355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Газета День Литературы » Газета День Литературы # 134 (2007 10) » Текст книги (страница 8)
Газета День Литературы # 134 (2007 10)
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 23:11

Текст книги "Газета День Литературы # 134 (2007 10)"


Автор книги: Газета День Литературы


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

И в столице и в глуши

Мы поём о русской доле,

О красе своей души...


В ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Я в Храм вхожу, вниз голову склонив,

Я не крещусь – лишь помолчу минуту,

Здесь сил душевных чувствую прилив –

Нет для души достойнее приюта.


И у икон святых свой нрав смирю,

Наказы предков вспомню здесь спокойно,

Глазами я пройду по алтарю –

Святые на Руси отцов достойны.


Здесь музыка волшебная молитв,

Их дух находит верующих души...

Я помянуть пришёл Героев битв,

Врагам не давших Родину разрушить;


Их души в Храме – вся Героев рать,

Не все их имена живым известны,

Их со святыми вместе поминать

Я в Храм хожу – души святое место;


Их кровь святая всем нам жизнь дала,

И мы их подвиг будем вечно славить,

Мы продолжать должны все их дела...

А в День Победы будем свечку ставить...


Я в Храм вхожу, вниз голову склонив.

Юрий Павлов КАКОГО РОСТА БЕНЕДИКТ САРНОВ?




В 1988 году появилась статья Бенедикта Сарнова «Какого роста был Маяковский» («Огонёк», № 19). В 2006 году вышла уже книга этого критика «Маяковский. Самоубийство». Во время её чтения я не раз задавался вопросом о росте самого Бенедикта Михайловича и вспоминал название другой его статьи «...И где опустишь ты копыта?» («Вопросы литературы», 1994, № 4).

Закономерно, что центральная тема в книге Б.Сарнова – это тема любви. Не менее закономерно и то огромное внимание, которое уделяется автором Лиле Брик.

Однако сарновское видение «музы Маяковского» – это немного модернизированный старый миф о Лиле Брик. Не помогло (а может быть, только помешало) многолетнее общение Сарнова с возлюбленной Маяковского.

Начнём с самого простого – «тёмных пятен», «загадок» биографии Лили Юрьевны. На первых страницах книги сообщается, что в 1935 году, в момент отправки письма И.Сталину, В.Примаков был мужем Брик. Однако известно и другое: Лиля до конца жизни Осипа Брика оставалась его женой, то есть до 1945 года включительно.

Двоемужество Лили Юрьевны – миф это или реальность, данный вопрос в книге Б.Сарнова остаётся открытым. Приведу наиболее вероятные варианты ответов на него.

Примаков был не мужем, а любовником Л.Брик. Сарнов же подменяет понятия, используя неуместный в данном случае эвфемизм. К этому критика мог подтолкнуть аналогичный случай с Маяковским. По свидетельству Сарнова, Лиля Юрьевна попросила убрать из его статьи слово «холостяк», употреблённое по отношению к Маяковскому. По её словам, она была поэту женой. Правда, Мария Синякова говорит об обратном: на слова Маяковского «Лиличка – моя жена», она ему ответила: «Муж у меня – только Брик, а ты, Володя, только любовник» («Вопросы литературы», 1990, № 4).

Возможен и другой вариант. Брик действительно была женой Примакова. Но тогда возникает вопрос, как удалось ей это сделать при живом муже Осипе Максимовиче? Видимо, так же, как в случае с В.Маяковским...

Б.Сарнов приводит очень много свидетельств современников, цитат разных исследователей (Правда, удивляют размеры этих цитат: создаётся впечатление, что Бенедикт Михайлович искусственно увеличивает объём книги). Однако чаще всего приводятся высказывания одной направленности, немало исследований о В.Маяковском за последние 20 лет остаются за «кадром». То ли их Б.Сарнов не читал, то ли умышленно обходит стороной, в первую очередь, те работы, которые идут вразрез с его концепцией. В этом смысле повезло лишь Ю.Карабчиевскому и В.Корнилову, с которыми автор книги полемизирует.

