёвские сообщения и даже, по своему обыкновению, осудила переведение разговора на личные, человеческие особенности А.Севастьянова, легко, впрочем, угадываемые за агрессивным тоном его публикаций.

Севастьянов, однако, – как показал его «ответ» мне (и газете «Завтра»), – ничуть не способен оценить такого внеличностного подхода к его работам. В своем «ответе» он, со всем «породистым», верно, ерничаньем, обращается ко мне то как к «мадам», то как к «юной деве», ну а слово «поэтесса» – цеховую мою принадлежность – преподносит как просто синоним «самоочевидной» глупости и пустоты."…Уж какая там полемика может быть у историка и социолога с поэтессой?" – надмевается он, чувствуя себя, видно, Платоном, но зачем-то решаясь унизиться до «ответа» на мою статью. И вся эта манера воспитанного словно бы – мягко сказать – подворотней и улицей «дворянина» особенно впечатляет в сравнении с холуйской восторженностью «рафинированного» автора перед «Гавриилом Харитоновичем Поповым». Севастьяновскую песнь которому я процитировала в моей статье…

Я, конечно, не называла «историка и социолога» ни мосье, ни отроком, ни юнцом, у которого молоко на губах не обсохло, ни парнишей (и т. д.) и совсем не касалась престижа его профессии, хоть не часто та связана с научной добросовестностью и умом. Но, привыкнув в идеологических по профилю статьях распинаться о собственной генеалогии, образовании, карьере, о женах своих, о друзьях, ставших врагами, о «разводах» с печатными органами, коварно изменившими ему, и т. п., – Севастьянов, пожалуй, воистину не в силах «вместить», как это можно в публичных полемиках обходиться без: похвальбы, «бытовухи», «подноготной» своей и чужой, без амикошонства, заушательств, разнузданной злобы, дворовых насмешек и пр. Впрочем, этого и прежде не мог обычно «вместить» никто из моих оппонентов – никогда не державшихся предложенной темы явно обабившихся и набычившихся «мужчин». Так что А.Севастьянов – скажу в извиненье ему – явление не исключительное, а, напротив, уже типическое, о какой бы особой "моей (своей! – Т.Г. ) сословно-классовой принадлежности" он ни твердил. Ценен с его стороны лишь «показательный урок» насчет нынешних «их благородий». «Сословный» урок вульгарности. Развязности. Незнакомости с принципом личного самоуважения. (О чем, собственно, я предупредила в начале.)

Что же касается существа новой статьи Севастьянова, то его не обнаруживается – если разуметь соотнесенность «ответа» с реальным поводом – моей работой. «Историк и социолог» теперь окончательно доказал, что мыслить (не то же самое, что – «сгоряча» браниться!) он не умеет. Не владеет ни логикой, ни диалектикой. Так что, пожалуй, вполне искренне не понимает, что, как я утверждала: национализм – это не идеология, а лишь технология внедрения либеральной (и в конечном итоге – глобализационной) идеи . И, видимо, никогда не поймет «беззаконных» парадоксов национализма – сколько бы гавриилов поповых (боровых, бжезинских и пр.) ни кидалось ему в идейные объятья.

«Идеологу» (как именует себя Севастьянов) сильно мешает и неосведомленность в предмете. Из-за которой противниками «русского национализма» он считает лишь «красных». Словно б не было в нашей истории великих умов, настроенных сугубо имперски, антинационалистически… Хотя великие только такими и были, не имея при этом никакой хронологической возможности вступить в КПРФ. Даже гибли порой за Империю – как, например, Грибоедов. Которого, вместе с Пушкиным, воровски приписал недавно «историк» к «русским националистам»… Ну а ненависть к «красным», средь которых, как известно, были разные люди, в том числе и в изрядном количестве – дворянского рода, лишний раз подтверждает сугубую буржуазность севастьяновского «русского национализма», на чем я подробно в своей публикации останавливалась.

