Текст книги "Газета День Литературы # 110 (2005 10)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Глеб Горбовский “В РОССИИ – РАЗГУЛЯЙ-ПОГОДА!..”
***
В России – разгуляй-погода!
Все месяцы – мужского рода.
Взять хоть бы нынешний февраль:
сулил с похмелья стужу, враль,
а на дворе – весной дохнуло,
и всё проснулось, что уснуло.
Зато зелёный май, бывает,
в снега ландшафты одевает.
Короче, русская природа
взяла немало от народа,
от широты души и сердца:
нет-нет и выкинет коленца!
***
Мы недотёпы и мерзавцы,
себяубивцы, дети тьмы,
но разве мы… христопродавцы?
Его распяли… разве мы?
Всё было не по протоколу,
а с чьих-то дальнобойных слов.
Он, на кресте обвисший, голый,
смотрел на мир поверх голов.
И взгляд его окровавленный
молчал, не проклиная нас...
Ведь кто-то должен во Вселенной
исполнить жертвенный наказ!
***
Очередной банальный Новый год.
Вагончик жизни – всё на тех же ржавых рельсах.
Душа в мозаике обыденных забот
подвержена всё тем же интересам:
прожить еще денёк,
прочесть, точнее – пробубнить молитву.
Всяк – одинок, хотя бы и сам Бог,
и все одну свершают тризну или битву:
с самим собой, омыв лицо и душу,
идти на смертный бой,
чтоб устоять, ещё мгновенье... Сдюжить!
ПОСЛЕДНИЙ ЛУЧИК
Заволакивают тучи
небо жизни... постепенно.
Наконец, последний лучик
просочился из Вселенной:
знак любви, надежды, веры?
Для чего сквозит, не гаснет?
Я-то знаю: без химеры,
без обмана – нету власти.
...Заволакивают тучи
небо жизни окаянной...
Правда, есть Последний лучик —
милосердный, но… обманный!
ЯНВАРСКОЕ СОЛНЦЕ
Хоть, солнце и холодновато,
но так лучисто в январе!
Над лесом – вспышка! Словно атом
распался – взрывом – на заре.
Снега, пропитанные светом,
стволы деревьев – как в огне...
И в доме выпуклы предметы,
сплошь пребывавшие во сне.
Ну, а глаза – как бы прозрели,
освободясь от пелены...
И зазвучали птичьи трели
из горней спаленки Весны!
ЭФТАНАЗИЯ
Парализован был не мозг,
не руки-ноги отказали,
но как бы... обвалился мост —
посредник духа и реалий.
Быть иль не быть? – одно из двух
по Гамлету... А крах – мятежен!
Когда парализован дух,
уход из жизни – неизбежен.
Осталось подыскать врача,
не палача, но – духоведа.
...В церквушке сельской, где свеча
пылала негасимым светом, —
явился старец и во тьму
моих сомнений – фразу бросил:
"А где твой ангел? Вот к нему
и обращайся... с просьбой".
ДИАГНОЗ
Нет ни смазки, ни клея
для починки мозгов...
Я сегодня болею,
а диагноз таков:
не шурупят шурупы,
и в сосудах – мороз.
(На ходячие трупы
ограниченный спрос.)
Да к тому же моторчик
с похмела барахлит.
Плюс – душевные корчи
и затравленный вид.
Приослабли пружинки,
«Да» и «Нет» – на весах.
…Но таятся смешинки
в хулиганских глазах!
НОЧНЫЕ ЛЮДИ
Я слышу говор... Что-то в нём
нездешнее... Спи, неврастеник.
Ночные люди под окном
передвигаются, как тени.
И в два, и в три, и даже в пять,
касаясь сморщенной панели,
те люди не дают мне спать!
И ведь – не духи: в шапках, в теле.
Причина? Под окном скамья:
троллейбусная остановка.
Влюблённые? А как же я?
Мне их подслушивать неловко.
***
Над вымыслом слезами обольюсь...
А.С.Пушкин
Рисунок линий на ладони
скучней, бледней по красоте
смешенья красок на картоне
иль – на промасленном холсте.
Сплетенье линий или красок —
что впечатляет нас мощней?
Что реставрирует наш разум,
ржавеющий в пучине дней?
Искусство красок – кто отринет?
В них ласка жизни и борьба.
Но линии – неповторимей:
в них зашифрована судьба.
НАРУЖУ
Ты уже проснулся как бы,
но в глазах восторга нет...
Сквозь задымленный декабрь
продирается рассвет.
