Текст книги "Газета День Литературы # 75 (2002 11)"
Автор книги: Газета День Литературы
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
ГОД УКРАИНЫ В РОССИИ
МЫКОЛА РУДЕНКО
Родился в 1920 году в Луганской области, окончил среднюю школу, воевал. Кавалер Ордена Красной Звезды. Был репрессирован. Автор поэтических сборников: «Из похода», «Мужество», «Ветер в лицо», « В тебе – вселенная» и других, а также книги рассказов «Белая акация» и романа «Ветер в лицо».
***
Плечом к плечу сплю с бывшим полицаем,
Что нас когда-то немцам сдал в бою.
Он иногда меня снабжает чаем —
И странно: я – не отвергаю, пью.
Он вешал, жег, насиловал евреек,
Теперь вот – пьет чекистский свой чаёк.
Нет ни на ком новее телогреек!
Ничей так салом не пропах мешок!
Конечно, он по-лагерному – сука,
Об этом знает каждый здешний вор.
Но вот смотри! Поэта-политрука
Он получил под личный свой надзор.
Хоть лоб разбей, а мне непостижимо,
Как так сложилась жизни колея,
Что он, предатель, при любом режиме
Милее власти, чем такой, как я?
А впрочем, хрен с ним! Мы тут не скучаем
И без подобных мозговых атак.
Вот угостился нынче крепким чаем —
А это в зоне чуть ли не коньяк!
С горячей кружкой вроде и не тесно
Среди толпы немытой и босой...
Предатель тянет харьковскую песню,
Я – киевской давлюсь тайком слезой.
***
Так просто всё: решишься на позор —
И прокурор отменит приговор.
Лишь десять слов напишешь или фраз —
И будешь ты свободен через час.
Цветы, деревья, ранняя роса,
Возле окна – ребячьи голоса;
В реке рыбешка, птица в небесах,
Вкус поцелуя на твоих устах.
Свидетельства любви и доброты...
И только ты – уже не будешь ты.
Увядший весь, словно в тебе – недуг,
Ты – оболочка, форма, но не дух.
Донашивай цивильный свой костюм,
Над сделанным не напрягая ум.
Гуляй по лесу, уходи к ручью —
Навряд ли душу возвратишь свою.
Всего десяток вымученных слов,
Что ты в минуту слабости наплёл —
И нет тебя,
И в сердце, словно тьма, —
В тебе самом носимая тюрьма.
ВАСИЛЬ СТУС
Родился в 1938 году в Винницкой области. В 1963 году поступил в аспирантуру Киевского Института литературы имени Т.Г. Шевченко, однако, за протест против арестов в среде украинских «шестидесятников» в августе 1965 года был отчислен из аспирантуры, а в 1972 арестован и приговорен к нескольким годам мордовских лагерей и колымской высылки. В Киев возвратился только в 1979 году, да и то, как показали дальнейшие события, лишь для того, чтобы восемь месяцев спустя быть осужденным вторично, на этот раз уже на 15 лет, отбывая которые в одном из уральских спецлагерей, он и погиб 4 сентября 1985 года (т. е. в то самое время, когда М.С. Горбачев уверял западных журналистов, что наличие политзаключенных в СССР является полным абсурдом) при невыясненных обстоятельствах.
***
Намерзшее, в трещинах, стонет окно,
свеча догорает, допито вино,
жжет горло простуда, а сердце жжет тьма —
гудит, отпевает меня Колыма.
Провалы и кручи. Пород монолит.
С ума б не сойти от надежд и молитв!
От всех заклинаний и веры в любовь...
То ль тени на стенах, то ль пятнами – кровь.
Простор безнадежно, безмерно силён —
нельзя и представить, что где-то там клён
кивает калине, готовой зацвесть...
А впрочем, спасибо, за то, что вы – есть,
за то, что стоите над вечным Днепром,
где Нестор водил летописным пером,
а здесь – только холод, простуда и тьма,
и гасит все крики мои – Колыма.
***
Осточертело! Нет моей Отчизны.
Ну нет ее – ни даже на-вот-столь!
Пронзает сердце неземная боль,
а душу – рвёт от запаха трупизны.
Такой вот рок – чем дальше от Отчизны,
тем, вроде, легче, но и горше мне.