Легко, с гневом или иронией, говорить о «расистах с партийными билетами», «колосковых, воронцовых» и т.д., гораздо труднее аргументированно дискутировать с серьёзными исследователями, В.Дядичевым, например. В его статьях «Прошлых дней изучая потёмки» («Москва», 1991, № 4), «Маяковский. Жизнь после смерти: продолжение трагедии» («Наш современник», 1993, № 12), «Маяковский: стихи, поэмы, книги, цензура... Фрагменты посмертной судьбы поэта» («Литературное обозрение», 1993, № 9, 10) даётся альтернативный подход ко многим проблемам, затрагиваемым в книге Б.Сарнова. Кстати, Лидия Чуковская в первом томе своих «Записок об Анне Ахматовой», вышедших в 1996 году, ссылается на статью В.Дядичева в «Нашем современнике». Она, в частности, помогла Лидии Корнеевне понять мотивы поведения, «штучки Мишкевича». Бенедикт Сарнов и в 2006 году о работах Владимира Дядичева – ни слова.

Конечно, можно предположить, что за таким молчанием стоит нежелание автора полемизировать с разными там «черносотенцами». Но есть и «благонадёжные» исследователи, которых Сарнов также не замечает, Л.Кацис, например. Он в статье «Гейне. Розанов. Маяковский. К проблеме иудео-христианского диалога в русской культуре XX века» («Литературное обозрение», 1993, № 1,2) выдвигает новую религиозную версию нерушимости брака Лили и Осипа Бриков. Л.Кацис, отталкиваясь от факта венчания молодожёнов московским раввином, утверждает: «Таким образом, Лиля Брик (точнее было бы: Лили Каган. – Ю.П.) была отдана Богом не просто мужу, а мужу-еврею, со всеми вытекающими при этом синаногальными формальностями … На наш взгляд, тот факт, что брак Лили Юрьевны и Осипа Максимовича Бриков не был расторгнут до конца дней последнего, несмотря на все перипетии личных отношений супругов, лишь подтверждает это».

«Отдана Богом», «синагогальные формальности» – звучит внушительно. Осталось только привести свидетельства, подтверждающие эту версию. Но их нет и быть не может, ибо Брики были атеистами.

Если всё же пойти по пути Л.Кациса и предположить их скрытую религиозность, то тогда нужно ответить на следующие вопросы. Иудаизм отменяет понятие «супружеская верность»? Как совместить «отдана Богом» (помните, что в такой ситуации говорит и делает Татьяна Ларина) с многочисленными изменами Лили Брик... К тому же, свадьба по еврейскому обряду, на что упирает Л.Кацис, – не гарантия нерушимости брака.

Элли Джонс в книге Б.Сарнова удостоилась лишь беглого упоминания, в чём также видна «школа» Брик. Однако именно мать дочери Маяковского точно определила традиционное понимание любви, которое было не доступно Лиле Брик: «Любить – значит иметь детей».

Понимаю, что моё отношение к «музе Маяковского» будет квалифицировано Б.Сарновым и его единомышленниками как проявление антисемитизма. Вообще антисемитизм – больная тема для Сарнова, она лейтмотивом проходит через книгу «Маяковский. Самоубийство» и всё его творчество.

В мемуарах «Скуки не было: Первая книга воспоминаний» (М., 2004) Б.Сарнов рассказывает об атмосфере, в которой он сформировался как личность, о своём «гайдаровском» гражданстве. Его представители считали, что будет существовать «только советская нация», и всё вроде бы к этому шло. Правда, в семье Сарнова не только не забыли о своём национальном происхождении, но и в отношении к евреям видели ключ к пониманию событий, явлений. Например, отец Бенедикта Михайловича каждый год внимательно изучал списки лауреатов Сталинской премии с одной целью, выяснить, сколько из них евреев. «Еврейских фамилий в этих списках всегда было много». Как видим, Б.Сарнов не скрывает то, что очевидно и о чём ещё с конца 80-х годов не раз писали «правые», В.Кожинов, в первую очередь.