То ли утро, то ли вечер...
На ветвях в саду, как клей,
полумрак разлит... И нечем
сделать долю веселей.
Непролазье разум полнит.
За окном – унылый вид…
Маята... И тут я вспомнил,
что дорога предстоит!..
На плечо забросил сумку,
запахнулся поплотней
и нырнул в зовущий сумрак —
в неизвестность... Ей – видней.
УСПЕТЬ
Любить людей, а также птиц,
зверюшек, рощицу… Любить без фальши,
любить в пределах жизненных, границ...
А после жизни – всё послать подальше?!
Жестоко слишком... Что-то предпринять
необходимо – до сошествия в пучину:
родить ребенка, птичку не поймать,
березку воспитать или рябину.
Пока связует с жизнью нить —
во тьме вселенской пару слов нашарить
и песенку на небо запустить,
игрушечную, как воздушный шарик...
МОЖЕТ, ВСЁ ЖЕ...
Умопомрачительная весть:
я ещё "не «там», а где-то здесь!
Вот она – цепочка от сортира,
унитаз, изгибистый, как лира.
Вот моя рябинка подросла —
лапкою душистою трясла.
Вот моя соседка – сто пять лет —
бдит, перекрестившая рассвет.
Умопомрачительная власть
нами, глухарями, занялась:
вдалбливает в замшевое ухо, —
может, всё же – удалась житуха?
***
Я сговорчивый теперь:
до стакана дотянулся.
Уходя, поглажу дверь,
чтобы мир не содрогнулся.
Предрекали, что зима
нынче женственною будет.
От зимы я – без ума:
ходуном сугробы-груди!.
Я иду наискосок
парка... Дерзости не прячу.
Совершаю марш-бросок,
молча – в сторону удачи.
А удача – не беда,
всё равно, в каком обличьи,
лишь бы рядом, а куда...
да хоть к черту на кулички!
***
Ударил друг по тормозам,
истошно заскулили шины...
Я на шоссе в безлюдье, сам
послушно вышел из машины.
Махнул приятелю рукой,
и тот умчался, в даль влекомый.
В моей душе возник покой
и мир, доселе – незнакомый.
Торчат дорожные столбы,
и свист железный – вдоль дороги,
И, заглянув за край судьбы,
не смог я сдвинуть с места ноги.
***
Чья-то старость – резон.
Чья-то старость – трезвон!
А моя – летаргический сон…
Слышу: капает кровь —
рассекаема бровь.
А я грешному миру шепчу: будь здоров.
Вереница писак,
за отсутствием слов,
занята обретением шляп – не голов…
Мир меняет не музыку мозга,а ритм.
Власть желудка над всем вездесущимцарит!
Не читают с амвона молитвы —бубнят.
Не ласкают поэты стихами —звенят!
Ну, а я не поэт – летаргический сноб,
невидимку поглубже напялил на лоб.
Владимир Шемшученко “НОЧЬ ЗАЧИТАНА ДО ДЫР И ЗАШТОПАНА СТИХАМИ...”
***
Увели их по санному следу,
Возвратились – забрали коня.
Ни отцу не помог я, ни деду,
Вот и мучает память меня.
Хватит, сам говорю себе, хватит.
Раскулачили – значит, судьба.
Только пусто в душе, словно в хате,
По которой прошлась голытьба.
Нынче всякий и рядит, и судит,
Прижимая ко лбу три перста.
Дед с отцом были русские люди —
Ни могилы у них, ни креста.
За отца помолюсь и за деда,
И за мать, чтоб ей легче жилось —
У неё милосердье комбеда
На разбитых губах запеклось.
***
Ночь зачитана до дыр
И заштопана стихами.
Занавески с петухами
Спят за окнами квартир.
Светофор из лужи пьёт
И мигает жёлтым глазом.
Прочь! Пускай теперь, зараза,
Без меня баклуши бьёт.
Предрассветный полумрак
Мной ничуть не потревожен.
Стал с людьми я осторожен —
Сочиняю для собак.
Не обманут, не солгут
Кобели, щенята, суки…
Как стихи, бегут, бегут,
Чтоб лизнуть чужие руки.
***
Я просыпаюсь. Мой костёр погас.
Лишь уголёк в золе едва мерцает.
Звезда, сгорая в небе, созерцает
Меня и этот мир в последний раз.
Трава в росе. Выходит из тумана
Осина и чуть слышно шелестит.
Повремени… Прошу… Еще так рано….