Неужто я – один во всей стране,
что принял сгусток векового гнева,
ища познанье, как Адам и Ева,
чтобы теперь – сгореть в его огне?
Нет ни угла мне на родной земле,
и лишь под сердцем горько жжёт калина,
когда с безумным смехом Украина
кружит над бездной на чужом крыле.
Перевод Николая ПЕРЕЯСЛОВА
ЛИТЕРАТУРА НА ГАЗЕТНЫХ ПОЛОСАХ
«Старицкий Вестник» (г. Старица, Тверская область).
С регулярностью не реже одного раза в месяц здесь выходит «Литературная страница», в которой публикуются произведения местных литераторов. В основном это стихи, но иногда попадается и что-то среднее между эссе, очерком и стихотворением в прозе. Таким, к примеру, как размышления Оксаны Кряжовой «Рожденные простором», в которых она говорит о том, что «рожденные простором русские психологически очень хорошо подготовлены к восприятию любого другого простора – морского, воздушного или космического...»
Аналогичное осмысление Родины происходит и в поэтическом жанре: «Кто-то поджарил яичницу в небе – / В облаке белом румяный желток. / Тающий месяц краюшкою хлеба / Утром насытил голодный восток.» (Надежда Веселова).
В столицах, конечно же, пишут и профессиональнее, и порою намного вычурнее, но неспроста ведь, наверное, бытует убеждение, что возрождение России начнется не из Москвы, а именно с ее провинций. И даже если и не с процитированных только что строчек, то все равно редакция «Старицкого Вестника» делает очень нужное для Отечества дело. Ибо давно ведь уже сказано: «Не хлебом единым жив человек, но всяким словом». Особенно, добавим мы, если это слово сказано человеком талантливым...
«Литературная Сызрань» (Самарская область).
Эта четырехполосная газета формата традиционной районки представляет собой печатные подмостки для всех творческих людей Сызрани и даже гостей города. Здесь на равных печатаются стихи сызранских поэтов Олега Портнягина, Людмилы Бариновой, Вячеслава Харитонова и рассказ москвича Олега Шестинского. Здесь также рецензируются книги местных авторов (в частности, Сергея Кирюхина), рассказывается о работе городского литературного объединения и размышляется о природе частушки.
В одном из номеров газеты опубликован любопытный рассказ Владимира Фомина «Оборотень», повествующий о мистике таежной жизни. Рассказ этот мог бы украсить собой и некоторые столичные издания.
НОВЫЕ КНИГИ
Алексей Шорохов. Ночь над миром: Книга стихов. – Орел: Издательство «Вешние воды», 2002. – 128 с.
Последнее время имя Алексея Шорохова достаточно часто появляется на страницах самых разных периодических изданий Москвы, хотя, может быть, чаще в ипостаси не поэта, а критика. Однако именно книга стихов помогает понять ту романтическую размытость, которая нередко проявляет себя в шороховских статьях о современной литературе. Он – в первую очередь поэт, и именно поэтический, а не аналитический подход к миру и литературным текстам чувствуется в его критических работах.
Хотя – нельзя не учитывать и особенностей нашего нынешнего времени, заставляющего людей быть троекратно осторожными и взвешивать каждое произносимое ими слово, о чем поэт говорит в стихотворении, посвященном В.И. Славецкому: «Когда о Родине приходится молчать, / Чтоб не подставить и не сдать невольно, / И на устах не тронута печать / Любви великой и почти подпольной – // Смири гордыню, странствуй по Руси! / Тебе откроются ее леса и люди. / Пока рубаху ветер парусит – / Никто твое молчанье не осудит...»
Алексею Шорохову, можно сказать, повезло. Несмотря на долгий (в четыре года!) путь выхода книги, издательство «Вешние воды» все-таки смогло помочь ему не погрести себя в затянувшемся молчании, благодаря чему он поставил точку в очередном этапе своего творческого развития, а мы получили возможность встречи с хорошими стихами.
Николай Коняев. Облеченный в оружие света: Жизнеописание, подвиги и духовные наставления митрополита Иоанна. – М.: Трифонов Печенгский монастырь, «Ковчег», 2002. – 362 с.
