
Текст книги "Газета День Литературы # 118 (2006 6)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Валентина Ерофеева ЧЕТВЁРТАЯ ВОЛНА
Александр БОНДАРЬ. Ночной кабак. Повести и рассказы. Издательский дом «Кленовые листья». Монреаль, 2004.
«Ночной кабак» – это уже из новой литературы русского зарубежья, четвёртой волны эмиграции. Именно эмиграции, а не свободного гражданства – «Фигаро здесь, Фигаро там», с тремя паспортами в кармане. Истинная эмиграция – всегда боль, некая ущербность, смута души, которую, по Леониду Леонову, «надо устраивать» прежде всего, «а там всё остальное устроится».
«Четвёртая волна обозначила собою конец краснозвёздного молоткасто-серпастого… – пишет Александр Бондарь в одной из повестей сборника, – когда-то располагавшегося на одной шестой части земного шара. В Канаду плотной уверенной толпой повалили солидные и уважаемые люди… Здесь были проворовавшиеся чиновники, бывшее советское начальство, не сумевшее найти себя в постсоветской действительности, скороспелые бизнесмены, удиравшие из страны тогда, когда дома на них уже заводили уголовные дела. Всё это высшее общество тащило за собой на свою новую родину чемоданы, упакованные добычей, – всё то, что удалось прихватить на родине старой. Кроме них в приоткрытую канадцами узкую щель просочилось также… известное количество разной мелкоты: всякие там программисты, инженеры, математики, журналисты, писатели, художники и прочая, подобная им, никчемная и безнадёжная шушера». Вот об этих, «никчёмных и безнадёжных» – авторские размышления и авторская боль.
«Ночной кабак» Александра Бондаря заселён плотно. В антураже местных «солдаток любви», стыдливых гомиков, «коробейников», у которых можно приобрести и пучок травы, и «колёса», и вообще всё, что захочешь, действуют его персонажи: опытный карманник Дима, его подельник Коля, «не-оканадившаяся» и этим гордящаяся школьница Катя, несостоявшаяся лжеголливудская (для кровавых одноразовых съёмок) Лена и иная – никчёмная и безнадёжная – публика. Они воруют, убивают друг друга в нечаянном пылу разборок; в аффекте же, по ходу действия, убивают и обидчиков со стороны: хитро"умного еврея" Сеню – за бесплатных работников, ежемесячно увольняемых им за придуманные провинности; Майкла, «всегда пахнущего анашой», – за растление дочери; «сытого, наглого, блатного» Артура – по неизвестному «приговору», но скорее всего тоже за какую-то пакость. Нет, это не отморозки, которым всё равно, кого убивать. Эти – избавляют мир от «нелюдей», очищая тем самым «воздух для людей нормальных», – так оправдывает себя один из них, самый старший, годящийся всем им в отцы, – Дмитрий Степанович, бывший московский инженер.
Это «очищение» мира многими из «действующих лиц» прозы Александра Бондаря начато ещё на родине, в России. Солдатик Андрей, замученный мерзким издевательством командира-чеченца с характерной фамилией Радуев, в отчаянье самозащиты страшно расправляется с ним и бежит из воинской части (рассказ написан в начале 90-ых). Но одна кровь притягивает к себе другую: месть и жажда «очищения» от «нечисти» кажутся теперь нескончаемыми в его судьбе и – труп за трупом – устилают его жизнь к финалу. Неужели «человек, вообще, – скотина»? И это его природа, как утверждает другой персонаж Александра Бондаря. И здесь обертоном наплывает фантасмагория полубреда-полуяви, преследующая героя иного русского романа зарубежья —"Венерина волоса" Михаила Шишкина, героя, измученного работой переводчика в пересыльном пункте для русских эмигрантов. Только уже в Швейцарии, не в Канаде. Может, от этих страшных мыслей, от этих страшных подозрений о скотстве человеческой природы вообще и бежали, куда глаза глядят, из клокочущей беспределом начала девяностых годов России многие эмигранты четвёртой волны – все эти «инженеры, математики, журналисты, писатели, художники»? Но не поднимается рука ни у автора, ни, я думаю, у читателя бросить камень в этих людей, у многих их которых «за спиной не оставалось ничего, на что можно было бы опереться, ничего, что привязывало бы их к прошлому». Но ощущение «грязи и неуюта» не покидает их даже во вполне благополучной Канаде и в той же ультраблагополучной Швейцарии. И здесь мы попадаем на обнажённый нерв, видимо, вот какого поколения – поколения семидесятых годов рождения (сам Александр Бондарь, эмигрировавший в 95-ом году, к ним и принадлежит). Поколения, на хрупкие подростковые ещё, а затем и юношеские плечи которого свалилась тяжесть неимоверная – тяжесть слома формации, тяжесть слома эпохи. Мечтавшие о том, что «май месяц» наступает не только в природе, но и вся жизнь может сложиться, как этот весенний месяц, они получают обратное – ощущение «грязи везде», «недостатка воздуха» для