Обходя все аналитические аспекты моей статьи – видимо, неподъемные для него, – минуя все ее смысловое содержание, Севастьянов зато «прозревает» интригу в самом ее, статьи, возникновении. Видно, и впрямь думать о кознях, интригах ему гораздо сподручней, чем углубиться в существо оппонирующей национализму позиции. Поэтому он не готов понять, что какие бы кипы своих сочинений непрошенно ни посылал он мне через редакцию «Завтра», не собственно его, великолепного А.Севастьянова, сочла бы я нужным «почтить» (как ерничает он) своим серьезным откликом, а – «Независимую газету». Поскольку нашла знаменательным и сигнально-тревожным тот факт, что именно ЭТА газета (с известным гарантом ее пресловутой независимости) устами целого ряда авторов заявила себя «трибуной для легализации русского национализма» – с чего я прямо и начала свою статью. И естественно, хоть и непонятно для иных «идеологов русского национализма», я увязала этот пикантный для «НГ» курс с широким обсуждением на ее страницах проблемы глобализации.

Новая позиция авторитетной «НГ» и, в частности, многократный голосок «мамы-козы», выкованный Гавриилом Поповым, с его лозунгом «БЕРЕГИТЕ РУССКИХ» и ответный интернационалистский, космополитически-националистический восторг Севастьянова, воспевшего (в «НГ-сценарии», № 6 2000 г.) полногрудую эту «маму (папу?) козу», – вот что (а не прежние, одиночно-кустарные изыскания Севастьянова на «русскую тему») я почла достойным безотлагательного публицистического внимания. Ибо ведь, в сущности, повелась разнонациональная (греко-русско-еврейская – минимально!) медовая, разумеется, речь о расчленении России . И наивно, хитро ли н е с л ы ш а щ и е сути вещей будут, как полагаю я, равно прокляты Историей.

Что же до «выбора» места публикации моей работы, то никакого этико-журналистского запрета подхватывать тему, начатую одной газетой, в другой газете никогда, вопреки инсинуации на этот счет Севастьянова, не существовало. А главное – что отлично известно «Дню литературы» – «Независимая газета», на страницах которой я намеревалась выступить, долго, вежливо, внимательно рассматривая мою статью, не проявила активного желания переломить ход своей дискуссии. Что вполне подтвердилось, когда через три месяца она заявила в итоговом редакционном «манифесте»: «Национализм, в том числе и русский национализм… имеет право на существование» («НГ-сценарии», № 9), – уповая, правда, на русский национализм «без антисемитизма». (И это невольно подтверждает мою правоту начет псевдоэтничности всех политических национализмов).

Стоит вдобавок сказать, что главный редактор «НГ» не ответил и на мое деловое письмо-предложение: пусть и не печатая мою статью, организовать «круглый стол» по вопросу русского национализма с привлечением не одного лишь А.Севастьянова как неизменного в «НГ» «делегата» от русского народа.

Поминая об этом, я не гневаюсь на г-на Третьякова: возможно, он как раз отливал «золотую устрицу» для того же «русского националиста» Гавриила Попова (к близившемуся юбилею «НГ»), а я-то, прямо под руку, предлагаю ему вовсе без устриц, несъедобный «круглый стол», да еще с какой-то «непрезентабельной» русской публикой! Способной и посмеяться над каким-нибудь златоустричным златоустом, который то адмирала П.С. Нахимова к иудеям припишет, то себя – к р-р-русским патриотам…

Собственной газеты, в отличие от Севастьянова, я не имею. Как и, в отличие от него, не имею средств издать свою книгу «О русском национализме», написанную в 1993–1994 годах. Наконец, русские возражения против русского национализма были и остаются цензурно (политически) маложелательными. Бодро шедший ко дну Ноев ковчег единительного НПСР так же не желал «бить по своим», как и вся либеральная флотилия – по «чужим», но себе подобным. Вот и весь «выбор возможностей», каким я располагала. И когда б не внезапная личная инициатива В.Бондаренко, статья «Своя своих не познаша?», боюсь, на неопределенное время пополнила бы обилие моих неопубликованных работ. Не лестна ведь ни «правым», ни «левым», ни моно-, ни полиэтничным кромсателям географии и истории нашей страны!

Ну а рассерженный длительным моим невниманьем к нему А.Севастьянов?.. Этот давно уж вкусивший свободы слова «клавиш» на растянутой «в русскую сторону» политической «гармони» сегодняшней России?.. Он непреложно доказал, что опровергнуть главный мой тезис – о подспудной сращенности национализма с либеральной идей, как и резкие утверждения К.Леонтьева о неизбежно-космополитических плодах любого политического национализма, – не в силах. Не в силах и опровергнуть мои суждения о социальной природе и базе национализма, который исходит из весьма утопического «единства» угнетенных с угнетателями-мироедами. Вот и приходится «потомственному дворянину» мобилизовать такое (сверх королёвского перечня) свое свойство, как лживость. Он обвиняет меня в том, будто я недобросовестно оборвала цитату из него. Хотя в действительности я привела все пять абзацев севастьяновского «рецепта» русской националистической «идентификации» плюс и шестой, итоговый, абзац: «ВОТ И ВСЕ». Потратив на эдакое севастьяновское «Dixi» лишнюю газетную строчку.