Еще дорожка лунная блестит.
Еще волна песок не разбудила,
И чайка не расправила крыло,
И тайну мне ромашка не открыла,
И воду не тревожило весло.
Еще чуть-чуть… Настраивают скрипки
Кузнечики… К травиночке-струне
Прильнула нотка маленькой улитки…
А я ее не слышу в тишине.
Еще мгновенье… И среди ветвей
Защелкает, раскатится, зальется,
Вступая из-за такта, соловей,
За ним другой… И рассмеётся солнце!
О, утро, несравненный музыкант!
Как можешь ты рождать такие звуки!
В отчаянье заламываю руки…
Вот мне бы на секунду твой талант!
***
Я всякого в стихах наговорил,
Пренебрегая сводом строгих правил,
Не золотил строку, не серебрил,
И вряд ли уважать себя заставил.
А жизнь идёт. Залаял рыжий пёс.
Вбежал сынишка. Притащил котёнка.
И со слезой, взволнованно и звонко
Вдруг выдохнул: «Достал из-под колёс…»
«Четвёртый кот! Ведь я же запретил!»
А сын, прижав к груди живой комочек,
Глядит в глаза… (Запомнил восемь строчек,
Что я любимой кошке посвятил.)
Как хорошо, что сын мой дорожит
Комочком грязной шерсти… Не напрасно
Я жизнь люблю неистово и страстно,
Не ставя ни во что уменье жить.
В окно стучат ночные мотыльки.
Творит луна приливы и отливы.
Котёнок спит, а рядом спит счастливый
Поэт, не написавший ни строки.
***
Скоро утро. Тоска ножевая.
В подворотни загнав тишину,
На пустой остановке трамвая
Сука песню поёт про луну.
Вдохновенно поёт, с переливом,
Замечательно сука поёт.
Никогда шансонеткам сопливым
До таких не подняться высот.
Этот вой, ни на что не похожий,
Этот гимн одинокой луне
Пробегает волною по коже,
Прилипает рубашкой к спине.
Пой, бездомная, пой, горевая,
Под берёзою пой, под сосной,
На пустой остановке трамвая,
Где любовь разминулась со мной.
Лунный свет я за пазуху прячу,
Чтоб его не спалила заря.
Плачет сука, и я с нею плачу,
Ненавидя и благодаря.
***
Стало страшно читать и писать,
К нелюбови людской прикасаться —
Потерявший желанье спасать,
Обретает желанье спасаться.
Спит дочурка, спит маленький сын.
Ночь звезду за звездой зажигает.
Разжигаю стихами камин.
Мне жена помогает.
***
Империя не может умереть!
Я знаю, что душа не умирает...
Империя – от края и до края —
Живет и усеченная на треть.
Оплаканы и воля, и покой,
И счастье непокорного народа.
Моя печаль – совсем иного рода,
Она созвучна с пушкинской строкой.
Пусть звякнет цепь, пусть снова свистнет плеть
Над тем, кто воспротивится природе...
Имперский дух неистребим в народе,
Империя не может умереть!
***
Петь не умеешь – вой.
Выть не сумел – молчи.
Не прорастай травой,
Падай звездой в ночи.
Не уходи в запой.
Не проклинай страну.
Пренебрегай толпой.
Не возноси жену.
Помни, что твой кумир —
СЛОВО, но не словцо...
И удивленный мир
Плюнет тебе в лицо.
***
По черному – белым, по красному – черным
Рисует мой сын. Содрогнулась душа.
За все, что мне раньше казалось бесспорным,
Сегодня не отдал бы я ни гроша.
Усилием воли себя возвращаю
Туда, где стоял на песке босиком,
И жизнь прожитую в песок превращаю,
И рваный башмак наполняю песком...
И все, что случилось, становится ясным:
Никто, никому, никогда и нигде…
По белому – черным, по черному – красным...
Услышь мя, Идущий ко мне по воде!
Борис Орлов “СОТНЯ МОНАХОВ С МЕЧАМИ В ПЕРВОЙ ШЕРЕНГЕ СТОИТ...”
***
Конец походу – рюмки всклень полны.
В квартирах наших – жены, а не вдовы:
Вернулись все – ни мертвых, ни больных!
И флаг трепещет, и скрипят, швартовы.
Зачеркивали дни в календаре —
И жизнь быстрей летела, чем в романе.
Нас берегла любовь – на корабле
Кружились тени из воспоминаний.
Святое дело – выпить двести грамм,
Приправив парой боцманских историй.