дыхания, отсутствие опоры, которую выбили из-под ног их родителей и их самих всевозможные плюрализмы и крутые, на 180 градусов, перестройки, более походящие по силе воздействия и конечному результату на последствия десятибалльных землетрясений. В этом состарившемся раньше времени поколении надломилось что-то, и оттого они – либо спокойно-равнодушно безразличные, либо растерянно-психопатически агрессивные. Налицо очередное потерянное поколение, плоды жизни которого придётся ещё расхлёбывать и пожинать миру, если он когда-то встанет с колен и отряхнётся. (И последующее – поколение восьмидесятых-девяностых – поколение пепси, сексуально озабоченное, с голыми животами и вытаращенными глазами всё время куда-то рвущееся оттянуться, – тоже даст миру ещё великие проблемы: неизвестно, каких монстров оно породит…)
Из уст Иоанна Златоуста (от лица Христа) вот какие странные слова однажды пролились: «Для чего ты гордишься отечеством, говорит Он, когда я повелевал тебе быть странником всей вселенной, когда ты сможешь сделаться таким, что весь мир не будет тебя достоин?!» Что это такое? – та самая тяга к объятию и приятию в себя всего мира, от которой, наверное, никуда и никогда уже не деться? Или то самое бесконечное, благодатное стремление к Совершенству, которое является движителем всей жизни (наравне с неблагодатным…)?
Вот к таким непростым размышлениям подталкивает читателя проза Александра Бондаря – русского эмигранта четвертой волны.
Юрий Голубицкий ЛОЦИЯ ЗДРАВОМЫСЛИЯ
Есть книги и Книги. Вторых по определению не может быть много, но именно они и сохраняют, передавая из прошлого в будущее человечества, сакральный смысл гуманистической мысли, выраженный в печатном слове, служат маяками фарватера в море разливанном печатной продукции и, если продолжить морские сравнения, являются лоциями здравомыслия. К числу таких лоций без натяжки можно отнести недавно увидевшую свет монографию ведущих русских социологов академика РАН Г.В.Осипова и члена-корреспондента РАН В.Н.Кузнецова «Социология и государственность» (М:, «Вече», 2005, 568 с.).
Являясь руководителями одного из самых авторитетных в социологическом сообществе России академического научного коллектива – Института социально-политических исследований РАН, авторы, безукоризненно соблюдя строгие правила научной этики в области цитирования, предлагают вполне самостоятельное, оригинальное, филигранно структурированное исследование, в котором нашлось место не только анализу и синтезу обширного материала социологического мониторинга общества на самые разные, неизменно актуальные темы, но и эвристического уровня научным новациям. Это ведь только в школьной арифметике от перемены мест слагаемых сумма не меняется. В высокой науке действуют иные, порой весьма загадочные законы, и искусство научной аранжировки материала, его верного структурирования (той самой «перемены мест»!), удачно примененное истинно талантливыми исследователями, способно творить чудеса.
Одно только знакомство с пятистраничным содержанием монографии основательно «заведет» чуткого к социологии читателя. Еще бы! В лапидарно изложенные, плотно сбитые главы выстроились такие актуальнейшие темы, как «Социальная роль социологии в XXI веке» и «Социология глобализации…», «Социальная трансформация российского общества», и социология всеми нами столь чаемой «…стабилизации Российского общества». А еще содержит фундаментальный труд «Социологию истории», «Социологические теории», «Реформирование социологии для XXI века».
Казалось бы, что принципиально нового может содержать глава «Теоретические школы в социологии»? А ведь de facto именно она оказалась плацдармом новационного прорыва, значение которого для социальных и, шире, гуманитарных наук пока еще сложно даже предугадать.(Помните тютчевское: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся».)
Ни объем, ни обзорный характер рецензии не дают возможности детально остановиться на этом прорыве, посему ограничусь его аннотацией: авторами предпринята весьма удачная попытка плодотворной, раскрепощающей мысль и раздвигающей горизонты грядущих исследований, «дефилософизации» социологии, к чему стремились еще во времена коммунистического догматизма наиболее прозорливые представители социологической науки. Более того, ряд школ и направлений, которые считаются «философскими кирпичами» здания научного познания, в частности, «Экономический марксизм» и «Школа критической теории» (Франфуртская школа) рассмотрены авторами как, в первую очередь, социологические феномены, т.е., по мнению авторов, социологическая компонента в них доминантна по отношению к безусловному философскому наполнению. (Опять «перестановка мест», но какая перестановка!)