Увы, данного толка бесчестные обвинения имеют четкую закономерность: чем полней, аккуратней процитируешь иного автора, тем громче закричит он: «Нет! Я – не я, и лошадь не моя!» – словно бы сам ужаснувшись вытащенной за ушко да на солнышко цитате, собственному своему высказыванию. В последний раз это так ослепительно продемонстрировал С.Кара-Мурза по поводу моей статьи «Неправый суд над родным народом», что очередному «народолюбцу» А.Севастьянову вряд ли перещеголять его. Сегодня, не отступаясь от своей классовой антагоничности: «Я буду с русской интеллигенцией и верхними классами против русских рабочих и крестьян, случись у нас опять социальная война» , – Севастьянов начинает доказывать, что его «постулат носит условный характер»: случись, мол… тогда… Если, мол… тогда… Но неужели русские националисты так не уверены в ясности русских глагольных форм, что считают нужным «расшифровать» условный смысл, предполагаемый словом «случись»? А как мыслители они не в силах уразуметь, что личная социально-идейная ориентация – «случись» или не случись «у нас опять социальная война» – выражена Севастьяновым предельно отчетливо: именно как морально-психологическая готовность пойти против подавляющего большинства русской нации?

Что же касается классовой самоуверенности автора и «точного» знания, будто социального взрыва в России никогда не будет («Мы каждой клеточкой мозга успели убедиться в этом…»), то подобными завереньями Севастьянову лучше бы поделиться душевно не со мною, а с автором «лимитов на революции» – Г.А. Зюгановым. Которого, именно по всесторонней нелогичности своей, он зачем-то безоглядно хулит.

И тут время заметить: ограничившись личными «мужскими» выпадами против меня, попавшей не в бровь, а в глаз всей пестроликой компании «русских националистов», Севастьянов едва ли не 5/6 своего «ответа» посвятил совершенно сторонним относительно темы дискуссии (существо и реальные политические следствия национализма) предметам и фигурам. В связи с чем я решительно не понимаю РЕДАКЦИЮ «ДНЯ ЛИТЕРАТУРЫ». А именно: для чего принимается к публикации статья, автор которой совершенно не справился с темой, подменив смысловые задачи дискуссии? Я рассматриваю это – минимально – как поощрение НЕПРОФЕССИОНАЛИЗМА. Разве так пуст портфель редакции, чтобы занимать газетное место взбаламученными эмоциями автора, который неспособен сосредоточиться на заданной принципиальной теме и, видно, в панике от своего интеллектуального бессилия, кидается на непричастных к делу людей?

Мне крайне неприятно, например, что мою статью, никак не связанную с главным редактором газеты «Завтра», Севастьянов прямо выдает за п о в о д («подавшая мне повод») напасть на А.Проханова. Я считаю это абсолютно некорректным, спекулятивным и провокационным ходом. Провокационным хотя бы потому, что ввиду многолетнего отсутствия моих публикаций в газете «Завтра» целый ряд моих почитателей, нисколько не разделяющих «идеологию» Севастьянова, получил горьковатую возможность «утешиться»: «Зато (!) попало Проханову!» (Что скрывать: есть среди читателей и такие страсти. И «ДЛ» надлежало б учитывать это.)

Между тем сколь бы сложны ни были мои отношения с Прохановым, подложное использование моего имени для сведения чужих личных счетов с ним вызывает у меня протест. Уж слишком по разным причинам мне и Севастьянову может нравиться или не нравиться этот писатель и общественный деятель!

Севастьянову-то А.Проханов не нравится как «красный» и, следовательно, не «русский националист». Не нравится – как (о, позор!) защитник Советского Союза вместо той «Москвы с огородами», к которой чают свести страну севастьяновские националисты, чтобы с легкостью прикарманить ее.