Имя написавшего эту книгу писателя Николая Коняева известно православным людям России не меньше, чем и имя ее героя – выдающегося патриарха Русской Православной Церкви митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычёва), одного из немногих духовных лиц России возвысившего свой голос в защиту понятий патриотизма и русскости. Наряду с другими темами (в частности, широко известным его исследованием судьбы, творчества и гибели поэта Николая Рубцова), Коняев много писал об истории Православия в России, так что книга о владыке Иоанне написана им при постоянной внутренней проекции исследуемого материала на судьбу РПЦ в двадцатом столетии и роль ее столпов в сохранении чистоты и святости русской веры. Именно в этом свете воспринимаются главы о духовном наставнике будущего владыки Иоанна – епископе Мануиле (Лемешевском), рисующие жизнь русского духовенства в XX веке как самый настоящий подвиг. Таким же, без всякого преувеличения, подвигом была и жизнь самого владыки Иоанна, оставившего после себя грандиозное духовное наследие, запечатленное им в не по-иночески страстных, но полных нестерпимой боли за Православную веру и Россию книгах. И созданное Николаем Коняевым жизнеописание митрополита Иоанна является достойным продолжением этого духоподъемного для русского народа книжного ряда.
Валентин Голубев. Жизнь коротка: Стихотворения. – С.-Пб, 2002. – 68 с.
Реалии сегодняшней России уже настолько пропитаны наводнившей ее рекламой, что достаточно произнести случайно половину какой-нибудь знакомо звучащей фразы, как собеседник тут же заканчивает ее за тебя неким стандартным, вбитым при помощи СМИ в сознание миллионов людей окончанием. Вот и к названию книги Валентина Голубева «Жизнь коротка» тут же прилепился выскочивший откуда-то из недр подсознания виденный на расклеенных по всем вагонам метро плакатах рекламный хвост – «читай „МК“», как будто успеть начитаться бульварной прессы – это главный смысл нашего краткого прихода на эту землю. Слава Богу, пример судьбы неистового протопопа Аввакума, поэтов Кольцова, Есенина, Рубцова, да и всего русского народа в целом показывает, что жизнь вмещает в себя еще и нечто гораздо большее: «В этой жутко-прекрасной судьбе / Дни – столетья, не то чтобы годы. / Как магнит притянули к себе / И, вобрав, растворили народы...»
А на более низком энергетическом накале, наверное, и жить было бы неинтересно...
Владимир Илляшевич. Достоевский и Ревель. – М.: Советский писатель, 2001. – 1-122 с.
Сергей Митюрёв. «Стать настоящим русским»: Заметки о Достоевском. – М.: Советский писатель, 2001. – 123-191 с.
Эта интересная книга-тандем посвящена целому ряду вопросов, касающихся пребывания молодого Достоевского в городе Ревеле (Таллине) и связи некоторых образов его книг с реальными ревельскими прототипами. В частности, Владимир Илляшевич высказывает дерзкую и по-своему довольно доказательную версию того, что прообразом знаменитого Великого Инквизитора в «Братьях Карамазовых» послужил вовсе не К. Победоносцев, как это утверждалось ранее некоторыми исследователями, а пастор ревельской Свято-Олайской церкви Август Фердинанд фон Хун.
Любопытные мысли рождают также заметки второго автора книги – Сергея Митюрёва. «Чтобы стать русскими, – пишет он, к примеру, в статье „„Петербургский период“ в русской истории“, – нам понадобилось сначала обратиться в европейцев. Только устремившись в Европу, приобщившись – наспех, на бегу – надо было за несколько десятилетий усвоить то, над чем просвещенный Запад бился веками, русские осознали, что такое Россия и каково ее предназначение...»
Похоже, что сегодня в нашей истории опять идет этап такого вот, осуществляющегося «наспех, на бегу», приобщения к Европе. Дай-то, Бог, чтобы и после него тоже мы сумели понять, «что такое Россия и каково ее предназначение» в мире. Хотя, думается, пора бы уже нам в этом разобраться и на предыдущих исторических примерах...
«Факел Прикаспия»: Альманах. – Астрахань: ООО «Астраханьгазпром», 2002, № 3. – 64 с.