Мы пили за любовь, за милых дам.
И только после – тост: «За тех, кто в море!»
ПАМЯТИ РУССКОГО ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II
Голодным – хлеб и русский квас,
Бездомным отворите двери.
В Нагорной проповеди нас
Христос учил любви и вере.
Над Иорданом день погас,
Как над Мологой и Тунгуской.
Христос был рус, голубоглаз,
Он – добр и справедлив.
Он – русский…
Восходит русская звезда,
На небосклон в преддверьи чуда.
Но в кресло слева от Христа
Всегда стремится сесть Иуда.
Наш путь – к духовной чистоте,
С него не уведут химеры...
Мы под крестом и на кресте
Не отрекаемся от веры!
***
Юрию Шестакову
Битва за веру. Ручьями
Льется кровь... Шепот молитв.
Сотня монахов с мечами
В первой шеренге стоит.
Крепче и камня, и стали
Вера... Я верой клянусь!
Черною сотней назвали
Тех, кто сражался за Русь.
В битвах не ведали страха.
Вижу сквозь отзвуки гроз
Черные рясы монахов —
Смотрит с хоругвий Христос.
...В наших каютах и кельях
Молится Родина-мать.
В рясах и флотских шинелях
Нам за Россию стоять!
***
День сумрачен. Ветер в объятьях кустов
Ленив. Кофе черен и горек.
Букет незабудок – небесных цветов
Поставлю в стакане на столик.
Окно распахну. Молча сяду на стул.
Старинную книгу открою.
Прочту, как в гетеру влюбился Катулл,
Как воины грабили Трою.
А здесь ни мечей, ни бренчанья монет...
Уютно избушки убранство.
Как в детстве, ни смерти, ни времени нет,
А есть лишь печаль и пространство.
***
Синеет колокольчик на полянке,
У муравья букашка на горбу.
И, как цыплята, бледные поганки
Бредут передо мной через тропу.
Летят по небу стаи синих кружев,
Лес освещен, как лампа, изнутри.
Прогрело воду в лягушачьих лужах,
И, как перед грозой, земля парит.
Хотя и душно, дальний гром не слышен.
Но гул работ плывет из деревень.
И нахлобучив драночную крышу,
Спиной сторожка подпирает день.
***
Щебечут птицы. Солнечно с утра.
Спит на крыльце накормленная кошка.
Вернуться б в детство... Сладкий дым костра.
Друзья, шалаш, печеная картошка.
Блестит в реке ленивая вода.
Идиллия. Все в мире совершенно.
Душа чиста...
И жаль, что никогда
Не станет жизнь божественно блаженна.
***
Разлад. Предчувствие разлуки.
Скупая речь. Прохладный взгляд.
Меня в любви топили руки,
Как топят в проруби котят.
Не с медом чай – с обидой пили,
И не был разговор фальшив.
Хотя меня в любви топили,
Я на земле любовью жив.
***
Грибы сошли. И птицы улетели.
Октябрь ботву по огородам жжет.
Душа всегда заботится о теле,
Но тело плохо душу бережет.
Мир выцветет и станет черно-белым,
В кюветах лужи вымерзнут до дна.
Когда греховно выстывшее тело,
Тогда душа бескрыла и больна.
***
Мне дороги звуки и флейты, и горна,
Но мир неустроен земной.
Хранят меня ангелы – белый и чёрный:
Два ангела рядом со мной.
Я жизнью испытан на смелость и крепость,
Невзгоды – стена за стеной.
Два ангела – два обитателя неба
Парят у меня за спиной.
И мудрые старцы, и глупые дети —
Сгорает эпоха дотла.
Меня вырывают из пламени смерти
Два ангела, как два крыла.
Андрей Ребров “НЕРАВНОГО СРАЖЕНЬЯ СМОЛКЛИ ЗВУКИ...”
ПОЭТ
Забыты имена, истлели кости.
И ратные оратаны поля…
И вновь взрастают нивы на погосте —
С крестьянским вечным именем – Земля.
А он стоит средь нив, забыв про время,
И слышит битв грядущих голоса,
И, словно в Вечность брошенное семя,
Растет стихами к тихим небесам.
РАТНИК
Неравного сраженья смолкли звуки.
И вран кружит над тучей мертвых тел…
А он лежит ничком, расправив руки,
Стяжавший оперенье вражьих стрел;
Лежит – крестом – под скорбным небом бледным,
Как будто землю силится обнять.