Казалось бы, сам Бог бы велел Севастьянову обличить в «красноте» и «советскости» первым делом К.Леонтьева, на работы которого теоретически опирается моя статья и который в ней широко процитирован. Ибо большего-то противника славянского, в частности, национализма, чем К.Леонтьев, не найдешь во всем НПСР, во всей, может быть, КПРФ… Да слабо, видно, «историку и социологу» знаться с русской классикой! Не только с К.Леонтьевым – даже с М.О. Меньшиковым, пришедшим к необходимости " преодоления национализма"!.. Вот и мелко, лукаво – как через черный ход да с отмычкой – «через» мою статью подбирается наш «потомственный» к главному редактору «Завтра». Лишь бы потопить сущность проблемы? Лишь бы, смешивая яд с лестью, свести счеты с тем, кто, по дельным соображениям, отказался, наряду с Владимиром Осиповым, подписывать некую пронационалистическую жалобу?.. Что же до «таких „национал-капиталистов“, как Абрамович и Дерипаска», поддержку которых инкриминирует Севастьянов прохановской газете, то те, кто читал мою статью «Своя своих не познаша?», вряд ли поймут, чем особенно-то не нравятся названные господа из «верхних классов» возлюбившему Гавриила Попова А.Севастьянову. И с каких это пор он брезгует «инородцами» из «бизнес-клуба»? Разве что снова-таки: своя своих не познаша?.. А я-то, к примеру, вовсе не исключаю, что Абрамович в должный час, хоть и с Чукотки (а тем паче – «интегрированной» в Аляску), не хуже Г.Попова прокричит: «БЕРЕГИТЕ РУССКИХ!» И Севастьянову придется снова умилиться: «Роман (Харитонович?), будучи человеком не только мудрым… которому не откажешь в блестящем уме…» (см. далее в «НГ-сценарии», № 6 или дословную цитату в моей статье). В общем: право, с негодными средствами собрался Мальбрук-Севастьянов и в этот свой поход!

Впрочем, с этого рыцаря воистину взятки гладки. Зато остаются вопросы к самому «Дню литературы». Блеснувшему склочной «объективностью» даже к покровителю своему А.Проханову – лишь бы «состоялись» дворово-"дворянские" выпады против меня, сами по себе не тянущие даже на подобие статьи…

1. Выходец из либерально-интеллигентского, как писала я, «Интернационала культуры» и, по собственному же признанию, неофит в каком-либо «русизме», Севастьянов, возможно, не знает, но В.Бондаренко-то знает отлично, что ПЕРВОЕ после 80-летнего перерыва издание статей Константина Леонтьева было подготовлено – составлено, прокомментировано, снабжено обширным предисловием – именно ГЛУШКОВОЙ Татьяной Михайловной (Константин Леонтьев, «Цветущая сложность», М., «Молодая гвардия», 1992, тираж 75 000; откуда и пошла гулять по устам сама формула «цветущая сложность»). Подготовлено – несмотря на труднейшие объективные и субъективные обстоятельна в эпоху крушения СССР (и государственно-издательского дела). А ранее того, с 1990 года, мною же, также первой, начаты были публикации в периодике возвращаемых читателю политических статей К.Леонтьева с современным комментарием к ним. Хочешь не хочешь, а это – реальные факты, принадлежащие не одной моей биографии, но и судьбе К.Леонтьева в ХХ веке. В дальнейшем же я опубликовала целую серию новых своих работ об этом мыслителе, так что ссылки на мои труды по данной теме присутствуют в аппарате последовавших за «Цветущей сложностью» книжных изданий К.Леонтьева. Однако «День литературы» позволяет себе помещать абсолютно циничное с точки зрения истории культуры высказывание по моему адресу: «какая-нибудь юная дева, начитавшаяся на ночь Леонтьева» . Добро бы, это сопровождалось критическим анализом моего понимания К.Леонтьева, указанием на, допустим, ошибочность его, – как принято в жанре полемики . Нет, попрание ради попрания оказывается вполне приемлемым для «Дня литературы»! И не впервые уже оказывается… Но на сей раз: неужели, столь лестно выдавая меня за «юную деву», даже о возрасте моем потеряло представление издание, год назад, наряду с другими газетами, отметившее солидный мой юбилей?