Это выходящее второй год в Астрахани издание не является полностью литературным, поскольку призвано рассказывать в первую очередь о делах в газовой отрасли Прикаспия и жизни Астраханской области. Однако к чести учредителей нужно отметить, они сумели найти возможность и для привлечения в альманах своих астраханских писателей. Так, например, в третьем номере помещена большая рецензия О. Севастьянова на поэтический сборник Ю. Кочеткова «Ларец памяти» и статья Н. Носовой о Пушкине «Небом избранный певец». Прямое отношение к литературе имеет и публикующееся здесь письмо М.А. Шолохова Л.И. Брежневу от 14 марта 1978 года, поднимающее проблему необходимости защиты русского народа и русской культуры. Заслуживает внимания также отрывок из книги Ю. Давыдова «Нахимов».
Актуальной для многих верующих людей покажется и статья В. Сокола «Забудьте ваши имена», посвященная вопросу введения у нас в стране идентификационного номера ИНН, содержащего «ключевую последовательность из трех шестерок» и подменяющего собой человеческие имена. Увы, мы уже и сами как бы приуготовляем себя к этому обезличиванию! Вот и в самом «Факеле Прикаспия» под всеми материалами проставлены не имена их авторов, а только инициалы с точками – «В. Сокол», «Ю. Щербаков», «Г. Цих». Понимай, как знаешь – то ли их и без того знает вся читающая Россия, а то ли это уже не имеет никакого значения...
Впрочем, это, пожалуй, один из немногих недостатков астраханского альманаха, который в целом заслуживает самого доброго слова и благодарности его издателям.
Виталий Серков. Звезды и листья: Стихотворения. – Краснодар: Издательский дом «ЮГ», 2001. – 116 с.
В.Г. Серков – майор запаса, служил в Сибири, Ленинграде, на Северном Кавказе. Автор поэтических книг «Свет памяти», «Соборные звоны» и «На кресте», вышедших в Краснодаре и Вологде.
В своей новой книжке поэт затрагивает целый ряд вопросов, на которые люди не очень-то любят говорить и в узком кругу, например: «Дружбы искренней завязь / Съела алчная зависть, / А душа не взмолилась: „Не трожь!“», «Я создан Богом не для пьянки, / Но слишком долго жил в грехах...», «Забываются беды, / И черствеет душа...», – а также на другие, жгущие его душу темы.
«Писать стихи в городе Сочи – это насилие над личностью, – замечает в предисловии к сборнику Виталия Серкова кубанский писатель Николай Ивеншев и далее уточняет. – Своей прежде всего. Здесь и зимой-то солнышко ласково, и от моря пахнет так, что щекотно душе. Здорово сидеть на старой автомобильной покрышке на пирсе и разговаривать о сокровенном... А потом подняться вверх по берегу и заглянуть в кафе с камином...»
Короче говоря, здесь так хорошо жить, что просто не до стихов. А уж если человек все равно берется за их написание, значит, и вправду – наболело...
МАТРИЦА
Объявленные еще Ельциным поиски “национальной идеи” были заранее обречены на неудачу, потому что русские – не нация в общеупотребительном западном смысле, а народ. “Россияне” же – вообще фигура речи, сущности не имеющая. Поэтому любая “национальная идея” в России будет пытаться штамповать воздух или, говоря по-русски, толочь воду в ступе – у нее нет собственно национального, адекватного субстрата. То же, видимо, касается и “русских националистов” как таковых: блудных детей нашего великого народа, центром тяготения которого вот уже тысячи лет остаются русская земля и русское слово.
НЕ ВСЁ О РУССКИХ НАДО ЗНАТЬ
Игорь ТЮЛЕНЕВ. Засекреченный рай. – М.: Голос-пресс, 2002, 304 с., тираж 5100 экз.
Судя по стихам (а как еще судить о поэте?), Игорь Тюленев – из тех забубенных русских головушек, что в своё время прошли насквозь Европу и Азию, да остановились в изумлении перед своим собственным "я", обнаружив случайно и вдруг, что вот есть оно внутри, такое. А какое – того ни словами, ни стихами не скажешь, хоть трижды Сергеем Есениным будь. Но это – ради красного оборота речи. Нет у нас троих Сергеев Есениных, нет и не было, и не будет. Слава Богу, хоть один был, сказал кое-что всё-таки о себе, о русских и о России. Да так оно, сказанное, и осталось навечно.
