Текст книги "Газета День Литературы # 118 (2006 6)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Сюда от заставы Юймынь.
С тех пор как китайцы пошли на Боден,
Враг рыщет у бухты Цинхай.
И с этого поля сраженья никто
Домой не вернулся живым.
И воины мрачно глядят за рубеж -
Возврата на родину ждут,
А в женских покоях как раз в эту ночь
Бессонница, вздохи и грусть.
А вот его тоже вполне современные ностальгические «Воспоминания о родной стране» в переводе Иосифа Бродского:
Сиянье лунное мне снегом показалось,
Холодным ветром вдруг дохнуло от окна…
Над домом, где друзья мои остались,
Сейчас такая же, наверное, луна.
Ностальгия обычно настигает тех, кто лишен надежды на будущее. Так после 1917 года плакали над погибшей Россией Замятин и Ремизов, Гиппиус и Бунин. Прошло время, и появились новые гении: Михаил Шолохов и Андрей Платонов, Сергей Есенин и Михаил Булгаков. Вот и в Китае на нашем форуме ностальгирующий плач Чжан Цзе был опровергнут не менее значимыми китайскими писателями: поэтом Гидимага, прозаиками Цяо Лян, известным критиком и исследователем русской литературы Чжан Цзяньхуа. Неожиданно ностальгическую ноту Чжан Цзе поддержал Валентин Распутин, переведя уже пессимистический взгляд на будущее России. В своем противостоянии и нравственному, и экономическому разложению страны, конечно же, Распутин прав, и веры в нынешний путинский режим у здравомыслящих людей нет никакой. Но всё в руце Божией: быть России или не быть, не только нами или нашими врагами определено будет. Думаю, что и русская литература сейчас накануне нового подъема, а вслед за литературой, по традиции, и сама Россия, надеюсь, начнет выбираться из завалов.
Даже у Леонида Бородина с его достаточно трудной судьбой отношение к будущему и страны, и нации, и самой литературы гораздо более оптимистичное. Да и предлагаемая пессимистами, как с русской, так и с китайской стороны, маргинализация сознания, маргинализация литературы, а по сути тот же западный индивидуалистический тупик отнюдь не свойственны ни русской классической литературе, ни тем более китайской литературе «Золотых времен». Я постараюсь к следующему номеру расшифровать запись выступлений и более подробно представить читателям столь оживленный и дискуссионный литературный форум.
Валерий Ганичев с Олегом Бавыкиным за время поездки, пожалуй, обговорили с руководством китайского Союза писателей совместные планы лет на пять вперед. Дай Бог, чтобы они сбылись: и совместные поэтические фестивали, и регулярные поездки писателей, и публикации в газетах и журналах. По крайней мере «День литературы» о Китае точно забывать не будет.
Встречи с лучшими китайскими писателями, как правило, среднего поколения – ныне ведущего в китайской литературе, продолжались и в Харбине, и в Нанкине, и в Ханьчжоу, и в Шанхае. Думаю, мы перезнакомились со всем цветом китайской культуры. Теперь дело за взаимными переводами и публикациями.