Новационны содержащиеся в книге материалы о целеположениях государственной власти, о методах использования ею новых идеологических установок, ибо «заточены» не под абстрактное государство и уж, тем более, не под окончательно канувшее в Лету тоталитарное, признающее лишь коммунистическую идеологию, государство советское, а в подмогу государству современной России, которое трудно возводится стараниями истинных российских государственников. При этом авторы предупреждают, что «Разработка (по заказу) государственной национальной идеи – это еще один очередной социальный миф, способный отвлечь внимание от решения реальных социальных проблем российского общества».
Книга посвящена 60-летию Великой Победы, о чем гордо заявлено на ее колонтитуле. Посвящена вовсе не формально. Объемная историческая глава, в которую естественно вошла тема войны, исследует, как генезис великой трагедии русского XX века, и октябрьский переворот в качестве заговора против русского народа, и все возрастающую угрозу национального экстремизма, и подлые действия пресловутой «пятой колонны», и потери СССР и России в 30-е годы прошлого столетия и в ходе Отечественной войны. Кстати, приведенные в книге данные о потерях, собранные ведущим отечественным демографом проф. Л.Л.Рыбаковским, могли бы поставить точку в этом все еще конфликтном для общества вопросе, если бы логика и здравомыслие были в состоянии докричаться до сознания и совести некоторых нынешних оголтелых «демократов».
Реформированию общества в книге отведена, пожалуй, главенствующая роль. Авторы предлагают свое видение парадигмы этого процесса, однозначно утверждая, что социальная мифология и социальный утопизм (на сей раз либерального толка) послужили причиной, по меньшей мере, печальных результатов.
«Демократы до сих пор свое главное завоевание видят в разрушении так называемой командно-административной системы, вместе с которой они практически уничтожили и государственность, и экономику России. Последствия введения выбранной модели рыночных отношений отвечают интересам столь небольшого слоя жителей России, что реформаторы опасаются четко и гласно определить конструктивную цель своих реформ. Если они продолжат с прежним рвением расчищать место для реализации своих будущих социальных прожектов, то утрата Россией ее государственности станет очевидностью». Нужно обладать недюжинным мужеством и высокой степенью гражданской ответственности, чтобы сделать столь нелицеприятный вывод о «демократических» реформах.
Не обрисовать мне даже в самом общем виде контуров того огромного информационного массива, который вобрала в себя этапная монография. Она воистину энциклопедична в понимании гуманистического Просвещения, когда принцип этот трактовался не как поверхностная раздробленность множественного, а, в первую очередь, как глубина и основательность всестороннего целокупного исследования предмета. А ведь помимо основных разделов содержит книга еще и 16(!) приложений, самым впечатляющим из которых, на мой взгляд, является последний, шестнадцатый – картография Государства Российского.
Воистину уникальные, практически неизвестные огромному количеству россиян карты публикуется в нем. В совокупности они убедительнейшим образом иллюстрируют, как приращивались, наполнялись благой для развития страны энергией морских окоемов и трансконтинентальных «мостов» пределы нашей Родины при руководителях-патриотах, и как болезненно скукоживалась, хирела Россия при пробравшихся к рычагам управления национал-предателях и коллаборационистах. План Розенберга по расчленению СССР, принятый Гитлером, и аналогичный план Г.Попова, одобренный в 1991г. «демороссами», предстают со страниц книги близнецами-братьями, и если разнятся между собой, то… большей жестокостью по отношению к стране со стороны Г.Попова и его камарильи.
В наши дни, когда в российском истеблишменте все еще сильно стремление минимизировать государство до пресловутого уровня «ночного сторожа», урезав до предела его функции общественно-политического, экономического и социального регулирования жизни общества, значение фундаментальной научной работы, изначально требовательной, но и заслуженно уважительной к самой идее государственности, трудно переоценить. Особенно если она, работа эта, без малейшего ущерба для истинной научности доступна пониманию и высокого профессионала, и практического работника служб госуправления, и всех тех граждан, кому, как и авторам, небезразлична судьба многострадальной Родины нашей, славного Государства Российского.
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
БЫЛ – И ВСПЛЫЛ…
"Уронил я в унитаз
С ужасом намедни
Свой любимый карий глаз,
Правый, предпоследний…"
Игорь ИРТЕНЬЕВ
Предпоследний правый глаз
Уронил я в унитаз.
Знать, лицом на нём сидел —
Вот мой глаз и улетел…
Дальше – новая беда:
Следом зуб упал туда,
После – ухо, челюсть, нос,
От причёски клок волос,
Два виска, немного лба,
Даже нижняя губа,
Даже грешный мой язык!..
Я последним глазом – зырк:
Что ж осталось у меня?
Так, ещё одна фигня…
Ну, уж это – не отдам,
Ибо выйдет стыд и срам.
Я ведь всё-таки поэт,
Мне подобных в мире нет:
Среди классиков в строю —
У параши я стою!