В тенденции же уменьшения числа евреев среди награждённых отец Сарнова увидел подтверждение «слухам о набирающем силу государственном антисемитизме». Более чем странный «научный» подход отца никак не комментируется ироничным Бенедиктом Михайловичем, а ведь вопросы напрашиваются сами собой. Успехи евреев в различных областях жизнедеятельности – это величина постоянная или только возрастающая? Лауреаты и евреи – это «близнецы-братья»? Если Сталинскую премию получили, скажем, М.Шолохов и Л.Леонов, а не А.Рыбаков и В.Гроссман, то это уже свидетельствует о государственном антисемитизме, «что, – как сказано у Сарнова, – для евреев установлен некий фильтр»? Тогда прошу огласить список лауреатов Государственной премии и прочих триумфов за последние двадцать лет, а выводы пусть сделает Бенедикт Михайлович.

О многом говорит и тот факт, что для семейства Сарновых, их друзей критика Сталиным пьесы Д.Бедного «Богатыри» сродни – прошу набраться мужества – «пакту Сталина (читай: Молотова. – Ю.П.) с Гитлером (читай: Риббентропом. – Ю.П.)», это «резкий поворот в сторону великодержавного шовинизма», а для маленького Бени – «первая серьёзная травма», нанесённая его «гайдаровскому сознанию».

Есть в мемуарах Сарнова эпизод, который дорогого стоит. Он свидетельствует, что не мифический государственный антисемитизм, а русофобия была важнейшей составляющей «советского общежития», которое воспевал В.Маяковский. Большевик, сосед Сарнова, так отреагировал на известный тост Сталина за русский народ: «Ведь я двадцать лет боялся сказать, что я русский». Бенедикт Михайлович ставит под сомнение количество лет, но соглашается с соседом в главном: слово «русский» долгое время было чуть ли не синонимом слова «белогвардеец». И действительно: «русский» означало идейно неблагонадёжный, контрреволюционер. Но в своих объёмных мемуарах, толстенных книгах «Маяковский. Самоубийство», «Случай Мандельштама» Сарнов говорит об этом лишь один раз, предпочитая твердить всё об антисемитизме и антисемитизме.

В мемуарах Сарнова у меня – без преувеличения – вызывает шок рассказ о том, каким умным, пророчески прозорливым был мальчик Беня. Его, восьмилетнего, изумляет выражение «умный человек», употреблённое по отношению к Сталину. Оно воспринимается Беней «как совершенно неуместное, неправильное, никак к нему не относящееся». А когда мальчику было 11 лет, он в газетных судебных отчётах находил «только липу, только проколы, только те места, где скрипящая, плохо смазанная машина государственного правосудия давала какой-нибудь очередной сбой». Навыки, приобретённые в детстве, критик Б.Сарнов, как говорили раньше, развил и приумножил. Книга «Маяковский. Самоубийство» тому подтверждение.

Она собственно темой антисемитского заговора против Лили Брик и начинается. Сарнов сообщает, что желание опубликовать письмо «единственной музы» Маяковского Сталину возникло у него «в связи с гнусной кампанией, которая на протяжении нескольких лет велась тогда против неё в печати. Кампания эта имела вполне определённую антисемитскую подкладку».

Мне, человеку не столь сообразительному, как Б.Сарнов, трудно понять, о какой кампании идёт речь, ибо ссылками на авторов и издания критик себя в данном случае не утруждает. Видимо, имеются в виду статьи «Любовь поэта» В.Воронцова, А.Колоскова («Огонёк», 1968, № 16), «Трагедия поэта» А.Колоскова («Огонёк», 1968, № 23, 26). Но на кампанию да ещё в несколько лет эти статьи не тянут. Да и В.В. Катанян в своей заметке «Несколько слов о Лиле Юрьевне Брик» («Дружба народов», 1989, № 3) ссылается только на «лживые статьи „Огонька“ 1968 года».