Нашими глазами и ушами, нашими окнами в Китай были русисты-переводчики. Прежде всего это Лю Сяньпин, заместитель Председателя Иностранной комиссии Союза писателей Китая, и молодой ученый Ван Цзунху, недавно защитивший докторскую диссертацию по русской литературе. Сегодня быть русистом – это уже и быть обреченным на любовь к России. Китайские русисты нынче очень бедны по сравнению с американистами, испанистами или германистами. В престижный список занятий русистика уже не входит. И очевидно надо с детства так увлечься русской культурой, побывать в России, чтобы остановить свой выбор на этой профессии. Они все для облегчения общения с ними выбирают себе вторые русские имена. Лю Сяньпин стал Сашей, Ван Цзунху – Андреем. Может быть, за эти две недели и натерпелись они, решая за нас все мелкие проблемы, но, к счастью, за всю поездку никаких чрезвычайных происшествий не случалось. Тем более за всем неусыпно следила наш поводырь, наш полномочный представитель, ныне осевший в Китае, Светлана Селиванова. Сейчас она пишет книгу об ушедшем, как Атлантида, русском Харбине. Не китайцам же восстанавливать наше русское присутствие, они порой самим удивляются нашей пассивности и равнодушию. И это тем временем, когда уже везде в мире посредником в общении становился английский язык. От русского Китай постепенно и верно отходит, лишь старики даже на улицах иногда останавливаются и, вспоминая давно минувшие институтские годы в Москве или Питере, пробуют оживить свой русский. Эта поездка несомненно стала подарком и для всех русистов Китая, не так часто за последние годы к ним приезжает столько известных русских писателей. Да и посольство, и консульства наши почему-то не спешат поддерживать русистов ни в Пекине, ни в Шанхае. А ведь это наши верные друзья. Я рад, что вновь удалось повидаться со многими крупнейшими русистами, в былые годы частенько приезжавшими в Москву и, как правило, заходившими обязательно и в редакцию «Дня литературы». Портреты русских писателей работы известного исследователя и художника Гао Мана давно украшают наш Союз. Он писал портреты, пожалуй, всех знаменитых русских классиков и тех писателей, с кем ему самому довелось встречаться: Бориса Васильева, Виктора Астафьева, Егора Исаева… На этот раз Гао Ман во время русско-китайского форума изобразил и нашу поэтессу из Питера Елену Родченкову. Дополнил его коллекцию русских писателей также и мой портрет. Заметки Гао Мана о русских писателях мы собираемся опубликовать в одном из номеров газеты. К нам в газету не раз заходил ученый и критик, переводчик и издатель Чжан Цзяньхуа. Прежде всего ему, а также «Внешэкономбанку» и Петру Селиванову, мы обязаны тем, что к приезду была выпущена в одном из крупнейших китайских издательств Антология современной русской прозы. В издательстве «Народная литература» Чжан Цзяньхуа подготовил и выпустил эту книгу. От него и его вкусов и зависит во многом, с кем из наших новых писателей познакомится китайский читатель. С Захаром Прилепиным или с Дмитрием Быковым, с поэтом Евгением Семичевым или с поэтом Дмитрием Приговым. Пока вкусы профессору не изменяли, он жадно следит за русскими новинками, читает всё, что выходит в журналах и крупных издательствах.
По мнению Чжан Цзяньхуа «новейшая русская проза интересна по крайней мере уже тем, что отражает время, показывает духовный облик русского народа, знакомит нас с тем, о чем задумываются русские интеллектуалы, как они пишут в новое время…» Профессор считает, что до сих пор в русской литературе сохраняется «красная мелодия», обозначающая не мировоззрение писателей, а их озабоченность человеческими судьбами, их сопереживание простому человеку.
В Шанхае нас встречал такой же молодой, такой же энергичный и такой же влюбленный в русскую литературу декан Шанхайского университета, вице-президент Всекитайского общества русской литературы профессор Чжэн Тиу, работающий сейчас над Большой энциклопедией русской литературы. Он тоже давний гость нашей газеты. Впрочем, я заметил, почти все русисты, побывавшие в России, еще и члены тайного Валдайского братства, куда их отвозит на русскую рыбалку, экзотику и погружение в русский быт валдайский патриот Олег Бавыкин.