Вообще, говоря о «тяготеющей массе» предшествующей русской поэзии, предшествующей русской литературы, надо отметить еще одну особенность ее: наличие мощных личностных влияний. Мы без всякой натяжки говорим о «пушкинской» традиции в русской поэзии, о традиции «тютчевской», «некрасовской», «есенинской» и так далее. Матрица поэтического бытия этих классиков вне всякого сомнения продолжает воздействовать на наших современников, отпечатывая на них не просто свои следы – свои подобия. Иное дело, что «пушкинская» или «есенинская» матрица оказывается и слишком велика, и слишком объемна: поэтому ее подобия оказываются, как правило, и не слишком четкими, и не слишком большими, во многих местах новых «оттисков» зияют понятные, но от того не менее огорчительные пустоты.
Нельзя сказать, что в своем творчестве Игорь Тюленев полностью избежал этой опасности.
Уж если нас столкнуло время,
В кровь подмешав любовный яд,
Как Святогор, сто раз подряд
В щель гробовую брошу семя.
Кто может круче написать? —
Пускай напишет... если сможет.
У Президента меньше власть,
Чем у разжатых женских ножек.
Или: «набухает русский корень»; или: «Кто же этот мир придумал, / Где так бабы любят нас?» Вот – фото Игоря Тюленева под портретом Максимилиана Волошина в Коктебеле (похож точь в точь), вот – почти кузнецовские стихи про Ивана-дурака («Царевна-лягушка»):
Затряслись и дворец, и избушка,
Небо стукнулось лбом о бугор,
То жена дурака в коробушке
Переехала русский простор.
Ванька выследил деву-лягушку,
Платье-кожу зеленую сжёг,
Взял на понт, на авось и на пушку
Среднерусских долин василёк.
Вместе с платьем сгорела царевна,
Погрузилась Россия во мрак.
Разгребает золу ежедневно
Не поверивший счастью дурак.
Но не спешите с выводами. Тюленев как раз способен преодолевать «силу притяжения» предшествующей русской поэзии, что само по себе уже очень и очень немало. Как это происходит? Да вот так: вроде бы невзначай, ненароком – например, в стихотворении «Сад», которое открывается пушкинской цитатой:
В багрец и золото...
Вот осени начало.
Холодным духом веет от строки.
Дабы костям продутым полегчало —
На печки спешно лезут старики.
Из птиц – одни сороки-белобоки
Не улетели за теплом на юг.
Проходят все отпущенные сроки,
Проходит всё...
Да и любовь, мой друг.
Горячим чаем разогреем плоть,
Возьмем лопату, черенки от вишни.
Сад разобьем,
И, может быть, Господь
Нас ненароком в том саду отыщет.
Здесь Тюленев не «танцует от печки», но, напротив, как бы вбирает пушкинские слова в свой, совершенно иной поэтический мир, только подтверждая тем самым их вечно живое звучание. В том же ключе сделано и стихотворение «Еще не вечер»:
Жена, не пой: «Еще не вечер...»
Какие глупые слова!
Всяк знает – человек не вечен,
Как эти птицы и трава.
Обнимет смертная истома,
Как в детстве слипнутся глаза.
– Чуток посплю – аль я не дома?!
– Поспи, родной, – вздохнет земля.
Живой, сиюминутный, текучий, даже утекающий в никуда русский мир наших дней не то чтобы выражен Игорем Тюленевым в каких-то завершенных формах, но он порой остро чувствуется в его лучших, неожиданных стихах:
...Хотя держу за голенищем нож,
Перо за ухом, а в кармане грош.
Под срубом – боевые рукавицы
И карта государственной границы.
Не стану слабонервных устрашать,
Да и не всё о русских надо знать
Врагам и тем, кто ловит вражье слово...
Вот так-то. Но беда, что и сами русские про себя далеко не всё знают – пока не клюнет в темя известная жареная птица...
ПОСВЯЩЕНИЯ Надежда МИРОШНИЧЕНКО. Трудная книга. – Сыктывкар: Коми книжное издательство, 2002, 384 с., тираж 1000 экз.
«Навстречу утренней Авроры / Звездою Севера явись...» (А.С.Пушкин). Не ведаю, что уж там замышляли сыктывкарские издатели, называя свою поэтическую серию «Звезды Севера»...