И ждет его в свой светлый сонм победный
Пернатая Архангельская рать.
***
Хоронили юношу-солдата…
И старик, счищающий с лопаты
Сыру землю вечного пути,
Обронил как будто виновато:
«Жизнь прожить – не поле перейти».
И лицом, иссушенным увечьем,
Полыхнув, как плачущие свечи,
Юный воин, выживший в той сечи,
Возразил на старческую речь:
"Не хватило жизни человечьей,
Чтобы поле сечи пересечь".
ПАМЯТНИК ПУШКИНУ.
Октябрь 1993
Он стоит
один
среди
Шумных древ,
как в поле бранном,
И краснеет
свежей раной
Лист кленовый
на груди.
ПАМЯТНИК НЕИЗВЕСТНОМУ
СОЛДАТУ
Вот ястреб реет над равниной…
И мстится – взор твой соколиный
Тем прежним возрастом сродни
Неистребимой ястребиной,
Сквозной во времени тени,
Что, словно призрак «мессершмидта»,
Штурмует долгие луга.
И вновь,
теперь уже гранитной
Своею грудью, – от врага
Ты заслонить готов их спешно
На все лихие времена. —
Как будто в той тени кромешной
Идет священная война.
НА БРАНЬ ПОСЛЕДНЮЮ…
Преосвященнейшему Константину
епископу Тихвинскому
Золотилось небо спелой рожью,
А в полях синели васильки.
Шел монах сумняшеся ничтоже
Вековой тропой и кулики
Щебетали в долах васильковых
Под ржаною вязью облаков.
И лучилась к полю Куликову
Тропка летописною строкой.
Шел чернец строкой незавершенной,
Посох предержа в руце своей,
Мимо новорусских вавилонов,
Мимо стойких дедовых церквей.
А издалека, сквозь птичье пенье,
Сквозь халдейский ропот городов,
Доносился грозный гул сраженья:
Гром гранат, глухой, как стук щитов,
Посвист пуль, звучащий, словно эхо
Впившихся в просторордынских стрел,
Лязг проклятых танковых доспехов,
Трубный гуд страстных монастырей.
Николай Рачков “А Я ПРИЖМУСЬ К ЖНИВЬЮ РЖАНОМУ...”
***
В войну крестили и растили
В селе, где бед не истолочь...
Меня учить любви к России?
К Отечеству? Подите прочь.
Я знаю, чем душа согрета,
И сколько в ней сорвали струн.
Пусть корчит из себя поэта
На все лады политкрикун.
А я с годами тише, тише,
Я знаю цену громких фраз.
А мне все ближе, мне все ближе
В селе состарившийся вяз.
А я прижмусь к жнивью ржаному
До слез, до крови на щеке.
Я знаю: боль сильней по дому,
Когда от дома вдалеке.
***
Много света, много стали,
Много хлеба,
Звездный взлет...
Все кричали: вы отстали!
А Россия шла вперед.
Шла сквозь ливни и сквозь вьюги,
Набирая ход такой,
Что все недруги в округе
Потеряли вновь покой.
Становился рев неистов:
Что Россия, как не миф?
Подкупили машинистов,
Тормознул локомотив.
Свет зеленый, это зримо,
Зажигается другим.
Все другие мчатся мимо,
Ну а мы стоим, стоим...
Сколько мается народу,
Лют душевный неуют.
Поезд наш рванул бы сходу,
Только ходу не дают.
Но когда он в поле мглистом
Тронет с места, господа,
И помчит вперед со свистом,
Где вы будете тогда?
***
Даль моя ты вешняя!
Что там? Жизнь неспешная.
Сенокос да пахота,
пятистенный дом.
Там и банька с веником,
и сарайчик с сенником.
Там сундук прабабушкин
под двойным замком.
В сундуке окованном,
молью облюбованном
много бедной всячины —
не свезет возок:
поясок набедренный,
книга «Князь Серебряный»,
платье подвенечное,
темный образок.
Вот оно, наследие,
через все столетие.
Никакого золота,
никаких серег.
Там с войны бесстрашные
письма карандашные.
Жаль, что этой памяти
я не уберег.
Нынче это времечко
лишь толкнется в темечко,
глянешь в щелку прошлого,
вот оно! – замрешь.
Как цветочек маковый
на шкатулке лавовой –
сколько ни рассматривай,
не сорвешь...
ПОМНЮ, ПОМНЮ...
Восторгаясь страной великою,
Как никто в стране голодны,
Мы на поле колхозное викою
Набивали тайком штаны.