В Китае много городов-миллионников, бурно развивающихся, обладающих или редкими историческими достопримечательностями, или тысячелетними храмами, или изумительными природными особенностями. Но, на мой взгляд, как и в России, есть два центра, формирующих идеологию и курс развития страны, – это Пекин и Шанхай. Они дополняют друг друга, влияют друг на друга, соперничают друг с другом. Честно скажу, мне по первой поездке шанхайцы в массе своей понравились больше. Пекин и сейчас – это центр Поднебесной, он отягощен имперскими функциями, он озабочен и обликом своим и влиянием на весь мир. Шанхайцы ничем таким не озабочены. К месту вспомнить Иосифа Бродского: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Любая империя по Бродскому «…хороша окраинами. А окраина замечательна тем, что она, может быть, конец империи, но – начало мира. Остального мира…» Шанхай, конечно, сегодня не такая уж глухая провинция, но, несомненно, – это выход в остальной мир. И наоборот, остальной мир заходит в Китай через Шанхай. И здесь я должен вновь вернуться к непонятному для меня дружелюбному отношению к иностранцам в Китае, и тем более в Шанхае. Конечно, живи там хоть всю жизнь, всё равно останешься чужаком, «лаоваем». Но чужаку будут всячески помогать в его хождениях по городу, его попытках что-то сделать. И даже колонизаторский опыт не будут мазать только черной краской. Вспомните, как в Африке уничтожали все следы колонизаторского правления, в том числе и самые позитивные. Шанхай весь девятнадцатый век по существу был англо-французской колонией в Китае. Англичане в свои кварталы не допускали «собак и китайцев». Кули с мешками на плечах вынуждены были обходить английскую набережную. Китайцы служили, работали рикшами, нянчили детей и набирались опыта. Конечно, не забудем боксерское восстание в начале ХХ века, когда народ в ненависти стал уничтожать всё чужеземное. Попало и нашим. Интересно, что в вышедшей недавно книге Натальи Старосельской «Повседневная жизнь русского Китая» автор чисто с колонизаторских позиций подходит к этому восстанию. Мол, плохой народ, столько чужой крови пролил. Но не лезьте в чужую страну, господа колонизаторы. Любое восстание – это кровь и гибель невинных. Но до каких пор в Китае должны были править иностранцы? Жалко наших строителей КВЖД, попавших под восстание, но по сравнению с нашими бунтами китайцы еще были мягкосердечны. А открытость Шанхая они даже во времена Мао использовали как окно в мир. Шанхайцы за столетия привыкли к иностранцам, и потому именно Шанхай стал прообразом нового развивающегося Китая. Шанхай смело заимствует, перенимает и развивается дальше. Шанхай как бы уважает своих колонизаторов за полезный опыт. Говорит «спасибо», но теперь уже делает всё по-китайски. Теперь уже китайская пятая колонна, чайна тауны, влияют на экономику тихоокеанского побережья США. После современного Шанхая и Гонконг никого ничем не удивит. Вот почему именно в Шанхае открылся в 1937 году памятник Пушкину. Памятник дважды исчезал. Сначала его в 1942 году украли на металлолом, затем в шестидесятые годы с ним расправились хунвэйбины. Ну что ж, Бог троицу любит. Стоит наш родной Александр Сергеевич, и приносят к нему каждый день свежие цветы.
Появился недавно в Шанхае вновь и Русский клуб. Когда-то он был неотъемлемой частью русского Шанхая, доходившего в предвоенные годы до ста тысяч беженцев из Сибири, Дальнего Востока, позже из оккупированного японцами Харбина. Среди них и Альфред Хейдок, Всеволод Иванов, Олег Лундстрем, Валерий Перелешин. Потом большинство уехало в Австралию и Америку, на острова Тихого океана, меньшая часть отправилась в Советский Союз. Расселилась по сибирским городам. Кое-кто прошел и лагеря. В городе русских остались единицы из породнившихся с китайцами. И вот уже не эмиграционный, а молодой и энергичный, как сам Китай, новый Русский клуб. За последние годы по делам фирм и крупных компаний в Шанхай приехало немало русских менеджеров, предпринимателей, юристов, переводчиков. Это всё достаточно обеспеченные молодые люди, но кроме самой напряженной работы душа русская требует и традиционного общения. Церкви пока еще открытой нет, значит, пора объединяться в клуб. И вот Михаил Дроздов, выходец из Владивостока, основавший в Шанхае свою посредническую юридическую фирму, встал во главе новой русской общины. Проводят вечера, концерты, их сайт – один из самых популярных на дальнем Востоке. Я был у Михаила дома; жена, двое детей, китайская нянька, крошечный садик, хорошо подобранная библиотека. Михаил – давний читатель газет «День» и «Завтра». По публикации в «Дне литературы» он и узнал о нашем предполагаемом приезде, связался со Светланой Селивановой. Устроил теплый прием в своем Русском клубе всей нашей писательской группы, провел экскурсию по русскому Шанхаю.