2. С какой разумною целью главный редактор «ДЛ» настаивал на передаче его газете статьи «Своя своих не познаша?»? Чтобы вслед сугубо серьезной и общественно значимой работе поместить хулиганскую выходку против ее автора, не имеющую никакого отношения ни к философии, ни к политологии, ни к литературе? А иными словами: каков принцип привлечения материалов в «ДЛ»? Это принцип постмодернистской игры с идеями и людьми? Ведущий в конечном итоге к бульварной прессе?.. Ведь «остроумие» того же Севастьянова, ничуть не знакомого с «аттической солью», то есть оригинальной, литературного толка, образностью, дает все основания назвать этого «аристократичного» (как еще уверял он в «НГ») «интеллигента» совершенно обратным именем – и заодно вспомнить нормативы «желтоватых», вовсе не литературных листков.

3. Неужели редактор «ДЛ» не ведает, что получил мою статью – всю целиком, обе ее части – в конце августа 2000 г., предполагая срочное печатание ее? И как, зная это, «с беспристрастностью» допускает он даже такой «козырь» в «ответе» моего оппонента: будто я нарочито не учла эн-ного севастьяновского сочинения в «НГ», «вышедшего 12 октября»?.. «Учитывать»-то там мне, оказалось, нечего, хотя не 12-го, а 11-го ноября вышло очередное националистическое стенание уж себя не помнящего трибуна: ничего не способно оно изменить в изображенном мною идеологическом облике этого труженика пера. Но для чего приемлет подобные «козыри» редакция «ДЛ»? Чтобы «на всех уровнях» поощрить «историка и социолога» в его низких представлениях о тех, кто не разделяет его захолустных взглядов – сколько бы раз тавтологически и амбициозно ни изложил их он, пригретый либеральной политической прессой?

4. Можно ли исключить предположение об особой надобности таких именно, низких , представлений для данного именно номера «ДЛ»? Ведь в нем помещена также и моя новая статья «Фиговый листок для лаврового венка президента», резко осуждающая президента РФ Путина. Чем же не маневр – попытаться ослабить ее общественное звучание, тут же характеризуя ее автора как «юную деву», которая – от безделья? – «пописывает (!)» в газетах (по выражению «писателя» Севастьянова); причем произносит якобы лишь некое пустое «фьюить!» и, мало того, уже накануне, своей статьей «Своя своих не познаша?», сама себе произвела «с борта „Дня“… погребальный салют»? (Можно ли, стало быть, принимать всерьез ее голос с того света?..)

Мне-то к «погребеньям» своим – и, естественно, за оградой «русской культуры» – не привыкать стать. (Опять-таки отстает Севастьянов-могильщик и от профессора химии С.Кара-Мурзы, и от других предшественников.) Но легко ли внушить читателю, что в своей компоновке материалов для данного номера «ДЛ» далек был главный редактор от на всякий случай «страхующего» его умысла? Даром что он храбро стащил, точно кот – со стола, из последней моей статьи образ ш в ы д к О г о (быстрого, по-украински) прислужника, приглянувшийся ему для заголовка собственной статьи в № 3 «Завтра» о министре культуры. (Не такая уж ценность, конечно, и я бы обошлась без нее, добровольно уступив коллеге, во избежание кривотолков насчет «совпадения» в одновременно вышедших газетах.) Ну а по поводу «нечаянного» соседства в «ДЛ» моей статьи и похоронного произведения А. Севастьянова вопрос можно поставить и так: что тут – грубое манипулирование общественным сознанием или «тонкое» использование чванливого «историка» и социолога" в неких политиканских интересах главного редактора газеты?

5. Задавая эти вопросы, признаюсь, что за долгие годы так устала от «ответных», «супермужских» разглагольствований про Ерему, когда речь-то затеяна о Фоме, что вообще удивляюсь:

зачем изображать в печати «дискуссию» или «полемику», если культура дискуссий представляется «пережитком» и «полемизирование» понимается не как стройное изложение встречных, инаких мыслей, контрдоводов, контраргументов, а как любая разнузданная болтовня «на свободную тему» с допущеньем вульгарностей и заушательств;

если в результате писатель моего возраста и профессионального стажа подвергается не «огню» содержательной критики, а просто наглым п л е в к а м;

если вместо естественного, непретенциозного имени «автор» писатель, только «автором» сам аттестующий себя, получает самые произвольные, пренебрежительные к его объективному статусу квалификации – вплоть до признания в заведомой «унизительности» вести «полемику с дамой», когда писатель – женщина и уже тем самым есть существо презренное…

6. Женоненавистничество, прямо связанное с комплексом мужской неполноценности, как известно, широко культивируется русской «творческой интеллигенцией», которая вообще-то желала бы избыть женщин в своих рядах, особенно тех женщин, кто не ровен час легко положит на лопатки иного витязя в звериной шкуре… Эта черта современной русской интеллигенции выявляет, конечно, духовное оскудение нации и служит именно ему. Ибо принципиальное нынешнее презрение «сильного» пола к слабому означает прежде всего непризнание женщины как наиболее чуткой и стойкой носительницы, хранительницы именно национального начала (даром что эта прерогатива женщин неоспорима).