Будет лучше ли, будет хуже ли? —
Как могли, наедались впрок.
Мы животиком проутюжили
Каждый комышек, бугорок.
Может, нас в темноте не видели,
Поворачивались спиной
Сторожа, наши сельские жители,
Покалеченные войной?
Рубашонку от грязи вымою...
Каждой клеточкой пацана
Помню, помню землю родимую,
Как спасала тогда она.
***
Что сказать мне под шум листопада
И под шорох в сухом камыме?
То, что жизнъ не спасти от распада,
От разлада в усталой душе?
Что сказать?
То, что мы не ценили
Каждый день, каждым новый рассвет?
То, что вечного нет в этом мире,
Что и мира-то вечного нет?
Разве эта любовь бесполезна,
Разве эта бесплодна тоска.
От которой качается бездна,
Где планет – как в пустыне песка?..
***
Там все тщеты и травы роены.
Там все ручьи золотоносны,
Там бабка вешает на кросны
Льняную прячу давних лет,
Там лошадь распрягает дед,
А мама стряпает обед,
А на обед опять окрошка,
Там на окошке наша кошка,
Там я сидел бы у окошка...
Да вот пока мне места нет.
« * *
Что мне хитрые думские трюки,
Что отравный парламентский чад!
У меня вон разбойные внуки
"Деда! деда! – призывно кричат, -
Кто кого победит без обману?" -
И уронят меня на траву.
И устану от них, и устану,
И почувствую я, что живу...
***
Лихорадочно ищут броды
Сквозь беспутные времена
Вырождающиеся народы,
Возрождающиеся племена.
Звезд стремительных льется пламя,
В небе тоже все до поры.
Погибают миры над нами,
Чтоб иные взошли миры.
***
Такая тихая деревня,
Такая темная изба.
Такие древние деревья
И на окне избы резьба.
Такая ветхая старушка
Глядит из крайнего окна.
И на погосте, где церквушка,
Растет такая тишина...
***
И сразу станет горько,
И жалко вместе всех,
Подумаю лишь только
Об этих и о тех.
О тех, кто не по праву
Присвоили в свой час
Чужое «на халяву»
Уже в который раз.
Об этих, кто бесстыдно
Раздеты догола.
Слепому даже видно
Золу такого зла.
Вновь вызревает мести
Вулкан в родном дому.
Вот если б сели вместе,
Решили, что к чему.
И чтоб без всяких третьих,
Без каверз и помех
Подумали о детях
Об этих и о тех...
***
Все становится платным
и взвешенным.
Не успеть мне за временем бешеным.
И зачем? Не хочу. Мне не нравится,
Как вульгарно смеется красавица.
Как мужчина с глазами недобрыми
Крутит так вызывающе бедрами.
Очень многое в жизни изменится,
Если совесть недорого ценится.
Я скажу: это самое страшное,
Если честь —
только слово пустяшное.
Если Родина – лишь территория
Или просто субъект, категория.
Нет, с понятьем таким несогласный я.
Есть во мне этим дням неподаластное.
Слишком много во мне и домашнего.
Вы меня уж простите, вчерашнего...
***
Мне ничего не жаль. Каких прорух
Не избежал я в романтичном дыме!
Но стариков жалею и старух
В глухих избушках с крышами худыми.
О этот сон забытых деревень!
Такой покой, что душу рвет на части,
И даже месяц в кепке набекрень
Молчит о том, какие нынче власти.
Все, все молчит. Заросший огород.
Сарай и двор, такой немой на диво.
И старенькая верба у ворот
Вот-вот на землю рухнет молчаливо.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Солнышку кто ке не рад? —
Хочешь паши, хочешь сей.
Встанет весною солдат
В ржавой шинелькн своей.
Дома-то, братцы, милей.
Он не любимый ли сын?
Сколько в России полей,
Сколько лесов и долин!
Сколько пройдет городов,
Сколько пройдет деревень.
И под родительский кров
Встанет прозрачная тень.
«Слава Те...» Вот он пришел,
Вот прислонился к стене.
Невыносимо тяжел
Был его путь на войне.
Только от прежней поры
Здесь не осталось следа.
Там, где стояли дворы,
Глухо шумит лебеда.
Запах душистых берез,
Свежесть полночной росы...
Не утирай ему слез,
Господи, в эти часы.
Знаешь Ты все о бойце.
Был он рисков и горяч.
Сядь на незримом крыльце,
С ним, если можешь, поплачь.