Вывод один: нам необходимо познавать Китай. Его культуру, его литературу, его путь развития. Путь – это значит Дао. России тоже пора определить свое нынешнее Дао. Лао-цзы и Конфуций уже более двух тысячелетий воспитывают китайцев. И что такое для двухтысячного менталитета 50 лет коммунистического правления? Да и было ли в Китае коммунистическое марксистское правление?
«Кто служит главе народа посредством Дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него…»
«Когда в стране существует Дао, лошади унавоживают землю; когда в стране отсутствует Дао, боевые кони пасутся в окрестностях. Нет больше несчастья, чем незнание границы своей страсти, и нет большей опасности, чем стремление к приобретению богатств. Поэтому, кто умеет удовлетворяться, всегда доволен своей жизнью…»
Анатолий Байбородин О ЧЕМ ПЕЧАЛИЛСЯ ВАЛЕНТИН РАСПУТИН. Размышления на переломе двух веков
НЕСМОТРЯ НА ДУШЕВНЫЕ ХВОРИ, нравственную изломанность и растерянность, даже избранные в молодом русском поколении помнят духовной и родовой памятью мрачные позимки, когда антихристово племя, вспоенное и вскормленное с окровавленного ножа князя тьмы, возбужденное богоборческой хмелью и русоненавистью, захватило державу российскую. Для сего мастера и маргариты столкнули лбами русские сословия: озлобленно голодное простонародье против взбесившихся с жиру, белоперчатных любодеев и чревоугодников; для сего мастера и маргариты искусили посулами плотских языческих свобод вначале шаткое разночинство, потом скудоверных пролетариев, а уж как баня кровавая раскалилась, то крепких в вере и побило руками единокровцев. Соблазненные, сильные задним умом, схватились за нечесанные вшивые головы, узрев, что под нарядным тряпьем посулов «земного рая» обнажилось мерзопакостное тело греховной вседозволенности и разрушения, но было уже поздно, – на них, без православных поводырей обращенных в напуганное, растерянное овечье стадо, накинули удавки и ввергли в такую кабалу, перед которой смеркло монголо-татарское иго, не говоря уж о помещичьем. Весь прошлый век православные будут с содроганием поминать то кровавое лихолетье, когда верховодящие богоборцы и русоненавистники, кликуемые и либералами, и демократами, и большевиками, используя печать, митинговый толповой азарт горьковских бичей-челкашей, а потом и наемные карательные силы, обрушились на все то, что являлось духовной и национально-культурной укрепой нации. И русское священство, и православное воинство, и смиренное крестьянство отдали свои жизни по завету былинного святого Илии Муромца, за Церковь Христову, ибо понимали, – отберут антихристы у народа веру, тут же сгубят и сам народ, и само наше Православное Отечество. Преподобный Сергий Радонежский, молитвенник Земли Русской, благословляя святого князя Дмитрия Донского перед дорогой в ханскую ставку, поучал: «Если требует чести – отдай, если ищет золота – отдай; но за веру православную и Христову Церковь нам подобает и кровь свою пролити и живот положити...»
* * *
Прошли советские десятилетия, и уже чудилось, русский народ перемалывает антихристову власть на оживших национальных жерновах, а власть русеет; казалось, что вслед за тем народ, воцерковившись, выйдет на свой православно-самодержавный, испытанный тысячелетием, насильственно прерванный путь; но не тут-то было, – враг рода русского не дремал, и снова мрачная тень большевистского лихолетья нависла над Отечеством.
Итак, приступали роковые девяностые годы двадцатого века… И мы воочию увидели, как верные соратники ленинских комиссаров, с подозрительной настойчивостью величающие себя «демократами», через подвластную либеральную прессу вновь разживили тлеющий русофобский террор против духовных и национально-культурных сил русского народа – сил, какие силами-то можно было назвать с великой натяжкой, ибо выживали и вновь вызревали лишь малые островки православной духовности и национальной культурности в народе.