Такого отношения к нерусской женщине, тем паче – писательнице, я со стороны русской творческой интеллигенции, признаться, не замечала. Там-то – вовсе иной, пусть даже и оппонирующий тон, но идущий все же поверх полового признака «врожденно нечеловекоподобных» особ, какими почитаются обычно писательницы русские. И во всяком случае интересно выяснить: допустил ли бы В.Бондаренко, автор книги о «детях 1937 года», на страницах «ДЛ» что-либо п о д о б н о е обращению со мной по отношению к самым сомнительным своим персонажам из либерального стана, будь они даже «низшего», женского пола? Например – по отношению к подписантке знаменитого "расстрельного письма «Раздавить гадину!» (1993 год), «элитарной» Б.Ахмадулиной, которую В.Бондаренко восторженно реанимирует для читателя и ставит (кладет) в прямое ПОДНОЖЬЕ этой особе родом из благополучнейшей МГБ-шной семьи «всю энергию погибших» в 30-е годы , и в частности – «энергию Павла Васильева и Бориса Корнилова, Николая Клюева и Осипа Мандельштама» ? Творческую энергию этих поэтов, которая будто бы «передавалась Белле Ахатовне Ахмадулиной» уже при рождении ее, как непосредственной преемнице суммарной такой творческой мощи… Сверхгениальной, стало быть, предстает несравненная Белла Ахатовна, да и в мученическом, получается, ореоле! Ибо ведь и А.Ахматову на всякий случай всуе поминает тут В.Бондаренко – апологет некоего энергетического вампиризма… Даром что его любимица с антирусского берега «детей 1937 года» давно уж сама растолковала смысл своей «пассионарности»: «За Мандельштама и Марину/ я отогреюсь и поем». А в 1993 году в духовную пищу себе потребовала у Президента РФ крови защитников Дома Советов – факт, который прямо-таки на цыпочках обходит В.Бондаренко, возмущенный не всеми лакеями ельцинизма – подписантами «расстрельного письма»…

Так не слишком ли своеобразно «уважает» русскую литературу – ее живых и мертвых – «зоркий критик» (по мнению Л.Аннинского), финалист «Антибукера», главный редактор «Дня литературы»? Страха Божия, что ли, не ведает, отплясывая нынче либеральный канкан на самых скорбных гробах и вместе с тем отвешивая в своей газете гнусные оплеухи нелиберальному – ни к писательской совести, ни «даже» к русскому национализму – автору (возложившему, кстати, обширный, всем памятный стихотворный венок нашим павшим «в том листопаде страшном» 1993 года)?.. А иными словами: не догадывается, значит, «плюралистический», безразмерно-"широкого" взгляда редактор В.Бондаренко, что есть вещи, устои, понятия, «плюрализм» в отношенье которых равен просто безнравственности (пусть и равен он в то же время «золотому тельцу»)?

7. Не жаждет ли газета, назвавшая себя «ДЕНЬ литературы», компактно свернуться до эдакой лит-СЕКУНДЫ, ограничив круг своих авторов: давними участниками «перекрестных опылений»; семейством редактора; сквернословами типа Витухновской; суперменами севастьяновского разряда; присяжным мудрецом Л.Аннинским (по аналогии с сериалом «Спросите у Лившица») в обветшалом его наряде «имперского» Хамелеона (ссылаюсь на мой диалог с ним “Фениксы и Хамелеоны” в “ЛГ” 1987 г.) и, по мере возможности, украшая себя «детьми»-лауреатами всех олигархических премий? Или, может, «ДЛ», странным образом, полагает в итоге «бесшабашного» своего глумления сохранить за собой серьезного и свободного духом писателя (не осыпанного, как кумиры В.Бондаренко, «позолотой премий, званий и наград»), последняя “неосторожность” которого – вскрытие зреющего в либерал-националистических умах расчленения России?

28 января 2001 г.