Автором же первого выступления против Бриков и их окружения был Борис Маркович Таль, заведующий отделом печати и издательств ЦК ВКП(б), о чём в книге Б.Сарнова, конечно, не говорится. Таль ещё в 1935 году в письме к Иосифу Сталину говорит об опасности «приватизации» наследия В.Маяковского: «они хотели бы сделать издание произведений В.В. Маяковского своим групповым или семейным делом» («Литературное обозрение», 1993, № 9, 10). Однако письмо не помогло, и «приватизация» состоялась...

Критика Лили Брик иной направленности содержится в письмах Людмилы Владимировны Маяковской к матери и отчиму Татьяны Яковлевой, Михаилу Суслову, Леониду Брежневу: «Я очень благодарна … за доверие и передачу мне материалов, которые дают мне твёрдую уверенность в том, что их разлучили искусственно, путём интриги лиц, заинтересованных в том, чтобы держать брата около себя и пользоваться благами, к которым привыкли» («Литературное обозрение», 1993, № 6); «На самом деле к дому, где сейчас находится музей Маяковского, поэт имел малое отношение. Квартира, которая числилась за Маяковским и которую он содержал за свой счёт, как и её жильцов: О.М. Брика и Л.Ю. Брик. Брат мой там имел лишь одну маленькую комнату, где иногда ночевал в последние четыре года»; "Здесь за широкой спиной Маяковского свободно протекала «свободная» любовь Л.Брик. Вот то основное, чем характеризуется этот «мемориал» … . Брики боялись потерять Маяковского. С ним ушла бы слава, возможность жить на широкую ногу, прикрываться политическим авторитетом Маяковского.

Вот почему они буквально заставили Маяковского потратиться и на меблированные бриковские номера..." («Вопросы литературы», 1994, № 4).

Думаю, такие обвинения нельзя оставлять незамеченными, любой исследователь, стремящийся к объективности, просто обязан их комментировать. По иронии судьбы два последних письма опубликованы в журнале, в котором давно трудится Б.Сарнов. К тому же, подобные мысли высказывали и высказывают самые разные авторы, и некоторых из них даже Бенедикт Михайлович, думаю, не осмелится записать в антисемиты.

Напомню, что Анна Ахматова, по свидетельству Лидии Чуковской, всегда «с презрением и гневом» относилась к Брикам. Об этом, в частности, свидетельствуют следующие её суждения: «Литература была отменена, оставлен был один салон Бриков, где писатели встречались с чекистами» (20 мая 1940); «Лиля всегда любила „самого главного“: Пунина, пока он был „самым главным“, Краснощёкова, Агранова, Примакова... Такова была её система» (25 апреля 1959); «Я её видела впервые в театре на „Продавцах славы“, когда ей было едва 30 лет. Лицо несвежее, волосы крашеные, и на истасканном лице – наглые глаза» (25 июня 1960); «Знаменитый салон должен был называться иначе... И половина посетителей – следователи. Всемогущий Агранов был Лилиным очередным любовником. Он, по Лилиной просьбе, не пустил Маяковского в Париж, к Яковлевой, и Маяковский застрелился» (11 ноября 1962).

То есть, задолго до публикаций в «Огоньке», которые во многих отношениях ущербны, высказывались суждения, серьёзно разрушающие миф о Бриках и Маяковском. И эти суждения отнюдь не безупречны, требуют коррекции разной степени, но их авторы ближе к истине, чем Б.Сарнов.

Есть, несомненно, и оценки, правота которых не вызывает сомнений. Действительно, Лиля Брик «использовала» В.Маяковского: как минимум, последние 8 лет он был для неё «кошельком», средством для безбедного существования. Достаточно прочитать письма и телеграммы Л.Брик к поэту, собранные в книге Б.Янгфельдта, чтобы понять: деньги в её отношениях с В.Маяковским были, как раньше выражались, движущей силой. Приведу выдержки из посланий Лили Брик только за 5 месяцев 1925 года: «Пришли мне пожалуйста визу и деньгов» (3 августа); «Надо денег на квартиру» (13 августа); «Масса долгов. Если можешь переведи немедленно телеграфно денег» (12 сентября); «Щенёнок деньги получила» (18 сентября); «Волосит деньги получила» (8 октября); «Переведи мне телеграфно денег» (24 октября); «Прошу срочно перевести мне денег» (27 октября); «Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я совершенно оборванец … Купить всё нужно в Италии – много дешевле. Хорошо бы достать тебе визу, чтобы смог приехать за мной» (4 ноября).