Примером разбуженного и возбужденного «левой» прессой русофобского террора второй половины восьмидесятых-начала девяностых явилась и злорадно-методичная, площадно-бранная травля Валентина Распутина, – писателя, являющего своим творчеством высокий дух, цвет и гордость не только русской, но и мировой культуры. Когда прозападные либеральные пугалы травили писателя, я знал, что не заслонить солнце рукавицей, не испугать молодца небылицей, но...
Ближе к закату века доморощенная русофобия стала хитрее, и, вроде бы утихомирилась: дескать, какого лешего впустую глотку драть, задарма раздувать писателю скандальную славу, не умнее ли будет на долгие-долгие годы (а лучше б на весь век) замолчать его, чтобы даже само писательское имя не укоренилось в памяти нынешних поколений, взращенных духом и разумом в «голубом порочном ящике», куда русских писателей не подпускали на пушечный выстрел, да и сами они не рвались в совет нечестивых.
Но поначалу разгорелась травля, зверским обликом напоминающая «культурную революцию» начала прошлого века, когда свирепо и подло властвующее безродное окаянство травило Сергея Есенина, Николая Клюева, Павла Васильева и других народных писателей. Началось это поношение, конечно, не в девяносто первом – тогда был лишь лукавый повод (мятежное «Слово к народу», которое Валентин Распутин подписал) – увы, поношение это родилось еще в пору, когда писатель, сбавив высокохудожественный обличительный пыл, в былую пору восторженно принятый Западом, в своей публицистике и принародном вечевом слове вдруг прямо и откровенно заговорил о духовном, национальном, культурном достоинстве простого русского народа, и царского, и советского, – достоинстве, кое то исподвольно, то откровенно поносилось безродной образованщиной.
Пока писатель говорил о духовном оскудении русского народа, повинного в своей национальной трагедии, переворотчики России еще готовы были, скрепя сердце, так-сяк поддерживать писателя. Хотя и тогда он, не вздымаясь над народом, сознавая себя его зерном, не услаждался созерцанием и описанием его нравственных бед, писал о некогда богоносном народе с опечаленной любовью и сердечной болью. Душа болит: что же с нами происходит?! – вторил писатель Василию Шукшину. Но ждали от Распутина большего: чтобы начертал на своем народе черный крест, напрочь стирающий его величавое прошлое и неисповедимое будущее. Но вместо ожидаемого черного креста писатель вдруг стал говорить, что народу русскому, несмотря и на грехопадение, все же есть чем гордиться перед миром, и что, обернувшись лицом к своему духовно-православному прошлому, народ еще может выздороветь и снова стать спасительным духовным светочем для мира, заблудшего впотьмах. И вот тут-то окаянные всполошились, спустили на писателя «всех собак» – новоявленную прессу, готовую облаять всё, «где русский дух, где Русью пахнет».
Писатель и сам напоминал, что вновь над Матушкой-Россией нависла зловеще-черным вороньим крылом тень двадцатых годов («Россия уходит у нас из-под ног… Отечество в действительности в опасности. Мы можем завтра проснуться в своих собственных постелях, но уже не в России»); но если в мрачную большевистскую годину убивалось само тело русского народа – душу православную в одночасье не сразишь, – то теперь испепеляется душа народная. Она, эта русская душа, губилась и в прошлые полвека, отчего наше всеобщее грехопадение дошло до последнего предела, но если в доперестроечные годы – годы советской государственности – нравственные начала все же с грехом пополам, дивом дивным выживали и еще были в ходу и пользовании (отчего и явилась миру талантливая народная литература, духовным, подсознательно христианским образцом которой была проза Валентина Распутина), то теперь – в годы демократического цинизма – духовность и нравственность сгинули в смраде чужебесной «массовой культуры» и остервенелой торгашеской суеты. Даже для красного словца, которое уважали советские вожди, понятия духовности и нравственности стали непригодны. Писатель также указывал (и это не нравилось очередным переворотчикам России), что мы по наивности своей, по русской доверчивости возрадовались, было, что демократическая власть, вроде уже не страдая богоборчеством, лояльна к Православной Церкви (как, впрочем, приветна и ко всем вероисповеданиям, вплоть до зловещих сект) и что Церковь духовно, нравственно оздоровит новые поколения русских людей. Но и тут нас поджидало