Я знаю: я фата-моргана,
И я только дома жива.
Не верьте мне, дальние страны.
Не верьте, друзья-капитаны.
Я знаю: я фата-моргана.
Не женщина я, а слова...
За тридцать с лишним лет писания стихов с людьми, наверное, могут происходить и не такие превращения.
Эта жажда разговора со своим.
Это детское братанье – навсегда.
И наивное: потом договорим.
А потом и не бывает никогда...
Наверное, половину стихотворений из объемного, напечатанного «в подбор», сборника Надежды Мирошниченко предваряют авторские посвящения – словно рифмованные письма тем людям, с которыми она что-то важное не договорила при встрече. Словно звездный свет, идущий к земле, может быть, годы, а может быть – миллионы лет... И, наверное, как-то отразится, вернется обратно: еще через годы, а может быть – миллионы лет.
ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО Екатерина МАРКОВА. Актриса. – М.: Олимп, АСТ, 2002, 347 с., тираж 10000 экз.
«Театральный», но всё-таки детектив, написанный как-то уж очень по незыблемым законам этого по-западному прекрасного и хорошо продаваемого жанра. В игравшей до того разве что Бабу Ягу Катьке Воробьевой, чьи суперобеспеченные родители живут в Калифорнии, главный режиссер молодежного театра Алена Позднякова по прозвищу Малышка открывает гениальную актрису. «Долговязая плоская Катька Воробьева словно прикосновением волшебной палочки превратилась в длинноногую супермодель и сразу после премьеры „Бесприданницы“ была приглашена на главную роль в многосерийный телевизионный фильм».
«– Я случайно увидела на улице, как Катя рыдала над сбитой самосвалом дворнягой, как тащила на себе окровавленную собаку в машину, чтобы срочно отвезти в ветеринарную клинику», – отвечает Малышка на вопрос, как ей удалось разглядеть необычайный талант актрисы. И, разумеется, именно это близкое к идеалу существо в конце книги оказывается безжалостным убийцей. Разумеется, из-за большой суммы в американских долларах. Разумеется, не просто так и не сама по себе, но преображаясь (с помощью соучастника-пластического хирурга) из доктора Джекила в мистера Хайда: мифического внучатого племянника скромной театральной вахтерши Мадам Оболенской, ничего не ведающей наследницы этих самых миллионов.
Разумеется, Малышка, чуть было не отправленная на тот свет своим собственным «открытием», распутывает весь клубок свалившихся на ее театр покушений и смертей, поскольку оказывается весьма подкованной в вопросах криминалистики. Ведь ее отец и мать работали в соответствующих «органах» и оставили своей дочери не только наследственный склад ума и определенные профессиональные навыки, усвоенные той с детства, но и отставного полковника дядю Мишу Егорычева, который в случае чего выручит.
Самое интересное и перспективное в тексте книги – как раз не стандартно-детективная, переполненная штампами и зияющая досадными сюжетными «нестыковками», а сугубо «театральная» ее линия, выписанная явно не с чужих слов и не по «законам жанра», благодаря чему «Актриса» до поры читается именно как современный «театральный роман», как неровный, но многообещающий дебют серьезного писателя.
Вообще, проблема лицедейства в искусстве ярче всего проявлена в профессии актера. Есть даже такая точка зрения, что за сценическими (кинематографическими и т.д.) масками люди, посвятившие себя этой профессии, теряют собственное лицо. По этой причине долгое время церковь якобы даже отказывалась совершать над ними свои обряды.
Наверное, «искушение профессией» здесь действительно чрезвычайно велико. Печать актерства, накладываемая на человека, может даже сломать его сущность и продавить остатки в какую-то «черную дыру». Но, наверное, способна и выявить эту сущность, сбив с нее, будто окалину, всё наносное и лишнее. Только вот сущность человеческая при этом должна быть покрепче профессиональной печати.
Остается лишь пожелать Екатерине Георгиевне Марковой со временем выйти из той «коммерческой ниши», в которую она, вероятно, по воле издателей, попала вместе с Дарьей Донцовой, Александрой Марининой, а также прочими «писательницами детективов», и заняться работой над настоящей прозой – тем более что все основания для этого у нее, по-видимому, есть.