Возмутятся и напомнят «про это», про любовную составляющую писем и телеграмм. Отвечу: «про это» – лишь местами красивые слова, которые умирают в «некрасивых» поступках, лишь словесная пудра, частично прикрывающая вывихнутые, лживые, расчётливо-циничные отношения. Их, в частности, характеризуют следующие строки из посланий Лили Брик поэту (три первых адресованы Маяковскому и Осипу Брику): "Хочу целоваться с вами!! Ждёте? Ваша верная Лиля кошечка " (9 декабря 1921); «Скоро приеду и больше никуда никогда от вас не уеду!!!» (23 апреля 1922); "Почему, Осип, ты не жил дома? … Пришлите вы, чёрт вас возьми, толстых папирос! Сколько раз просила!!! Тра-та-та-та-та!... Целую восемь лапиков. Ваша до гроба кошечка (28 декабря 1921); «Это правда, хотя я не обязана быть правдивой с тобой» (До 31 января 1923); «Пиши подробно как живёшь (С кем – можешь не писать)» (26 июля 1925); «Очень хочется автомобильчик … Много думали о том – какой. И решили – лучше всего Фордик … Только купить надо непременно Форд последнего выпуска, на усиленных покрышках-балонах; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим количеством запасных частей» (25 апреля 1927).

Естественно, что для меня Лиля Брик, если аккуратно выражаться, блудница, для Бенедикта Сарнова – «первая любовь», «больше, чем женщина, сверх-женщина».

Именно с таких жреческих высот оценивает Лиля Брик свою соперницу Татьяну Яковлеву в письме к сестре от 17 декабря 1928 года: «Элик! Напиши мне, пожалуйста, что за женщина, по которой Володя сходит с ума, которую он собирается выписать в Москву, которой он пишет стихи (!!!) и которая, прожив столько лет в Париже, падает в обморок от слова merde!? Что-то не верю я в невинность русской шляпницы в Париже». Как видим, опыт блудницы играет в данном случае не малую роль. К тому же налицо, как этого Сарнов не заметил, национальное предубеждение к русским: надо полагать, что если бы шляпница была, скажем, гречанка или еврейка, то Лиля Брик в её невинность поверила бы?

Не заметил Б.Сарнов заведомой лжи в словах родной сестры Лили Брик Эльзы Триоле, которые приводит в книге без комментариев. Я из большой цитаты возьму один фрагмент: «А потому трудному Маяковскому в трудной Москве она предпочла лёгкое благополучие с французским мужем из хорошей семьи. И во времена романа с Маяковским продолжала поддерживать отношения со своим будущим мужем... Володя узнал об этом». Очевидно, что Эльза Триоле работает на сестру и «зачищает» её соперницу «по полной программе». В реальности никакого параллельного романа у Татьяны Яковлевой не было: он начался уже после того, когда женщине стало известно, что Маяковский не приедет в Париж (как утверждают многие, по воле Бриков). Маяковский же о якобы романе ничего не знал, его технично известили сёстры Каган уже о состоявшейся свадьбе Яковлевой. Очевидно и другое: в отличие от Лили Татьяна всю жизнь работала и не стремилась к «лёгкому благополучию». То есть не вызывает никаких сомнений, что Татьяна Яковлева более достойный человек, женщина, чем Лиля Брик. Только не надо искать в этой оценке «антисемитскую подкладку», видеть противопоставление «русская женщина» – «жидовка».