горькое разочарование – новая демократическая власть оказалась более богоборческой, нежели прежняя коммунистическая, и еще более коварно изощренной, поскольку с ее гласного и негласного дозволения на полную отмашку включилась бесовская «массовая культура», насаждающая самые жестокие, низменные пороки, в которой влияние православной Церкви на молодежь свелось до капли чистой воды в грязном потоке искусительной отравы. Мало того, «массовая культура» стала похожа на кооперативный киоск, где рядом с «порнухой и чернухой» торговали самодельными иконами и нательными крестами, где зарабатывали на первом, еще внешнем интересе народа к святоотеческому, церковному, одновременно унижая и оскорбляя это святоотеческое церковное, приравнивая иконы и кресты к жестоковыйным, извращенным картинкам. Если в музеях снижали иконы до светской живописи, то здесь, в «массовой культуре», ее столкнули в гноилище, где, воспетые, красовались изображения человеческих пороков. А человек, и русский особо, слаб, без карающей и милующей отеческой руки, без кнута и пряника ему не выжить. (Отчего и ничем не вытравимая народная любовь к отцу народов Иосифу Сталину.) И коль этот сатанинский натиск на христианство творился и творится с ведома и дозволения нынешних демократических властей, то чем же они, демократы, отличаются от ленинских богоборцев?.. Разве что изуверским лицемерием, тем, что на великие христианские праздники властители взяли моду со свечой в церкови стоять, православных иерархов обнимать, целовать?! Уж не близь ли порога русского лихие времена, о коих пророчества в староправославной книге «Басни до конца»: «Басни до конца во мнящихся христианех будут. Тогда восстанут лжепророцы и ложные апостолы, человецы тлетворницы, злотворницы, лжуще друг друга, прелюбодеи, хищницы, лихоимцы, заклинатели, клеветницы, пастырие якоже волцы будут, а священницы лжу возлюбят…»
Вот о чем печалился русский художник Валентин Распутин. И в этом – нам теперь понятно – была, есть непрощаемая вина его перед нынешними перестройщиками России и причина травли. Но, как говорил писатель, наша всеобщая отчаянность, душевная усталь, апатия еще не означают, что народ русский духовно умер, и уже не сыщется среди него тех, в ком еще не выстыла любовь к Руси, святой и православной, кто еще может постоять за свои национальные идеалы. А дальше – чудо, на кое уповаем.
Всякому русскому да и российскому жителю, неистраченному подлой политикой, было понятно, что «Слово к народу», подписанное и Валентином Распутиным, не таило в себе цель – насильственное свержение власти в стране. (Хотя, может быть, и эдакая цель, достигнутая, могла бы стать спасительной для России в те роковые годы.) Цель «Слова...» – духовное сплочение всех благоразумных народнопатриотических сил для духовного же и хозяйственного возрождения России. «Наше движение, – сказано в „Слове...“, – для тех, кому чужд разрушительный зуд, кто горит желанием созидать, обустраивать наш общий дом, чтобы жили в нем дружно, уютно, счастливо каждый народ, большой и малый, каждый человек, и стар и млад.» Разве в этом призыве таится хотя бы намек на приглашение к государственному перевороту?! А то, что в числе подписавших оказалось два будущих по тому времени «мятежника», и что «Слово...» оказалось созвучно самому обращению к народу государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), означало лишь то, что последние советские государственники, замахнувшись на тех, кто сдавал Россию новоиспеченным фармазонам, все же думали спасти Отечество у гибельного края. Жаль, что «спасение» выплеснулось в позорный фарс.
Сочинители статей, где с бесовской насмешкой, издевательски поносилось имя и творчество Валентина Распутина, словно окаянным кулаком, потрясали авторитетом русского писателя Виктора Астафьева, и наш сибирский земляк, при всей сложности, противоречивости тогдашних взглядов на происходящее в России, все же не раз пытался угомонить лающую голубоэкранную и газетную свору. Все понимали, что демократический террор был направлен вовсе и не против Валентина Распутина, как отдельного писателя и публициста, это был «последний и решительный бой» против духовных начал в нашей отечественной культуре. И кто победит в этой брани, Бог весть, но у русских патриотов всегда жива стойкая надежда: как и в былые потрясения, так и нынешние, Россия с Божьей помощью воспрянет из пепла. Вот и жили в ожидании чуда.