Остаётся за пределами книги Сарнова и то, что Лиля Брик «использовала» Маяковского и после смерти поэта, о чём подробно и доказательно рассказывается в статье В.Дядичева «Маяковский. Жизнь после смерти: продолжение трагедии» («Наш современник», 1993, № 12). Приведу не требующий комментариев пример. Уже через 4 дня после того, как постановление СНК РСФСР вступило в силу (в нём, в частности, говорилось, что издаваться полное собрание сочинений Маяковского должно «под наблюдением Лили Брик»), «вдова» поэта писала: «Прошу выдать мне следуемые (так у неё. – Ю.П.) мне с Госиздата три тысячи рублей за В.В. Маяковского».

Б.Сарнов игнорирует высказывания Ахматовой, Маяковской и потому, что они хронологически и идейно разрушают тот миф, который критик навязывает читателю. Смысл кампании против Брик Сарнов видит в том, "чтобы оторвать Лилю от Маяковского, – доказать, что она никак и ничем не была с ним связана. И если была в его жизни настоящая любовь, то это была любовь к «русской женщине» Татьяне Яковлевой. Этим расистам с партийными билетами членов коммунистической партии (один из них был довольно крупным партийным функционером – помощником самого Суслова) было наплевать даже на то, что единственной настоящей любовью великого пролетарского поэта в их интерпретации оказалась белоэмигрантка. Чёрт с ней, пусть эмигрантка, пусть кто угодно, только бы «русская женщина», а не «жидовка».

Когда встречаешь такое на протяжении 669 страниц книги, то наступает момент привыкания, многое даже не удивляет, воспринимается как норма: отсутствие высказываний тех, с кем полемизирует критик, свободный пересказ, точнее, сочинение на заданную тему с «антисемитской подкладкой»... Но иногда прорываются откровения, оценки, к которым привыкнуть невозможно. Они, мягко выражаясь, удивляют и «оживляют» текст.

Например, во время разговора «про это» Б.Сарнов касается слухов об импотенции и сифилисе своего любимого поэта. И делает сие с удовольствием, особенно явным тогда, когда дважды приводит версии Лили Брик. Так, на вопрос Сарнова о сифилисе ответ был таков: «Да не было у Володи никогда никакого сифилиса! – гневно сказала она. И тут же без тени смущения добавила: – Триппер – был». Далее следует авторский комментарий, который красноречиво характеризует самого Бенедикта Сарнова: «Мол, что было – то было. И она этого не скрывает. И стеняться тут нечего: дело житейское».

Ещё в начале прошлого века Василий Розанов, нелюбимый В.Маяковским и Л.Брик, упрекал декадентов в том, что их интерес, их взгляд на женщину выше пояса не поднимается. Подобный интерес к «низу» очевиден и у Сарнова, что наглядно проявляется в тех случаях, когда этот интерес искусственно навязывается либо к нему все отношения сводятся.

Б.Сарнов в свойственной ему игриво-ироничной манере так комментирует мемуарные откровения Вероники Полонской: «Стало быть, не только в карты играли они там, у него, на Лубянке, когда оставались вдвоём». Да, не только... И секрета из этого Полонская не делает, более того, сообщает о своей беременности от Маяковского, об аборте, о его бессердечно-циничной реакции... Однако все эти факты остаются «за кадром», за пределами книги Бенедикта Сарнова. Он в очередной раз сознательно искажает реальность, ибо отношение поэта к аборту в образ, создаваемый критиком, не вписывается. В данном случае, как и во всех других, Маяковского необходимо оценивать по достоинству: определять реальный вес его слов по поступкам. На этот единственно правильный путь мягко указывает в письме к поэту Элли Джонс: «Вы же собственную печёнку готовы отдать собаке – а мы просим так немного».

Возвращаясь к истории с «травлей», замечу: Б.Сарнов мог и должен был сказать, что в защиту Лили Брик в течение месяца выступили З.Паперный, К.Симонов, С.Кирсанов, Б.Слуцкий. Не знаю, была ли данная акция кем-то инициирована или она – спонтанное выражение чувств и мыслей названных авторов? Очевидно одно: по главному вопросу они высказываются стандартно, как будто под копирку, повторяя миф, успешно внедрённый Бриками, Катаняном и т.д.

Борис Слуцкий, например, даже просит «уважаемого Леонида Ильича» вмешаться в кампанию травли Л.Брик и в утверждение «совершенно новой „концепции“ жизни и творчества Маяковского» («Вопросы литературы», 1994, № 4). В этом письме пробриковская позиция не только достигает своего апогея, но и очень своеобразно проецируется на творчество поэта: «Главная задача этих высказываний – опорочить Лилю Юрьевну Брик, самого близкого Маяковскому человека, женщину, которую он любил всю жизнь и о которой писал всю жизнь.Таким образом, накануне юбилея поэта ставится под сомнение большая часть его любовной лирики».

Если бы это – «в огороде бузина, а в Киеве дядька» – выдал Ст.Куняев или В.Бондаренко, то легко представить реакцию Б.Сарнова, как и любого «левого». Но автор данного послания Борис Слуцкий... И я тоже «промолчу»... Скажу о другом – общем месте у исследователей Маяковского. В данном письме Слуцкого в заострённой форме выражено буквальное понимание любовной лирики. Подобным образом отреагировала на цикл стихотворений, посвящённый ей, Наталия Волохова. На слова женщины о слишком вольной интерпретации их отношений Блок пропророчествовал о «соусе вечности». Именно этот план не берётся во внимание и прекрасным поэтом Б.Слуцким, и ... критиком Б.Сарновым, и многими другими. Суть проблемы, думаю, точно выразила Лидия Чуковская во втором томе «Записок об Анне Ахматовой»: «Я думаю, Маяковский любил всех трёх – и ещё тридцать трёх впридачу, и мне непонятно стремление исследователей и не исследователей во что бы то ни стало установить какую-то единственную любовь их героя – будь то Тургенев … , или Байрон и Пушкин … . К чему это? Проблема нерешаемая, да и бесплодная».

Конечно, обращение к еврейской и антисемитской темам обусловлено сколь личностью Б.Сарнова, столь и реалиями биографии Л.Брик и В.Маяковского. Лиля Юрьевна очень остро воспринимала своё национальное происхождение и отношение к еврейству вообще. По её словам, оно «было больное с самого начала» из-за судьбы отца.

Естественно, что В.Маяковский заразился подобным отношением от Лили. Однако у обоих «больное» периодически принимало неадекватно-гипертрафированные формы, как в случае с Белинсоном. Об этом Лиля Юрьевна рассказывает в мемуарах, допуская в одном абзаце следующие фактические ошибки. «Биржевые ведомости» – это не альманах, а газета. Альманах же назывался «Стрелец», где и были опубликованы стихи В.Маяковского вместе, по словам Л.Брик, с «антисемитской статьишкой Розанова» («Дружба народов», 1989, № 3). И не выходил В.Маяковский из «числа сотрудников» (потому что никогда не являлся сотрудником ни «Биржевых ведомостей», ни «Стрельца»), а просто заявил: «Появление столь неприятного соседа заставляет меня считать себя впредь не имеющим к „Стрельцу“ никакого отношения».

В беседах с Романом Якобсоном В.Маяковский не раз говорил, что ничто его не приводит в такое состояние возмущения, гнева и ненависти, как юдофобство. Ненависть к любому народу – болезнь, и мне непонятно, почему В.Маяковский, Л.Брик, Б.Сарнов и многие другие зацикливаются только на евреененавистниках. Реакция на последних у В.Маяковского всё же мягче, чем у легендарной Ариадны Скрябиной (не путать с её матерью, у которой был роман с Мариной Цветаевой). Владимир Хазан сообщает: «Однажды в её присутствии кто-то заподозрил в антисемитизме поэта Г.Иванова. „Следует раздавить его, как клопа, поставить к стенке“, – последовала незамедлительная и беспощадная реакция Скрябиной» (Хазан В. Особенный еврейско-русский воздух. Иерусалим-Москва., 2001).

Во многих мемуарах и исследованиях говорится о совместной «еврейской» акции Л.Брик и В.Маяковского. В 1926 году друзья поэта и Лиля Брик снимали фильм «Евреи на земле». Маяковский, как утверждает В.Шкловский, сделал надписи к нему (Шкловский В. За сорок лет: Статьи о кино. – М., 1965), а затем, по свидетельству Брик, «устроил в Доме союзов гигантский писательский вечер, сбор с которого пошёл целиком на еврейские колонии».