* * *
Но миновал век, и река российского времени поглотила в мутной пучине сокровенное ожидание чуда: и даже самые ярые национал-патриоты, еще вчера дравшие глотку: «Бей врагов, спасай Россию», – стали привыкать к тому, с чем бранились не щадя живота, от чего еще вчера их с души воротило. Не все, но, увы, многие, устали, смирились со злом в душе. Устали и на лиходеев, укравших Россию, ворчать – вдруг кинут кость с обильного стола, ибо живем однова…
Валентин Распутин в принародной, но откровенной беседе скорбел: «Нас (национал-патриотов, – А.Б.) раздирают а мы набрасываемся друг на друга» («Доля ты русская»: «Советская Россия» № 16, 2001). А почему набрасываемся, это писатель жалостливо утаил за словами, ибо не судите да судимы не будете. Но это нынче может сказать судьям и обвинителям в зале суда и подсудимый душегубец, по которому тюрьма горько плачет. Так почему же мы, забыв о России, бешеными псами кидаемся друг на друга, хватаем за грудки, что же мы не поделили?.. Власть, деньги, славу?..
Видимо, неистовые национал-патриоты стали набрасываться на бывших собратьев потому, что предатель страшнее врага – свой среди чужих, чужой среди своих. Враг виден насквозь, от него, ясно море, кроме погибели русским ждать нечего, а что ждать от «родного» Иудушки, Бог весть: может, завтра подставит тебе подножку, а то и засадит промеж лопаток кривой бусурманский нож. Русское предательство, едва зримое, неисповедимое (как и нынешнее гениальное русское мошенничество), внешне благообразно: красное словцо – одно: за веру, царя и Отечество не щади живота!.. а жизнь – другое: без Бога и царя в голове. Иной борзый «национал-патриот» порвет принародно рубаху до пупа за русский народ, а потом, обгоняя циничных либералов-буржуа, кинется сломя голову заколачивать «бабки», братьев же своих и объегоривая набегу. И живет эдакий «русский националист» и «православный богомолец» по их, космополитов-буржуа, увы, не православным, – звериным законам: да, сгинь ты, Русь православная, сдохни от холода-голода народ русский, лишь бы я да чада мои были сыты, одеты, обуты, жили в довольстве и неге. Одни гребут с постным фарисейским лицом, с тихими «христианскими» речами и церковными свечами (Господи, Господи, в чужую клеть впусти, помози нагрести да вынести); другие, что самое загадочное и непостижимое, совершенно искренны в своей русской духовно-национальной оборонительной страсти и в своем буржуазном цинизме. Глазом не моргнет, ради хлеба куса обманет новодельный национал-буржуа своего брата, с коим еще вчера крестами менялся, и молился: да я!.. за други своя!.. Для други своя у Егорки всегда в заначке отговорки: чего уж после драки кулаками махать, коль проиграли сражение за русский народ, коли уж бесы всё в России захватили. Теперь, просто, поживём, хлеб пожуём с икрой, а пиджак поносим с искрой. Оно, конечно, стыдно быть богатым, когда народ в нищете, но да Бог с ним, с родным народом, сам виноват в своей скудости, – не кается, подлец, что вместе с большевиками семью царскую распял и церкви ломал.
О том и печаль мудрого и горестного писателя Валентина Распутина, что от русской братчинности и общинности осталась одна труха, все сожрал молох индивидуализма, наживы, честолюбия, зависти, любодейства; и вышло так, что взяли нас прямо по «протоколам сионских мудрецов». Чем больше мы, русские националисты, орали о соборности и братчинности, тем дальше уходили в индивидуализм… ибо живем однова. И все же писатель надеется, как на чудо: «Если соберем волю каждого в одну волю – выстоим! Если соберем совесть каждого в одну совесть – выстоим! Если соберем любовь к России каждого в одну любовь – выстоим!»
Соберем ли?..