В этом стихотворении особенно впечатляет финал, строки, которые не могут не вызвать сострадания к жертвам погрома и ненависть к тем, кто его творит: «И липнет // пух // из перин Белостока // к лежащим глазам, // которые выколоты». Однако само стихотворение в целом – это талантливая иллюстрация примитивных «левых» мифов о царской власти как о вдохновителе и организаторе еврейских погромов.

Для меня не менее показательно то, что другой погром, жертвами которого стали миллионы, В.Маяковский поддержал и по-разному воспевал в лирике и эпике. Закономерно, что и Б.Сарнов не заметил этот погром 1918-1922 годов. Зато, ведя речь о конце 20-х XX века, он вслед за своим единомышленником Д.Быковым с грустью повторяет: «От революции отлетела душа», и делает глобальные – из серии ненаучной фантастики – выводы...

Предположим, что, как утверждают многие «левые», душа отлетела. Но стоит ли, Бенедикт Михайлович, жалеть о том, ибо душой этой было уничтожение тысячелетней России, человеконенавистничество, разрешение крови по совести, узаконенная русофобия... Или тогда нужно признать, что такой погром вам в радость, такая «душа революции» созвучна вашей душе?

Своё восприятие Маяковского, во всех отношениях отличное от сарновского, я выразил давно («Кубань», 1991, № 3) и не вижу смысла полемизировать с автором книг «Маяковский. Самоубийство», «Случай Мандельштама» по конкретике творчества. Скажу предельно кратко, общо.

В.Маяковский, человек и поэт, личность, на протяжении всей жизни и творчества не меняющаяся. Он явил действительно новый тип отечественного писателя, сознательно порвавшего с национальными традициями, утверждавшего своим творчеством ценности, не совместимые с православными ценностями русской литературы. Место человека с «лицом», созданного по образу и подобию Божьему, в его поэзии занимает социально или чувственно детерминированный индивид. Нет никаких оснований относить творчество В.Маяковского к русской литературе. Поэт – один из первых и один из самых «химически чистых» русскоязычных авторов в словесности XX века.

Вопрос о росте Маяковского, которым задавался Сарнов ещё в конце 1980-х годов, будет, конечно, периодически возникать. В 2006 году в книге о поэте Бенедикт Михайлович ответил на этот вопрос вполне определённо: «Маяковский – один из величайших лириков XX века». То есть критик остался верен себе, что вызывает уважение. Правда, Б.Сарнову, как и многим-многим другим, нужно понять одно: поэта следует относить к другой – русскоязычной литературе, где он действительно «великан».

Что же касается роста самого Сарнова, то здесь не миновать вопроса: как быть с огромным количеством фактических ошибок и откровенных подтасовок в книге о Маяковском и в других работах критика. Ещё большее количество «проколов» я привожу в статье «Случай Бенедикта Сарнова» («Литературная Россия», 2007, № 36).

Можно, конечно, пойти по пути самого критика. Он, в частности, так реагирует на «проколы» (реальные или мнимые, в данном случае не имеет значения) В.Маяковского, М.Зощенко, Г.Адамовича: «Охренел он, что ли?»; «Это уже даже не „каша в голове“, прямо безумие какое-то»; «Вот уж, что называется, попал пальцем в небо».

Можно, если вновь руководствоваться логикой «левых», вспомнить об образовании. Когда-то меня удивило и покоробило высказывание Всеволода Сахарова о Литературном институте: «этот безалаберный лицей для малограмотных советских … писателей». Случай Б.Сарнова, выпускника Литературного института, казалось бы, явное подтверждение правоты точки зрения Сахарова. Однако я вспоминаю похожий случай Д.Быкова, выпускника МГУ, и в растерянности замолкаю. Пусть лучше рост Бенедикта Сарнова определяют его единомышленники – «левые» русскоязычные авторы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю